Понтификум. Пепел и грех

Глава 9
Аристея. Не пугайся, дорогая

– На пол, живо! – Валеад толкнул девушку и перекатился через каменную плиту. Рядом со свистом пронёсся ещё один арбалетный болт, едва не впившись в щёку. Тихо выругавшись, круциарий сорвал два метательных ножа и укрылся за одной из вертикальных опор. Бросил беглый взгляд на Аристею: девушка, всхлипывая, заползала под плиту, сжимаясь в комок. Карлик больше не причитал и не плакал. Его вообще не было слышно. «Проклятье, стреляли откуда-то сверху. Наверняка они засели на верхних балках. Слушай, Валеад, слушай» – он прислушался: лёгкий, едва уловимый щелчок слева. Валеад тут же отпрыгнул в сторону, отправляя один из ножей в полёт.

Болт, который должен был прошить его горло, вонзился в плечо, а сверху послышался сдавленный хрип, и на пол упала фигура, облачённая в чёрный плащ. Ковёр из трав начал напитываться кровью. Валеад отполз к камню, за которым сидели мертвецы, и застонал. Болт вошёл глубоко, отправляя волны боли по всему телу. Рука, сжимающая второй кинжал, начала неметь. «Яд, чтоб их. Действуют наверняка».

– Девочка, беги! Хватай сумку и беги! – Валеад бросил сумку с колокольчиками к плите, под которой спряталась девушка, и рванул к стойке. Недостаточно быстро. В спину круциария вонзился ещё один болт. Аристея хотела закричать, но липкий, цепкий страх позаботился о том, чтобы она не смогла открыть рта. Валеада бросило на стойку, и он со стоном сполз на грязный пол. Несколько ударов сердца, и круциарий затих.

«В отличие от Нэлы я смогу тебя защитить» – в голове девушки зазвучал уверенный голос учителя. Рядом лежал мёртвый Соркас. Серая роба запачкана кровью. Уцелевший глаз с укором смотрел на Аристею. Её сотрясали рыдания, она не могла пошевелиться, только смотреть, как с одной из верхних балок спрыгивает ещё одна фигура в чёрном плаще и взводит ручной арбалет.

«Ты должна двигаться, должна бежать, иначе тебя прикончат. Прикончат!» – разум отчаянно призывал Аристею к действию, вступая в неравную борьбу со страхом. Ноги и руки начинали слушаться. «Ползи, ползи, девочка!» – раз за разом отдавался в голове знакомый уверенный голос. «Хватай сумку и беги!». Всё ещё всхлипывая, Аристея выползла из-под плиты, не сводя глаз с человека в плаще. Он подошёл к телу Валеада и тронул его носком сапога.

«Спасибо, доминус. Дай мне ещё немного времени» – тихо благодарила Валеада Аристея, подползая к заветной сумке. Сухая трава едва слышно шелестела под руками. Вдруг кожа на правой руке лопнула, поддаваясь лежавшему под травой лиловому шипу. Аристея вскрикнула от боли, а человек в плаще развернулся, вскидывая арбалет. Удар сердца, ещё один. Мёртвые святые равнодушно смотрят на то, как Валеад с усилием переворачивается и бросает в незнакомца зажатый в руке нож. Как лезвие, рассекая смрадный воздух жилища Зориса, вонзается в затылок противника. Как он покачивается и валится на пол, роняя арбалет.

– Доминус! – голос наконец-то возвращается к Аристее. Она хватает сумку и бросается к учителю. Звук рассевшегося дерева бьёт по ушам. Прядь волос шевелит ветер, когда рядом с ухом девушки пролетает ещё один арбалетный болт и вонзается в стойку.

– А ну, стоять, девка! – в дверях появляется ещё одна фигура, на ходу взводя арбалет. Страх всё ещё пытается взять верх, поработить тело Аристеи, но теперь она ему неподвластна. Она видит кровавые пузыри на губах учителя, видит, как глубоко вошли болты в его тело. «Колокольчики, нужно достать колокольчики!» – мысль мечется в сознании подобно загнанному зверю.

Рука ныряет в сумку, пытается нащупать холодный металл. «Я успею, ему ведь нужно перезарядить арбалет. Быстрее, Аристея, быстрее!» – тусклый свет чадящих ламп высвечивает зажатые в руке ученицы колокольчики. Она судорожно пытается закрепить их на поясе, пытается вспомнить первые слова молебна.

– Клеа! Молебен… – воздух покидает лёгкие, когда сапог незнакомца впечатывается в бок. Боль расцветает внутри огромным цветком. Аристею отбрасывает к стойке, спина немилосердно хрустит, соприкасаясь с деревом. Перед глазами темнеет, колокольчики взмывают в воздух. В следующий миг горло сдавливает рука в чёрной перчатке. За низко надвинутым капюшоном не разглядеть лица. Девушка хрипит, пытаясь вырваться, но тщетно, незнакомец держит крепко. Он силён.

– Не рыпайся, девочка. Не хочется увечить тебя, – низкий гулкий голос из-под капюшона пробирает. В отчаянии Аристея смотрит на лежащего в крови Валеада. Вот сейчас он поднимется и убьёт того, кто посмел напасть на его ученицу. Но круциарий больше не двигается.

– Девка у меня, можете заходить, – повышает голос незнакомец. В залу медленно заползает болотный туман, а вместе с ним лёгкий сладкий аромат полевых цветов.

– Приятно встретиться с тобой, моя дорогая, – Аристея подняла глаза. Глубокий, мягкий, вкрадчивый женский голос. Он заставлял довериться ему. В дом вошли двое: мужчина и женщина. Чёрный бархатный кафтан* и чёрное бархатное платье, покрытые опалами. Белые камни складываются в герб: солнце, испускающее лучи, а в центре диска вечно бдящий глаз. Бледные, будто выточенные из мрамора лица. Изысканность, с которой они двинулись к Аристее рука об руку, внушала девушке чувство стыда за то, что она родилась сервусом.

– Отпустите ее, Мелед. Хрупкое дитя не будет сопротивляться, – мужчина тепло улыбнулся Аристее.

– Да, лорд Лериаль, – человек в капюшоне исполнил приказ и отошёл к трупам своих людей. Девушка дрожала и судорожно хватала ртом воздух, будто выброшенная на берег рыба. Она смотрела на лорда и леди, и пыталась понять, что с ней будут делать, но проницательные карие глаза лорда не выражали ничего.

– Дорогая, прошу, объясни Аристее, в каком она сейчас положении, – лорд махнул рукой в белой перчатке, отстранился от леди и подошёл к человеку в капюшоне.

– Конечно, любовь моя. Не пугайся, дорогая, всё уже позади, – женщина опустилась рядом с Аристеей и погладила её по голове. Девушка даже не замечает, насколько холодна рука, которая прикасается к ней.

– Я… Доминус… – Аристея указывает на неподвижного Валеада. – За что? За что? – она тихо всхлипывает, слёзы текут по щекам и падают на окровавленные травы, устилающие пол.

– Ох, дорогая моя. Всякий, кто любит по-настоящему, знает, на что готов пойти, чтобы защитить дорогого ему человека. Валеад узнал цену любви, – женщина покачала головой и вытерла слёзы девушки рукой, облачённой в перчатку. Аристея не сопротивлялась. Без Валеада она потеряла шансы на спасение.

– Тогда прикажи своему человеку убить и меня. Стрела из арбалета – лучше, чем попасть в руки силентиара, – тихо проговорила девушка.

– Я же сказала, что всё позади, моя дорогая. Теперь, когда ты с нами, тебе ничего не грозит. Над твоей головой теперь воссияет серебряное солнце, – леди обняла Аристею, и ученица круциария вопреки здравому смыслу прижалась к мягкому платью. Как она обняла Аристею, так и серые нити тумана обволакивали сидящих в вечном ожидании мертвецов.

– Всё позади, моя дорогая. Душа избавляется от прошлого с помощью слёз. Плачь, моя дорогая.

– Дом… доминус, – всхлипывала Аристея. Она сама не понимала почему, но ненависти к этой женщине не испытывала. Среди мрачных топей, в доме, заполненном мёртвыми, девушка вдруг почувствовала до боли знакомое прикосновение. Так утешала её мама.

– Валеад ещё не покинул этот мир. Мы с Кирианом ценим любовь, а потому не станем лишать тебя учителя, – сказала леди.

– П… Правда? – с надеждой спросила Аристея.

– Я не вру тебе, дорогая. А теперь… – она отстранила девушку от себя на мгновение и достала из рукава платья крошечный хрустальный флакон. – Ты настрадалась, дорогая моя. Настой из цветков Грезящего Ока отгонит мрак прочь. Выпей, – леди подала флакон Аристее.

Девушка сжала его в руках, будто он был её последней надеждой. Кровь из раны на руке окрасила хрусталь багрянцем. Она перенесла столько лишений и ужасов, что, будь во флаконе даже яд, который отнимет жизнь, Аристея была готова. Бегство из Левантии, голод и год скитаний, лишения на пути, постоянный страх за свою жизнь. «Мизерикордия не всесильна» – так сказал ей доминус, и сейчас он лежал на грязном, пропитанном кровью полу умирая. Он не смог защитить Нэлу, её бедную сестру, не смог защитить Аристею.

Откупорив флакон, девушка выпила содержимое. Приторно-сладостный поток унёсся вниз.

– Славно, моя дорогая. Скоро ты будешь дома. Закрывай глаза, – леди вновь провела рукой по волосам девушки. Веки сами собой смежились, сознание мутнело. Мгновением позже Аристея обмякла на руках у леди.

– Дорогой, мы можем отправляться в замок, – женщина обернулась к мужчине. – Ты всё уладил?

– Почти, – отозвался лорд. – Мастер Мелед, я надеюсь, вам нет нужды повторять, что человек в стальной маске не должен знать ничего о том, что здесь произошло. Сообщите ему, что не нашли дитя.

– Всё будет зависеть от того, сколько золотых ведисов мне на ухо будут шептать всю дорогу до Альмадора, – человек в капюшоне скрестил руки на груди.

– Лучи серебряного солнца щедро одаривают верных ему, – лорд снял с пояса увесистый кошель и протянул наёмнику. – Кириан Лериаль ведёт дела честно. Здесь более чем достаточно и за твои услуги, и за твоё молчание, мастер Мелед.

– Что ж, Лику и не обязательно знать, что девка-то нашлась. Приятно иметь с вами, лордёнышами, дело, – подбросив мешочек, наёмник убрал его в сумку. – Ну, бывайте. Может, и свидимся ещё когда-нить, – он избавил трупы товарищей от ценностей и вышел в ночь.

– Только серебряному солнцу известно, мастер Мелед, – лорд едва заметно улыбнулся и подошёл к Аристее.

 
                                              ***
 

– Мама, пришли эклессиары! Ма… – тонкий девичий голосок сменятся сдавленным хрипом, когда лезвие меча пронзает живот. В доме царит полутьма. Единственная лампада у печи высвечивает ужас на лицах женщины и девушки, что сидят за столом, раскладывая карты. Страх перед святыми братьями заставляет их застыть на месте. Внутри женщины зарождается крик, когда она видит, как её дочь падает на грязный пол бездыханной. Яркий запах железа растекается среди ароматов ягод, трав и плодов, корзины с которыми стояли у стен.

– Ицилия, верно? – через мёртвую девочку переступает высокий человек, облачённый в чёрную, шитую золотом, робу. Злобный ветер треплет полы облачения незнакомца. Половину узкого лица закрывал белоснежный платок, а громкий голос заполнял комнату. Из-под остроконечного капюшона, на котором белыми нитями были вышиты строки молебнов, пронзительно глядели большие, как у рыбы, глаза. Маленькие колокольчики на поясе угрожающе закачались.

Женщина испуганно озирается по сторонам и видит, как из-за спины незнакомца выступают два закованных в доспехи храмовника. С клинка одного из них всё ещё капает кровь её дочери.

– Нэла! Моя маленькая Нэла! – с криком Ицилия бросается к телу девочки и обнимает его, заливаясь слезами. Девушка же молчит, забившись в тёмный угол. Тяжелое дыхание с хрипом вырывается облачками стылого пара.

Эклессиар рывком поднимает женщину с пола и припечатывает к стене. Глиняная посуда падает с полок и разбивается на десятки черепков. Чёрная бархатная перчатка описывает в воздухе дугу и на щеке женщины расцветает алое пятно. Следом в воздух поднимается рука в белой перчатке:

– Я задал вопрос, падшая! Отвечай! – ещё одна пощёчина бросает несчастную на пол. – Следите за девкой в углу. Эта тварь скрывала ее от круциариев всё это время. Только Скорбящему известно, чему она смогла её научить, – храмовники начали приближаться к забившейся в угол девушке.

– Аристея, беги! Прошу, беги! – кинжал, спрятанный в рукаве платья, оказался в руке женщины, будто повинуясь неслышному приказу. Вскакивая, она направила лезвие в лицо эклессиара. С влажным звуком оружие вошло в правый глаз, орошая лицо Ицилии кровью. Служитель бога зашёлся криком:

– Вертио, длань могучая, подчинись моей воле, стальной хваткой раздроби кости врагов моих!

Колокольчики протяжно зазвенели, и Ицилия, будто кукла, зависла над потолком. Затем послышался сухой треск, и теперь пришла очередь женщины вопить от боли: суставы рук и ног выкручивались, обнажая кости, будто она была растянута на невидимой обычному глазу дыбе. Женщина выла, стонала и орала, но не могла вырваться из хватки мизерикордии.

– Что, гнусная еретичка, думала, скрылась от меня, когда бежала из Витровера? Я пёс господень, Ицилия, и нюх на Опалённых Милостью у меня прекрасный, – эклессиар вытащил из глазницы кинжал и отшвырнул прочь. Храмовники рванулись к нему, но он жестом остановил их. – Следите за девкой! Ицилия хочет, чтобы мы отвлеклись.

Однако Аристея не могла даже закричать. Она открывала рот, но лишь хватала ртом воздух. Девушка видела, как калечат её мать, как служитель Скорбящего, зажимая рукой кровоточащую рану, шепчет ещё один молебен и хватает Ицилию за горло, но не могла ничего сделать. Разум отчаянно пытался вспомнить пассы, которым её учили, но руки отказывались двигаться. «Я ведь всегда давала отпор, всегда могла постоять за себя. Почему сейчас я не могу пошевелиться?» – Аристею поглотило отчаяние. Храмовники приближались, лишая девушку последней надежды. Мимо них она ни за что ни проскочит.

Эклессиар потянул носом и сплюнул кровью:

– От тебя несёт мизерикордией, а ты используешь её себе во благо, и дитя своё поучаешь делать так же. Святая эклессия расценивает это как предательство веры и понтификара, – он заглянул в глаза Ицилии. В них плескалась горечь утраты и печаль. Он хотел отыскать в них страх и насытиться им, но вместо страха увидел лишь холодную решимость той, что была готова идти до конца.

– Ты… слепец, Валеад. Знал бы, кто такой Мортос на самом деле… – Ицилия зашлась кашлем.

– Назови тех, с кем была в сговоре! Назови имена предателей из ордена Серебряного Солнца, и тогда твою любимую старшую дочь, твою плоть и кровь, не тронут.

– Думаешь…, – Ицилия сплюнула кровью. – Думаешь, Валеад, я поверю псу эклессии? Моя девочка… – она повернула голову в сторону Аристеи, которую уже схватили храмовники. – Она уничтожит вас. Так сказали карты.

– И сказал Леондор Босой: «Всякий, отвергающий отца нашего, падёт в бездны глубокие, и не будет ему очищения, не будет ему облегчения и не будет ему прощения». Смотри на свою мать, Аристея. Если не расскажешь всё мастеру Тосу в подземельях, он выдумает для тебя судьбу гораздо худшую, – Валеад зашептал молебен, и на глазах у девушки от тела Ицилии с влажным чавкающим звуком отделились сначала ноги, а затем руки.

– Мама-а-а! – наконец, крик, так долго выжидавший момента, вырвался из глотки Аристеи, а затем мир накрыла благословенная тьма.

 
                                              ***
 

Запах сырости забивался в ноздри, а темноту вокруг едва разгонял маленький красноватый отблеск, который просачивался через решётку. В тесной, лишённой окон камере такой роскоши, как удобства, не существовало. Гнилая солома на холодном каменном полу да ведро, от которого несло испражнениями – вот и всё убранство. Где-то далеко слух улавливал журчание воды. Аристея разлепила глаза и ужасный, отчаянный крик унёсся к потолку темницы.

Разум девушки не давал трагическому воспоминанию вырваться наружу, похоронил на самом дне, но настой Грезящего Ока осквернил могилу памяти. Аристея закашлялась, сплюнула кровью и затряслась. Девушка так надеялась, что в том флаконе окажется яд, а теперь она оказалась запертой в клетке, не имея ни малейшего понятия, где эта клетка находится.

Однако хуже всего было то, что у противоположной стены, скорчившись, лежал Валеад. Багровые отсветы падали на покрытое испариной лицо круциария. Наскоро наложенные повязки пропитались кровью – он цеплялся за жизнь хриплым дыханием, бисеринками пота на лбу, стонами боли. Долго он не протянет. Аристея отползла в дальний угол и обхватила себя руками.

«Кажется, он не услышал, как я очнулась. Но ведь он вывел меня из Левантии, спас от прихвостней эклессии. Если он слуга Скорбящего, для чего ему меня защищать и учить? Мама, все воспоминания о тебе выжег тот злополучный вечер. Но теперь я могу попытаться» – по щекам девушки потекли слёзы. Она вновь вернулась в тот день и сосредоточилась на образах матери и сестры. Закрыла глаза, и руки сами собой соединились в молитвенном жесте. Нет, она не молила Скорбящего, не молила даже Алую Деву. Просто хотела ещё раз увидеть дорогих ей людей, которых она забыла.

Аристея почувствовала, как по телу разливается тепло, как что-то знакомое ей с раннего детства зарождается в глубине естества. Пространство вокруг девушки озарилось мягким серебристым сиянием. Губы беззвучно шептали слова колыбельной, которую мама пела ей в далёком детстве. Вдруг совсем рядом, на расстоянии вытянутой руки она услышала голос:

 
– Спи, не плачь, моя царевна,
Звёзды замерли в ночи,
Будешь завтра королевной,
Дрогнет огонёк свечи,
А погаснет – смежишь глазки,
Аристея, засыпай,
Сниться будут тебе сказки,
Аристея, баю-бай.
 

Девушка открыла глаза. Перед ней, окутанная серебряным ореолом, стояла Ицилия и ласково улыбалась, а за подолом платья застенчиво пряталась маленькая Нэла.

– Мама! Сестрёнка! Но как? Как это возможно? – впервые за несколько месяцев в голосе Аристеи слышалась радость. Она поднялась на ноги и подошла к сияющим образам родных.

– Девочка моя, пока ты помнишь нас, мы не умрём. Мы будем здесь до тех пор, пока ты сама нас не отпустишь. Иди сюда, Аристея, – Ицилия заключила дочь в объятия.

– Да-да, сестричка. Если хочешь, я буду приходить играть с тобой, когда тебе грустно, – прощебетала Нэла и обняла Аристею сзади.

– Все мы рано или поздно свыкаемся с утратой, дорогая моя Аристея. Если тебе недостаёт сил, мы придадим тебе их. Но однажды ты будешь готова, и мы обнимемся последний раз, – прошептала Ицилия. – Не закрывайся от воспоминаний, дорогая. Даже в самых мрачных мгновениях прошлого можно отыскать ключи к познанию.

– Но что мне делать, мама? Я страшусь будущего.

– Доверься леди Лисантее. Она сделает тебя сильнее. Если будущее пугает тебя, попроси леди вернуть тебе колоду Окулум Видентум. Тогда ты перестанешь бояться. А теперь поцелуй на прощание, Аристея, – губы Ицилии нежно коснулись щеки девушки. – Твой спутник пробуждается, и он не должен видеть нас. До скорых встреч, моя дорогая. Отпусти нас ненадолго.

– Но… Мама, пожалуйста, ещё чуть-чуть, – прошептала Аристея, но два серебристых образа уже рассеялись, и камера вновь погрузилась в полутьму.

– Девочка, с тобой всё в порядке? – Валеад облокотился на стену и зашёлся в приступе жестокого кашля. Повязка, закрывавшая глаз, пропала и теперь тёмный провал глазницы, обрамлённый жутким шрамом, смотрел на Аристею. Девушка похолодела от ужаса.

Глава 10
Стальной Лик. Есть одна деталь

Стенки походного шатра противостояли натиску бурана, но внутри было тепло. Свечи пытались разогнать сгустившийся полумрак, а над куполом витал слабый аромат роз. Лик чувствовал, что медленно, но верно погружается всё глубже и глубже в трясину интриг.

– А теперь слушайте внимательно, – вкрадчиво произнёс Соловей. – Перво-наперво, раз лорд Тираль поручился за вас, ваше святейшество, мне нужно, чтобы вы поклялись в верности Серебряному Солнцу.

Тираль торжественно кивнул, потрясая складками жира. Убийца должен был играть верного приора до конца.

– Но… разве не клялся я в верности Скорбящему и благословенному понтификару? – на лице Децимиуса проступила притворная гримаса ужаса. Руки затряслись. – Может, я подожду снаружи, пока вы не уладите свои дела, лорд Тираль?

– Децимиус, прекрати строить из себя верную овечку эклессии, которой скоро не будет, – сказал Тираль и зевнул. – Твоя нерешительность утомляет. Я думал, она осталась в прошлом, когда ты явился ко мне впервые, – лорд сузил глаза, и в этом взгляде Лик прочёл властность.

«Проклятье, похоже, Тираль держит приора не только за жопу, но и может оторвать его причиндалы купно с яйцами. Придётся соглашаться» – убийца не боялся гнева лорда, нет. Он боялся, что его раскроют, а это куда страшнее. Соловей, как ещё один слуга госпожи прикрыл бы его, да что толку. Нужно было действовать. Прежде чем Децимиус смог ответить, молчание прервал Соловей:

– Просто выйти и подождать его святейшество уже не сможет. Тот, кто знает про орден и не служит ему, попадает в весьма незавидное положение. Но его святейшество ведь не так глуп, правда? – он лениво облокотился на руку и внимательно посмотрел на Лика. Пронзительный, неуютный взгляд. Даже убийце захотелось отвести глаза. Он попытался ответить как можно сбивчивее:

– Нет… Конечно, нет. Я готов поклясться в верности, если моей жизни не будет угрожать опасность, – промямлил мнимый приор.

– Я гарантирую тебе лучшую жизнь, Децимиус, если будешь исполнять мою волю, – Тираль приложил толстую руку к груди. – Для начала мне нужно, чтобы ты поговорил с исповедником Эшераля на заутренней. Убеди его в том, что тот служит не тому господину. Не зря тебя называют Золотыми Устами, – усмехнулся лорд. Лик сглотнул. – Главное, чтобы при этом разговоре рядом не было его мальчика на побегушках. Того, что в стальной маске. Он скор на расправу.

– Но… В-ведь слова не докажут брату Тацеусу, что его господин грешен или виновен в чём-то. Он судит по поступкам, – неуверенно сказал убийца. Лишь бы Тираль поверил в наглую ложь. Лорд не общался с эклессией, и это давало слабую надежду на то, что обман может сработать. Вместо замешательства Лик увидел на лице Тираля торжество, будто он уже всё знал.

– Если исповеднику Эшераля нужны поступки, он увидит поступок, который вряд ли обрадует слугу эклессии, – Тираль запустил руку в маленькую поясную сумочку и извлёк оттуда серебряный перстень. Огоньки свечей высветили выгравированный в металле герб. Коса под колоколом. Лорд положил перстень на стол и кивнул Соловью:

– Мастер Соловей хитёр на выдумки, Децимиус. Что, если брат Тацеус узнает, что Эшераль любит не только рассказывать ему про свои грехи, но и сам иногда не прочь побыть исповедником? – смех Тираля походил на свиной визг. Кажется, Лик начинал понимать, к чему клонит лорд.

– Бросьте, Тираль, я – всего лишь один из множества лучей серебряного солнца, и мы обратим в пепел тех, кто не желает перемен, – Соловей покачал головой и кивнул Лику.

– Я не совсем понимаю, к чему вы клоните, лорд Тираль. Как перстень Эшераля поможет мне убедить брата Тацеуса? – Лик прикоснулся к святому символу.

– Как только мы закончим обсуждать дела, сюда, как обычно, войдёт дитя. Видите ту жаровню?

Тираль указал на вместилище углей в виде собачьей морды рядом с бадьей. Убийца кивнул.

– Как только вы заберёте себе мои грехи, это кольцо уже хорошенько раскалится. Думаю, на нежной детской коже отлично будет виден герб Эшераля, – лорд хрюкнул в предвкушении. Лика передернуло. – Вот именно таких юных грешниц благочестивый Эшераль и любит исповедовать, а после исповеди он избавляет тело грешницы от членов, что довели её до греха. Скажете Тацеусу, чтобы он заглянул невзначай в одну из палаток на окраине лагеря, – раскрасневшееся улыбающееся лицо Тираля вызывало отвращение.

«Вот эта тварь должна продолжать жить? Такую мразь поди поищи. Госпожа, умеешь же ты подбирать себе лакеев» – Лик всеми силами пытался не показывать, как он презирает этого борова. Тираль же перешёл к завершающей части зловещего замысла:

– Уж не кривился бы, Децимиус. Эта девчонка будет единственной, кто выживет. У меня есть мастера, которые знают, как лишить человека рук и ног так, чтобы из него не вытекла вся кровь. В довесок лишат её языка, чтобы не проговорилась, – видя, как меняется в лице мнимый приор, Тираль прикрикнул:

– А ну, не вздумай идти на попятную, Децимиус! Жизнь одной маленькой потаскушки сможет изменить положение дел, да так, что Понтификуму скоро не придётся биться на несколько фронтов разом.

– Слишком много загадок, лорд Тираль. Мне нужны ответы, – Лик пытался выжать из лорда любые сведения. «Если я не могу убить этого выродка, я могу хотя бы предупредить Эшераля» – убийцей завладела единственная мысль.

– Полно, ваше святейшество. Орден берёт пример с брата Тацеуса – дела прежде слов. Переманите исповедника на нашу сторону, и я лично приоткрою занавес перед вторым актом нашей грандиозной постановки, – Соловей поднялся из-за стола. Наклонившись к уху Тираля, прошептал ему что-то. Как Лик не напрягал слух, разобрать слов ему не удалось.

– Роль сбитого с толку приора даётся тебе неплохо, Вариэль. Ещё увидимся, – мыслесвязь оборвалась, а Соловей двинулся к выходу из шатра.

– Мастер Соловей, ещё минуту, – окликнул его Тираль. Человек в маске остановился и с улыбкой повернулся к сидящим за столом мужчинам.

– Разумеется, лорд Тираль. Какая-то деталь ускользнула от вас?

– Да, есть одна деталь, мастер. Как дочурка Эшераля может помочь нам в исполнении задуманного? Она же просто ребёнок от какой-то простолюдинки, – проворчал Тираль. – Хочется знать, на что ушло столько золотых ведисов.

– Знали бы вы, какой в ней скрыт потенциал, лорд Тираль. Она очень одарённая девушка, и лорд Кириан вместе с леди Лисантеей разовьют этот потенциал. Она сможет окончить правление Скорбящего над умами и душами сервусов. Понтификар Мортос лишится силы, а затем дело за нами, – Соловей поклонился и вышел.

Мысли путались, догадки всплывали со дна сознания и снова тонули. «Надеюсь, ребята успели найти девку. Ох, как надеюсь» – думал Лик, неосознанно сжимая святой символ в руке. Тираль хмыкнул, явно не удовлетворённый ответом, и повернулся к приору.

– Что ж, не все дела ещё позади, но совместим приятное с полезным. Скажи страже, пусть пошлют за слугами. Пришло время отпущения грехов, – ухмыльнулся Тираль.

Лик лишь кивнул, осеняя лорда двуперстием, и вышел вслед за Соловьём. Холодный ветер тут же пробрался под рясу, унося с собой тепло. Стража переминалась с ноги на ногу, пытаясь согреться.

– Благословенный лорд Тираль приказал послать за доверенными слугами, дабы наполнить бадью водой и привести дитя. Прошу вас, святые воины, исполните повеление лорда, ибо исповедь не стоит задерживать. Надо ли напоминать вам, что никто не допускается в шатёр до конца обряда отпущения? – Лик кричал, пытаясь пробиться сквозь шум бурана. Стражники переглянулись, и один из них двинулся в сторону палатки для слуг. Убийца приблизился к юному круциарию, который всматривался в темноту.

– Сын мой, хвалю твоё рвение. В столь юном возрасте стойко переносить тяготы воинской службы, – он по-отечески похлопал юношу по плечу. Ферус улыбнулся. – Как проходит дозор? Злодей не выдал себя?

– Ваше святейшество, увы, убийца либо выжидает подходящего момента, либо уже скрылся, поняв, что ему не проскользнуть незамеченным, – громко сказал Ферус, а затем понизил голос и почти прошептал приору. – Однако я опасаюсь, что он дожидается конца исповеди, когда отец останется один. Я тревожусь за него, а потому, прошу вас, останьтесь с ним. Божественная воля Скорбящего наверняка откроет вам то, что недоступно обычному глазу, – юноша положил руки на плечи Лику.

– Сын мой, забота сына об отце – великая благодетель. Не все так радеют о своих родителях, как ты. Я буду подле твоего отца всю ночь. Как я и говорил, тайну исповеди я разглашать не могу, но скажу тебе одно: вещи великой важности обсуждались сегодня, а потому и я тоже выскажу просьбу, юный Ферус, – мягко ответил приор.

– Говорите, ваше святейшество.

– Ты ведь никогда не был на исповеди?

– Нет, ваше святейшество.

– Порой грех бывает очень силён, и мне приходится вступать с ним в опасную борьбу. В ней не поможет ни меч, ни мизерикордия. Лишь священное слово Скорбящего способно изгнать его. Потому я прошу, чтобы никто не входил в шатёр после того, как выйдут слуги. Я боюсь не за себя. Я боюсь за благословенного лорда Тираля. Если меня отвлекут, он первым может пострадать, и тогда надобность в убийце отпадёт, потому что неуправляемый грех сам лишит его жизни, – Лик старался говорить как можно более уверенно, то повышая, то понижая голос. Юноша кивал, на его лице отражалось искреннее беспокойство за отца.

– Так тому и быть. Полагаюсь на вас, приор Децимиус, – Ферус кивнул и отступил.

– Сделаю всё, что в моих силах и силах Скорбящего, – поклонился Лик и вернулся в палатку. Тираль уже бросил кольцо в жаровню, накаляя серебро. Через несколько мгновений следом за приором вошло двое слуг: один вёл маленькую девочку, облачённую в богатую тунику, а другой нёс исходящее паром корыто. Как только бадья наполнилась, Тираль жестом отослал слуг прочь.

– Что ж, ты знаешь, зачем ты здесь, дитя? – мягко произнёс лорд. Девочка покачала головой и тихонько всхлипнула.

– Чтобы очиститься. Ваше святейшество, приступайте. Децимиус, нам несказанно повезло. Давно на исповеди не было электи, – Тираль указал толстым пальцем на девочку, которая испуганно озиралась по сторонам. Белоснежные волосы волной спадали до пола. Белая, почти прозрачная, кожа придавала ей сходство с призраком.

– Действительно, лорд Тираль. Отмеченные Скорбящим – большая редкость.

– Скажи мне, дитя, готова ли ты стать светом, который разгонит тьму греха в моей душе? – лорд ласково провёл рукой по волосам девочки. Она отпрянула, будто прикосновения причиняли ей боль.

– Я лишь проводник воли Скорбящего. Если ему будет угодно, ты очистишься, лорд, – Лик от удивления машинально сотворил двуперстие. Он не ожидал услышать такое из уст маленькой девочки. Этот чистый и мощный голос он слышал, казалось, вечность назад. Больше она не была напугана. Бесцветные, будто мёртвые, глаза смотрели на Тираля, и убийце показалось, что на самодовольном лице лорда промелькнула тень страха.

– Пожалуй, слишком давно электи не было на исповеди. Я успел отвыкнуть от них, – Тираль улыбнулся. – Тебе всё равно придётся привыкнуть к прикосновениям, дитя. Раздевайся и полезай в бадью.

Девочка подчинилась. Туника упала на ковёр, обнажая нескладное худое тело. Тираль потирал руки, плотоядно ухмыляясь. Поросячьи глазки пожирали маленькую электи.

– Чего это ты глаза опустил, Децимиус? Столько раз исповедовал меня, а теперь что, стыдно стало? – Тираль усмехнулся и тоже принялся снимать одежду.

– Вспомнил одного человека, мой лорд, только и всего, – сказал Лик, и по щеке убийцы скатилась одинокая слеза.

– Только нюни не распускайте, ваше святейшество, – ехидно произнёс Тираль, избавляясь от расшитого драгоценными камнями дублета*. – Мне не нужен расчувствовавшийся служитель Скорбящего. Мне нужен исповедник, который знает своё дело, – мужчина похлопал себя по огромному животу. – Слишком много грехов скопилось у меня. Как только я окажусь рядом с этой милой маленькой божественной избранницей, ты перестанешь стоять столбом и окажешься у бадьи.