Ребятня повзрослей, на ходу раздеваясь до трусов, кубарем катилась в воду. Как и положено, раздетые догола малыши, из глубины отгонялись своими старшими опекунами на берег. Наконец, смирившись со своим положением и успокоившись, они усаживались у самого берега в воду, и, не обращая внимания на внешние свои разности, начинали лепить из мокрого песка свои незамысловатые, одним им понятные, сооружения. Ребята повзрослей, ныряя и плескаясь в прогретой воде пруда, невольно задирали головы в сторону магазина. Чувство ответственности за порученное дело не давало им покоя. Но из-за берега была видна лишь шиферная крыша магазина. И тогда, кто-нибудь из них, не выдержав, выбегал на берег, осматривал: нет ли у магазина хлебной машины, и сообщал остальным радостную весть.
–Ещё нет, – звучало для остальных с уст мокрого наблюдателя, кубарем возвращающегося назад в воду.
Радость, что купание можно продолжить дальше, охватывала на миг замершую в воде ребятню.
Вдоволь накупавшись в пруду, продрогшие дети бежали греться к невдалеке лежащей на фундаменте большой металлической бочке, в которой хранился магазинный керосин. Не обращая внимания на доносившийся из бочки неприятный запах, они, словно к печке, прижимались к разогретому солнцем металлу, полируя его дальше своими мокрыми телами.
Мать уже не раз посылала Коленьку с круглой восьмилитровой канистрой в магазин за керосином. Керосин был дорогим, стоил четыре копейки за литр и шёл на освещение хаты в тёмное время. Летом он не расходовался, а вот с наступлением осенних и зимних длинных вечеров его расход значительно увеличивался. Уроки детям рекомендовалось делать побыстрее, и после окончания вечерних семейных дел, висевшая в хате над столом керосиновая лампа тушилась. Постоянно помня о расходе керосина, Мать следила за этим.
–Туши лампу, и так керосина сегодня много нажгли, каждый раз сетуя, давала она указание кому-нибудь из старших детей.
Облепившие керосиновую цистерну малыши заметили, как от магазина, вставая со своих мест, начали одна за другой расходиться старушки. Заковылял на своей деревянной ноге и дед Федор. На крыльце магазина, закрывая дверь на замок, появился магазинщик. Всем стало понятным, что пришло время обеда. Быстро одевшись, обгоняя стариков, по домам разбежалась и ребятня.
Придя домой, Коленька, усадив Витьку на полати, начал готовить обед. Шлепая босиком по приятной прохладе глиняного пола, подошёл к печке. Дотянувшись до ручки, прислоненной к челу жестяной печной заслонки, открыл топку. Из стоящих в углу рядом с печкой ухватов взял нужный, привычно, потому, что уже делал это не впервой, начал, но всё же аккуратно, не торопясь, вытаскивать из печки накрытый сковородой большой горшок со щами. Горшок, в котором с утра в печке томились щи на всю семью, был тяжеловат для Коленьки. Осторожно, чтобы не опрокинуть, вытащил из топки горячий горшок и оставил его на краю шестка. И, довольный, что всё сделалось благополучно, со словом «Так!», поставил ухват на место. Взял лежащую рядом с печкой на лавке тряпку, снял с горшка горячую сковородку и перевернутой, как ей и должно быть, положил рядом с горшком на шестке. Исходя от печки аромат горячих щей, кислинкой распространяясь по хате и щекоча ноздри, начал усиливать и без того уже появившийся аппетит.
Из стоящей на лавке стопки накрытой полотенцем глиняных мисок, взял верхнюю, предусмотрительно нужного размера приготовленную Мамой утром детям, с лежащим в ней алюминиевым половником. Подтягиваясь на носках, чтобы было получше видно и поудобнее черпать, осторожно начерпал полную мисочку щей и побыстрее, покуда она ещё не успела стать горячей, отнес и поставил её на стол.
–Пусть щи немного поостынут, а я, покуда, отнесу еду свиньям, – помня наставления Матери, решил Коленька. – Мы не немцы. Это только у них да у лодырей, обед всегда по распорядку, а у нас сначала дело довести до конца, а потом обед,– вспоминая слова отца, произносимые им в таких случаях, проглотив слюнки, подумал маленький хозяин и продолжил.
Закрыл сковородой горшок и также осторожно ухватом отправил его назад в печку. Достал тряпкой стоящую у края топки алюминиевую кастрюльку с картошкой. Оставив её стоящей на месте, закрыл печку заслонкой. Взглянул на уже лежащего на полатях младшего братика. Вышел в сени, где стояла в вёдрах приготовленная утром Мамой еда для свиней. Взяв одно из ведер, Коленька потащил его из сеней в конец двора к хлеву. Ведро было полным и тяжелым. Чтобы не расплескать посередине пути сделал остановку, давая рукам отдохнуть. Так учила Мама.
Учуяв подошедшего с едой кормильца, запертые в хлеву свиньи всполошились, с гиком, шумя, забегали внутри, стуча носами в дверь.
Кормить свиней нужно было раздельно. Годовалого, предназначенного осенью по первым морозам заколоть на мясо, Мать уже начала откармливать и еду ему готовила повкусней и побольше. Но первое ведро на остальных двоих поменьше, Коленька решил отнести первым. Отмахиваясь от всегда крутившегося в загородке роя мух, Коленька взял рядом с калиткой стоявшую палку. Входить в загородку нужно было с палкой, так как только ей можно было призвать свиней к порядку. Открыл хлев, сторонясь с ведром за дверью. Свиньи выбежали их хлева в загородку и, осмотревшись, ринулись на Коленьку, учуяв в его руке ведро с едой. Палкой огрел со всего маху набегавшего первым большого кабана. Видя, что испугавшись силы, вечно голодные животные отрынули в сторону, зашёл в хлев и вылил ведро, в стоящее у входа корыто для двух младших кабанчиков. Зная порядок, те сами, сторонясь выходящего из хлева с палкой и пустым ведром в руках Коленьку, забежали в хлев и прильнули к корыту. Закрыв дверь хлева на запор, Коленька вышёл из загородки и также закрыл её калитку на запор. Поставил здесь же на своё место палку. Сходил опять в сени, притащил второе ведро для большого поросенка. Его корыто стояло на улице в загородке.
Вылив еду в корыто и закрыв на запор калитку загородки, Коленька опять направился к хате. Уткнувшись рылом в корыто, сладко с причмоком кабан начал есть.
–Не забыть бы после кормежки его опять загнать в хлев к маленьким, – вспомнив мамино напоминание, подумал он. Сзади сеней, в пристройке, стояла большая деревянная бочка с кормом для кур. Зашёл туда, взял стоящую рядом жестяную банку- мерку и заглянул в бочку. Зерно в бочке подходило к концу. Разных сортов, оно воровалось всей семьей во время уборочной и ссыпалось в бочку, создавая запас корма для устоявшегося количества своих кур на год.
–Опустела бочка. Ничего, скоро начнется уборочная, натаскаем её опять полную карманами, за пазухой, а то и ночью мешком, – перегибаясь и черпая зерно со дна, подумал Коленька.
Вышел из пристройки и начал горстью посыпать зерно на землю, уже крутившимся под ногами, не дающим прохода проголодавшимся курам. Те дружно накинулись клевать рассыпанные по земле зерна. Из стоящего у колодца на лавочке ведра долил воды в питьевую посудину кур. Подошёл к висящему на заборе возле сеней рукомойнику и начал мыть руки.
Взял мыло из лежащей на прибитой рядом к забору ребром досчатой полочке мыльницы. Долго сколько лет Коленька себя помнил, она здесь и лежала. Вся исцарапанная и затертая от долгой службы, вдобавок ещё и облепленная засохшим мылом, она окончательно, давно уже, потеряла свой внешний вид.
–Не пустят с такой в Артек, – вдруг вспомнилось и заботой пронеслось в голове Коленьки, берущего из мыльницы мыло. Вымыв руки, Коленька вошёл в хату. Небольшое пространство хаты с левой стороны от входа, после стоящей в углу печки с полатями, заполняли ещё две широкие деревянные кровати, стоящие у стен переднего левого угла. Летом братья все вместе спали на полатях, а зимой с удовольствием на печке. Мать с Отцом спали на кровати, которая стояла сразу за полатями, а вторая кровать, самая хорошая, предназначалась для гостей. Кроватные матрасы каждый год по осени Отец набивал соломой, отчего по началу они были толстые и высокие.
Над гостевой кроватью висела купленная мамой у появлявшихся зимой заезжих коробейников рисованная по шаблонам на простынях, заменяющая ковер, картина.
Три былинных русских богатыря, сидящие в доспехах на своих лохматых лошадях сурово взирали с неё. Картина Коленьке понравилась сразу. Он и посоветовал Маме выбрать её при покупке, когда она спросила, какую возьмем? А противная мокрая русалка с рыбьим хвостом, сидящая на берегу лесного озера, Коленьке тогда не понравилась.
В правом, красном углу хаты, у стен, стояли длинные деревянные лавы. Широкие, со спинками, они были удобными для вечерних посиделок и на них худо-бедно, что-нибудь подстелив, можно было переспать ночь, при нехватке кроватей, ещё двоим-троим гостям. Сделанные из тесин местным столяром по размеру под заказ, они сходились в углу. Рядом находился стол. Скатерти на столе не было. Её мать стелила только по большим церковным праздникам или для гостей. Вверху над столом, на клинке, находились покрытые вышитыми рушниками образа: Божьей Матери Казанской – обручальной маминой иконы и Николая Чудотворца.
Коленька знал, что Николай Чудотворец был его Богом. Его заступником и хранителем. Об этом ему не раз говорила Мама. Говорила, что родила она его 22 мая – в праздник Николы-вешнего. Имя Николай Маме не очень нравилось, и она поначалу хотела назвать своего третьего сына как-то по-другому. Но когда крестили, то батюшка с этим не согласился и настоял на святцах.
–Ты что это молодица удумала! Николай младенцу твоему имя должно быть, – настоятельно посоветовал тогда Маме батюшка. Коленька часто просил Маму рассказать, как она его родила и как хотела назвать.
–Только о нем надо каждый день помнить и обращаться к нему за советом и помощью в делах, – всякий раз в конце говорила Мама, заканчивая рассказ Николаем Чудотворцем.
С тех пор Коленька полюбил своего святого. Николай Чудотворец на его взгляд был не очень строгим из всех остальных святых и смотрел на Коленьку, как ему казалось, как-то по-особому, добрее, расположено и каждый раз в конце даже Коленьке казалось, что Святой на миг как бы оживал и одаривал его еле заметной улыбкой. И для Коленьки в этой улыбке Святого чувствовалось его заверение своей несметной силой всегда быть с ним, защитить и оградить Коленьку от любых невзгод.
Первый раз, заметив это, Коленька удивился. Его лицо озарилось, а душу наполнили трепет и радостное волнение. Значит, правильно мама говорила, что есть Бог, что он наблюдает с неба за нами и всё видит.
Витька уже мирно посапывал на полатях. В хате было тихо и прохладно, лишь по стеклу окна, освещенного солнцем, жужжа и пытаясь вырваться на волю, билась муха, да на центре простенка между двумя окнами правой стены отсчитывая время тикали ходики.
От них по обе стороны, бережно помещенные в простую рамочную ограду из-под стекла светились фотографии родных и близких. Двое небольших рамок, с наклоном висевшие на стене, также как и находившиеся невдалеке образа Святых, были любовно покрыты вышитыми рушниками. Уже засохшие, оставшиеся ещё с Троицы, березовые ветки, украшавшие рамки торчали за ними у стены. На всех небольших четырех окнах хаты, сдвинутые к краям, висели занавески.
Стены внутри хаты были обиты дранкой, оштукатурены глиной и побелены побелкой. Каждый год весной, обычно к святому празднику Светлого Великого Дня Пасхи в хате Мама, привлекая сыновей, делала генеральную уборку. Свежей побелкой белились стены и потолок. Выставлялись из окон вторые рамы, а окна мылись. Менялись на свежие рушники на образах и рамах с фотографиями и занавески на окнах.
Пол в хате был глиняным и назывался долом. Прямо по земле был насыпан слой мокрой глины, выровнен и плотно утрамбован. Мыть его было не нужно, а только подметать. И насколько он был приятным для босых пяток летом, настолько неприятен для них зимой. Своей простотой отцу пол даже нравился, дети об этом не задумывались, а Мама мечтала о дощатом. Но пока для семьи это было недостижимым благом. Денег на доски не было. С зарплат родителей собрать на это дело было невозможно, а дополнительно их заработать можно было лишь заготовив летом побольше сена и продав его зимой приезжающим из отдаленных деревень, где не было покоса, купцам. Вторым вариантом заработка было вырастить размером побольше бычка или кабана, и, отрывая от себя, продать на мясо на рынке в городе. То и другое было делом непостижимо трудным.
–Тик-так, тик-так, тик-так,– раздавалось в тишине хаты. Коленька взглянул на ажурный циферблат часов. Прошлой зимой появившиеся, купленные Отцом в городе, ходики Коленьке очень нравились. Особенно нравилась нарисованная на них картинка с играющими в лесу на поваленных деревьях вместе с родителями маленькими медвежатами. Хотя Мишкин отец (он был охотник и всё про медведей знал) и говорил, что картинка на ходиках неправильная, что в медвежьей семье маленьких столько не бывает, Коленьке всё равно картинка нравилась.
–Это было, когда Отец повесил ходики на стену, и они вместе пили самогон, замачивали покупку, чтобы те долго ходили и не ломались, – вспомнилось Коленьке. Поэтому Коленьке подтягивать гирю, чтобы их не сломать, Отец запретил. Стрелки показывали уже почти два часа дня.
Словно жалея младшенького, Коленька тихо полез в стоящую в другом углу хаты напротив печки большую тумбочку, называемую в семье шаховкой, достал из неё банку со сметаной и две алюминиевые ложки. Зачерпнув ложкой побольше сметаны, положил её в стоящую на столе миску со щами. Красивые аппетитные разводы начали проясняться на поверхности щей. Здесь на простенке, вверху над шаховкой висел сделанный отцом блок деревянных полочек, называемых в семье полицей. На трех её занавешенных шторкой полках, удобно расположенных под рукой хозяйки, размещалась посуда, стеклянные банки со специями и солью и другая мелкая кухонная утварь.
Взял на её нижней полке банку с солью, бросил две щепотки в щи, поставил банку на место, ложкой размешал соль в миске.
–Вечно Мама щи недосаливает,– вспомнились Коленьке слова Отца, с которыми в этом он был согласен.
Взмахом руки отогнал от миски крутившихся над ней и раньше мух. Подошёл к полатям и начал будить Витьку. Проснувшись, тот уселся на полатях, обводя сонным взором окружающее пространство. Осмотревшись, полез ручкой под рубашечку, пошарил там и вытащил из-под неё ладошку, взглянул на неё. На маленькой ладошке братика показалась блоха.
–Скочка, – указывая взглядом на находившуюся на ладошке блоху, произнес Витька.
Маленькое, коричневое, чуть побольше макового зернышка насекомое, как ни странно, не упрыгнуло, хотя и должно было по обыкновению это сделать, а как-то боком неестественно ползало по ладошке. Не доверяя младшему, Коленька, ещё не поняв в чем дело, схватил блоху своими пальцами и переложил её на свою ладошку и быстро зажал её в кулачок. Братья переглянулись. Боясь упустить блоху, Коленька медленно начал разжимать кулачок. Блоха не запрыгала, а по-прежнему заползала по ладошке. Братья, вместе уставившись на ладошку, наблюдали за странным поведением блохи. И тут Коленьку осенило. Он вспомнил, как ещё утром поймал у себя на теле кусачую, растер её на мочках пальцев, чем, видимо, повредил ей ноги, но не раздавил тогда.
–Да, точно, это та блоха, опять она попалась, – ясно понял он.
Взял её, аккуратно положил на ноготок большого пальца левой руки, и ноготком большого пальца правой руки надавил сверху. Послышался тихий треск раздавленного насекомого. Слезли с полатей, усевшись за стол, начали есть щи с картошкой. Картошка была старая и уже совсем не вкусная. А кушать хотелось. Проголодались.
–Скоро Мама начнет копать в огороде молодую, та вкусная будет, – вспоминая, подумал Коленька о картошке. Но, по словам Мамы, ещё пока рановато, надо недельки две подождать. Может, после Петрова дня или попозже. Не выросла она ещё.
–А ещё лучше сейчас бы с хлебом, – подумал Коленька, кусая картошку. Но хлеба не было.
Витька отложил недогрызенную, с потемневшими пятнами картошку на стол и ложкой, не торопясь, хлебал щи из миски. Видя это, Коленька заставил младшего опять взять картошку в руку.
–Ешь с картошкой, а то будешь голодный, – заставляя несмышлёныша, со знанием дела, повторил старший слова Матери. Глиняная чашка была уже наполовину пустой, а кушать всё ещё хотелось. Коленька взглянул на неторопливо черпающего из миски щи Витьку, и сам начал помедленнее орудовать в чашке ложкой.
–Хорошо бы сейчас ещё по кусочку сальца с хлебом, – пронеслась мысль в его голове. Сало находилось под строгим учетом Мамы в прохладе, отгороженной части сеней, называемой каморой, сало в доме было единственным ценным и значимым продуктом питания. Оно полагалось лишь тяжело работающим и в питании семьи считалось роскошью. С глубокой осени обильно пересыпанные солью и сложенные в деревянной кадке, называемой уже кубликом куски, мамой равномерными дневными расходами распределялись до следующей осени. И отступления от ежедневного нормированного расхода мамой не допускалось.
–А может, сходить и отрезать тоненький ломтик, – подумал Коленька. Ещё немного помучившись, выбросил лукавую мысль из головы.
–Мама увидит, что след от ножа будет не такой, как у неё, и крышка не так будет закрыта, хоть и отрежешь тоненький ломтик. Было уже раз такое, – вспомнил Коленька. Тогда не наказала, но выговор сделала.
Стук в окно вывел Коленьку из задумчивости. Во дворе у окна стоял Мишка с Надькой и Ленька Бакулов. Соседские мальчишки руками вызывали братьев на улицу. Быстро доев щи из чашки и накрыв её с ложками полотенцем, как учила Мама, чтобы мухи не разгуливались, Коленька, поторапливая Витьку, вышел из хаты во двор.
–Что вы так долго? – укорил Мишка Коленьку. Вон Ленька говорит, на соседскую улицу песок начали возить, пойдем, посмотрим!
–Машины такие большие, их целых пять, сами одна за другой песок на улице высыпают. А дед Аркадий им показывает, куда высыпать – где бывают большие лужи, туда и высыпают, – пояснил Ленька.
–Там уже все ребята играют, – добавил он.
Быстро закрыв дверь сеней и набросив металлическую пластину на вбитый в косяк двери пробой, Коленька воткнул поверх пластины в дужку пробоя, висевшую для этого рядом на веревочке деревянную палочку, обозначавшую, что дома никого нет. Вышли из двора. Коленька закрыл калитку и все впятером быстро направились к магазину.
Вспомнившись, мысль о деньгах испугом отозвалась в его душе. Выпустив руку Витьки из своей руки, Коленька быстро засунул свои руки в карманы штанишек и начал там судорожно искать монету. В одном из карманов нащупал заветный полтинник, о котором за делами уже совсем забыл. От сердца отлегло.
–Хотя бы не потерять, – подумал Коленька, опять беря младшего за ручку.
Пятерка загорелых, с выжженными на солнце волосами ребятишек, босиком по раскаленной уличной пыли заторопилась к деревенскому магазину. Невдалеке от магазина посередине улицы лежало пять больших куч песка. Бегая по ним, играли дети. Рядом на лавочке, у одного из дворов, с самокруткой в руке, сидел в ожидании дед Аркадий и с улыбкой на устах смотрел на играющих детей. Дед Аркадий жил на бабушкинской улице и был хорошим столяром. Во дворе у деда была своя столярная мастерская. Стол-верстак стоял под большим навесом, а вокруг было всё усыпано белой чистой стружкой. По ней мягкой, шелестящей под ногами, было приятно ходить, как в лесу по мху. Ещё под навесом лежало много досок и других деревяшек, из которых всё дедом и делалось. Остальную часть пространства занимали изготовленные дедом для людей: корыта бочонки, кадки и дежечки. Чистенькие, пахнущие вкусно свежим деревом с аккуратными крышками. Коленька все их трогал и осматривал. А прямо над верстаком, на всей большой стене, на полках и в ячейках находились инструменты деда. Их было много, и каждый из них находился на своем месте. Коленька их всегда рассматривал и пытался узнать, для чего каждый из них предназначен.
Весь двор деда был уставлен телегами и санями, новыми, сделанными дедом и отремонтированными старыми. Дед Аркадий их изготавливал и ремонтировал для колхоза. Коленька, когда приходил с Отцом к деду, очень любил лазить по новым красивым телегам и саням. Всякий раз по приходу, дед Аркадий прекращал свою работу, снимал свои очки и о чем-то разговаривал с Отцом, а Коленьке зажимал в верстаке небольшую дощечку и давал построгать её настоящим своим рубанком. Коленька до пота, стараясь, строгал, как учил дед, чтоб стружка была ровной и длинной. Но не всегда получалось. А однажды даже поранил руку. А сейчас дед Аркадий как старый житель улицы, хорошо, с детства знавший все лужи на ней, показывал шоферам, куда ссыпать песок.
Ребята бегали по кучам песка, рассовывая их, и дед Аркадий ребят за это не ругал. Хотелось тоже присоединиться к играющим.
–Сначала дело, – подумал про себя Коленька.
–Пойдем к магазину, узнаем насчет хлеба, а потом и мы придем сюда играть, – предложил он Мишке с Ленькой.
Оставив Надьку с Витькой, уже игравших на куче песка, друзья направились к магазину.
У магазина, на послеобеденное дежурство, в ожидании привоза хлеба, вновь собирался прежний в своем лице народ.
В тени деревьев занимали свои на час покинутые насиженные места немногочисленные старики и старушки. Рядом на солнцепеке компаниями устраивались прибывающие малыши. Скоро на велосипеде к магазину подъехал и кооператор.
–Так привезут сегодня хлеб или нет? – задала одна из старушек вопрос магазинщику.
–Привезут ли хлеб, не знаю, а вот песок уже привезли, – пошутил в ответ дядя Миша.
–А кто его знает, часа два можно ещё подождать, возможно и будет, – уже серьезно ответил он старушкам, ставя свой велосипед к забору.
–Песок – это хорошо, – произнесла та старушка. Хоть лужи позасыпают, но лучше бы они хлеба привезли, – разочарованно добавила она.
Открыв замок, кооператор до конца раскрыл створки дверей магазина и исчез в тени помещения.
–Интересно, все улицы будут засыпать, или только эту улицу? – от нечего делать зарассуждали старики. Не прошло и полчаса, как в деревню со стороны города, пыля, въехало одна за другой пять больших машин. В их кузовах горкой, просыпаясь от тряски на землю, виднелся песок. Проехав в стороне от магазина, колонна направилась туда же к месту разгрузки. Повскакав с мест, туда же, наперерез, другим более коротким путем, бегом, пытаясь не опоздать, направилась и вся детвора от магазина.
–Если хлеб привезут, то увидим машину и вернемся, – звучало предложение из их уст колеблющимся, ещё не побежавшим.
Уж очень всем хотелось увидеть, как машины будут сами, опрокидывая кузова, высыпать песок.
Привезенный песок был желтый и чистый, не сухой и пыльный, а ещё влажный, и из него все хорошо лепилось детьми.
Дети помладше рассевшись по краям куч, с изображавшимися на их молчаливых в этот момент лицах нотками серьезного рассуждения, ладошками, неторопливо лепили из песка, разные, одни им ведомые поделки. Ребята постарше резво бесились, то заскакивая на вершины куч, то спрыгивая или скатываясь с них вниз. Выкапывали руками в песке глубокие ямы-норы, залазили в них с головой, потом, засыпанные друзьями, выползали оттуда, отряхиваясь от песка.
Заботой на душе Коленьки лежала мысль о хлебе.
–Не прозевать бы его привоз, – часто вспоминал он всякий раз, при этом забираясь на вершину кучи повыше и обращая свой взор на видневшийся невдалеке магазин. Но машины там не было. И тут же сразу ему вспоминался должный быть в одном из карманов полтинник. В каком именно кармане уже и не помнилось. Он быстро опускал в оба кармана штанишек руки, отыскивая на их дне монету. Нащупав её в одном из них, мальчик успокаивался.
–Не потерять бы, – в который раз опасаясь худшего, думал он.
– А что, если завязать карман, – вдруг пришла в голову Коленьки мысль. Небольшой кусочек алюминиевой проволоки, лежащий на уличной пыли возле одной из куч, он видел раньше. После пришедшей этой в голову мысли, ему сразу вспомнился и этот кусочек проволоки. Вновь отыскав блестящий на начавшем уже склоняться к закату солнце валявшийся на земле белый кусочек проволоки, Коленька просунул руку за резинку штанишек, вытащил оттуда мешочек кармана с находившейся в нем монетой и туго замотал его проволокой, чтобы монета не могла вывалиться из кармана. Быстро забросил мешочек назад за пояс внутрь холщовых штанишек за резинку, и дальше, не опасаясь, присоединился играть к ребятам.
Скоро рядом начали проходить расходящиеся по домам дежурившие у магазина старушки. Справившись у них о хлебе, заковылял домой и дед Аркадий. Уличное стадо коров появилось у куч с песком неожиданно. Друзья, заметив это, тревожно переглянулись между собой и, без слов прекратив свои игры, и взяв за руки младших, быстро направились на свою улицу по домам. Каждому из них вспомнились наказанные родителями вечерние обязанности.
–Если мы с покоса припозднимся и придем домой позже стада, то встретишь корову, загонишь её во двор и напоишь водой, – возобновилось в памяти Коленьки указание Мамы.
Вечно непонимающие, не торопящиеся, оторванные от своих игр малыши хныкали. Таща их за руки, прошли по узкому проходу, соединяющему соседние улицы и оказались на своей. Несмотря на зашедшее уже за горизонт солнце улица была ещё пуста, лишь редко бегали по ней дети, загоняя вовремя не встретивших своих только что пришедших с пастбища коров во дворы. Как обычно, вот-вот с минуты на минуту должны были чередой, одна за другой появляться семьями люди с покоса. Мишкина корова была старой, и спокойно жуя жвачку, стояла у калитки двора в ожидании хозяев. Увидев это, Мишка обрадовано побежал загонять свою корову во двор. Своей коровы Коленька на улице не увидел. Жили они на краю улицы и видимо, не встреченная корова, постояв у двора, как не раз уже бывало, могла опять уйти на выгон, понял Коленька.
–Оставлю Витьку во дворе, а сам побегу на выгон искать корову, – быстро решил он. Войдя во двор, Коленька услышал тоненький, еле слышный голосок старой соседки.
–Коля, у тебя кабан в огороде давно гуляет, – заметив наконец-то появившегося во дворе соседа, как всегда слабым голоском пропищала из-за забора бабка Аньдя. Известие тревогой обожгло душу мальчика. Вспомнилось то, что в обед, после кормежки, он забыл его загнать в хлев и оставил в загородке.
Со страхом, не чувствуя под собой ног, Коленька побежал в конец двора, пробежал через загородку и открыв калитку, оказался в огороде. В заборе, отделявшем загородку от огорода, зияла проломанная кабаном дыра. Кабан, хрюкая, мирно прохаживался у забора в конце огорода. С палкой в руках, полный ненависти к глупому животному, Коленька сквозь картофельные ряды побежал к кабану. Увидев Коленьку, тот испуганно, понимая своё положение, остановился, уставив на него свой полный ожидания взгляд. Быстро загнав кабана в загородку, а потом в хлев, Коленька начал по-быстрому устранять дыру в заборе.
–Только бы не узнали об этом родители, – сквозь частое биение сердца испуганно думал он.
–А как теперь будет с порушенными рядами картошки, – тревогой отзывалось в душе мальчика.
Бегая за кабаном по огороду, он видел множество разрытых им, испорченных мест в картофельных рядах.
–Ведь Мама рано или поздно всё равно это увидит, – с тревогой подумал он.
Быстрее надо, покуда не появились родители, бежать искать корову, – вдруг осенило мальчика. Пробежав мимо сидящего на крыльце с усталым видом Витьки, Коленька выбежал на улицу. С выгона на улицу уже вошли Мать с Отцом и старшими братьями. Впереди себя они гнали корову. Чувствуя неладное, с тревогой в душе Коленька медленно направился им навстречу.
Все усталые, черные от дневной жары и болотной пыли, нагруженные инструментами, они молча приближались к двору.
–Почему корова по выгону бродит? – послышался грозный окрик Отца. Пройдя мимо Коленьки, Галка, увидев открытую калитку, вошла внутрь двора. Вслед за коровой во двор вошли и все остальные. Увидев Маму, Витька обрадовался, слез с крыльца и с распростертыми ручками ринулся к ней навстречу. Все начали снимать связанные для удобной переноски в связки инструменты с плеч и ставить их к забору.
–Надя, посмотри свою картошку. В огороде полдня кабан пасся, – опять раздался из-за забора слабый голосок соседки. Коленьке на этот раз голосок вечно больной старушки показался ужасно противным, а слабая, казалось ранее – безвредная, вызывающая сожаление старушка, противной и вредной змеей, выносящей ему злой приговор. Услышав это, поставивший уже к забору свою связку инструмента, Отец встрепенулся. Грозно взглянул на Коленьку.
– Что?! – раздалось в его устах.
– Тебя зачем здесь оставили?! – строго спросил он сына.
–Хлеба купил? – почему-то тут же опять спросил он, расстегивая ремень на поясе.
–Нет! Его не привезли! – зная тяжелую руку Отца, испуганно рыдая, закричал в ответ Коленька, приятно себя осознавая, что хоть в этом он не виноват. От шума находившийся у Мамы на руках Витька испугался и тоже заплакал. Коленька увидел поникшие жалеющие его взгляды старших братьев. После двух ударов ремня Коленьку из рук Отца отняла Мать.
– Хватит! – грозно глядя на мужа, произнесла она, прижимая рыдающего сына к своим ногам. Начала его успокаивать. Отец отошёл к колодцу, достал ведро воды, начал поить корову.
–Мишка, – обращаясь уже к старшему сыну, произнесла Мать.
–Умывайтесь, ужинайте, да ложитесь спать, а я пойду в огород, посмотрю что там, – распорядилась она.
Мать подошла к колодцу, достала из него ведро воды, сняла с гвоздя висевшую рядом с колодцем на заборе кружку, напилась воды. Глубоко вздохнув, посмотрела на находившихся у крыльца детей.
–А ты пойдешь со мной в огород, будешь мне помогать, – обращаясь к провинившемуся, приказала она.
–Горшок со щами хоть не опрокинул? – словно вдруг вспомнив, с легкой улыбкой на лице и тенью подозрительной тревоги в душе, чтоб удостовериться в отсутствии дальнейших возможных неприятных сюрпризов, спросила она Коленьку.
–Нет, не опрокинул, – с гордостью в душе, также с чувством достоинства, как он ответил и Отцу насчет покупки хлебе, ответил Коленька Матери, потирая ещё больно зудевшие места от ремня.
– Мой горе хозяин. Видимо, рано тебя ещё дома оставлять, да нет другого выхода, – произнесла она, направляясь в конец двора. Коленька, с виноватым видом, уже совсем успокоившись, пошёл за мамой.
Мама ходила по огороду, осматривая ряды картошки и овощные грядки.
–Хоть всю ночь не ложись. Не жизнь, а каторга какая-то, – слезливо произнесла она, в очередной раз устало нагибаясь над очередным, разрытым кабаном местом в картошке. Коленька, чувствуя свою вину за то, что создал и так без того уставшей на покосе Маме еще, дополнительные заботы, ходил за ней, также нагибался и вслед за Мамой, глядя, как она это делает, руками поправлял соседний порушенный ряд картошки, закрывая землей открывшиеся клубни, попутно внимательней посматривая на ботву.