Понтификум. Пепел и грех

Глава 4
Стальной Лик. Да, ваше ступившее во тьму сиятельство?

– Послушай, Айрус, хватит строить из себя единственного петуха среди кучи куриц. Не скажешь ты, найду другого из легиона лорда Тираля. Три сотни золотых ведисов ты не получишь и за пять лет здешней службы. Так что прекрати воротить нос, будто от старой шлюхи, и скажи, что замышляет его светлость, – в прохудившейся палатке пахло несвежим сеном, застарелым потом и оружейным маслом. За грубо сколоченным столом сидело двое: невысокий человек в клёпаном доспехе, капюшоне и стальной маске и воин в потрёпанной кирасе.

– Думаешь, что я предам своего господина за жёлтые кругляши, Стальной Лик? – мужчина нервно перебирал пальцами по стоявшему рядом шлему. Тот отзывался глухим звуком.

– Я думаю, что зря у тебя вторая рука на рукояти меча лежит, солдатик. Буран за пологом, драть его в сраку, как и поганых еретиков, не даст разглядеть, что тут у нас происходит, будь у дозорного хоть шесть глаз. Так что бросай играть храброго святого воина и подумай головой, – человек в маске перегнулся через стол и указал на гербовый щит, который Айрус прислонил к табурету. На левой половине всходило белое солнце, на правой же – чёрная луна. – Думаешь, своей добродетелью уравновесишь грешки лорда Тираля? Вот только, друг мой, твои собственные грешки уравновешивать некому, – Стальной Лик развёл руками.

– Я слышал, что в стане лорда Эшераля завёлся болтун, который слишком много возомнил о себе, но не думал, что он пригласит меня на дружескую беседу, – усмехнулся Айрус, демонстрируя гнилые зубы. – Грешки лорда Тираля? Любопытно даже, что это за грешки. Твой господин просто хочет убрать его, потому что наш легион ближе к позициям еретиков, вот и всё. Выслуга – дело, конечно, хорошее, но своего командира я не продам.

Злобный северный ветер ворвался в палатку, пригоняя вместе с собой волны снега. Пламя единственного факела заметалось, отбрасывая рваные тени на стенки.

– Уж кому не пристало говорить о грехах, так это грешнику Алой Девы. У тебя её глаза, – он быстро сотворил двуперстие. – Свезло тебе, что тебя под крылышком патриарх пригрел. Остальных-то эклессия пожгла, я слыхал.

– О, грехов у меня как шлюх во всём Понтификуме, солдатик, а может, даже и больше. Да вот только не обо мне разговор. У тебя же есть дочка в твердыне Альмадор, верно, упрямый ты осел? – красные глаза за маской сузились, зрачки полыхнули огнём.

– Откуда ты знаешь, мерзавец? – зарычал Айрус. Тихий шелест вынимаемого из ножен меча подсказал Лику, что нужно торопиться.

– Мне или Эшералю твоя Хелия без надобности, уж поверь. Хотел знать, какие за лордом Тиралем водятся грешки? Если бы он как-нибудь пригласил тебя к себе в шатёр, когда только и видно, что факелы дозорных в лагере, то твоему благородному взору ясно предстал твой обожаемый лорд Тираль в чём он из утробы мамки вылез и девчушка едва за первый десяток вёсен. О, кувыркается он с ними знатно, да вот одна проблема – назад в город девочки не возвращаются, – мрачно закончил Лик. Айрус ударил кулаком по столу, шлем с лязгом покатился по полу.

– Как ты смеешь обвинять благородного лорда Гербов в таком гнусном деянии, ублюдок? – воин поднялся, вынимая меч. Тяжелый фальшион* грозно блеснул в свете факела. – Поплатишься за это головой!

Айрус ударом ноги отправил стол в полёт, надеясь сбить человека в маске с ног. Тот оказался проворнее. Ловко вскочил с шаткого табурета. Зацепив его носком ботинка, тут же отправил в противника. Трухлявое дерево разлетелось на куски от удара о крепкий щит воина. Этого манёвра Лику хватило, чтобы выхватить из-за пояса два коротких клинка. Теперь противники стояли напротив друг друга в боевых стойках. В стылый воздух вырывались облачка пара от частого дыхания солдата и человека в маске. Они выжидали, просчитывали возможности и искали лазейки в обороне друг друга.

– Ох, клянусь юбкой святой Гиниты, не хотел я до этого доводить, – прошептал Лик и, развернув клинки, быстрым движением резанул себя по предплечьям. Мечи упали на грязную солому. Крови не было. Вместо неё у ран зависли вязкие, будто из смолы, нити.

– Думаешь напугать меня чёрным колдовством, мерзавец? Не выйдет! – Айрус перескочил через стол, рубанул фальшионом, но Стальной Лик уже отскочил к стенке палатки. Солдат встал в стойку. На широком лбу выступили липкие капли пота. Зубы в унисон с сердцем начали отстукивать бешеный ритм. Не от холода, но от страха, который медленно обволакивал опытного воина. Он услышал шёпот на незнакомом ему языке, а в следующий миг увидел, как вязкие чёрные нити пропали. Затем перед его глазами будто из ниоткуда начала сплетаться тёмная фигура: изящная женщина, облачённая в изорванное платье. В воздухе поплыл аромат роз. Кровь застыла в жилах Айруса, когда он услышал голос. Тихий, будто молитва в полночь, нежный, будто первый весенний цветок. Голос той, что была ему близка.

– Айрус, милый, почему ты больше не приходишь в дом удовольствий в Альмадоре? Почему не ласкаешь меня? – она медленно приближалась к застывшему воину, а Лик стоял, раскинув руки, и едва заметно шевелил пальцами.

– Ситэя, нет, не может быть, это наваждение! – фальшион снова взвился в воздух, рассекая силуэт. Звонкий смех разнёсся по палатке, когда две рассечённые половины вновь образовали единое целое.

– Этой рукой ты задирал мне подол и проникал внутрь, мой грозный воитель, – вот уже призрачная рука тени лежит на запястье, которое держит клинок. Айрус кричит, пытаясь вырваться, но прошлое не торопится отпускать.

– Что ты за тварь? Отпусти меня, отпусти-и-и! – орал воин, бешено молотя щитом по призрачному лицу, по тонким рукам, по распоротому животу, но всё тщетно.

– Я – твой грех. Грех похоти, мой милый Айрус. Прекрасная Ситэя, блудница, продажная девка. Как сладко тебе было заниматься со мной любовью на вонючих перинах. Как улыбался ты, когда вспорол мне живот, чтобы твоя дорогая жёнушка ничего не узнала. Этой самой рукой, которая и сейчас держит меч, – губы убийцы шевелились под маской, подыскивая нужные слова, которые ранят больнее всего.

Всё произошло в мгновение ока. В воздухе зависла кровь, когда оторванная рука Айруса ударилась о полотняную стенку, оставив красное пятно. Воин завыл, отшвырнул щит и бросился прочь из палатки в ужасную бурю, пятная снег кровью. Обернулся, пытаясь найти взглядом невесомую чёрную фигуру. Не нашёл.

Боль захлестнула сознание, когда что-то распороло кирасу и выставило на обозрение серым тучам его внутренности.

– Редеморум*, – прошептала стоявшая над ним Ситэя.

В следующий миг её губы тронула печальная улыбка, и грех начал истончаться, распадаясь на отдельные нити, которые подхватил жестокий ветер и унёс с собой к далёким горам. Глаза Айруса стекленели, жизнь утекала из тела красными ручейками.

– Редеморум, солдатик, – рядом с умирающим присел на корточки человек в стальной маске. Вязкие нити всё ещё свисали с ран на руках, постепенно возвращаясь в тело убийцы. – Сраные принципы, солдатик, сраные принципы довели тебя до смерти в снежной пустоши на плато Заката. Ради чего? Ради защиты конченой мрази, а мог бы сейчас проставить подчинённым эля, чтобы те выпили за своего нового командующего – лорда Эшераля. Упрямый ты, солдатик, – Стальной Лик вздохнул и поднялся на ноги, глядя сверху вниз на умирающего. В красных глазах не было ни сожаления, ни упрёка, ничего.

– Сд… Сдохнешь, слуга Алой Девы, – простонал Айрус.

– Ох, это уж навряд ли, солдатик. Передавай привет моей госпоже, если свидишься с ней.

Айрус ничего не ответил. Жизнь покинула его тело, а остекленевшие глаза смотрели на удалявшегося человека в стальной маске, которого скрыла из глаз снежная пелена.

 
                                              ***
 

Разгулявшийся на плато Заката буран не мог проникнуть за полог просторного шатра. Стоявшие у входа латники молча кивнули ему и пропустили вперёд. Нагрудники воинов покрывала тонкая ледяная корка, и человек в стальной маске мог поклясться, что слышал перестук зубов.

Лик одёрнул второй, расшитый золотом и жемчугом полог и скривился, почуяв запах благовоний. Деревянный настил укрывали дорогие ковры, стенки украшали гобелены, изображающие святых, держащих в руках щит, на котором проступало изображение косы под колоколом. Пламя жаровен, стоявших по углам, освещало окованные серебром и золотом сундуки, отбрасывало багровые отблески на большую резную кровать с балдахином. Над одним из украшенных изящной резьбой столов склонился высокий человек.

Длинные смоляные волосы спадали на отороченный мехом плащ. На чёрном шелковом сюрко* серебряными нитями рядами были вышиты косы. Длинные рукава покрывали буквы, складывающиеся в надпись «пожнём силу». На белоснежной котте* проступал герб. С серебряного, украшенного драгоценными камнями пояса, свисал десяток колокольчиков.

– С возвращением, Лик. Ты исполнил моё поручение? – голос мужчины был ровным и холодным, будто свежевыпавший снег. Высокий человек указал на убийцу правой рукой в белой перчатке. На тонком указательном пальце покоился массивный серебряный перстень с ониксом.

Лик замялся и взглянул на безмолвную фигуру, закованную в латы, которая стояла подле лорда. Открытый шлем демонстрировал уродство телохранителя лорда Эшераля: постепенно отслаивающаяся серая кожа и ужасные шрамы выдавали в нём больного серой хворью.

– Оно, вроде как и да, а вроде как и нет, лорд Эшераль, – произнёс вслух убийца, а сам подумал: «Вот же ж, напридумывали себе правил. Нет бы перчатку и на вторую руку натянуть, чтобы не мёрзла, так нет же. Лорды и леди Гербов передают сервусам лишь благодетели. Ну что за чушь!»

– Дай однозначный ответ. Твой трёп мне ни к чему. Да или нет? – лорд прошёл к шкафу, и на столе оказался серебряный графин вместе с парой искусно сделанных кубков. Телохранитель шагнул следом, звякнув металлическими пластинами. Казалось, каждое движение доставляло этому человеку невыносимую боль, но он каким-то образом держался. Рука в латной перчатке лежала на рукояти широкого клинка.

– Не тяни. Как говорил Блефаро Пороки Порицающий: «Нерешительность – есть источник отравления души». Верно я говорю, Фелиций?

Воин лишь кивнул. Без языка ему трудно было что-то ответить. Так поступали со всяким больным серой хворью, думая, что его слова могут перенести проклятие на других.

– Я-то с солдатиком встретился, да он, окаянник, не захотел Тираля продавать. Преданным, ублюдок, оказался. Ну, теперь-то досточтимому лорду преданность мертвеца ни к чему, – Лик по обыкновению хотел сплюнуть, но, взглянув на телохранителя, сдержался.

– Весьма прискорбно, что этот солдат проявил такое редкое качество к отпетому мерзавцу. Военные заслуги очень часто застилают глаза подчинённым, и они готовы превозносить своего командира только за кровавые дела, которые он творит, – Эшераль вздохнул и разлил вино по кубкам. – Присаживайся, мой верный Лик. Вино из левантийских погребов доказало свою полезность при разговорах с тобой. Надеюсь, что нынешним вечером твоя светлая, в отличие от души, голова, начнёт работать уже после первого глотка. Не хочется изводить такой чудесный напиток полностью.

Лик не мог разобрать в голосе лорда и тени эмоции. Только холодная властность, которая пробирала до костей.

– Уж от кубка левантийского я бы не отказался, даже будь у меня в жопе раскалённый прут.

– Уверен, даже если бы я не вступился за тебя перед понтификаром, ты и на очищающем костре не отказался бы от кубка левантийского, – в голосе лорда промелькнула насмешка. – Однако твои деяния доказывают, что среди остальных ты оказался лучшим.

– Само собой, лорд Эшераль, я – лучший среди грешников Алой Девы, потому как последний, – хохотнул убийца. Фелиций издал странный булькающий звук, который должен был служить смехом. – Так над чем моя светлая головушка должна поразмыслить? – Лик сел напротив Эшераля и немедленно схватил кубок. Над человеком в маске тут же нависла грозная фигура телохранителя. Лик и бровью не повёл. Так было постоянно, когда они с лордом беседовали по душам. В нос ударил приятный ягодный аромат. Нитус сотворил двуперстие.

– «Словами благими, к Скорбящему обращёнными, измените вы жизнь свою к лучшему». Так рёк Эорус, Страж Чистоты. Прежде чем мы перейдём к делам, тост, – Эшераль поднял кубок. – За дела праведные, дабы сталь освящённая и укрощённая мизерикордия помогли уничтожить еретиков, – кубки соприкоснулись, их звон на мгновение принёс в монотонные завывания бурана толику радости.

– Ну и чтоб сапог светлейшего лорда Эшераля дал мощного пинка по заднице вождя этих уродов, этого Хагранда, трижды в жопу траханного! – расхохотался Лик.

– Хотелось бы, чтобы твой тост звучал менее вульгарно, но я с ним соглашусь, – Нитус едва заметно улыбнулся. – Теперь о делах. Времени искать того, кто продаст Тираля, нет. Нужно окончить его жизнь сегодня. Буран дал нам передышку. Даже еретики не настолько глупы, чтобы использовать Певчих в такую ночь, – Эшераль погладил аккуратную бороду и постучал пальцами по столу. – Значит, Тираль будет отсиживаться в своём шатре на западной оконечности лагеря. Я слышал, что вместе с припасами из Альмадора прибыла ещё одна девочка для его отвратительных утех. Поэтому Тираль будет скучать, а если этот мерзавец скучает, значит, он предаётся пороку.

– Зачем убивать хорошего военачальника? Пускай засовывает свой хер хоть в прорубь, нам-то какое дело? Слыхали, как он разбил этих выродков на утёсе Авлия? – Лик откинулся на спинку стула и принялся чистить ногти кинжалом. Клинок Фелиция едва заметно выдвинулся из ножен.

– Вот поэтому ты, Лик, и не можешь увидеть всей картины целиком. Быть может, успехи Тираля в битвах и выглядят многообещающими, но ты не знаешь причин. И дело отнюдь не в его навыках командующего, – Эшераль сцепил пальцы в замок и пристально посмотрел на человека в маске, будто раздумывал, стоит ли продолжать рассказ. Наконец, тонкие губы снова пришли в движение. – Этот мерзавец заключил соглашение с еретиками. Предатели позволяют ему обращать в бегство небольшие силы до поры до времени. Как только за боевые заслуги, за отменное командование, за крохотные потери, ординарий-воитель* пожалует ему звание командора и позволит вести в бой ещё один легион, Тираль заведёт наши силы в расставленную еретиками ловушку. Потеря двух легионов – серьёзный удар для Понтификума. Возможно, мы уже не сможем пробиться к Умбриуму и тем сокровищам, что скрывает эта гора. Да и у тебя работы поубавится, друг мой, – Эшераль вновь разлил вино по кубкам.

– Что ж, предположим, что вы самый честный среди лордов и леди, хотя, положа руку на своё чёрное сердце, скажу, что честных лордов не бывает, – усмехнулся Лик. – Такая складная исповедь получается о предательствах развратника-Тираля, но уж если я своей соломенной башкой могу понять, что предавать Понтификум – это как навоза похлебать, то что могло заставить патриарха второго Герба решиться на такое? Тем более что ему могут предложить сраные еретики? Вонючие шкуры и ржавые доспехи времён Ламентарума? Хотя, зная его пристрастия, я бы поставил на ночь со всеми грешками разом, – Лик снова хохотнул и вопросительно посмотрел на лорда. Эшераль ответил ему долгим взглядом, от которого убийца поёжился.

– Силу. Людей, насытившихся богатством, можно привлечь лишь обещаниями силы, – ответил Эшераль, а телохранитель кивнул, уронив на плечо Лика несколько отслоившихся кусков кожи.

– За два легиона святых воинов они обещают вдохнуть в Тираля силу, в сравнении с которой мизерикордия – это нечто незначительное. Как насекомое перед человеком, – Нитус свёл вместе большой и указательный палец, растирая несуществующего муравья.

– Если такая сила и впрямь существовала бы, то еретики давно бегали бы по всему Понтификуму, оскверняя святыни, и вопя на своём мерзком языке, – развёл руками Лик.

– Летописи говорят, что аккурат перед Погребением, которое оставило Ламентарум в руках безумцев, одержимых грехами, еретики спустились в глубины Умбриума и отыскали силу, которая помогла Алой Деве управлять грехами, – Эшераль отпил вина и посмотрел сквозь собеседника на полог. Колокольчики на поясе лорда едва заметно дёрнулись, а Лик уловил отрывистый звук. Через мгновение ткань откинул один из святых воинов, громыхая тяжелыми доспехами.

– Мой лорд, – взгляд солдата скользнул по Лику, и он замолчал.

– Можешь продолжать. В присутствии Фелиция и Стального Лика дозволяется говорить, – Нитус лениво махнул рукой.

– Лорд Тираль у себя в шатре и велел никому не беспокоить его сиятельство до утра, – воин сотворил двуперстие и скрылся в ночи, вновь пустив неуёмный буран внутрь. Эшераль извлёк из внутреннего кармана котты кусок кожи, на котором были выцарапаны тонкие символы.

– Это послание подтверждает мои догадки. Мы нашли его на теле одного из командиров еретиков.

– По мне, так закорючки какие-то на куске свинячьей кожи, – протянул Лик, недоверчиво осматривая доказательство предательства Тираля.

– Это закорючки для того, кто не знает запретного языка еретиков – малефикарума. Покажи я это ординарию-воителю, голова Тираля в мгновение ока слетит с плеч, – Лик почувствовал в лишённом эмоций голосе удовлетворение. Или, быть может, ему просто показалось.

– Тогда к чему все эти хитрости? Сдайте его, и дело с концом. В руках экзекуторов эклессии он хлебнёт горя побольше, чем от обычного клинка, который перережет его лебединую шейку.

– Ах, Лик, мой верный Лик, я пытаюсь избавить святое воинство от маловерных. Убей Тираля без лишнего шума и оставь на его теле этот кусок, как ты выразился, свинячьей кожи. Как только тело обнаружат, в дело вступлю я. Объявлю о предательстве Тираля и раз и навсегда отучу остальных командиров заключать сделки с еретиками, потому что несчастного, заблудшего лорда Тираля прикончил мерзкий убийца-еретик, – Эшераль свернул послание и протянул Лику. Тот хмыкнул.

– Ох, дорогой мой лорд Эшераль, позвольте мне выразиться вульгарно. Вы планируете бочки с застоявшейся ослиной мочой превратить в бочки отменнейшего эля. Клянусь юбкой святой Гиниты, влезли вы в помои по меньшей мере по пояс. Не боитесь испачкать дорогущий наряд? – Лик поднялся и изобразил издевательский поклон.

– Придётся ступить во тьму, чтобы вытащить нечестивцев на свет, – мрачно произнёс Эшераль. – И, Лик, – убийца уже собрался было уходить, но лорд остановил его.

– Да, ваше ступившее во тьму сиятельство?

– Не используй греховные нити. Я знаю, что в окружении Тираля есть опытные круциарии, они быстро тебя найдут. Сам понимаешь, ни я, ни Фелиций тебе помочь не смогут, – Эшераль отпил вина и пристально посмотрел на Лика. Телохранитель покачал головой и паскудно улыбнулся.

– Будьте покойны, я и без них смогу прикончить Тираля. Уже можно идти облачаться в страшного еретика?

– Последнее: ты направил за моей дочерью людей?

– Да чтоб меня Алая Дева трахнула, если я не отправил лучших ребят. Они как раз должны прибыть в Альмадор, а оттуда сразу отправятся на восток. Доставят вашу дочурку из топей, даже платье не замарают.

– Прекрасно, Лик, прекрасно. Можешь идти. «Дай грешнику сразить грешника, дабы праведник восторжествовал», – Эшераль задёрнул за убийцей полог и зашептал молитву.

Глава 5
Менд Винум. Я по делу

Менд пробудился с рассветом, приученный открывать глаза с первыми лучами солнца. Руки привычно открыли ставни, прокрутили ворот колодца, зачерпнули воду, разожгли очаг и приступили к приготовлению нехитрого завтрака. Эти простые действия не требовали участия рассудка, и юноша полностью ушёл в мысли о ночных кошмарах, которые стали его частыми спутниками со дня казни отца. Только сев за стол Менд понял, что приготовил завтрак на двоих. Опять. Силы сегодня понадобятся, но аппетита нет. Вчерашняя встреча в катакомбах заброшенной эклессии, имя того, кто обрёк отца на смерть и всё новые и новые вопросы не давали разуму полностью осознать, что начался новый день.

Далёкий звук торопливых шагов отвлёк сына палача от мрачных мыслей. Так могли стучать только деревянные башмаки Ориса. Менд поднялся, чтобы отпереть ворота, и бросил взгляд на глиняные миски. Старик всегда выглядел измождённо, а выбрасывать еду юноша не привык.

Хмыкнув, Менд распахнул створки как раз к моменту, как помощник показался из-за поворота. Орис будто не спал ночью, и это делало его лицо ещё более кислым, чем обычно. Впрочем, сыну палача не впервой было видеть старика таким.

– Есть новости? – спросил Менд, возвращаясь к крыльцу и поднимая взгляд к небу. Серые тучи развеялись, и впервые за несколько недель над Левантией сияло солнце, согревая промёрзший город.

– Архисанктум прислал в узилище братства записку. Требует вас по личному делу, – Орис следовал за молодым человеком по пятам. – Зайдёте к нему?

Если Менд и собирался вновь встретиться с архисанктумом, то помощнику об этом знать не следовало.

– Может быть, – юноша обернулся в тот момент, когда старик поспешно отводил жадный взгляд от мисок с едой. Похоже, голод – постоянный спутник Ориса, а гнусные и кровавые события никак не мешают желудку старика урчать.

– Можешь взять еду со стола, – Менд не глядя махнул рукой. Он был уверен, что правильно истолковал взгляд помощника. Алчный, голодный. Старик только и ждал, чтобы наброситься на еду, но страх перед сыном палача сдерживал его. Брови Менда едва заметно приподнялись, когда вместо благодарности Орис вдруг начал причитать:

– За мусор меня считают, уроды, платят гроши! Каждый мелкий служка тычет в меня пальцем и кричит, что я объедками питаюсь! Крыс на ужин ловлю, человечиной не брезгую… Но я им покажу! Не дождутся! Нет, мастер Менд, не дождутся! – он брызгал слюной и потрясал кулаками. Злобные крики не менее злобного человека бывают крайне утомительными, а потому Менду надоело выслушивать их. Старик так ненавидит весь мир, что даже ради собственной выгоды не может вести себя, как подобает. Каким бы крепышом Менд ни был, работать в подземельях братства Погребения без помощника утомительно. «Проклятье, никто больше не согласится помогать палачу, если Орис подохнет. Что ж, придётся сделать так, чтобы старик жил» – в голове юноши ворочались мысли.

Схватив помощника за шею и заставив подавиться ругательством, сын палача подтащил его к столу и швырнул на лавку.

– Садись и ешь. Молча. Или мне силой еду тебе в глотку впихнуть?

Менд ожидал новой порции плаксивых воплей, и приготовился было выполнить угрозу, но Орис, принюхавшись, схватил костлявой рукой кусок хлеба и начал торопливо жевать, давясь от жадности.

Юноша отвернулся, взял в руки дневник отца, что лежал на каминной полке и начал торопливо листать его, чтобы отвлечься от бесконечного чавканья. Наконец, звуки позади стихли, и торопливый стук деревянных башмаков дал понять, что старик вышел из дома. Ни единого слова благодарности. Впрочем, Менд был к этому привычен. Вскоре снаружи послышался стук нескольких камней о деревянные доски забора рядом с мусорной ямой и быстро оборвавшийся писк. Старик промышлял крысами? Может, готовит дичь впрок? Должно быть, ему и вправду нечего есть. Менд убирал пустые миски и размышлял. Может, накрывать на двоих не такая уж плохая идея?

Дверь снова открылась, и на фоне утреннего неба лучи солнца высветили тонкий силуэт. Зелёное платье, пушистые волосы, нежная шея. Когда сын палача был мальчишкой, он часто вспоминал мать. Отец говорил о ней лишь то, что она была красавицей и бросила их, когда Менду исполнилось семь. Он этого почему-то не помнил. За всю жизнь юноша едва ли успел ощутить женские прикосновения, но часто воображал, что мама никуда не уходила, что она с ним, представлял в тяжёлые минуты, как ее нежные руки обнимают его, гладят по голове, и мир становится чуть светлее. Однако в мечтах он никогда не видел её лица – только неясную фигуру и тепло, которое она должна принести с собой, а ещё слышал голос. Далёкий и переливчатый, будто весенний ручей.

Сейчас Менд чувствовал нечто похожее, но ярче и острее. Он слышал запах трав, молока и грубой шерсти, замечал, как ветер трепал выбившуюся из косы прядь, а солнце высвечивало бледные веснушки на нежной коже лица и рук.

Сын палача вынырнул из мыслей, почувствовав острый, будто укол, взгляд. Незнакомка смотрела на него настороженно, если не враждебно.

– Что ж, ты смелая. Местный люд боится даже мимо проходить. Нездешняя? – Менд облокотился на каминную полку и скрестил руки на груди.

– Здешняя. И я по делу, – девушка вздёрнула маленький круглый подбородок. На вид ей лет шестнадцать. – Мне уже бояться нечего. И некого.

– Тогда проходи, – горьковато-сладкий запах её волос защекотал ноздри, когда она проскользнула внутрь. Своими повадками и огромными испуганными глазами она напоминала оленёнка – хрупкое существо, настороженное и готовое в любой момент кинуться прочь. Девушка с опаской осмотрела комнату и заметно расслабила узкие плечи, когда поняла, что всё в порядке. Наверное, ожидала увидеть повсюду части жертв, пыточные инструменты и ужасы, которыми пугают друг дружку местные дети, утверждая, что смогли заглянуть в мутные окна и узреть всё своими глазами.

– Хорошо… – она поджала губы и опустилась на кухонную лавку. Ни холодной вежливости, ни боязливой угодливости, с которой обычно обращаются к палачу люди. – Вы мне поможете.

– Почему ты думаешь, что я захочу помочь?

Ответила она далеко не сразу. Задумалась, будто цель её визита в палаческий дом упорхнула из памяти.

– Папина казнь – худшее, что случилось в моей жизни. Но я верю, что у каждого есть возможность исправиться. Я пришла к вам, потому что вы можете искупить причинённое моей семье зло тем, что сделаете правильную вещь, – Менд увидел отчаянные глаза девушки и узнал огонь, который полыхал в них. Огонь настойчивого желания человека, жизнь которого в одночасье потеряла смысл, вновь обрести его. Сделать нечто значимое, нечто правильное.

Что-то в глубине юноши, некий росток, измученный и истерзанный событиями последних месяцев, отозвался на голос гостьи, будто на капли дождя. Однако Менд должен задать ей вопрос. От ответа зависит, будет ли он дальше слушать этого пугливого оленёнка.

– Почему ты была в ссоре с отцом?

В ответ девушка вспыхнула ярким болезненным румянцем и отвела взгляд, но Менд успел ухватить выражение больших глаз. Слишком часто он читал такое же выражение в глазах преступников – боль. Незнакомка молчала, и юноша понял, что ответ, независимо от того, будет он ложью или правдой, дорого ей обойдётся.

– Неважно, можешь не отвечать.

Она поморщилась, и с усилием подняла на Менда виноватый взгляд, но сын палача рассмотрел за виной скрытую ненависть. Обычно она была направлена на Менда, но юноша чувствовал, что сейчас всё по-другому.

– Был один парень. Очень мне нравился… Учил меня грамоте. Папа узнал про нас и очень рассердился. Испугался за меня, и я его понимаю… – она прерывисто вздохнула и продолжила уже твёрдым голосом. – Мы с папой тогда ужасно поссорились, и я убежала в город, к бабушке. Потом вернулась… Я… В общем, больше с тем парнем мы не виделись.

Менд кивнул, принимая и обдумывая ее ответ.

– И чего ты от меня хочешь?

– Несколько дней назад вы казнили моего папу. Казнили за преступление, которого он не совершал, – незнакомка помедлила. – Да, он иногда утаивал от лорда добычу, чтобы прокормить нас в тяжёлое время… Но он не был глуп, чтобы попасться так просто.

– Ты говоришь, что он не убивал того оленя в день охоты лордов? – уточнил Менд, немного сбитый с толку. В конце концов Дирус Синяя Морда был браконьером, уж это он знал точно. Егерь сам в этом признался.

– Папа знал, каким путём поедут охотники. Он был очень, очень осторожен. Да разве браконьер оставит кровавый след, который приведёт прямо к его дому?! Просто кто-то хотел, чтобы люди лорда Дераля его схватили! – девушка свято верила в свои слова. Сказать по правде, звучали они вполне разумно.

В голове Менда возник глаз из цветного стекла, поблескивающий в свете факела. Нет, он не мог быть лордом Гербов. С другой стороны, юноша так и не виделся с тем, кто обвинил Дируса. Егерь был браконьером, да, однако, Дируса казнили как Мучителя, за неимением другого преступника. В груди Менда всколыхнулся интерес. Что-то здесь не сходилось.

– Отец назвал тебе виновного?

Девушка покачала головой.

– Папа ничего мне не говорил. Он очень осторожный… был, с чужими людьми не общался особо. Зимой к нам с севера приезжал дядя, папин младший брат, и они охотились вместе… Он сервус в башне одного из лордов Гербов, но на севере пепел засыпает и без того скудные посевы. Люди голодают, и папа помогает… помогал ему. Дядя не очень хороший охотник, – она замолкла и принялась нервно потягивать концы шали, наброшенной на плечи. Собравшись с мыслями, девушка всё же вернулась к делу:

– Но я хорошо знаю лес, и папа учил меня читать следы. Прошло уже несколько дней, но дождя не было. Может, тот, кто хотел папиной смерти, оставил там следы? Или у дома… – она вновь замолкла.

– Ты хочешь, чтобы я пошёл с тобой? – недоверчиво спросил Менд. Девушка кивнула, в огромных глазах замерцала надежда. Самое странное – юноше хотелось оправдать эту надежду. Дирус был преступником, но чутьё твердило Менду, что в этой истории что-то нечисто. Ещё когда он заставлял егеря подписать признание.

Теперь у сына палача появился реальный шанс узнать правду. Дело Мучителя уже начало губить невинные души, и если Менд хотел убраться из столицы, чтобы найти лорда Эшераля, ему нужно было поймать этого выродка. Глядишь, люд успокоится и несколько месяцев в городе будет тихо.

– Значит, ты надеешься отыскать следы и поймать запах того, кто подставил твоего отца? – это идея нашла отклик в разуме Менда. Как эхо на брошенный в колодец камень.

– Боишься идти одна? – спросил юноша. – Хотя, ты ведь сказала, что уже ничего и никого не боишься.

Девушка гневно посмотрела на Менда, затем медленно ответила:

– Одну меня прогонит новый егерь. Я не боюсь его, просто понимаю, что одна с ним не слажу. Вы поможете.

– Что ж, пойдём, посмотрим на эти твои следы, – сказал юноша, чувствуя, как тепло принятого решения расплывается внутри. – Но, учти, надо обернуться до полудня. Ещё одна казнь не будет дожидаться меня.

Девушка на мгновение съёжилась, но тут же распрямила плечи, будто пыталась показать, что страх перед Мендом полностью покинул её.

– Если выйдем сейчас, успеем. Новый хозяин, возможно, и не застанет нас, утром он уходит проверять тропы, – торопливо проговорила незнакомка. Она не выглядела довольной согласием убийцы своего отца, но в то же время Менд приметил её беспокойство. Она боялась, что сын палача передумает. Уже в дверях она замерла и обернулась: