Не сущие стены

Когда ты голубь, ты не видишь людей насквозь, но зато у тебя невероятной силы интуиция. Это тоже отдельные линии прорисованные художником.

Тут невозможно ошибиться – единственный человек из всех прохожих, нервничающий вместе с голубиной стаей, не может быть ни кем иным кроме как нашим клиентом. Пока он пытается отыскать меня в пернатой толпе, я пролетая прямо над ним ставлю метку.

Обычную такую голубиную метку.

О! Это не просто так всё. И это последняя проверка. Вместо того чтобы осмотреть себя или начать отряхиваться, Хищник не глядя довязывает узлы, и поднимает шарф на вытянутых руках над головой. На метку он не обратил ни малейшего внимания. Он совсем перестал видеть людей, и всё остальное вокруг себя. Для него, как и для меня сейчас нет ничего кроме противостояния.

Отсюда сверху я вижу, что он начинает что-то бормотать. Свободный конец шарфа в несколько оборотов намотан на правую руку, левая рука держит шарф как раз перед узлом. Удобная и опасная вещь. Эдакая неприметная, легальная и простая в изготовлении палица. Легким движением руки удлиняющаяся и укорачивающаяся. Страшное оружие в руках мастера.

Он так и стоит. С вытянутыми вверх руками и длинным белым пятном начинающимся на плече и медленно стекающим по серому плащу.

Немногочисленные люди, как будто чуя приближающуюся угрозу, стараются обходить его как можно дальше. Их линии, как линии птиц ведут в обход площади с Хищником, раскручивающим шарф. Только всё отличие между нами в том, что они их не видят.

Голуби разлетелись. На площади наступает внезапная тишина. Капля птичьего помёта капает с полы плаща на землю.

Всё. Ловушка захлопнулась.

Охота началась.

Я кружу как ястреб над застывшим с шарфом мужчиной, являясь одновременно наблюдателем и живым маяком для охотников. А они уже здесь. Наконец-то. Ожившие статуи. Бледные, спокойные и существующие с одной единственной целью – убивать. По двое они приближаются к площади с прилегающих улиц. Слившихся с жиденькими потоками людей и поэтому пока невидимых для Хищника, я узнаю их – на птичьих рисунках они совсем другие. Как будто наспех заштрихованные ребенком среди аккуратно раскрашенных фигур людей из сотен маленьких завитушек. Я стараюсь зависнуть как можно выше. Для охотников я маяк, для Хищника метка. Буду тут кружить, пока всё не закончится. По крайней мере изначально план был такой.

У Хищника отличное чутьё. Он всё понимает. Его бормотание переходит сначала в пение, потом в крик, а потом и вовсе в визг и прохожие шарахаются от него. Он раскручивает свою шарф-палицу и некоторые прохожие начинают вспыхивать. Явно, колдовство – не его тема. Вспыхивают и тут же гаснут на людях только лишь фрагменты одежды. Ничего смертельного, но некоторую панику наводит. Особенно в свете последних событий. На отвлекающий манёвр тоже не похоже. Слишком серьёзно он старается.

Время замирает. Ветер застывает между перьями. Крик Хищника становится практически видимым. Охотники разрывая пространство рвутся к Хищнику, пока он всех не угробил. Тот пускает вторую волну огня. Здесь получается чуть получше и некоторые люди даже целиком вспыхивают. Правда не ярко и не надолго. Сгореть никто не сгорит, но волосам и глазам приходится не сладко. Сейчас начнётся паника. Наверное Хищник кажется людям внизу огненным смерчем, карой небесной или стихийным бедствием. Но сверху это просто отчаянный зверь загнанный в ловушку. И именно из-за его отчаяния нужно быть особенно осторожным. Он может вычудить что угодно и уйти через самую малюсенькую щель.

Охотники, расталкивая начинающих паниковать людей локтями, рвутся убивать. Но они всё ещё далеко. На третий круг Хищник вкладывает в шарф всю свою силу. Мне тут сверху видно, как физически ему тяжело вращать эту самодельную палицу. Хищник утробно рычит и пытается воспламенить кольцо людей вокруг себя. Но на этот раз совсем ничего не выходит, только дедушка на другом конце площади, схватившись за сердце, падает. Прямо на хлебные крошки у себя под ногами, туда, где минуту назад он кормил голубей.

Птицы чувствуют всё совсем по другому. Например слышат они так себе, однако, кроме обычного видят и на секунду две вперёд. Вот я вижу, что сделает Хищник в ближайшие пару секунд и стараюсь держаться у него за спиной когда он вращается. Сейчас он поймет, что прикрыться пылающим щитом не получится и будет пытаться затеряться в толпе, смешаться с ней. А я ему буду мешать. Я должен быть маяком для охотников, Хищник слишком хитрый, чтобы отпускать это дело вот так. Чтобы быть одновременно над хищником и у него за спиной мне приходится держать высокую скорость, а этого можно достигнуть только постоянно снижаясь. Он же вертится всё время и гораздо быстрее меня, и в какой-то момент меня втягивает в воронку, Хищник чувствует это и невидимый поток выпущенный из шарфа летит прямо в меня. Я увиливаю один раз, увиливаю второй.

Э-ээй, уважаемый! Не слишком ли много внимания несчастному голубю?

В конце концов случается то, что и должно было случиться – наши траектории, моя и невидимого горячего заряда, пересекаются. Поток обжигает, щекочет и давит изнутри. Перья вспыхивают как сухое сено. Это неприятно, это возмутительно и обидно, сердце начинает бешено колотиться.

Но не время поддаваться эмоциям, не время умирать. Охотники уже совсем рядом, нужно продержаться ещё чуть-чуть. Но птица не поддаётся, приходится совсем вытеснить её и взять всё управление в свои руки. Ощущение такое как будто управляешь чем-то невероятно сложным вроде самолёта, глядя через чулок на голове, смотря в зеркало, сидя за дверями кабины пилотов. На секунду мне кажется, что я снова слышу свист приближающейся ракеты, но это просто свист ветра вокруг падающей птицы. Премерзкое ощущение, но выбирать вообще не из чего. Нужно дожать! Пока есть возможность управлять своей горящей тушкой я направлю себя на таран. Прямо в удивлённое лицо хищника. Все рефлексы бунтуют. Всё внутри говорит что нужно лететь отсюда, подняться повыше, расправить крылья, махать ими пока не потухнет огонь. Но я вопреки всему прижимаю горящие крылья к пылающему корпусу и чуть подруливая горящими кончиками и обугленным хвостом целю прямо на хищника. Он вздрагивает и пускается бежать.

Это победа!

Маленькая. Незначительная. Бесполезная.

Но победа!

Он бежит!

Я говорил же да, про способность предвидеть всё на две секунды вперёд? Вот теперь мы с хищником соревнуемся в этом. Хотя какое это соревнование? Корректировать движение уже невозможно и я лечу пылающей пулей в удаляющуюся спину. Нужно чуть подкорректировать траекторию, чтобы достать. Чтобы догнать. Чтобы успеть за ним.

Хищник делает самое худшее, что может сделать человек в такой ситуации. Он отключает интуицию и предпочитает действовать разумом. Или рефлексами. Выучка, видимо, говорит ему, что нужно бежать зигзагом. Последние самые драгоценные минуты своей жизни человек доверяет знаниям полученным в самые депрессивные и темные годы своей молодости. Уж мне поверьте, интуиция вернее всяких рефлексов. Особенно если это интуиция горящего голубя.

Э-эээ-хдыщь!

Удар!

Дотянул! Чётко промеж лопаток.

Хруст.

Наверное это мой позвоночник хрустит.

Рикошетом отскакиваю от спины Хищника и пока угасает мир, в круговороте неба и земли, успеваю увидеть, что охотники уже здесь.

Мир тухнет с ощущением железной плиты небрежно наброшенной на голову.

Я вдыхаю.

Непривычно.

Как будто после нескольких лет отсутствия вернулся в пустующую квартиру, в которой перекрыты краны.

Пыль. Кругом пыль и засуха.

Пить. Как же хочется пить! Пытаюсь облизнуть пересохшие губы, но язык распух и не слушается. Открываю глаза. Как будто кто-то резко распахнул тяжелые шторы в давно покинутой квартире. Поднявшаяся пыль и яркий свет больно бьют по глазам и очень хочется их закрыть. Но глаза должны быть открытыми. Это тяжело, но всё-таки чуть легче чем ворочать языком. Из полутьмы ко мне наклоняется фигура в капюшоне и протягивает надо мной пятерню.

– Пи-и-ить! – пытаюсь произнести я, но горло пересохло настолько, что ни единого хрипа даже не вырывается. Ладонь, мягкая, тёплая и успокаивающая – опускается мне на лоб и закрывает собой свет. Становится совсем темно и опять ощущение, что глаза закрыты. Закрыты давно, так что веки почти слиплись. Пытаюсь открыть глаза, и разлепить веки. Теплая рука всё ещё лежит на голове. Но теперь это другая рука и как будто лежит уже на затылке. Пить хочется чуть меньше. Снова пытаюсь облизнуть губы, теперь язык слушается, но самих губ нет. Язык охватывает нос и в мозг врывается ураган запахов. Затхло, тухло, воняет людьми, немытыми телами, потом, больными желудками и зубами. Как будто гнойными нарывами. Тухлыми овощами, деревом, топливом и пылью. Очень пыльно. Чихаю и глаза открываются сами собой. Справа от меня лежит человек. Теплая рука поднимается с его лица.

Странное у него лицо. Недоброе совсем, голодное, больное и грустное. Открытые бесцветные глаза смотрят невидящим взглядом вверх перед собой. Дышит. Человек дышит. Как будто болеет он, как будто чего-то в нем не хватает. Тёплые руки треплют меня за холку. Пить хочется страшно. Но ласковые руки становятся стальными и толкают на выход. Нет времени. Нужно бежать. Быстрее! Свои в опасности! Скорее, туда где лают огненные псы! На помощь, скорее! Это не мои мысли, но игнорировать их нельзя. Они как стальные руки на холке толкают вперёд. Это мысли Вожака! Кто-то близкий и дорогой в опасности и нужно очень поспешить, чтобы его спасти.

Рывок и я спрыгиваю на землю. Ноги подкашиваются и я чуть не разбиваю челюсть об асфальт. Воздух, пахнет улицей, здесь ходит много людей, ездит много машин, откуда-то издалека тянет выпечкой и едой. Но нужно не туда. Огибаю фургон. Снаружи фургон пахнет ещё хуже чем внутри. Тот человек, который лежит в фургоне – я!

Это я лежу там на спине и смотрю перед собой невидящим взглядом. Тело по привычке дышит, а я здесь.

Я в этом псе.

Если я здесь значит все не просто так.

Быстрее, быстрее! Нужно собраться и бежать. Мимо фургона, за угол направо. Знакомый запах, свои. Ждут. Лаю дважды, как и было условлено. Но тут, несмотря даже, на пересохшее горло лай выходит звонким. Трое из арки между домами выныривают за мной. Два длинноногих поджарых кобеля и одна маленькая шавка впереди.

Гоним! Гоним! Свои в опасности. Лай огненных псов всё ближе. Лапы упруго подкидывают меня и несут легко и быстро. Через дорогу, пока нет машин, сворачиваем во двор. Тут сильно пахнет палёной тканью и опять каким-то топливом. Навстречу нам быстро идут разрозненные и взволнованные люди. Они опасны, они дёргаются, они пугаются, они непредсказуемы. Нужно держаться от них подальше. Делаем крюк, огибая их, но люди так взбудоражены, что не обращают на стайку бродячих собак никакого внимания. Посреди двора на детской площадке столб. Пока я был голубем – всегда сидел тут, ждал пока мама разрешит маленькой девочке насыпать крошек на кухонный подоконник. И всегда смотрел как гуляющий породистый и лощеный кобель больше похожий на шар задирает перед этим столбом заднюю ногу.

Огненные псы гавкают всё реже, злее и громче.

Уже, мы уже тут! Стаей вырываемся на площадь, взволнованных людей здесь почти уже не осталось. Сильнее пахнет жареным и горелым. Ускоряемся и быстро проскочив пустую площадь заворачиваем во двор. Можно уже не бояться привлечь чьё-то излишнее внимание. Мы совсем близко к цели, так что можно действовать совершенно открыто.

Времени на маскировку нет совершенно, пригибаясь к земле прячась за пылающими трупами пробираются во двор охотники.

Свои.

Судя по нескольким догорающим трупам, от которых тянет жареным и горелой синтетикой, наш клиент всё-таки разобрался как работает шарф. А значит будут жертвы.

Плохо.

Мы как мохнатая змея скользим мимо пригибающихся к земле фигур с оружием. Огненные псы. Люди любят их. Те хранят их покой. Но люди боятся других людей, и когда от страха невозможно уже никуда спрятаться – огненные псы начинают лаять. Псы лают, люди падают, люди умирают, люди боятся ещё сильнее. Люди прижимают огненных псов ещё ближе к себе. Но бесконечно бояться нельзя. Мы выходим мимо припаркованных во дворе машин на детскую площадку, где так же пригибаясь к земле, прячась за детскими тренажерами бежит в сторону от песочницы человек с прожжённой на спине дырой в плаще.

Чужой! Ату его!

Чужак успевает добежать до арки, ведущей в соседний двор, и нырнуть в неё. Когда туда врываемся мы он уже ждёт нас. Охотников. Обратная сторона арки закрыта решёткой.

Был хищник, стал чужак, а теперь дичь. Но это совсем непростая дичь. Стоит твёрдо, смотрит спокойно, в вытянутой руке зажата наша смерть. Один из огненных псов смотрит своей черной пастью в нашу сторону. Шарф зажат в другой руке. Или он не надеется на него, или там кончился магический заряд. Кто его знает, как все эти колдунские штуки устроены?

Сейчас главное не останавливаться и не сбавлять темп, тогда есть возможность успеть. Дотянуться до него прежде чем…

Лает огненный пёс. Дважды. Я успеваю проскочить, а самый большой из кобелей падает. Хорошо, что они оба глухие. Не боятся выстрелов. Без отрыва следуют за выкормившей их шавкой. Время привычно останавливается и всё, как обычно, происходит очень медленно. Длинный тонкий ствол медленно поднимается от отдачи, дымящаяся гильза медленно падает по красивой траектории.

Но торопиться нельзя, а то можно всё испортить.

Осталось немного. Кровь гремит в ушах. Сердце вот-вот взорвётся от перенапряжения. Все силы в лапах, в быстроте в координации. Сейчас главное успеть.

Над головой грохочет ещё один выстрел. Лапы путаются и я кубарем пролетаю мимо чужака.

Когда подселяешься в животное вот так вот, без должной подготовки, такие досадные накладки происходят постоянно. Не стоило так сосредотачиваться на лапах, как обычно, это кончается тем, что я спотыкаюсь и валюсь кубарем. Что-то железное звякает совсем рядом со мной. Чужак теряет ко мне интерес. Скорее всего он решил, что я мертв. Похоже это один из тех немногих случаев, когда неуклюжесть спасла мне жизнь. Не мне. Псу. Отсрочило его смерть ненадолго.

Чужак палит по рычащей шавке, мечущейся из стороны в сторону. Второй кобель подбит, и скуля уползает назад в сторону детской площадки, волоча задние ноги. Не время рассматривать и медлить. Времени нет. Ползком. Не привлекая внимания.

Не дергаться! Не рычать! Не спускать глаз! Не скулить!

Зайти сбоку справа. Собраться. Прыгнуть. Зубами вцепиться в шею.

Человек вскрикивает и начинает тихо рычать пытаясь одновременно скинуть меня и стараясь не терять из виду других нападающих. На что он надеется?

Тёплая солёная кровь обжигает пасть. Как же хочется пить, но пить нельзя – хват главнее. Хват нельзя ослаблять. Нужно держать! Держать изо всех сил.

Сердце бешено колотится, но в голове всё кристально ясно. Человек слабеющей левой, с зажатой в ней шарфом, пытается стряхнуть меня. На правую я навалился всей тушей и прижал собой пистолет. Сколько там патронов? Он успел вставить новую обойму, когда мы ворвались в арку? Не обратил внимания, хотя надо было.

Человек пытается ухватить меня за глаз. Я инстинктивно сжимаю зубы и начинаю мотать головой, чтобы вырвать кусок шеи. В арку с оружием в вытянутых вперёд руках наконец то входят охотники.

Чего так долго то?

Чего тянули?

Хищник, чужак, человек, поворачивается, закрываясь мной от них.

Стреляйте, родные, долго не удержу! Охотники как на расстреле дают одновременный залп. Хотя погодите, почему как? Это и есть натуральный расстрел

Перед вооруженными людьми в тупике стоит совершенно беззащитный человек, отягощенный вцепившимся в шею псом.

Пули проходят сквозь меня. Интересно серебряные или нет?

Новый залп и за ним сразу же ещё один.

Умирать не больно, пули немного обжигают внутренности. Ломота с челюсти растекается по всему телу. Человек хрипит и заваливается. Вместе с ним заваливаюсь и я. Странно, что в этот момент я чувствую не проделанные дыры в теле, а то, что мне впивается в живот, что-то тупое и твёрдое. Удар о землю гулко отдаётся в голове. Сил подняться на лапы уже нет. Отрываюсь от горла чужака. Кровь хлещет фонтаном. Делаю глоток. Наконец-то перестало першить. Облизываю нос горячим солёным языком, он еле шевелится. Сильно пахнет гарью, потом, страхом и смертью.

Охотники всё ещё держа чужака на прицеле приближаются медленно и осторожно. Чужак свободной рукой пытается закрыть рану в горле, а увидев, что охотники подбираются ближе он рычит и стреляет. Но так как на пистолете лежу я, выстрелом мне обжигает брюхо и сносит заднюю лапу. Ну может часть лапы. Вот это действительно больно. Я вою. Вою из последних сил. Наверное это получается очень громко и наверное слишком близко – чужак, находящийся при смерти вздрагивает. Глаза его широко раскрываются. Он скосив взгляд пытается увидеть меня. Я ловлю этот взгляд полный удивления и недоумения. Взгляд человека, которого собачий вой вытянул с того света. Человека, который бывал там не раз. Хищника, который прошел путь от царя всего живого до цепной шавки и обратно. Одиночки, который создал огромную семью и во имя её спасения стал чужаком.

Ты держался всё это время достойно.

Спи спокойно, брат!

Охотники дают последний залп.

Темнота.

– Разговаривал ты с этим новым начальником полиции?

– Разговаривал, ну. Но толку от него нет совсем.

– Чего так?

– Да что-то он к звонкам серьезно не относится

– Может ему и самому звонят?

– Конечно звонят! Конечно же и ему звонят! Всем звонят и ему тоже. Ты знаешь кого-нибудь кому не звонят?

– Нет.

– А ты пробовал телефон отключать?

– А ты что думаешь это поможет?

Из крохотных совпадений

Я открываю глаза, когда грузовик снижает скорость, а потом и совсем останавливается. Водитель вылезает и кряхтя идёт к кузову. Они вытаскивают меня за руки и за ноги тащат. Они наверное уверены, что я ничего не чувствую, но я чувствую. Просто у меня нет сил ничего сказать.

И пить. Очень хочется пить.

Сквозь чуть приоткрытые глаза пробивается лунный свет. Осенние низкие облака медленно плывут, скоро они закроют Луну совсем. Небо начинает раскачиваться и через несколько секунд я отправляюсь в свободный полёт, а потом в свободный спуск в кювет.

В борщевик кинули, сволочи. Главное чтобы не обожгло глаза – остальное переживём. Наконец я останавливаюсь на дне придорожного оврага. Повезло, что по пути не попалось камней об которые можно было бы удариться головой. С другой стороны, непонятно сколько так придётся пролежать, может и лучше было бы головой о камень?

Нет-нет! Нельзя паниковать, унывать и терять самообладание. Нужно ждать, нужно дождаться. Может быть через пару дней силы вернутся и можно будет встать. Если, конечно, меня неподвижного не убьют жажда, голод и ночные холода. Хотя может это и к лучшему. Медленно открываю глаза. На дне канавы ничего не растёт и я лежу на спине опухающим лицом к полной Луне, которую затягивают тучи.

В лунном свете стоит неказистая покосившаяся хата. На завалинке сидит дед, прямой как жердь. У него длинные седые волосы и такая же длинная и седая борода. Что-то странное у него с глазами, как будто он слепой. На посох, который дед держит в руке, садится ворон. Этот ворон смотрит на меня антрацитовым глазом и каркает единожды.

Р-Раз

Среда вечер.

Суббота утро.

Много машин, больших и маленьких, грязных и чистых приезжают между средой и субботой. Много женщин за рулём, ещё больше мужчин. Некоторые приезжают одни, у других в салоне: дети, собаки, друзья, любимые. Несмотря на развешанные везде предупреждения, никто никогда не высаживает пассажиров перед заправкой.

Особенно с субботы до среды.

И никогда со среды до субботы.

Когда работаешь сутки через двое, смена выпадает на среду или субботу всего 3—4 раза в месяц. Но для меня это не проблема. Всегда кому-то нужно поменяться. У всех есть какие-то дела. Планы на выходные. Выходные.

У всех кроме меня. У меня нет ни планов, ни выходных, ни торжеств, ни поездок с семьёй. Я не хочу отдыхать. Я не могу отдыхать. Я не сплю, не устаю, и не могу радоваться. Я в постоянном напряженном сером состоянии ожидания.

Серые люди в серой рутине на серых машинах грязных и чистых, более серых или менее серых, приезжают на серую заправку помногу каждый серый день. В серых салонах почти неотличимые от сидений серые собаки с их каждодневной серой преданностью и серые дети с их вязкими серыми капризами и страхами. Любимые или друзья с вечным серым ожиданием выгоды. Иногда кто-то из них, очень редко, даёт мне немного серой мелочи. Мой серый начальник делает вид, что доволен мной. Но он доволен лишь тем, что официально мне можно платить в два раза меньше. Жёлтые всполохи радости два раза в месяц летают над ним по этому поводу. Хотя вся внешность его остаётся такой же серой, а лицо таким же печальным.

Я живу в сером ожидании. В ожидании того, что скоро что-то произойдет. Не изменится к лучшему, а именно произойдёт.

Что-то.

Хоть что-нибудь. Например, наступит среда. В среду день будет тянуться бесконечно, но наконец, понемногу сумерки станут поглощать его. И когда всё вокруг начнёт терять очертания, мутными пятнами станет сливаться друг с другом, и почти уже превратится в сплошную серую пелену, через которую приходится продираться с усилием. И при этом быть невероятно осторожным, потому что во всей это серости даже светоотражающие полосы на комбинезоне блекнут, машины движутся по заправочной станции как будто на ощупь, грозя раскатать, смешать тебя с этой серой однотонной массой вокруг. Наступает такой момент, когда даже дышать становится тяжело. Густой серый воздух застревает в лёгких, забивает горло и всё вокруг останавливается. И как раз где-то в этот момент или пятью минутами позже, там, где раньше была дорога, мелькает едва заметная искорка.

Сначала кажется, что она просто привиделась. Что это просто следствие нехватки кислорода – отчего начинает рябить в глазах. Но за первой искрой мелькает вторая и сердце делает глухой удар. Первый за эту неделю. Загустевшая кровь кое-как начинает двигаться по венам. Второй удар сердца и видно, что в том месте где только что были искры появляется свет. Ещё через секунду свет становится невыносимо ярким. Он приближается очень и очень быстро. Везде куда он падает, вязкая серость отступает и обрисовываются контуры зданий, дороги, людей, деревьев, кустов. Её автомобиль въезжает на станцию. Подъезжает именно к той колонке у которой стою я. Или это просто я стою в том месте, куда она обычно подъезжает. Щёлкает лючок бензобака, открывается водительская дверь и она выходит поправляя рукой локон. Красная ниточка с черепахой и двумя бусинками охватывает её запястье. Я киваю ей и она обязательно улыбнувшись кивает мне в ответ. Это самый яркий и светлый момент в неделе. Один из двух.

Один в среду, другой в субботу.

Эффект от этих моментов, как от световой гранаты, только наоборот. После гранаты сначала долго не видишь, а потом проходит. Тут наоборот – какое-то время видишь, потом постепенно всё заволакивает серая вязкая масса. В ночь со среды на четверг и с субботы на воскресенье я сплю. Не очень долго и очень беспокойно. Но сплю. Я могу спать. Я даже немного хочу спать. Среди прочего мне снится тонкая красная ниточка на её руке. Снится точно так же ясно, как я видел её наяву.

Наверное это потому, что всё остальное никогда, даже во сне, не имеет цветов. Одна сплошная непроглядная серость.

…Несмотря на смену всех телефонных номеров, что доставило мне и моей семье массу неудобств, звонить продолжают уже на новые номера с той же периодичностью. Поступающие мне звонки, считаю угрозами в свой адрес, а также в адрес своей семьи. Связываю их со своей профессиональной деятельностью. Так как голос злоумышленника, очень похоже подражающий моему собственному голосу, обращается ко мне не по имени, а по должности. Называет меня «судьей». Можно было бы предположить, что это кто-то из тех, кто был у меня подсудимым. Но звонящий, знает слишком много подробностей слишком разных дел, разных годов. И хотя этот голос можно принять за женский, но строит фразы и говорит он как мужчина.

Прошу принять меры и оградить меня в дальнейшем от этих звонков и прочих проявлений посягательств на жизнь, свободу и спокойствие мою и моей семьи…