Медный Лоб Железный Зуб

а туда же – лезешь в душу –

порываешься спасть!»

Повздыхал, откинул сало,

через час его не стало…

А что касаемо грачей,

это дело не врачей:

не доступны нам их зубы,

тут, царевич, хоть убей!

Вот и верь в подобных слуг!

Доннер ветер, инглиш бук!

И молва трезвонить стала:

«Умер царь, объевшись сала!»

…

Тут министр подошёл

рукавицами развёл -

дескать, клистир озадачил:

ждали стул, а… вышел стол.

– Задержался невзначай,

ты, царевич, не серчай,

я на свадьбе государя

обожрался невзначай.

– Без подробностей давай.

По порядку отвечай!

Где царица? Где царевна?

Нет во всей большой деревне!

И не там их! И не тут!..

Как же я устрою суд?

Все любуются Иваном:

как повел он дело рьяно!

– Так! Ввести господ послов.

Те вошли толпой, без слов.

Никогда демократичный

не был так Иван суров.

– Где царица? И откуда

взяли вы такое чудо?

Отвечайте: та девица -

Шамаханская царица?

Что здесь было?

В чём ваш план? -

И в карман.

Народ: «Наган!».

Но Иван достал платочек

и протёр пустой стакан.

У министра тоже раж,

он за наше дело страж,

позабыл уже про клистир

и устроил эпатаж:

– Тут, царевич, без вина

их доказана вина!..

Ты гляди как присосались!

Так и цедят всё до дна!

Ясно дело – та девица –

Шамаханская царица.

Поступь, зубы и наряд,

шамаханский этот взгляд…

Щас мы их в подвал доставим,

и послы заговорят!

Поддержал его народ.

Первый раз за целый год.

Но царевич дать намерен

делу новый оборот:

– Ты, министр, погоди

рвать рубаху на груди.

В спальне может быть, остались

бусы или бигуди?

Всё же женщина пропала,

не медаль с твоей груди.

– Мне медаль свою не жаль.

О другом моя печаль.

Я медалей заработал…

(Поглядел туманно вдаль.)

Я расследовать готов

дальше заговор послов.

Ну, а спальню обыскали

мы уже на сто рядов!

Никаких нигде следов,

только кучи пауков –

посползлись со всей округи

наподобие послов!

Обнадёжился народ:

–Энтот спуску не дает!

– Ловко вставил всем жигало…

– У послов, глянь, глаз не тот!

Разгорелася заря,

проболтали день зазря.

По воде плывут кувшинки.

Жалко батюшку царя.

4

Всех царевич отпустил

до утра набраться сил.

– Чтоб с рассветом –

все с ответом:

кто и в чём наколбасил!

…

Ночь темна,

и думы чёрны,

суетливы и проворны,

злыми змеями шипят,

за окном глаза горят -

чьи-то тайные, немые,

золотые, огневые…

В небесах зелёный свет,

Далеко ещё рассвет…

Всё царевичу не спится.

Где царевна? Где царица?

Ничего не разобрать,

в сердце смуту не унять.

Страх крадётся вдоль стены.

толи явь, а толи сны.

Видит в тишине Иван:

вот отец как будто пьян –

наклоняется к постели,

что-то шепчет еле-еле.

Слышно:

–Не снимай печа-ать…

Тяжко было умира-ать…

Что-то вроде про ключи,

и про двери… Горячи

губы батюшки. Так близко.

вот совсем уж низко-низко

наклонился:

– Дверь в подвале,

чтоб вовек не отворяли!

Пальцы в полщепотки свёл,

Ване на чело навёл,

положил с любовью крест…

Шмыг под стол!

И тьма окрест.

Растворились стол и пол.

То-то вопль немой и смута!

То-то страшная минута!

Будто в душу вбили кол!

Под столом мелькнула тень,

серая, как хмурый день,

и сцепились там коты

черней чёрной черноты,

зашипели и взлетели,

доводя до тошноты.

Нет, уснуть, уснуть скорей!

Утро ночи мудреней…

…

Утром весть:

«Царевна здесь!»

В сердце радость или месть?

Суетливое смятенье…

Ну-ка, всё, царевич, взвесь…

Вот вбегает, упадает

светлой головой на грудь,

обнимает и рыдает…

–Кто-нибудь… Ох, кто-нибудь!..

Нету моченьки вздохнуть!

И царевич затихает.

Вот сестра! И так мила.

В сердце радость. Месть ушла.

Не сыскал сестру гонец –

рассказать, что мёртв отец,

чтоб ей поспешить домой

оросить порог родной

своевременной слезой.

Как узнала – прискакала,

насмерть верблюда загнала.

(Креативный оборот:

у Кильдымских у болот

нет коней, и у воды

ходят только верблюды).

…

Вот с сестрицей распростились,

лица, как росой омылись:

стали чисты и тихи,

отпустил Господь грехи.

В тот же миг из-за портьеры

вышел малый в зипуне,

серый лик, и глаза серы,

тихий голос в тишине:

– Разрешите доложить.

Царь ещё бы мог пожить,

если б злобное начало

не прервало жизни нить.

– Кто ты? Что ты и откуда?

– В свете есть такое чудо,

что его как будто нет.

Но оно всегда повсюду.

– Что ты, Чудо, донесешь?

Что министр нехорош?

Что врачи и мне готовят

прямо в сердце финский нож?

– Я бы это не сказал.

Но, конечно же, скандал

в том, что Лейба – ваш лейб-медик

Финский посетив вокзал

за границу ускакал!

Это дело всё ж полдела,

но взглянув ладом на тело

(Указал на царский гроб,

осенивши бегло лоб)

утверждать мы можем смело,

отвечая за слова:

государя отравили.

В ухо ртуть ему вкатили -

шарик или даже два.

– Значит, все же отравили!

Люди правду говорили!

– Люди правду говорят.

Только мелют всё подряд.

Тот, кто под руку попался,

тот уже и виноват.

– Говори! Но берегись!

На икону побожись!

– Мне икона –

кто на троне.

Я всегда служу царю:

ему правду говорю.

Первым делом – вот ключи.

Вот огарок от свечи.