и знахарка в вашей хате –
это всё одно лицо…
–Дело стухло, как яйцо,
что лежало на окошке…
– Он же в этой чёрной кошке.
Он сейчас вино льёт в чарки…
– А Светлана?!
– Голос жаркий
сбил её с её пути.
Все мечты её – со Зверем
град столичный обрести.
Но поставил тот условье –
чтоб тебя им извести.
Взвыл Иван, а Чудо скрылось,
словно здесь не находилось,
иль в полу был лаз секретный,
иль пространство искривилось.
…
Ваня шепчет, как в бреду:
– Чуял, чуял я беду,
но совсем-совсем не чуял,
что вот так вот пропаду.
Звери в двери бьются-рвутся,
те никак не поддаются…
Где-то рядом жуткий Кто-то…
Губы чёрные смеются.
Ах, ты так? Подохни враг!
Сунул тут Иван кулак
прямо в чёрное ничто,
а попал и в Кто и в То!
Кто и То не ожидало:
заблажило! завизжало!
А Иван схватил удало,
и таскал его за жало!
Сколь ни бил – всё было мало.
Сердце болью разрывало.
– Ну, сестричка!.. Ну, волчок!
Будет всем вам чмоки-чмок!
Вы узнаете, как гасит
солнце запада восток!
На чертячие дела
мне теперь достанет зла!
Только кровь по этажеркам!..
Только пепел и зола!
Дверь со скрипом отворилась,
даль луною озарилась,
Ваня – вон, дверь следом – хлоп!
Ну, паскуда Медный Лоб!
Не уйдешь! В любой ночи
разгляжу я, как сычи
видят крысу на траве…
Быть снесённой голове!
Звери верные отстали,
двери тяжкие ломали.
А Иван взметнулся вихрем:
только тут его видали!
Нёс он месть в своей груди,
сладкий образ впереди -
как Светлану и знахарку
завернёт на бигуди!
…
Залетел к себе на двор:
где, разбойник, где ты вор?!
Поединок?
Для блондинок!
Для тебя – шальной топор!
…
Верещит в саду Светлана,
вся вокруг в крови поляна,
на Иване клочья кожи,
а на волке нет изъяна.
Весь он в кольчатой броне,
чёрный всадник на коне,
а Иван уж на коленях
в предпоследнем полусне.
– Что, Иван, в груди огонь?
Только плюнь, да только тронь?
Вот и плюнул, вот и тронул,
а в ответ… сплошная вонь!
– Объегорил ты меня,
сел собака на коня…
– Ну, какая ж я собака?
Я ей даже не родня!..
Ну… молися, щучий сын!
Иль признай: я – господин,
и тогда, не исключаю,
доживешь ты до седин.
Захотел Иван взреветь,
белым соколом взлететь,
Да не может…
– Ну, так что же?
Аль в котлеты завертеть?
Снова, значит, за своё.
Всё голодный, ё-моё…
– Я б тебя сейчас насытил,
если б только не твоё
вороное, завитое,
шерстевидно-броневое
неразрубное литьё!
Вот и поднят острый меч,
до штанов от самых плеч
рассекут сейчас Ивана,
нечем голову сберечь.
Только что там? Вроде лай!
Волк оскалился…
Давай!
Выручай, Дружок, Ивана,
погибай, а всё ж спасай!
Медный Лоб поворотился,
а Иван подсуетился:
ослепить решил врага,
пригодилася мука!
Прямо – в морду!
Ворог взвился!
Зачихал и… прослезился.
После на бок повалился.
И издох!
Отгоношился.
Подлетает тут Дружок,
хвать его за мёртвый бок,
нет брони, он сходу выдрал
тусклой шерсти чёрный клок.
– Фу! А ну, давай назад!
Как разит! Какой здесь смрад!
Смотрит, а с клыков стекает
ядовитый трупный яд…
– Ну-ка, выплюнь этот клок!..
Вот и вышел волку срок,
в неизвестные пределы
его Кто-то уволок.
6
Всё! Истории конец!
Наш свободен молодец,
и теперь домой вернётся
он с победой, наконец.
Для коварнейшей сестры –
плаха, кол, петля, костры…
Нет такого наказанья!..
Чувства рваны и пестры.
В голове цветной поток,
в сердце – огненный цветок…
А Светлана горько плачет
у остывших волчьих ног.
– Плачешь? Ну, так плачь теперь!
И живи одна, как зверь!
Для тебя навек закрыта
в царский дом златая дверь!
…
Долго плакала сестра,
нарыдала три ведра,
а затем ещё кадушку,
знать, простить её пора.
И Иван её простил
во дворец к себе пустил,
ах, грубейшую ошибку
он прощеньем допустил!
В ту же ночь она злодейка
тихо проползла, как змейка,
что-то спрятав под рукою,
прямо в царские покои.
Над подушкою склонилась
и тихонько удалилась.
Под подушкой – зуб железный!
И уснул Иван болезный;
сон его – на вечный срок:
ночью зуб вошёл в висок.
…
Доктора опять в смятенье,
у народа вновь сомненье,
у министра вновь запор,
снова давний разговор:
«Как?» да «Кто источник бед?»
И опять былой ответ:
– С диагностикой своею
мы отстали на шесть лет…
– Может, кома, может, сон?
– Кто подсыл и кто шпион?..
– А в баллоне с кислородом газ не тот!..
– А чей баллон?
По народу шум да гам,
а министр:
– Я не дам
разлагать здесь дисциплину!
Болтунам – всем по губам!
Со Светланой вместе он
председатель похорон,
и уж гробик подготовлен
и заказан перезвон.
– Это как! – кричит народ. –
это кто тут нас ведёт
хоронить ещё живого?
– Да он помер!
– Сука!
– Врёт!.. -
и министра начинают
брать и щупать за живот.
Побледнел тот, стал божиться,
крест на пузо не ложится –
всё елозит по губам…
– Что, начальник по гробам?
– Аль не по сердцу почёт?
– Али вспучило живот?
– Аль какой на жопе прыщик
Жить спокойно не даёт?
На язык народ остёр!
Плаха, кол, петля, костёр!..
Надо чуть перетаиться,
и утихнет разговор.
Для него ж не заржавеет
государственный топор!