– Это мне? – Я очень растеряна и удивлена от такого неожиданного подарка. А мысль о том, что меня вновь могут позвать замуж, даже в самых сокровенных снах не посещает меня.

– Виолетточка, будь моей женой.

– Я не знаю. Все так внезапно, – растеряно бормочу оправдание своему поведению. Мне все еще не верится, что он серьезно ко мне относится. И, тем более что решил на мне можно жениться. – А мне можно подумать?

– Конечно, – огорченно отвечает Георгий.

Без очков видно, что мужчина расстроен моим невнятным мычанием. Но быстро справляется со своими чувствами, и, улыбаясь, продолжает:

– Но я буду очень рад, если ты мне ответишь «да».

Я ничего не отвечаю. Мне нужно время, чтобы осмыслить серьезность его намерений. И я пока не могу разобраться в своих чувствах к нему. Даже крюк, рухнувший возле меня, не помог, не поставил мозги на место. А может, их и правда у меня нет? Я тихонько хихикнула. Ну, ладно, время покажет, что там у меня есть в черепной коробочке, а чего нет.

Беру его под руку, и мы долго гуляем по заснеженным улицам Владивостока. Снег скрипит под нашими ногами. А я почему-то решаю Георгию пока ничего не говорить о том, что временно безработная. Попробую как-нибудь сама выкрутиться из этой ситуации. Именно теперь мне не хочется у него ничего просить. Почему так, сама не понимаю. Обычно в трудных ситуациях обращаются к близким тебе людям, а я не хочу. Может, со мной что-то не то?

На следующий день поехала к тете Ане. Оказывается мое внутреннее «я» хочет принять помощь от тети.

– Тетя Аня, меня мой знакомый замуж зовет, – начинаю я беседу под удивленные ахи и охи тети.

– Доченька моя, да кто же это такой? Может, какой алкоголик? Знаешь, как тут моряки бывает, пьют? Приходят с моря, денег полные карманы, они стресс снимают водкой и начинают куролесить. А жены их бросают, не выдерживают загулов. Ты его хорошо знаешь?

– Да вроде бы хорошо. Он вдовец, жена давно умерла. И он не моряк, а преподает в университете. Живет один. Сын уже взрослый, женат. Живет со своей семьей отдельно от отца, – в двух словах посвятила тетю в свои личные дела.

– Замуж за профессора? Ой, доченька моя, какая ты молодец. Какого себе жениха выбрала! Умница! Хоть поживешь, как королева.

Я поморщилась:

– Да какой он жених? Ему уже за пятьдесят.

– Ну и что? Сама говоришь, что жена умерла давно. Сын взрослый. А одинокий мужчина живет самостоятельной жизнью. Где ты себе лучше найдешь? Это же просто счастье, что он не разведенный, не бросил семью, а наоборот, один остался. Намаялся мужик без жены. Ценить тебя будет, любить, холить и лелеять до конца дней своих.

– Я подумаю. А пока мне нужна работа на зиму. Моя стройка законсервирована до апреля. Куда лучше пойти, не знаете?

– Отец! – зовет тетя мужа. – Виолочке работа нужна до весны. Куда ей устроиться на зиму?

– Как куда? – из комнаты пришел дядя. – На рыболовный траулер, конечно. Сюда новый пароход пришел – «Сириус». Недавно его батюшка освятил. Они как раз команду набирают. Скоро рыбку пойдут ловить в океан. А ты у нас женщина сильная, работящая, все можешь и никакой работы не боишься. Выдержишь тяжелый труд, не опозоришься. А там, на пароходе, такие работники как ты, очень нужны. Жить будешь всю зиму на всем готовом, что тебе еще нужно? Игорь в армии. За него не переживай: мы будем в выходные в госпиталь к нему заглядывать. Мать вон пирожков ему напечет. А ты деньжат прикопишь на мебель в новую квартиру. В море хорошо платят. Иногда даже в Японию заходят. Японцы сильно нашу рыбку любят. Весной вернешься с рейса и королевой будешь.

– Нет, королевой я не буду никогда. Для этого нужна самая малость – родиться в венценосной семье. А мне это уже не грозит. Но деньги нам нужны.

Выслушав мудрого мужчину, я благодарю его за такую информацию. И обещаю крепко подумать. По дороге домой заехала в порт, чтобы посмотреть на корабли. Боже мой, какие же они огромные! И от их величественного вида мне даже страшно подумать о том, что я должна буду выйти в море. Во-первых, я не умею плавать. А во-вторых, мне очень стыдно наниматься на корабль. Ведь здесь во Владивостоке о тех женщинах, которые ходят в море, идет дурная слава. Но в данной ситуации для меня – это отличный выход. Дядя прав: первый плюс в том, что на корабле я буду одета, сыта, и крыша над головой. А второй – я заработаю неплохие деньги. И пока Игорь в армии здесь же, во Владивостоке, в госпитале на полном государственном обеспечении, мне вполне можно пойти в море. Все эти плюсы перебороли мое смущение и комплексы.

И следующим утром я уже довольно решительным шагом иду в порт к капитану парохода «Сириус» наниматься на работу. После долгих поисков в огромном порту наконец-то нахожу красавец-пароход. Ой, мамочки, какой же он большой! Белоснежный корабль напоминает мне многоэтажный дом. Возможно, где-то там будет и мое окошечко, или как там его правильно называют? Из-за паники забываю все, что когда-то читала в книгах о морских судах. И на негнущихся, ватных от страха ногах подхожу к трапу. У лестницы стоят два вахтенных.

– Я к вам по поводу трудоустройства, – смущенно говорю матросу, стоящему справа от трапа.

Он внимательно рассматривает меня:

– Стойте здесь. Я сейчас у капитана узнаю.

Куда-то сходил вглубь парохода, но очень быстро вернулся:

– Пойдемте со мной.

Матрос повел меня в кают-компанию. Пароход внутри такой красивый, чистый и абсолютно новый, что вызвал у меня трепет. Кают-компания – огромная шикарная комната, в которой расставлены мягкие удобные диванами, есть большой телевизор. Я никогда прежде не была на пароходах, поэтому не ожидала увидеть такую красоту. В каюте сидят двое мужчин, перед которыми гора каких-то журналов, напоминающие школьные. Один из них худой, лысоватый мужчина, второй такой толстячок – добрячок, похожий на огромного медведя. Оба в морской форме. Интересно, кто из них капитан?

Мужчины слишком внимательно и цепко ощупывают меня взглядом. Я поневоле сжимаюсь от этих нагленьких мужских глаз. Мне кажется, что их взоры такие оценивающие, словно на невольничьем рынке рабыню выбирают. Чего на меня смотреть? Одежда на мне средненькая, возраст тоже. Короче говоря, мне неловко и неуютно. От страха и стыда меня колотит. А эти мужики мне не нравятся все больше и больше. Судя по всему, я им тоже явно не приглянулась. Вот и хорошо. Мне и не надо кому-то нравиться. Не на смотрины пришла, мне работа нужна. Дрожащим голосом прерываю слишком затянувшуюся тишину:

– Здравствуйте. Мне нужен капитан парохода.

– Я капитан, меня зовут Владимир Иванович. Что вы хотите? – отзывается мужчина, похожий на огромного медведя.

Я собираю в кучку свои эмоции и стараюсь смотреть в лицо своему собеседнику. Годы работы кадровиком делают свое дело – я быстро прихожу в себя. Вспоминаю, зачем пришла и успеваю заметить, что у капитана, светловолосого красивого шатена, такие яркие синие глаза. Как у олененка из мультфильма: огромные и добрые – добрые.

– Я по поводу работы.

– А какой работы? Что вы можете? Нам на пароходе нужны женские руки: некому наводить порядок. На должность матроса-дневального пойдете?

– Я согласна на любую работу, где меня будут меньше видеть.

Второй, тот, который худой, удивленно оторвался от каких-то бумаг, которые начал просматривать, пока я разговариваю с капитаном.

– Почему? – очень удивился капитан. – Вы в розыске? Вас разыскивает милиция?

– Да нет же! Что вы такое говорите, – я искренне возмущена таким глупым предположением. – Поймите, я женщина в возрасте. У меня два высших образования, а пришла устраиваться на работу на пароход. Причем, работу ищу любую, на все согласна. Вы же сами понимаете, неувязочка получается.

– Какая неувязка? – Владимир Иванович удивленно смотрит на меня.

– Как какая? Вы же знаете, что о корабельных дамах ходят слухи, что они идут сюда, чтобы мужьям налево и направо изменять. Ну, женщины легкого поведения, мягко говоря. Так вот, я не для этого пришла, мне просто до весны срочно нужна временная работа. А весной я уйду, – пытаюсь впихнуть в эту бестолковую мужскую голову причину моего прихода.

– Глупости какие! Все зависит от женщины, – поставил жирную точку в разговоре капитан. – Оформи ее матросом-дневальным, – обратился он к тому, худому.

Худой мужчина оказался старшим помощником капитана. Он как раз и оформляет таких, как я матросов, на работу. По-морскому старпома зовут – чиф. Я когда услышала, это – чиф, сразу вспомнила – пиф. Прямо как в мультике пиф-паф, ой-ей-ей, выбегает зайчик мой. Он и назначил меня на должность матроса-дневального убирать пароход. Убирать, так убирать, лишь бы деньги платили. Еще и кормить будут четыре раза в день. Ну, не жизнь, а малина. Полный пансион. Все складывается, как нужно.

Вечером в превосходном настроении бегу к Георгию Александровичу. А в это время в моей голове щелкают цифры, я лихорадочно подсчитываю, сколько получу за рейс. И вскоре прихожу к радостному выводу, что с такими деньгами, которые получу по его окончании, легко смогу купить себе самую необходимую мебель. Но главное – я наконец-то оденусь в новую одежду. Я все-таки привыкла хорошо выглядеть. Ведь на Кавказе женщины очень красиво одеваются. И лучезарно улыбаясь, подхожу к поклоннику.

– Георгий, – обращаюсь к нему в первый раз на «ты», – можешь меня поздравить, я устроилась на новый пароход матросом-дневальным.

– Не совсем понял. Ты же вроде инженер на стройке, – его настолько удивила новость, что он даже пропустил мое тыканье.

– Да, я инженер. Но стройка заморожена до апреля, там временные проблемы. А на что мне жить?

– Подожди-подожди. Пароход – это обязательно выход в море. Ты, что, хочешь от меня уйти в плавание? – очень тихо спрашивает он. Видно, что Георгий очень расстроен и только деликатность не дает ему возмущаться громко.

– Да, я пойду в плавание. Но к тебе вернусь через три – четыре месяца.

– Ничего себе! Давай здесь, в городе, вместе новую работу поищем. Не уходи! Прошу тебя Виолочка, будь моей женой. А жене не обязательно работать. Мы сейчас же немедленно распишемся, и ты будешь до апреля сидеть дома, ожидая меня с университета, – он просяще смотрит мне в глаза.

– Да ты что? Как ты можешь мне такое предлагать? Я всю жизнь работаю, и сидеть у кого-то на шее не собираюсь. Понимаешь, мне нужно купить себе нормальную одежду, у меня же все украли при переезде. Сына нужно одеть, обуть, он ходит в чужих обносках. А ведь парень совсем взрослый. Да и устала я жить от зарплаты до зарплаты, считая копейки. У меня слишком много дыр в бюджете, а в рейсе я неплохо заработаю. Не забывай, что мне еще за родителями в Грозный ехать. Поэтому пойти в море – это реальный шанс наконец-то крепко стать на ноги после всех нервотрепок. И самое главное – я куплю себе праздничный костюм на свадьбу. Твое предложение еще в силе?

– Боже мой, ты согласна?

– Да. Вот приду с рейса, и поговорим окончательно.

– Виолочка, любимая моя, какая ты умница! Спасибо тебе за такое решение, – нежно, словно хрупкий цветок он целует меня.

Георгий счастлив, откровенно счастлив. Наверное, действительно меня любит. А ведь мне он просто нравится. Отлюбила, видно, свое. После страшных событий в моей жизни я внутренне умерла. Скажем так, не способна я уже пылать страстью. Нет у меня сил на сильные эмоции. Там, внутри, горе выжгло все желания, а горящий огненный шар превратил их в пепел. И я уже давно забыла, что я женщина. И зачем я сейчас взяла и ляпнула о свадьбе? Ведь еще ничего окончательно для себя не решила. Или все-таки решила? В моей бестолковой голове вприпрыжку скачут разные мысли. Причем, они откровенно противоположны друг другу. Ну, ладно, что сказала, то сказала.

Обнявшись, мы идем в небольшое кафе, где Георгий на радостях заказал дорогое вино и легкую закуску. Ну, что ж, замуж, так замуж. Умная женщина всегда найдет в мужчине, с которым живет, положительные стороны, а отрицательные просто не заметит. А я очень умная женщина.

Утром следующего дня, словно птица лечу в порт. На пароходе меня уже ждет боцман. А боцман на корабле для матроса – это все: мать, отец, судья и адвокат. Он занимается хозяйством, следит за порядком, все матросы беспрекословно ему подчиняются. Здесь, на «Сириусе» матросы зовут его – Дракон. Да, веселенькое прозвище, можно сказать многообещающее. Драконом нормального человека не назовут. Но я зря переживала, боцман оказался красивым брюнетом очень высокого роста, с добродушной улыбкой на лице. Весело, с прибаутками, показал мне место, где стоят ведра, ветошь, моющие средства и швабры, их здесь называют «лентяйками».

– Как тебя, девушка, зовут?

– Виолетта Федоровна, – бодро рапортую.

– Ага, значит, Виола. Отчество тебе по должности не положено. Вникаешь?

– Как скажете.

– Значит так, Виола-Виолетта, палуба по чистоте не должна отличаться от подволока.

– От чего не должна отличатся палуба? – мне, горной барышне, такие морские словечки, как китайский язык – слышать слышишь, а о чем говорят, не понимаешь.

– В первый раз в море идешь, что ли?

– Да, в первый.

– Понятно. Значит, запоминай, подволок – это потолок, а переборки – это стены. Остальное поймешь по ходу. Так вот, продолжаю, палуба по чистоте не должна отличаться от подволока. А переборки должны блестеть, как у кота яйца.

Я смущенно хихикнула. Стройка, конечно, сильно закалила мою нервную систему, но все-таки мне стыдно слышать такие сравнения. Затем боцман показал мне весь пароход. Корабль словно невеста, такой чистенький и аккуратненький, он идет в свой первый рейс.

Помня наставления боцмана, тут же с пролетарской ненавистью к грязи драить начала пароход. Работа тяжелая, но я ее не боюсь. Тем более что палубу не нужно мыть, ее убирают матросы-добытчики. Я же, как единственный представитель слабого пола, мужчин всячески избегаю. Поэтому веду себя, как мышонок: сделаю свою дело – и в норку, то есть в свою каюту. И еще мне очень стыдно, что я работаю уборщицей. Я даже не поднимаю глаза от пола, пардон, палубы. От этого у меня новый комплекс. Скоро я свои комплексы буду коллекционировать. Со временем открою музей комплексов. Конечно, ведь я и предположить не могла, что когда-нибудь опущусь с должности заместителя генерального директора завода до должности уборщицы. Карьера просто головокружительная, только не снизу вверх, а сверху вниз. А, впрочем – это временно. Я непременно выдержу и это испытание. Тем более знаю, на что иду, и что меня ждет по окончании рейса. Жизнь есть жизнь, она сама решает, что тебе нужно сейчас, в данную минуту. Подбадривая себя такими мыслями, тщательно вымываю коридоры, туалеты, душевые, каюты капитана и старпома. К обеду сильно устаю, с непривычки ломит спина. Зато поручни сияют, а полы такой чистоты, что в них можно смотреться как в зеркало.

– Наконец-то на моем пароходе появилась хозяйка, – раздался из-за спины мужской голос.

От неожиданности испуганно вздрогнула и резко повернулась. За моей спиной стоит капитан и улыбается:

– Вы, Виолетта Федоровна, молодец. Мне нравится ваша работа.

Сказав это, он снова дружелюбно улыбнулся и ушел. Меня же эта неожиданная похвала почему-то привела в такое смятение, что я разозлилась. Ах, скажите, пожалуйста «мне нравится ваша работа». А если бы он только знал, как мне «нравится» моя работа! Потягай-ка ветошь, морячок. Злясь от усталости и неожиданного прихода капитана, продолжаю мыть и чистить. Чувство ответственности, впитанное с молоком матери, не дает мне расслабиться ни на минуту. И, к сожалению, а может, к счастью, я не могу плохо работать. Так в трудах и заботах пролетела неделя.

Каждое утро в семь часов утра на пароходе раздается длинный звонок, старпом по местному радио приветствует весь личный состав:

– Доброе утро. Судовое время семь часов. Команде подъем. Сегодня двадцатое декабря. Температура воздуха минус десять градусов.

– Доброе утро, дорогой, – отвечаю старпому, зная, что меня никто не видит и не слышит.

Женщин на пароходе нет, в каюте я пока одна, поэтому и разговариваю тихо сама с собой. Сегодня уже спокойно слышу этот голос, а в первый день он меня так испугал, что я даже подпрыгнула от неожиданности и чуть не завизжала от испуга, услышав мужской голос в своей каюте. Сервис, к которому я, неподготовленная салага, была не готова.

После завтрака вновь драю судно, и мысленно разговариваю сама с собой. Вот сегодня рассуждаю о том, что что-то непонятное творится на камбузе: хлеб на завтрак больше смахивал на непропеченную лепешку очень плохого качества. Нет, скажем так, отвратительного качества. Но что делать – такова жизнь, нужно стойко переносить такие мелочи жизни.

Так, философски рассуждая о жизни, подползаю с уборкой к каюте капитана. Пока тру стены, тьфу ты, переборки до зеркального блеска, слышу, что капитан кого-то распекает. Поневоле прислушиваюсь.

– А что делать? Пекаря пока нет. Но то, что ты печешь, хлебом назвать нельзя, – это голос капитана. – Ты видел, что сегодня из твоей бурды, так называемой хлебом, на столах выложили?

Судя по всему, у капитана в каюте матрос с камбуза. Я тихонько смеюсь: это я тоже видела. Матросик, выполняющий обязанности кока, готовит сносную кашу. Но суп настолько гадкий, словно помои для хрюшек, трудно даже проглотить. К тому же он еще и печь совершенно не умеет. И сегодня моряки, измученные отвратительной едой, из плохо пропеченного хлеба на обеденных столах вылепили огромный предмет мужского достоинства. В тонком, почти английском юморе ребятам не откажешь. Я когда увидела эти рукотворные шедевры на столах, чуть от стыда не провалилась. Правда, затем хохотала в своей каюте.

– Командир, да не могу я печь. Поставьте на камбуз кого-нибудь другого. Я же рыбак, а не кок, – раздается виноватый голос матроса с камбуза.

– Кого? Мне самому становиться печь? А ты пойдешь на мое место? Где я людей возьму? Вот пойдем в море, тогда будет настоящий кок и гарсон. А пока учись сам.

– Разрешите, – нерешительно постучав в дверь, решаюсь я вмешаться в невольно подслушанный разговор. – А можно мне хлеб печь? – спрашиваю, но мысленно уже ругая себя за такую смелость. А вдруг, откажет?

– А вы это можете? – капитан удивленно смотрит на меня.

– Легко. Я могу и люблю печь. С раннего детства, – слегка привираю я. Так, чуть-чуть привираю. Печь я и, правда, люблю.

– Ура! Я спасен! Виолка, ты просто золото, – матрос рад до безумия.

– Попробуйте. Может действительно у вас лучше получится, – обреченно вздохнув, разрешает мне капитан.

Так я стала гарсоном и по совместительству поваром. Говоря морским языком – коком. О, теперь я чувствую, что делаю головокружительную карьеру: из уборщицы взлетела на должность повара и пекаря. Не зря я все-таки в институтах училась. Ох, не зря. Шутки – шутками, а не в этом дело. Что не говорите, а уборка – это самый тяжелый и неблагодарный труд. Только наведешь порядок, а через час снова грязно. А вот если булочки или пирожки готовишь, то получаешь колоссальное удовольствие. Я так люблю тесто, его запах. Когда ставлю опару, ласково разговариваю, и выпечка отвечает мне взаимностью. Моя воздушная выпечка команде очень нравится. Питается у меня сорок человек с парохода и еще рабочие с берега. В выходные обязательно балую всех пирожками и булочками.

Я устаю на камбузе, к концу дня ужасно болят ноги. Но эта усталость такая приятная. Послезавтра мы уходим в море. Вернее, в океан. Мне даже не верится, что я, не умеющая плавать, ну просто топор топором, уйду в плавание. В рейс я пойду уже в должности гарсона. Гарсон – так романтично звучит это слово. Как там во Франции: «Гарсон, счет». Но мы не во Франции. На пароходе гарсон – это помощник шеф-повара. То есть, – пойди, подай, почисть, принеси коку, и убери потом все и за всеми. И выпекай хлеб, булочки, пирожки. Сегодня вечером меня отпустили на берег попрощаться с родными, собрать нехитрый скарб.

Прощаюсь с Георгием на долгие месяцы. Он нежно целует мне руку:

– Виолочка, солнышко, я буду ждать тебя. Ты – моя смелая морячка. Я очень горжусь тобой. После рейса встречу тебя обязательно, ты только возвращайся. – В его глазах грусть и такая тоска, что смотреть на него больно. Неужели он меня и правда любит?

– Спасибо, – мне тоже грустно.

Я уже жалею о своем решении пойти в море. И считаю его опрометчивым. Так как трусиха я еще та: боюсь мышей и темноты. Но назад у меня дороги нет. Вернее, я не допускаю пути назад.

– Алло, Людочка, – звоню своей сестричке в Украину, – я ухожу в плавание на три – четыре месяца. Когда вернусь, обязательно позвоню.

– Как это ты в море уходишь? Зачем? Немедленно откажись! Виолка, сумасшедшая, ты же плавать не умеешь, – запереживала моя сестренка.

– Так я же не вплавь пойду в море, вернее, в океан, а на новом пароходе, – пытаюсь шутить, но меня душит легкий истеричный смех.

Я же нормальный человек, поэтому боюсь, отчаянно боюсь уходить в море. Даже такие сильные женщины, как я, боятся.

– Да ладно тебе, я не шучу. Немедленно откажись!

– Людочка, ты там насчет родителей узнавай, – не поддаюсь на провокацию. – Страшно мне за них, как они там? Живы ли они, сыты, не разбомбили ли их дом? Пожалуйста, выясни о них все, что сможешь.

– Я дозвонилась им три дня назад. Произошло какое-то чудо, что связь была. Так вот, они получили твою посылку с инсулином. Она, конечно, вскрытая, кондитерских изделий нет, но лекарство целое. Мамочка очень тебе за него благодарна. Знаешь, я думаю, наверное, придется мне самой ехать туда и забирать к себе.

– Подожди, там же война, куда ты поедешь? Должно же это когда-нибудь закончиться. Вот вернусь с моря, дом к лету расселим, получу квартиру, и заберу их сюда. А здесь так хорошо, спокойно. И ты даже не представляешь, сколько тут морепродуктов продается. Я никогда такого количества не видела и не ела. Ну, ладно, сестричка, до встречи. Хочу, чтобы ты знала: я очень люблю тебя. Ты у меня самая дорогая сестричка на свете, – мой голос предательски дрогнул. И я быстренько сворачиваю разговор, чтобы не разрыдаться в трубку. – Целую вас всех.

– До встречи. Я тоже тебя люблю. Виолка, береги себя, ты у меня одна. Нет, все-таки ты – сумасшедшая.

Положив на этом оптимистичном выводе трубку телефона, пошла пешком к тете, мудро решив, что по твердой земле еще нескоро придется походить. Нет, как все-таки много хороших людей на свете: они принесли маме посылку. Ведь могли же просто выбросить лекарство или продать. Там наверняка сейчас нет ни аптек, ничего. И эти ампулы на вес золота. А то, что конфеты забрали, так будем считать, это за доставку. Пусть кушают на здоровье. И вообще, как в таком хаосе, в войну, может работать почта? И зря Людочка назвала меня сумасшедшей. Я совсем не сумасшедшая. Мне просто нужно выжить. Очень нужно. Потому что без меня пропадут и сын, и родители. У меня просто нет другого выхода.

И по большому счету, я счастлива, что есть работа, крыша над головой. Ведь счастье – это такое состояние души, когда ты позволяешь себе быть счастливой, с улыбкой воспринимая окружающий мир. Например, один счастлив от того, что купил хорошую машину, а другой плачет от счастья, когда любуется капелькой хрустальной утренней росы на цветке. Внезапно нахлынули воспоминания о том времени, когда я была искренне счастлива целых пять лет. Я тогда училась в Московском институте нефтяной и химической промышленности (сейчас это очень модная Государственная Академия нефти и газа).

1973 год. Легко сдав экзамены на «отлично», стала студенткой. Поступила в этот институт только потому, что папа, буровой мастер, хотел видеть во мне свое продолжение. В те годы там училось много детей партийных боссов. «Слуги народа» прекрасно знали, с какой трубы можно качать достаток, и пристраивали своих чад на денежные потоки, обеспечивая им в будущем безбедную жизнь.

Институт потряс воображение мое воображение. Он был больше похож на дворец из сказок: мраморный, величественный, с огромными аудиториями, коридорами, в которых все блестело. Я ходила по этому храму науки, разглядывая его затаив дыхание, все еще не веря, что стала студенткой. И, вдруг навстречу, по коридору идут студенты-африканцы с черными-черными лицами и в белоснежных рубашках. Увидев их, от неожиданности вжалась в стенку. Мои косички, с вплетенными бантиками, затрепетали от страха. Очень хотелось убежать куда-нибудь, но ноги от ужаса приросли к полу. Когда же африканцы приветливо улыбнулись, обнажив при этом белые зубы, от страха чуть не потеряла сознание.

Со временем познакомилась с ними, и узнала, что это отличные ребята, из хороших семей, умные, вежливые, воспитанные. Единственное, к чему никак не могла привыкнуть – к африканскому обеду. Иностранные студенты брали одну большую миску с борщом, накладывали туда второе блюдо, а сверху заливали компотом. И весело уплетали эту сборную солянку. Африканцы не понимали нашей пищи, но она им нравилась, и они съедали все до крошечки. Я же только глазки таращила на такие изыски.

Жила я в институтском общежитии, которое находилось сразу же за учебным корпусом. Общежитие было как в фантастическом фильме: восьмиэтажное зеркальное здание, в котором лифты были «плавающими», без привычных дверей, прозрачные, отделанные зеркалами, они постоянно медленно-медленно двигались. Комнаты для студентов очень уютные, на четыре человека, с ковровыми дорожками и шкафчиками с посудой. И даже своя туалетная комната с душем. В таких условиях я чувствовала себя принцессой во дворце.

Конечно, студентка из провинции все свободное время изучала Москву. Мама каждый месяц присылала по пятьдесят рублей, чтобы дочь, грызшая науку в далекой столице, не голодала. Мне, привыкшей дома к экономии, денег хватало с избытком: отличница, комсомолка и просто красавица получала еще и повышенную стипендию. Однажды попала на дневной спектакль во Дворец съездов на балет «Лебединое озеро». Следя за происходящим на сцене, наслаждаясь чудесной музыкой, ощущая, что попала в волшебный мир искусства. Когда начался антракт, все зрители куда-то начали выходить из зала. За ними пошла и я. Как вы думаете, куда идут зрители в антракте? Правильно, в буфет. Попав в шикарный театральный буфет, полки которого ломились от невиданных ею ранее деликатесов, растерялась. Когда подошла ее очередь, спросила у буфетчицы:

– Скажите, а что это такое? – показала на глиняные горшочки.

– Грибы со сметанкой.

– А это? – указала на блинчики, на которых сверху лежало что-то похожее на гранатовые зерна.

– Блинчики с красной икрой. Одиннадцать копеек за штуку.

Купив десять блинчиков, я тогда с такой жадностью их съела. Необычный вкус икры настолько мне понравился, что купила еще двадцать штук. Буфетчица упаковала блинчики в бумажный кулек, и я пошла в сторону общежития, мудро решив, что спектакль подождет. Помню, я шла тогда по шумным московским улицам, улыбалась прохожим и с наслаждением кушала невиданный до сих пор деликатес: красную икру. С того самого дня обязательно пару раз в неделю бежала во Дворец съездов на спектакль. А в первом же антракте спешила в буфет за блинчиками с красной икрой. И была безумно счастлива от такой роскошной, беззаботной жизни целых пять лет.

Улыбаясь от воспоминаний, вдруг, как бы увидела себя сверху, откуда-то с небес – по белому снегу в большом городе, освещенном уличными фонарями, идет одинокая маленькая женская фигурка. Я совсем одинока на этом свете. Наверное, так же одиноко чувствовала себя моя мама, когда в Отечественную войну, прячась от фашистов, собирающих молодежь для отправки в Германию, зимой в стужу сутки простояла в ледяной воде брянских болот. Бедная моя мамочка! Она такая хрупкая, как она там? Жив ли папочка – стержень нашей семьи? От этих мыслей потекли слезы, сползающие по щекам холодными крошечными льдинками. Господи, дай мне сил быть такой же крепкой, как мои родители и достойно выдержать все испытания!

Утром сразу же пошла на причал. К сыну в госпиталь проститься не зашла, боюсь при нем расплакаться. Но Игорек стоит у парохода, крутит головой, боится меня пропустить. На моем мальчике красивая морская форма. Сильный порывистый ветер задирает полы шинели. Какой же он высокий и худенький! От вида этой одинокой тоненькой фигурки мое материнское сердце предательски защемило. Как мне жалко расставаться с ним! Но, взяв силу воли в кулачок, голосом уверенной в себе женщины спрашиваю:

– Сыночек, зачем ты сюда пришел? Все будет нормально, не переживай за меня. Ты себя береги. Знаешь же, что мы с тобой здесь одни, – обнимаю своего мальчика и всеми силами стараюсь не заплакать.

Еще бы! В его глазах я железная леди. И он даже не догадывается, как я боюсь за него, оставляя совсем одного в чужом городе на длительный срок.

– Мам, я буду ждать твоего возвращения, и встречу тебя с рейса. А мне госпиталь гитару подарил, – тут же делится новостью мой взрослый ребенок.

– За что?

– Не за что, а для того, чтобы я у них служить остался. Меня к кардиологическому отделению прикрепили. Даже отдельную палату дали, с телевизором и холодильником. Как в гостинице живу. Мне нравится.

– Ну, вот и хорошо. Служи мой мальчик, не подведи. И жди меня. Я скоро вернусь, – нежно поцеловала его, и твердой походкой не оглядываясь, пошла к трапу.

Обернуться назад и посмотреть на сыночка мне хочется. Но нельзя, разревусь. Я, конечно, сильная женщина, но не в такой же степени! Знал бы мой мальчик, как мне все страшно: оставлять его одного на берегу, идти в море. Выросшая в горах, я сегодня совершаю невероятно отважный поступок. И если кто-нибудь из знакомых из Грозного узнает о моем почти героическом шаге, не поверят. Но с другой стороны – эта храбрость от безысходности. Интересно, меня наградят после рейса орденом за мужество? Ну, ладно, я согласна медаль. Повеселев от этой глупой мысли, быстрым шагом иду на свое рабочее место.

Пришла на камбуз, а в воздухе почему-то витает тяжелый запах перегара. Я не успеваю удивиться этому новшеству, как замечаю, что на стуле сидит женщина. Это, судя по всему, мой начальник – шеф-повар. На морском языке – кок. Выглядит она, мягко говоря, непрезентабельно: неопределенного возраста, высокая, худая как щепка, с сероватым цветом лица. Отекшие глаза, наверное, зеленого цвета, довольно мутные. У нее неряшливый вид, прическа могла бы больше походить на прическу. А не на непричесанную паклю рыжего цвета.