Синдром отката

Хьюстон

Гонки до Шугарленда, открытые на следующее утро, обернулись самым дружественным чемпионатом: таким, в котором всем весело и никто не чувствует себя побежденным. Поначалу казалось, что «лодочники» разобьют Руфуса наголову. До самого Шугарленда русло Бразос было свободно – даже свободнее, чем обычно. Шкипер по имени Митч гордился своей быстроходной моторкой, и расход бензина его совершенно не тревожил. Даже при нынешней жаркой и влажной погоде для охлаждения хватало свежего ветра, дующего в лицо; на большой скорости пассажирам приходилось даже прятаться от ветра – всем, кроме Аластера, который впервые после крушения самолета выглядел совершенно живым. С его прической – рыжеватой щетиной с проблесками седины, сквозь которую кое-где просвечивал голый череп, – ветра можно было не бояться, да и кровососущие насекомые не застревали у него в волосах. Бразос здесь текла напрямик, почти без излучин, – и, за исключением редких мест, где ее пересекали мосты, напоминала какую-нибудь субтропическую реку, привольно текущую по краю, где не ступала нога человека.

Пожалуй, это больше всего удивляло Саскию в Техасе. Она прекрасно знала, что за густой завесой зелени, окружающей реку с обоих берегов, скрывается вполне современный ландшафт: фермы, дороги, электростанции, нефтеперерабатывающие заводы. Это мог подтвердить и Виллем со своей картой: открываешь – и видишь со всех сторон фермы и небольшие городки, постепенно переходящие в пригороды Хьюстона. Однако глазам их представала та же экосистема, что окружала их с самого приземления в Уэйко: деревья, оплетенные лозами и диким плющом, таким густым, что на расстоянии он смотрелся как изумрудный войлочный чехол на мебели. Именно так выглядели берега везде, кроме самых крутых и открытых участков, где зелень уступала место голой красной глине. Минуя поворот за поворотом, следя, как стрелочка на карте Виллема приближается к Шугарленду, королева все ждала, когда же зелень отступит и они окажутся среди городского ландшафта. Но этого так и не произошло.

Митч, следуя собственной электронной карте, приглушил мотор и направил лодку к правому берегу. Там все было залито стоячей водой. Митч нажал какую-то кнопку, и винт моторки поднялся из воды под углом, вперед и вверх; затем шкипер подался назад и включил боковой двигатель, предназначенный для маневров на мелководье и среди множества препятствий.

Несколько минут лодка тыкалась туда-сюда на затопленном берегу – и вдруг они увидели Руфуса: он стоял по колено в воде, закатав штанины (и все равно весь мокрый), выразительно поглядывая на воображаемые часы. Амелия бросила ему фалинь; Руфус его поймал, перекинул через плечо и отбуксировал лодку на несколько метров, к месту, где земля наконец-то взялась за ум и решила показаться из воды. Саския и прочие давно уже выработали привычку не снимать обувь, пригодную для хождения по дну; теперь все они попрыгали за борт и, прошлепав несколько шагов по воде, выбрались, образно выражаясь, «на сушу».

Они забыли как следует поблагодарить Митча и с ним попрощаться, пока сидели в лодке, и теперь пытались исправить свою ошибку, дружно махая ему руками и посылая воздушные поцелуи. Он взобрался на переднюю палубу, снял бейсболку и отвесил глубокий поклон, напугав Саскию: на миг она заподозрила, что он знает, кто она. Но, скорее всего, Митч просто так проявлял вежливость. Руфус едва не превратил эту галантную сцену в фарс, оттолкнув лодку от берега. Но для носителя огромного пивного пуза Митч на удивление ловко удержал равновесие. С Руфусом он попрощался, подняв руку (хлопнуть ладонью о ладонь им бы не удалось – для Руфуса было слишком высоко, для Митча слишком низко) и как-то сложно подвигав и пощелкав пальцами. Затем повернулся к ним спиной и включил свой боковой двигатель.

Время уже близилось к полудню, небеса очистились, ярко светило солнце – и за те несколько минут, что потребовались, чтобы сойти на берег и попрощаться, все успели вспотеть и изнемочь от жары. Руфус, возглавив команду, повел ее в чащу. Саския уже приготовилась к долгому тяжелому переходу – особенно тяжелому, поскольку, рассчитывая сразу оказаться в Хьюстоне, в каком-нибудь помещении с кондиционером, они упаковали геокостюмы и были сейчас в самой обычной одежде, без охлаждения.

Однако пройти пришлось буквально шагов десять. Ровно настолько протянулся густой лес, оплетенный лозами и диким плющом; через десяток шагов он уступил место пригороду. Точнее, пригородному парку – но уже совсем не походившему на чащу, в нескольких сотнях метров от которого виднелось шоссе, и вдоль него аккуратные одинаковые домики. В паре шагов на гравийной подъездной дороге скучал припаркованный пикап. Аластер и Амелия заняли места в кузове, на сумках, а Виллем и Фенна сели на задние сиденья. Саския устроилась на «месте смертника».

– Вас ждут, – сказал Руфус, садясь за руль и включая мотор.

По гравийной дороге он ехал не больше тридцати секунд; затем дорога пошла под уклон к затопленной парковке. Прямо перед парковкой, на сухом клочке земли, стоял блестящий, как черное зеркало, внедорожник размером с четыре типичные нидерландские машины, составленные вместе. Капли конденсата, стекающие вниз по стеклам, свидетельствовали, что в салоне у него работает мощный кондиционер.

Разница в высоте между затопленной парковкой и дорогой, куда Руфус выехал, обогнув парковку по дуге, составляла, должно быть, побольше метра, но поменьше двух. Где-то в человеческий рост. Но эта разница меняла все. Размещение дороги – точнее сказать, высота насыпи, на которой располагалась дорога, – несомненно, было рассчитано сознательно. Выше этой линии люди жили спокойно, разъезжали на автомобилях, не боясь заглохнуть посреди лужи, и могли всю жизнь прожить, так и не узнав, что по их душу (в глобальном смысле) явилось море. Тех же, кто находился лишь на один человеческий рост ближе к центру Земли, затапливало при любом капризе погоды, так что им оставалось либо бежать во временные лагеря, что постепенно превращаются в постоянные, либо, подобно каджунам, переходить на образ жизни амфибий.

Обитатели внедорожника – чернокожий шофер и латиноамериканец на соседнем сиденье – не спешили открывать двери, пока Руфус не припарковался рядом и не поставил пикап на стояночный тормоз. Оба были крепкими, словно футболисты, оба в свободных брюках цвета хаки и рубашках навыпуск. Саския, навидавшаяся в жизни охранников, в том числе носящих оружие скрытно, сразу поняла, что за люди перед ней. Переговоры с ними она предоставила Амелии, их коллеге. Стороны обменялись верительными грамотами, после чего охранники принялись перетаскивать багаж в кузов джипа. Водитель обошел пикап, открыл дверь и, протянув руку Саскии, помог ей спуститься на мокрую подножку.

– Ваше величество, доктор Шмидт приветствует вас в своем родном городе.

Саския на мгновение растерялась. С того момента, как села за штурвал самолета – еще в Нидерландах, – она перестала быть королевой. Сама почти забыла о том, кто она такая! Но, как видно, мир о ней не забыл.

– Очень рада, – вот все, что ей удалось выдавить.

– Доктор Шмидт приносит свои извинения за то, что не смог прибыть лично, однако полагает, что вы и сопровождающие вас лица сперва захотите освежиться после долгих приключений.

Саския взглянула вниз, на свои грязные ноги в шлепанцах, купленных Виллемом в «Уолмарте».

– Очень любезно со стороны Т. Р., – искренне ответила она.

Доктор Теодор Рузвельт Шмидт-младший: таково было настоящее имя человека, в телевизионных роликах и на рекламных щитах по всему Югу прославленного как Т. Р. Мак-Хулиган, полувымышленный основатель и владелец неимоверно успешной региональной сети заправок – магазинов – семейных ресторанов.

– Мне поручено проводить ваше величество и сопровождающих вас лиц в его особняк, если только вы не выразите каких-либо иных пожеланий.

– Отлично, благодарю вас. Особняк вполне подойдет.

– И позвольте узнать, чтобы мы могли заранее все подготовить: с вами еще пять человек?

Саския задумалась на несколько секунд, а затем ответила:

– Шесть.

Слегка удивившись, водитель проверил список на экране планшета.

– Ваше величество, Виллем Кастелейн, Фенна Энкхёйс, капитан Амелия Леефланг, доктор Аластер Томпсон – и?.. – Взгляд его метнулся к единственному кандидату на право быть шестым в этой компании.

– Руфус, – подсказала Саския, кивнув ему. – Мистер Руфус Грант, эсквайр. Возможно, есть воинское звание. Я забыла передать эту информацию.

Водитель кивнул и вбил в список имя Руфуса.

– Думаю, он поедет на собственной машине. Он наш специалист по… по логистике.

– Хорошо, мэм.

Первая часть пути проходила по районам классической американской городской застройки. Огромное шоссе (дороги шире Саския видела только в Китае) вело их на восток, а за окном сменяли друг друга офисные здания, высотные и средней этажности, многие из которых украшали названия нефтяных компаний. Это был еще далеко не центр города; вдалеке виднелись настоящие небоскребы. Внутренний GPS Саскии, настроенный на Бенилюкс, твердил, что они едут то ли из Амстердама в Роттердам, то ли из Роттердама в Антверпен; разумеется, они просто перемещались между разными районами Хьюстона – мегаполиса, со всеми своими пригородами по размерам не уступающего Бельгии.

Не доехав нескольких миль до центра с небоскребами, караван свернул с шоссе и нырнул в долину реки, пересекающей центр города и излучинами уходящей вправо. Реку защищал от солнца шатер раскидистых старых деревьев; под ними виднелись дорогие и хорошо защищенные дома. Буффало-Байю – так именовалась река – сейчас, разумеется, тоже разлилась. Многие улицы были перекрыты, так что каравану пришлось двигаться в объезд. Саския не возражала: ей нравились элегантные особняки, выстроенные богатыми техасскими семействами.

Пунктом назначения оказался отель со спа-комплексом, занимающий несколько прилегающих друг к другу участков. Когда-то, должно быть, это был фамильный дом какой-нибудь знаменитой техасской династии. Пара крыльев, доходящих до опушки леса, явно была пристроена к нему позже, но очень аккуратно – крылья совсем не выбивались из общего стиля.

Резиденция Т. Р. находилась так близко, что казалась продолжением этого комплекса; и в самом деле, кто-то из охранников упомянул, что в сухой сезон от дома до отеля можно дойти пешком по лесной тропе. Сейчас, разумеется, для этого требовалось каноэ.

Из четырех «почетных гостей», приглашенных Т. Р., если расположить их в соответствии со схемами в старинных учебниках этикета, Фредерика Матильда Луиза Саския обладала высочайшим рангом. Ей, как личной гостье, была предоставлена комната у него в доме, остальные отправлены в отель. Аластер и Руфус, чье присутствие не было необходимо Саскии, уехали, а Виллем, Фенна и Амелия остались в машине и вместе с Саскией через минуту вышли у крыльца особняка. По дороге джипу пришлось форсировать гигантские лужи стоячей воды, и в первый раз Саския поняла на деле, что нелепая привязанность американцев к гигантским джипам на высоченных колесах, в сущности, вполне обоснована и практична.

Резиденция Т. Р. высилась над водами Буффало-Байю, словно своего рода рукотворный холм: он убрал из-под старинных зданий их «родные» фундаменты, поставил на новые основания и заполнил все кругом особой водонепроницаемой породой, так называемой плотинной глиной. Дом представлял собой особняк в стиле Тюдоровского возрождения, и позади него гостевой домик с семью спальнями и таким же количеством ванных. Здесь Саския и прочие могли наконец сделать то, что им не удавалось уже почти неделю, с самого отъезда из Хёйс-тен-Бос: хорошенько отдохнуть.

Учитывая все, что произошло с ними в пути, быть может, разумнее всего было бы запереться на замок и отдыхать всю следующую неделю! По счастью, хозяевам хватило такта их не беспокоить: Т. Р. Шмидт и его жена Вероника Шмидт прислали написанные от руки записки, в которых сожалели, что не могут поздороваться с гостями лично, и оставили их на попечение слуг, явно сознающих, что в описание их рабочих обязанностей входит «ненавязчивость». Быть может, из-за этой политики невмешательства Саския восстановилась с поразительной быстротой: двадцать минут отмокнув в ванной, смыв с себя бразосскую грязь и смазав кремом укусы насекомых, она поняла, что готова переодеться и пойти в отель чего-нибудь выпить. Тем более что в расписании мероприятий сейчас значилось опциональное «время для общения».

После крушения уцелело около половины ее багажа. Виллем и Фенна уже договорились о том, чтобы из дома отправили сюда экспрессом дополнительную одежду. Саския позвала Фенну, кажется вырвав ее из глубокого сна – неудивительно, если вспомнить, что прошлую ночь они с Жюлем явно глаз не сомкнули. Фенна, завернутая в пушистый терракотовый халат с вышитым на груди семейным гербом Т. Р., вплыла в комнату Саскии, словно сомнамбула на коньках, абсолютно расслабленная и довольная жизнью. Если после крушения у нее и оставалась какая-то нервозность, Жюль ее полностью излечил.

– Думаю, Номер Один, – предложила Саския.

Фенна открыла косметичку и принялась накладывать Лицо Номер Один: схему, более всего подходящую к выбранному Саскией наряду – синим джинсам, симпатичной блузке и безрукавке сверху: куда проще, чем люди обычно ждут от королевы, но и достаточно нарядно, чтобы они не чувствовали себя разочарованными. По правде сказать, Лицо Номер Один Саския могла бы нарисовать и сама; однако ее волосы пострадали от солнца и воды, и теперь им требовалась химическая и механическая забота. Довольно скоро Фенна смогла вернуться к себе, рухнуть на кровать и снова погрузиться в сладкие сны о Жюле – а Саския, всем своим видом воплощающая нормальную, современную, без претензий царственную особу, встретилась в фойе с Амелией и Виллемом и вместе с ними поехала обратно в отель.

Там, во вместительном баре, уже царило оживление. Т. Р. выкупил весь отель и расставил по периметру охрану, так что посторонних здесь не было и быть не могло. Все, кто собрался в баре, имели какое-то отношение к мероприятию. Напитки предлагались бесплатно. Для Саскии и ее спутников был уже зарезервирован столик. Они опустились в глубокие мягкие кресла и на диваны, ради кожаной обивки которых пожертвовало жизнью немало техасского скота. Череп одного длиннорогого смотрел на них со своего места над камином, таким огромным, что в нем мог бы припарковаться джип. Амелия заказала содовую, Виллем – «манхэттен», Саския – бокал красного вина. С наслаждением сделав первый глоток, огляделась вокруг.

Всего сутки назад, на берегу Бразос, она обитала в мире, где микрочипы и продукты нефтехимии не стоят практически ничего, где за несколько часов из груды мусорных мешков, брезента и пластиковых стяжек можно возвести город. Не город мечты, конечно, – но и не ад на земле. И даже если в обеденном меню этого отеля значится суп гумбо – Саския сильно сомневалась, что он окажется вкуснее того, сваренного на плитке и разлитого в одноразовые тарелки, что ела она вчера под открытым небом.

Однако в этом месте ощущалась долговечность. Долговечность и уникальность. Каждое украшение интерьера – будь оно из полированного дерева, из кованого железа или из мрамора – изготовлено вручную, в единственном экземпляре. Там, где требуются картины, висят подлинники, там, где требуются букеты, стоят живые, совсем недавно срезанные цветы. В каждой детали чувствуется людская изобретательность и труд. Даже салфетки сложены вручную и как-то по-особенному, даже апельсиновые и лимонные дольки, что подаются с коктейлями, вырезаны хитрым оригами.

Человеческий труд дорог: лучший способ продемонстрировать богатство – или наслаждаться богатством – это создать обстановку, которую можно поддерживать лишь неустанными усилиями людей. И Саския, со всеми своими помощниками и слугами, повинна в этом грехе не менее прочих – лишь склонна об этом забывать, пока какой-нибудь случай, вроде путешествия вниз по реке, не напоминает о том, чем ее жизнь отличается от настоящей.

В подготовку мероприятия были вплетены тесты на заразные заболевания для всех приглашенных гостей. Каждый, кто сидел сейчас в холле отеля, успешно прошел проверку; так что все они находились в одном эпидемическом «пузыре», не требующем ни масок, ни соблюдения социальной дистанции. В гуле голосов, помимо очевидного техасского акцента, Саския различала британский, итальянский и китайский. Хотя, по правде сказать, многих гостей азиатского вида по разговору было не отличить от образованных англичан. Саския предположила, что они из Гонконга, но Виллем, приглядевшись к именным табличкам на лацканах, поправил: из Сингапура. Что касается итальянцев – они, скорее всего, прибыли из северной части страны: визуально ничем не отличались от прочих европейцев, разве что уделяли чуть больше внимания своей внешности. Как обычно, на Саскию посматривали украдкой, а кое-кто и откровенно пялился: так бывало везде, где ее узнавали. О составе списка гостей персонал Т. Р. упорно молчал, так что Саския не знала, кто другие почетные гости, – и имела основания полагать, что и о ее присутствии никто не был предупрежден заранее.

Вошли Руфус и Аластер – можно ли представить более непохожую пару? – и нерешительно покосились в ее сторону. Саския отправила к ним Виллема, чтобы он пригласил их за ее стол. Тот так и сделал, и оба подошли к ней с явным облегчением. Ни тот ни другой определенно не были любителями светской болтовни за коктейлями.

– Единственное чистое, что нашлось, – признался Руфус, показывая на свою футболку и оглядываясь на других гостей в строгих костюмах.

– Я королева, – твердо ответила Саския. – Обычно я стараюсь не делать из этого шума. Не помню об этом каждый день и каждую минуту. Стараюсь быть нормальной. Не включаю босса, как у вас говорят. Но в таких случаях, как сейчас, я настоящий тиран. Вы со мной, Рэд. И футболка на вас отличная. Потому что я так сказала.

Руфуса эта речь явно обрадовала – впервые Саския увидела на его лице нечто, отдаленно напоминающее улыбку. Виллем куда-то пропал. Оглянувшись, королева обнаружила, что его остановил сингапурец и тепло приветствует на каком-то из китайских диалектов. Виллем бросил взгляд в ее сторону, она кивнула, и он ответил на приветствие и начал оживленно говорить с сингапурцем.

Амелия встала, уступая место Руфусу и Аластеру. Заметив это, оба смутились и подвинулись, чтобы могла сесть и она; но Амелия покачала головой и принялась бродить по холлу. Не сказать, что ей здесь было чем заняться. Охрану здания обеспечивал Т. Р., а ее основная задача состояла в том, чтобы опознавать секьюрити – и Т. Р., и других гостей – и им не мешать. Охранники, расположившиеся по периферии холла, отличались в основном тем, что ни с кем не разговаривали. Впрочем, от группы британцев отделился один, подошел к Амелии и представился. Их разговора Саския не слышала, но мужчина очень походил на бывшего военного, из тех, что после отставки пополняют ряды британских охранных агентств.

Вдруг оба повернули головы к мужчине и женщине, вошедшим из соседнего холла. Не сразу Саския сообразила, что перед ней сам Т. Р., а женщина, должно быть, его жена Вероника. В сравнении с Т. Р. Мак-Хулиганом, персонажем из рекламных роликов, Т. Р. Шмидт был (разумеется!) постарше, поменьше ростом и держался с куда большим достоинством. Но и в жизни в нем ощущалась та же неистощимая энергия и задор. Вероника, верная помощница своего мужа, выглядела безупречной светской дамой. Едва пара вошла в бар, перед ними возник официант, что-то сказал вполголоса – и Вероника тут же отделилась от мужа и двинулась к Фредерике Матильде Луизе Саскии с целеустремленностью, с какой бордер-колли бросается за фрисби. Саския поднялась ей навстречу; они обменялись приветствиями и светскими любезностями – искусство, предназначенное Саскии самой судьбой, которым она овладела в совершенстве и смысл которого состоит в первую очередь в том, чтобы помочь собеседнику расслабиться и почувствовать себя уверенно, при этом не сближаясь чересчур торопливо и не скатываясь в фамильярность.

Вероника тоже свое дело знала, так что все шло без сучка, без задоринки. Она, например, прекрасно поняла, что хотела сказать миру Саския своими джинсами. Сама она тоже сделала нечто подобное – только ее послание: «Я обычный человек» передавалось через пару стильных ковбойских сапог. Вполне может быть, что благодаря камерам – ведь здесь, должно быть, повсюду камеры – она заранее узнала, как оденется Саския, и подобрала для себя аналогичный наряд.

Процедура длилась минуту или две, затем подошел Т. Р. и остановился рядом с женой – а та, словно вдруг сообразив свое упущение, представила их друг другу. Итак, с этим покончено. Протокол требовал от хозяина и хозяйки без особых промедлений обойти всех гостей и поздороваться с каждым, и Саския дала им возможность уйти, но сначала представила свою команду. К чести Вероники, она и глазом не моргнула при виде Руфуса Рэда Гранта в футболке и со стаканом пива; стакан он переложил в другую руку, вытер ладонь о штаны и поздоровался с ней за руку. Т. Р. сумел даже вставить что-то вроде «спасибо вам за службу». Это означало, что за примерно шесть часов, протекшие с той минуты, когда Саския импульсивно включила Руфуса в свою команду, люди Т. Р. проверили его бэкграунд, раскопали армейское прошлое и доложили об этом хозяину.

– Мы с вами еще потолкуем о свиньях! – сказал напоследок Т. Р., обернувшись к Руфусу. – У меня на ранчо Коталла от них спасу нет!

– Это ненадолго, – пообещал Руфус.

Т. Р. качнулся на высоких каблуках своих ковбойских сапог из страусиной кожи, тут же наставил на Руфуса палец, словно шестизарядный револьвер, и воскликнул:

– Отлично! Вас понял!

– Заметано, сэр!

– Мы им покажем!

– С меня оружие!

– А с меня вертолет! – закончил Т. Р., но тут жена поволокла его дальше, и он едва успел бросить на ходу указания, к кому из его людей Руфус должен обратиться, чтобы все организовать.

Как ни застенчив был Руфус, сейчас у него на лице читалась откровенная гордость от того, что сам Т. Р. Мак-Хулиган знает, кто он и чем занимается. А Т. Р., прежде чем уйти, бросил на Саскию быстрый взгляд, проверяя, слышала ли она этот диалог, поняла ли? «Мы с моей командой знаем все: в штате Одинокой Звезды^[35] и муха не пролетит, и воробей с дерева не упадет, и стервятник задавленного машиной броненосца не сожрет без моего ведома!» Саския, со своей стороны, не стала заострять на этом внимание и просто порадовалась, что есть на свете страна, где двое мужчин, у которых так мало общего, могут так искренне радоваться мысли о том, чтобы отправиться на вертолете в какую-то глухомань и пострелять там с воздуха диких свиней.

Смысл всей этой тусовки в баре был в том, чтобы представить всех заранее, чтобы в ходе официальной программы, которая начнется завтра утром, все присутствующие знали, кто есть кто, и не заморачивались протоколом. Саския решила стиснуть зубы и просто перетерпеть. Чтобы хоть чем-то рассеять скуку – с такой проблемой королевы сталкиваются часто и достигают в борьбе со скукой большой изобретательности, – она решила посмотреть на это собрание с точки зрения Лотты, любящей дочки, лелеющей в сердце надежду, что мама наконец кого-нибудь здесь найдет. Первый шаг – бесстрастно оценить всех гетеросексуальных мужчин в этом зале по двум независимым критериям: первый – доступность, второй – то, что Лотта, пожалуй, с истинно голландской прямотой назвала бы «факабильностью», но для чего Саския предпочитала более изысканное выражение. Критерии оценки парней, верой и правдой служившие ей в подростковом возрасте, здесь явно не работали. Она решила подойти к вопросу так же, как оценивала бы аэродинамические качества самолетного крыла: соотношение подъемной силы и лобового сопротивления.

У Т. Р. подъемная сила впечатляет: как ни странно, в жизни он куда привлекательнее, чем в рекламе. Но чересчур высоко сопротивление – он женат. И Вероника, при всей своей аристократичности, очень похожа на женщину, способную пристрелить из двустволки неверного мужа вместе с любовницей.

Аластер: низкое сопротивление (доступен), но недостаточная подъемная сила (совсем ей не нравится).

Руфус: сопротивление низкое, а вот подъемная сила… странно сказать, но чем больше на него смотришь, тем лучше замечаешь, что с подъемной силой у него ОЧЕНЬ хорошо! Вот только ему, бедняге, такое в жизни в голову не придет. Разве что подсыпать в пиво транквилизатор, а потом уж бросаться в объятия.

Приняв такой подход за основу для сегодняшнего общения, Саския перешла к остальным гостям. Из высокопоставленных особ ее ранга присутствовали только двое: итальянец и сингапурец. Третий, британец, оказался старым знакомым: это был лорд-мэр лондонского Сити. Однако он почти сразу откланялся – то ли из-за неотложных дел, то ли просто чтобы отоспаться после перелета.

Доктору Сильвестру Лину, с которым Виллем зацепился языком, было за пятьдесят. Если не считать странноватого выбора западного имени, он точь-в-точь соответствовал тому, чего можно ожидать от официального представителя правительства Сингапура на секретной международной конференции. На нем был черный костюм, синий галстук, очки без оправы, из аксессуаров – только простые наручные часы. Этикетом он владел в совершенстве. Представляясь королеве, произнес наверняка тщательно отрепетированную фразу о «долгих добрососедских отношениях между нашими странами по обе стороны Пролива». Его сопровождали трое пожилых советников, представляющих национальные меньшинства страны – малайзийцев, тамилов и белых, и при каждом молодой помощник, иногда и не один. Сильвестр засвидетельствовал королеве свое почтение, выдержал ровно шестьдесят секунд вежливой беседы ни о чем, затем извинился и отошел – но прежде сказал Виллему какую-то любезность на фучжоу, а затем перевел ее на тяжеловесный английский для Саскии. Та мысленно сделала себе заметку: поинтересоваться историей Сингапура, уточнить, как он связан с голландской Ост-Индией.

Вердикт: Сильвестр Лин – высокое сопротивление, низкая подъемная сила.

После ныряльщика Жюля глава итальянской делегации был, пожалуй, самым красивым мужчиной из тех, кого здесь встретила Саския. Лет сорока, самоуверенный и элегантный, со светлыми волнистыми волосами до плеч, вроде бы растрепанными, но каким-то загадочным образом никогда не падающими на лицо. Он здесь представлял Венецию. Венецианца звали Микьель (именно так, с мягким «кь»), и к его имени не прибавлялись титулы, способные указать на профессию или положение в обществе: «доктор», «профессор», «граф», «преподобный» или еще что-нибудь такое. Было смутное ощущение, что Саския должна знать, кто он такой, – но она не знала. В доковидные времена он поцеловал бы ей руку. Теперь – изобразил поцелуй руки на расстоянии двух метров. В ответ Саския с теплой улыбкой накрыла руку ладонью.

– Мне следовало догадаться, что здесь непременно будет кто-то из вашего города, – сказала она.

Микьель кивнул.

– Как известно вашему величеству, Венеция возведена на болоте, ибо у гуннов не было кораблей. Со времен готского вождя Алариха мы строили дома на сваях. – Он обвел взглядом зал. – А здесь ту же технологию приняли после урагана «Харви»^[36].

История Венецианской республики, долгая и славная, сверкающая золотом и пахнущая кровью, была Саскии хорошо известна. Долгая история – и бесславный конец в Наполеоновскую эпоху, когда республика, насчитывавшая одиннадцать столетий, попросту растворилась, сперва подпав под австрийское господство, а через несколько десятков лет сделавшись одной из областей объединенной Италии. В последние десятилетия о Венеции снова заговорили – из-за изменений климата и подъема уровня моря, для нее особенно грозного. Вроде бы венецианцы пытались выстроить защитный барьер, но из этого ничего не вышло…

– Если наведете справки – а вам, правительнице страны, расположенной ниже уровня моря, следует знать о таких вещах, – немедленно услышите печальную историю проекта MOSE^[37], – подсказал ей Микьель.

А итальянец не промах – умело преподнес ей недостающие сведения и тут же поднял деликатную тему.

– Ситуация у вас и в самом деле непростая, – ответила она. – Все эти каналы, болота… От Адриатики просто невозможно отгородиться так же, как мы отгородились от Северного моря.

Микьель кивнул.

– Строить стены бессмысленно – в лучшем случае лишь поможет выиграть время. Необходимо остановить подъем уровня моря. Иначе наш город погибнет.

Саския подняла брови и улыбнулась, показывая, что готова счесть это за шутку и пропустить мимо ушей. Для вечеринки с коктейлями разговор пошел слишком уж прямой и откровенный. Невозможно «остановить подъем уровня моря» в одном-единственном месте – он везде одинаков. Либо уровень моря поднимается, либо нет. Чтобы его остановить, нужно изменить климат во всем мире. Мышление такого типа – давайте, мол, изменим климат на всей планете, чтобы нашему городу стало хорошо, – было вполне естественно для Венеции века этак двенадцатого, но в наше время несколько режет слух.

Он с обезоруживающей улыбкой пожал плечами.

– Прошу прощения, – сказал он, – разве нас не для этого здесь собрали?

– А вам известно, кто приглашен? – спросила Саския.

– Узнал только четверть часа назад. Лондон, Сингапур, Венеция, Нидерланды – и, разумеется, Хьюстон. Что у них общего?

– Кроме очевидного? Того, что всем им подъем уровня моря грозит гибелью?

– То же верно и для Бангладеша. И для Маршалловых Островов. Но их здесь нет.

– Деньги, – ответила Саския, не сводя глаз с ряда сверкающих запонок на рукаве одного представителя лондонской делегации. Разумеется, сделаны на заказ: одна, чуть больше остальных, перекликается с массивными наручными часами. Вот почему еще выгодно быть королевой: можно даже не притворяться, что подобные вещи производят на тебя впечатление.

– Чтобы вступить в клуб, – подхватил Микьель, обводя комнату сдержанным жестом, – по-видимому, необходимо испытывать серьезную угрозу со стороны моря, а кроме того, иметь достаточно денег и, я бы сказал, достаточно технократический менталитет, чтобы быть готовыми с ней бороться.

Саския сделала мысленную заметку: поручить Амелии выяснить, не связан ли итальянец с фашистами.

– А Венеция отвечает этим требованиям? – спросила Саския. Пусть видит, что она тоже умеет говорить напрямик.

– Формально? Нет. Безусловно, она под угрозой. Но это просто еще один современный город, весьма стесненный в средствах. Часть страны, в которой климатическая ортодоксия считается пустой болтовней. Как и в Нидерландах.