Естественно, практиковалось огромное количество брака, приписок и прочего негатива. Например, перед очередной демобилизацией командир вызывал дембелей и говорил: «Есть дембельский аккорд – надо отремонтировать казарму. Кто справится – поедет домой в первых рядах и с деньгами». И начинала кипеть работа… Такие дембеля становились паханами – бригадирами, ночами и выходными на ремонте бесплатно работали солдаты молодого призыва, и начальство на это закрывало глаза. Откуда ни возьмись начинали появляться бетоновозы, лесовозы, гвозди, краска… Всё оплачивалось дембелями и часто на это собиралась дань с молодых солдат. А солдатам некоторых национальностей (Армения, Грузия, Азербайджан) на такое благое дело присылали или привозили деньги родственники с исторической Родины.
К положенному сроку, как в сказке, казарма стояла как новая. Дембеля с почётом уезжали домой, а брак постепенно выявлялся и исправлялся уже следующим поколением будущих дембелей. Так работал конвейер советского стройбата.
Называлось всё это «хозспособ» (казарму отремонтировали хозспособом, плац 200 на 200 метров заасфальтировали хозспособом и т. д. и т.п.).
Был ещё и способ «повышение производительности труда» – в городе были ведь и гражданские строительные организации, но гражданские строители получали мало, пили много и работать не любили. Вдруг на объект, который строится или ремонтируется такими работягами, присылается толпа военных строителей и худо-бедно за счёт количества работников стройка завершается за несколько дней. Получается, что резко выросла производительность труда, а это был главный показатель, за который могли и премии, и награды дать («Производительность труда есть самое главное, самое важное для победы нового строя» В.И. Ленин – примерно так). За это командир части, приславший своих бойцов, получал доски, краску, гвозди, стекло и т. д. совершенно бесплатно для себя или своей части.
Рыбки Золотые
Как я уже заметил, наш взвод был «пожарниками». Каждый день из взвода выделялось двое курсантов – дозорных пожарной команды, которые должны были 24 часа подряд ходить кругами по всей части и предупреждать возможные возгорания и пожары. Каждый час нужно было докладывать дежурному по части офицеру: «За время моего дежурства происшествий не случилось». Спать разрешалось по очереди днём по 2 часа. С одной стороны, такое дежурство было отдыхом, а с другой стороны – пыткой. Выйдешь на высокий берег Волги, а по ней пароходы плывут, музыка играет, народ отдыхает…
Ну и, конечно, дозорные участвовали в «пожарных тревогах». Был случай, когда по такой тревоге выкатили и пожарную мотопомпу – такой полуприцеп, на котором стоял двигатель от легкового автомобиля «Волга» и мощный насос. Прикатили эту помпу к штабу, и наш лейтенант решил «провести учения, приближённые к боевым». Всасывающий шланг (сантиметров 20 диаметром) этой помпы опустили в бассейн – фонтан перед штабом, брандспойт стоял на лафете, его направили под наклоном вверх и завели двигатель. Секунд за 20, пока лейтенант сообразил, чем это кончится, весь бассейн с любимыми командиром полка золотыми рыбками улетел через крышу штаба в соседнюю дубовую рощицу.
Как уж потом наш лейтенант оправдался, не знаю, но рыбок мы не нашли, хотя искали долго. Больше помпу нам таскать на себе, как на ездовых собаках, не приходилось.
Приходилось нам ещё как «пожарникам» регулярно перезаправлять химические пенные огнетушители для всего учебного полка. А было их море… Сначала нужно было «разрядить» просроченный огнетушитель (перезаправляли их, кажется, раз в полгода). Делалось это по-ленински просто – содержимое (щёлочь и серная кислота) выпускалось на землю и ни о какой экологии в то время никто даже и не думал. Если удавалось, то огнетушитель опустошался штатным порядком, как при пожаре (при этом кислота смешивалась со щелочью и как-то нейтрализовалась), а если нет, то просто всё выливалось. А так как находилась часть на очень высоком берегу Волги, то всё это текло прямиком туда. Потом в старой эмалированной ванне разводили из порошка щелочь и заливали в огнетушитель, затем в полиэтиленовую колбу с «затычкой» лили серную кислоту. И всё это просто на улице без всякой защиты, даже без резиновых перчаток. Одежда прожигалась, а потом просто рассыпалась «на раз» (поэтому нас всех перед этой работой переодевали в б/у старую форму), руки потом долго были с волдырями от химических ожогов. Но все были довольны…
Могу копать – могу и не копать
Довольно часто вместо занятий курсантов посылали что-нибудь копать (или засыпать). Был случай, когда до обеда по указанию какого-то капитана наш взвод пытался вырыть траншею, стоя по колено в воде, для того чтобы отвести эту грязную жижу в Волгу. Втыкаешь штыковую лопату в грязь и вычерпываешь капельку жижи – и никаких следов от такой работы не остаётся. И так, с утра и до обеда, 30 человек ковырялись с весёлым матерком. После обеда появился уже какой-то майор, посмотрел на наши успехи и приказал засыпать эту огромную лужу песочком из кучи песка, которая была метров за 100 от лужи. И опять с весёлым матерком до ужина мы бегали и на штыковых лопатах носили песок в эту лужу. Результат был нулевой – бросишь лопату песку в лужу, и она исчезла без следа, только грязи больше стало. Но офицеры были довольны – бессмысленная работа облегчает их задачу подчинить себе бесправных солдат.
На следующий день к этой луже пригнали бульдозер и за 5 минут он сдвинул и лужу, и вчерашний песок вместе с огромным пластом земли прямо в Волгу.
Во время одного из таких авралов мне повезло – после долбления здоровенным ломом твердой земли один из курсантов прислонил лом к забору. А я как раз рядом стоял. Лом тут же упал и грохнул мне на ногу, прямо по большому пальцу с вросшим ногтем. И попал я в медсанчасть, где очень удачно пролежал почти неделю, отоспался и отъелся…
Медсанчасть – это была настоящая трёхэтажная больница прямо на территории полка. Кормили хорошо, перевязывали и давали спать вволю.
Как раз в эти дни проходили очередные выборы каких-то депутатов. Выборы в армии проходили в обстановке «максимальной демократии». В день выборов был выходной день и отменялся подъём (подъём в выходные дни был обычно на час позже, чем в будние дни). Однако уже в 6 часов утра начинало горланить радио по всей части, и все вставали «совершенно добровольно». Потом без утренней зарядки курсантам раздавали военные билеты (обычно они хранились в сейфе в штабе части), и не строем, а вроде как свободные люди солдаты шли в клуб, где проводились выборы. Между подразделениями проводилось соревнование – какое подразделение полностью проголосует раньше остальных. Затем проводились спортивные соревнования, праздничный обед и вечером показывали кинофильм. Но я-то лежал в медсанчасти, и предполагалось, что урну для голосования потом принесут в медсанчасть для всех лежачих больных. Но уже часов в 7 утра прибежал посыльный из нашей роты и сообщил, что за меня уже проголосовали и чтобы я не «дергался» и не засветился. Так мне и не удалось поиграть тогда в выборную демократию.
Экстрасенс
Вот там-то, в медсанчасти, я впервые увидел местного экстрасенса. Это был будущий прапорщик, которому какие-то прыщи лечили. Он действительно обладал каким-то даром и мог делать с человеком всё что угодно. Правда не со всеми, а только с теми, кто поддавался его гипнозу (наука говорит, что таких среди людей процентов 20–30). Я лично ничего около него не чувствовал, а некоторые просто в кроликов превращались… Медсестры от него бегали в разные стороны – кто-то им сказал, что он может на спор заставить их голыми маршировать по коридору.
Потом уже, после выздоровления, я ещё раз видел этого экстрасенса в полковом клубе (клуб это был стандартный кирпичный двухэтажный кинотеатр с большой сценой). В клуб собрали два батальона – человек 700, и выступление проходило почти так, как потом лет через 20 Кашпировский делал. Он стоял на сцене и говорил: «Сцепите руки за головой и закройте глаза, слушайте меня внимательно – ваши руки тяжелеют, пальцы сжимаются всё сильнее, вам хорошо и спокойно, вы хотите спать…» и так далее.
Через некоторое время он говорил: «Разожмите руки». У некоторых ничего не получалось, пальцы не разжимались. Вот этих-то солдат он и вызывал на сцену и делал с ними всё что угодно. Они были как во сне и ничего потом не помнили о том, что с ними происходило.
Одному солдату он сказал: «Ты на берегу речки, вот тебе удочка, лови рыбу», и бедный парень полчаса сидел на корточках и помахивал карандашом как удочкой.
Другому говорил: «Выпить водки хочешь?» Тот отвечал тихо-тихо: «Хочу». Наливает ему стакан воды из графина и говорит: «Вот тебе стакан водки, пей». Солдат выпил. А экстрасенс спрашивает: «Ещё хочешь?» – «Хочу». – «На, пей ещё стакан». А потом говорит: «Ты пьяный». Солдат бух на четыре точки и раскачивается. Экстрасенс его спрашивает: «Как же ты домой пойдешь?» «Доползу» – отвечает солдат и стоит на четырех точках, раскачивается.
Другому солдату будущий прапорщик втыкал в руку и застёгивал огромную английскую булавку и жёг пальцы зажигалкой. У солдата на лице не было никаких эмоций… и ожогов мы потом у этого страдальца никаких не нашли.
Ещё одному солдату говорил: «Ты стал бревном. Твое тело крепкое, как железобетонный столб». Потом он клал этого солдата затылком и ногами на две табуретки и садился на это «бревно» – солдат не прогибался.
После всех этих «опытов» экстрасенс говорил: «Сейчас я досчитаю до 10, и Вы проснётесь». Так и происходило.
Один из солдат, который на сцене был как пьяный, служил в нашем взводе. Мы потом всем взводом его пытали: «Что да как, да что ты помнишь?». Он очень смущался и говорил, что ничего не помнит и не понимает, что с ним произошло.
Кино
В армии хорошо выживает тот, кто что-то умеет делать. Тут мне тоже повезло. Когда я ещё учился в техникуме и летом подрабатывал в пионерском лагере радистом, в клубе устанавливали списанную откуда-то киноустановку, как сейчас помню – КПТ-1. Мне всё было интересно, и я стал активно помогать технику (и многому, кстати, у него научился), которого прислали всё это установить и запустить. Потом я научился показывать кино на этой установке и даже заменял иногда штатного киномеханика, который привозил два раза в неделю фильмы в пионерлагерь. Он привезёт железные коробки с киноплёнкой очередного фильма, выпьет – и «по бабам», а я кино показываю. Эти навыки мне и в армии пригодились.
Однажды пришел в нашу роту штатный киномеханик из клуба и стал всех спрашивать, есть ли среди молодых солдат киномеханик. Таковых не оказалось, только я сказал, что умею работать на КПТ-1, но «прав киномеханика» у меня нет. Так всё и затихло. А недели через две вызывает меня наш ротный капитан и говорит: «Пойдешь в клуб, будешь помогать…» Ну я и пошёл. Уже не помню, как звали тамошнего киномеханика – это был солдат из роты обслуживания части, но общий язык мы с ним быстро нашли. Киноустановка оказалась КПТ-3, похожая, на ту, что в пионерлагере была. Даже ещё проще. В лагере прожектор был дуговой – горели угли и их приходилось всё время регулировать и менять. А тут просто ксеноновая лампа. А остальная конструкция как и в старом аппарате.
Кинопроектора было два. Одна часть фильма показывается, а другая на втором проекторе подготавливается. В конце каждой части на экране проскакивают три черные точки, вот после третьей точки и нужно этот проектор остановить, а другой, со следующей частью фильма, запустить. Да так, чтобы никакого перерыва зрители не заметили.
И начал я кино крутить. Остальные с песнями маршируют, а я киноплёнки перематываю. Кинофильм состоял из нескольких частей по 300 метров плёнки. Сначала нужно было их перемотать на большую катушку в нужном порядке, а после сеанса вновь перемотать и либо к новому сеансу подготовить, либо в коробки для отправки обратно в фильмотеку подготовить.
Радиоузел в Кстово и его «хозяин» – родом с Западной Украины
Заодно и с радиоузлом в клубе ознакомился. Предложил на выходе усилителя напряжение поднять, а то в казармах динамики весь день трындят, а ничего не слышно. Было 30 вольт на выходе, а дали 120. Стало все гораздо громче (я так в свое время, когда ещё в пионерлагере подрабатывал, уже делал). Было в радиоузле два радиоприёмника. Оба настроены на две московские радиостанции, и на ручках настройки здоровенные сургучные печати с ниточками (это, чтобы кто-нибудь случайно вражеские голоса не подслушивал). А ручечки те винтиками к осям были прикручены. Если винтики эти аккуратно открутить, то можно печати не ломать и слушать всё что угодно. Главное – не попадаться…
Короче, жизнь немного улучшилась. Несколько раз приезжали с концертами артисты. Во время концертов мне тоже удавалось в клубе быть и управлять светом на сцене, ну, заодно и сам концерт посмотреть.
Иногда во время киносеанса в кинобудку заходили офицеры: выпить и закусить, пока их солдатам кино показывают. Редко, правда, но и штатному киномеханику «наливали». Был случай, что и мне перепало. Только потом я понял, как мне повезло. Ведь в роту я возвращался уже после отбоя, и как я тогда не попался дежурному офицеру, даже не знаю. Дуракам везёт…
Я могу пострелять?
Стрельбище тоже было на территории части. Поэтому можете себе представить, какого размера была эта воинская часть. На берегу Волги было вырыто заглубление, метров на 300 длиной и шириной метров 30 и метров на 5 глубиной. В конце, ближе к Волге, была сделана стена из брёвен (бруствер), на которую вешались мишени. Были там и подвижные мишени, которые из блиндажей солдаты на верёвках таскали.
Первый раз на стрельбище я попал перед присягой. Выяснилось, что перед присягой обязательно курсант должен отстреляться, чтобы, как сказал наш капитан, «обратной дороги не было». Оружие, карабины СКС (Самозарядный карабин Симонова), мы получили только за один день до этого и только чистить карабины и научились.
А тут после завтрака выдали из оружейки карабины – и сразу на стрельбище.
Сержант показал как заряжать, в какую сторону стрелять, и вперёд. Наверное, часто также и во время войны было – обучение в бою, кто выживет – тот научится.
Со всех сторон стояли сержанты из других рот, все с оружием. Теперь-то я понимаю, что их задачей было не допустить, чтобы молодые курсанты никого не перестреляли. Ведь как бывало – есть обиды и претензии и к солдатам, и к офицерам, а тут оружие есть, патроны есть, и куда стрелять – в мишень или в своего обидчика. Бывали, видно, такие случаи…
А ведь пока присяга молодым солдатом не принята, его и судить-то толком нельзя – формально он ещё не солдат, а призывник, и действие устава на него ещё не распространяется. Если что-то не так, то виновным сержант и офицер окажутся.
Стреляли мы по круговым мишеням, три патрона. Я выбил где-то около 20 очков из 30 возможных. Получил зачёт. В этот раз если кто вообще в мишень не попал, а такие были, всё равно всем зачёт ставили. Без этого нельзя было присягу принимать…
Был у нас во взводе один солдат по фамилии Колиш, так он зажмурился, отвернулся и все три пули отправил за Волгу, выше бруствера, но зачёт всё равно получил. Потом дразнилку ему придумали: «Колиш, опять фигню порешь…», странный он был какой-то.
За полгода службы в учебке пострелять нам дали раза четыре-пять. На одной из стрельб, помню, я опозорился. Стреляли на 200 метров, 5 патронов по движущимся мишеням. И почему-то с последним выстрелом я просчитался. Думал, что все патроны уже кончились, и даванул на курок для проверки ещё разок, а патрон-то ещё один был… Короче, пуля за Волгу улетела.
Тактика
Среди прочих занятий была у нас и тактика. Выглядело это примерно так. Стоим в противогазах с оружием, но без патронов, в дубовой роще, дубы в два обхвата. Капитан командует: «Противник в кустах в 100 метрах впереди. Ориентир – дуб, вперед по-пластунски марш». Пока мы доползём, все чуть живые, капитан обойдёт рощу и опять командует: «Противник оказался хитрее нас. Противник с тыла, вперёд…» И так пока все без сил не упадут. Умный был капитан, понимал, что если бы курсанты с патронами были, то под конец кто-нибудь из курсантов мог бы устроить ему охоту на бегущего кабана…
Да ещё сержанты ходят и смотрят, у кого задница высоко торчит, пока ползёт, и по ней, типа пулей задело…
Ещё могли и взрывпакет кинуть для антуража. В соседнем взводе сержант кидал взрывпакет и решил, чтобы эффектнее было, придержать его в руке пару секунд, чтобы в воздухе рвануло. Да совсем чуть-чуть передержал и остался без двух пальцев на правой руке. Поехал домой комиссованный…
Несколько раз устраивали нам марш-бросок. Рано утром, часов в пять, когда самый сон, «Рота, подъём! Учебная тревога!» Команда с задержкой подаётся, сначала «Подъём», а через секунд 10 уже «Тревога», чтобы солдаты очнулись и успели осознать ответственность момента. Мне только один раз пришлось по тревоге бегать, остальные разы я, к моему счастью, в наряде был, «дозорным пожарной команды». По тревоге положено быстро-быстро одеться, получить в оружейке карабин, противогаз и сапёрную лопатку («сопатку лапёрную»), схватить с вешалки шинель и бегом вниз по лестнице на построение на улице перед казармой. А потом марш-бросок на расстояние, которое зависит от настроения и текущей вредности командира роты. По ходу дела могут и команду «Газы» подать – значит нужно срочно противогаз на голову натягивать. А в противогазе, скажу я вам, ничего толком не видно, стёкла моментально запотевают и дышать просто нечем. Метров 500 пробежать в противогазе с карабином, лопаткой и шинелью ещё можно, а потом возникает состояние: «Лучше пристрелите, но больше бежать не могу». Кто-то начинает шланг противогаза от коробки с активированным углём откручивать, чтобы легче дышать было, или маску резиновую оттягивать, но сержанты все эти штучки знают, на своей шкуре проходили, и сразу начинают наряды вне очереди раздавать. И вот однажды побегали так, побегали, и один курсант потерял где-то крышку ствольной коробки от карабина. То есть карабин уже к стрельбе непригоден, а это преступление, за которое и с командира роты спросить могут. Вместо завтрака и до самого обеда вся рота ползала по роще, в которой бегали, и искала эту проклятую ствольную коробку. Нашли чудом…
В принципе по тревоге все подразделения части должны покидать места расположения в течение 30 минут. Сержанты нам всё твердили про подлётное время американских ракет – в то время как раз 30 минут и было с территории Америки (сейчас, наверное, минут пять из Турции или Польши). За это время воинская часть должна была убежать как можно дальше от места постоянной дислокации, ведь американцы отлично знали координаты всех советских воинских частей. Правда хитрые американцы не стали бы тратить дорогущую ракету на учебный полк военных строителей, но это был общий норматив в то время для Советской армии.
Командировка на БАМ
Мне и тут повезло. Не попал я в команду, которую отправили на три месяца на БАМ копать траншею под кабель связи. Ребята, которые потом вернулись, были все никакие, все больные, в фурункулах и прыщах. Жили они на БАМе в палатках, ни воды, ни еды, ни врачей, ни лекарств. Работали с утра и до темна, тупыми лопатами в граните траншею рыли. Многие потом тяжело заболели и их комиссовали.
Колхоз
Осенью начали посылать в соседний колхоз на уборку чего-нибудь. Если недалеко, то к обеду привозили обратно, а издалека – нет, работали до вечера на сухом пайке (буханка черного хлеба на троих или сухари, которым лет по пять–десять).
Был случай, едет трактор, подъезжает к нам, и из него лицом в грязь выпадает тракторист. Упал и не шевелится. Мы подбежали к нему, из грязи вытащили, а он знаками показывает, чтобы закурить дали. Закурил, посидел и опять в кабину полез. Мы его еле смогли туда засунуть, настолько он пьяный был. Но потом трактор поехал дальше и вроде как ровно шёл. Мастерство, как говорится, не пропьёшь…
Посылали нас осенью и на уборку яблок. Яблочные сады за Волгой до горизонта. Разнообразие и вкус необыкновенный. Уборка проходила так: обтряхивали и обивали яблоки и валили всё это в гурты. Потом навалом в тракторную тележку. А уже с тележки в огромные кучи, из-под которых на землю готовый яблочный сок вытекал. Подходил к куче трактор с ковшом, зачерпывал яблоки – и под пресс. В результате получалось яблочное вино по 1 рублю 2 копейки за бутылку. А всё остальное, наверное, в Волгу стекало.
Но после таких уборок яблок хотя бы в казарме на каждом этаже стояли по большому ящику с яблоками и в свободное время можно их есть сколько хочешь.
Караул
Территория полка была огромная. Были склады продовольствия, оружия и боеприпасов, бензоколонка в автопарке и собственная гауптвахта, в которую даже привозили арестантов из соседних воинских частей и матросов с кораблей Волжской флотилии.
Вот в здании этой гауптвахты и было караульное помещение. Каждый день в 18:00 заступал в наряд очередной взвод курсантов. На полковом плацу выстраивали новый караул, новых дежурных с дневальными, дежурных по столовой и т. д.
Караул был уже вооружённый карабинами, с боевыми патронами по 30 штук на брата и с противогазами.
Появлялся новый дежурный по части офицер, заступающий в суточный наряд, и проводил смотр своего воинства. Потом он обменивался с начальником караула записочками с секретным паролем на эти сутки. Пароль нужен был для того, что если вдруг что-то случится, дежурный по части мог дать приказ начальнику караула через посыльного, даже если не работала телефонная связь (в полку была и своя крупная телефонная станция, которая обслуживала и близлежащий район). А ведь в караульном помещении был большой запас и патронов и гранат и пулемёты. Мало ли что случится. В то время в нашей стране было ещё тихо, но нам рассказывали случай, когда сбежавший преступник пытался убить часового нашей части и завладеть оружием. Тому часовому повезло – наблюдатель сторожевого поста (на вышке около забора, но без оружия), который охранял периметр части, чудом засёк этого врага и успел сообщить дежурному по части по телефону. Объявили тревогу караулу и гада того вовремя скрутили.
После того, как дежурный по части произнесёт традиционную ОВЦУ (Очередную Взбучку Ценными Указаниями), начиналось суточное дежурство. Был случай, когда я в составе караула заступал на дежурство как раз 1 сентября. И новый дежурный офицер подходил к каждому курсанту и спрашивал: «Какой сегодня день?» Мы все как дураки отвечали: «Начало учебного года, день знаний и т.д.». А нужно было, как оказалось, отвечать: «День начала Второй мировой войны и нападения на Польшу фашистской Германии».
Караул состоял из трёх смен караульных: 1-я смена стоит два часа часовыми или караульными (караульные без патронов) на посту (зимой в сильный мороз на улице стояли по одному часу), вторая смена бодрствует – сидит в караулке и читает устав и охраняет пирамиды с оружием, а третья смена может отдыхать (на голых деревянных топчанах можно не раздеваясь прилечь и поспать, при этом патронные сумки с патронами у них надеты на ремни и ремни и сапоги снимать нельзя). Но это в теории, а на практике сержанты и офицеры всякие подлянки устраивают. Только глаза закрыл – боевая тревога, и вместо отдыха все бегают по всей части ищут вражеских диверсантов. Или сержант потихоньку у спящего вытащит из патронной сумки (подсумка) обойму (10 патронов) или хотя бы один патрон и потом весь караул бегает ищет эти патроны. Короче, 24 часа спать не давали. Под конец дежурства глаза у тебя открыты, но ты ничего не видишь и ничего без пинка не понимаешь, настолько все выматывались. Так что у преступника, о котором я уже говорил, были вполне реальные шансы на захват оружия. Особенно тяжело было стоять на посту в смену с четырёх утра (самый сонный период) – ходишь и носом клюёшь. И постепенно возникает такое состояние, что на всё становится наплевать, пусть враги подкрадутся и убивают, но только дайте на пять минут хотя бы глаза закрыть и поспать. Глаза вроде открыты, а ничего кругом не видишь… В этот момент часовой совершенно беззащитен…