– Ну… Не знаю даже. Сама-то я быстрей. А ты пока научишься. Хотя, как знаешь. Мне несложно. Ладно! Доставай машинку!
Можно ли стать за день портным? Можно, если есть сильное непреодолимое желание.
Если есть великая цель.
У Кирилла было то и другое. Даже в избытке. Для такого человека нет ничего невозможного.
Уже к вечеру он выводил ровные стежки, сшивал полукружия и другие фигуры, удивляя маму. Показал кусочки ниток. Мать их долго рассматривала, терла между пальцами, качала головой, бросала на ладонь, дула на них. Потом покачала головой. Удивленно.
– Вижу в первый раз. У нас таких ниток нет.
– Ну, пусть похожие. Только такие же крепкие и такого же цвета. Чтобы нельзя было отличить.
– Поищу.
Перед тем, как лечь спать, Кирилл из черного куска сатина сшил трусы на себя. Показал матери. Она подержала их перед глазами, подергала.
– Да ты уже лучше меня шьешь. Правда, сынок. Какой ты у меня способный. Всё на лету схватываешь. Из тебя получится портной.
И тут же спохватилась.
– Ты мне смотри, Кирилл, только брось университет. Я тебе покажу! Сейчас для тебя это самое главное.
– Чего ты, мама? Я чокнутый что ли? Это я только для себя. Чтобы модно выглядеть.
На следующие выходные он вернул распоротые джинсы в первозданное состояние. Ушло полтора дня кропотливого титанического труда. Тут нельзя было допустить ошибку. Померил. В самый раз. После чего убрал джинсы со всеми выкройками в шкаф. Спал крепко. И чуть не проспал на первый автобус. Собрался впопыхах.
Подошло воскресенье. Кирилл отправился на барахолку, где можно все достать, даже черта лысого. Если вам доводилось видеть барахолку, то вы согласно закиваете головой. Настоящих американских пуговиц и заклепок он, конечно, не нашел. Хотя, может быть, искал плохо. Ведь барахолка – это государство в государстве.
Джинсовая ткань тоже нашлась. Даже был выбор. Хотя и очень ограниченный. Тут промахнуться было никак нельзя. Выбрал местной фабрики. Текстуру мог отличить только опытный глаз. А для тех, кто не имел дело с настоящими джинсами, отличия никакого. Купил красителей, фиксаторов и прочего по мелочи. Оставалось последнее. Но очень важное. Это лейблы, то есть фирменные знаки. К его удивлению, он обнаружил даже разных компаний. Правда, восточно-европейского происхождения.
Дома он принялся за дело. Хоть и говорят, что первый блин комом, Кирилл не мог допустить такого. Блин должен быть единственным и нормальным. Иначе полный крах. Он опять все скрупулезно изучал, замерял, семь раз примеривал, один раз отрезал. Оплошности нельзя было допустить. Джинсы были готовы. Теперь очередь дошла до красителей. Перепробовал самые разные. Нужен был краситель наилучшего качества. Наконец подобрал то, что надо. И цвет один к одному. И при стирке не линяет. Даже не верилось в такое везение. А еще говорят, что у нас нет ничего путевого.
Долго крутил свое произведение, рассматривал сантиметр за сантиметром, дергал и мял. Сравнивал их с настоящими американскими. Конечно, разница была. Но увидеть это мог только специалист.
Напялил джинсы на себя. Долго вертелся перед зеркалом. Определенно, надо быть знатоком, чтобы распознать подделку. Это успокоило и обрадовало Кирилла. Один к одному «
Леви Страус». Все будут восхищаться и охать, и мечтать о таком. Главный вопрос в том, кто же их будущий владелец. Здесь ошибки нельзя допустить. Найти правильного покупателя – это будет посложнее искусства кройки и шиться. Тут, как сапер: можно ошибиться только один раз. И на этом все закончится. Все планы коту под хвост. Кирилл знал, что такое спекуляция, изучил уголовную статью, наслушался рассказов. Поэтому решил действовать крайне осторожно, без спешки.
Самый простой путь – толкнуть барыгам. Но хорошо еще, если полцены получишь. И затем: если барыга залетит, то сразу же сдаст тебя, а сам прикинется мягким и пушистым.
Кирилл решил действовать самостоятельно, без посредников. В своем доме, то есть родном общежитии, этого делать не следует. Все тебя знают, весть тут же разнесётся.
Одну, две пары продашь, а потом будет знать вся общага. И вскоре за тобой придут ребята в погонах, служба которых и опасна, и трудна. Общение с ними никак не входило в его планы.
Пединститут! Вот он Клондайк. На другом конце города, где тебя никто не знает. Для маскировки можно и парик надеть. Народ там попроще. Много деревенских. Американские джинсы они видели только на других. Преобладают девушки, а среди них – сельские, которые мечтают только об одном: не загреметь по распределению в какую-нибудь Сосновку или Ульяновку. Не для того они вырвались из деревни. Вообще свою судьбу они не связывают с воспитанием и обучением будущих строителей коммунизма, хотя в свое время и конспектировали речь Ленина на третьем съезде комсомола. Из этого положения выход один – выскочить замуж за городского. Хорошо еще, чтобы у него была собственная квартира. На последнем курсе они забывали педагогическую науку. Верх брал первичный инстинкт.
ДИСКОТЕКА – [нем. Diskothek < гр. diskos диск + theke хранилище] танцевально развлекательное мероприятие для молодежи с музыкой, записанной на пластинках или магнитной ленте; также само помещение.
Познакомиться можно было где угодно. Город большой и многолюдный. Даже на остановке. Чаще всего это происходило на дискотеках, куда приезжали студенты местных вузов, курсанты военных училищ и школы милиции. На педовские дискотеки слетались как мотыльки на огонь. Знакомства заканчивались разбитием сердец и нежелательной беременностью, от которой приходилось избавляться. Хотя были исключения. Каждая старшекурсница была уверена на все сто, что она будет исключением, и ей непременно предложит руку и сердце благородный рыцарь.
На танцы у Кирилла аллергия. Как-то ему пришлось побывать на школьных танцах. Затащили одноклассники, хотя он сопротивлялся и отнекивался. А потом согласился посмотреть. Грохот, конвульсирующие тела, вопли, сопливая романтика белых танцев отбили у него всякую охоту к этим мероприятиям. Он даже выпускной еле выдержал до конца.
Научить его танцам не смогли. Как будто у него вместо ног были бревна, которые обрушивались на ступни партнерши. Какой интерес держать за талию очередную девушку, мучительно соображая, что ей сказать, ироническое или романтическое. Все галантные кавалеры непременно что-то нашептывают даме в ушко. Увольте! И вот ему опять пришлось окунуться в этот ад. Но отнесся он к этому спокойно.
Девчонки западали на курсантов. Связать свою судьбу с офицером – это стопроцентная гарантия избежать деревенских преподавательских буден с пьяницей-мужем в доме. Их не смущала туманная перспектива мотаться по гарнизонам, жить в общежитиях и видеть своих мужей урывками между учениями и службой. Лишь бы не деревня с ее полудебильной школой, которая из любого сделает психопата.
Средь шумного бала случайно…
– Кирюха!
Он обернулся. Не может быть! Ожидал, что угодно. Но чтобы такое! Чудеса в решете! Женя Рябушкин собственной персоной, бывший одноклассник, природный троечник.
– А ты как сюда попал? Ты же в университете, вроде бы? Или решил к нам? А?
Женя принадлежит к тому редкому типу людей, которых улыбка не украшает, а напротив.
В улыбке было ехидство и какое-то непонятное злорадство: мол, так тебе и надо. Но непонятно, чего надо. И это у него было еще с детских лет. Улыбнется он, и любому хочется плюнуть и отойти.
Приходилось кричать в ухо. Женя еще был к тому же и подслеповат, и глуховат. И переспрашивал каждое слово. С ним в спокойной обстановке говорить было тяжело.
– Ты здесь учишься?
– Да! Учусь! – произнес он с гордостью. – А ты думал: подолбаться пришел. Хотя это само собой.
– И на кого же?
– На учителя начальных классов.
Кирилл чуть не рассмеялся, представив, как Женя заходит в класс в качестве учителя. Любознательные первоклашки еще не знают, что такое школьные будни. На своего долговязого учителя они смотрят с восторгом.
– Я Евгений Алексеевич.
Длинный красный нос вздрагивает при каждом слове. Он живет самостоятельной жизнью.
Фантастика! Хотя Кирилл догадывался, как Женя очутился на факультете начальных классов. И даже представлял это картинно.
Учились здесь в основном девушки. Хорошо, если в группе было двое – трое юношей, которые уже скоро становились своими, как братья, при них не стеснялись поправлять чулки и делиться своими женскими секретами. На начальных классах с основания факультета не было еще ни одного парня. Это был чисто женский факультет. Вот он появляется. В приемной комиссии смотрят на него как на инопланетянина, протирают глаза и не могут поверить. Может быть, он случайно забрел не туда? Аттестат его, где одни тройки, не впечатляет комиссию. Всё перевешивает его мужская природа. Да хоть он бы со справкой пришел об освобождении, его встретили бы с распростертыми объятиями. Впервые здесь увидели мужскую особь. Поглядеть на Женю сбегается весь деканат. Конечно, не Аллен Делон. Но здесь и такому рады. Еще он и нескладный какой-то. Но тоже можно понять. Складные сюда не пойдут сюда.
Его готовы были принять без всяких экзаменов и на руках внести в аудитории под девичьи визги и аплодисменты. И весь пед наслаждался бы этим невиданным зрелищем.
На экзаменах Женя мучительно мэкал между долгими паузами молчания, когда он делал вид, что собирается с мыслями. Приемной комиссии совершенно было неинтересно то, что он скажет. Мог бы просто скромно посидеть и помолчать или рассказать что-нибудь смешное. На него смотрели во все глаза как на чудо. Неужели лед тронулся?
– На свежачок потянуло? – спросил Женя.
Кирилл улыбнулся. Он со школьных лет знал, что переубедить Женю невозможно.
– Ты как султан в гареме.
– Да уж! – согласился Женя. – Есть грешок. Не буду скрывать. А почему бы не пользоваться?
Он хотел выгнуть колесом грудь. Кирилл еле удерживал смех. Колеса не получилось. То, что болталось на ремне у Жени, было достойно таланта Гайдая и Рязанова. Получился бы очень комичный персонаж, который бы затмил славу знаменитой троицы. На ремне двумя мешками висели штаны, которые Женя почему-то считал джинсами.
Назвать портки барабинской швейной фабрики, болтавшиеся на нем, джинсами можно было только, если обладаешь необузданной фантазией. Это было его больным местом.
– Да вот все не могу никак отдать в ателье перешить. Знаешь, завал, ни минуты свободной.
Перешивка обошлась бы ему в пару таких штанов.
– Мда! Это, конечно, не Америка, – сказал Кирилл. – Но ведь главное – это удобство. Эжен! Я могу помочь тебе.
– Чем? – насторожился Женя. – Ты не подумай! Я по всем предметам успеваю. Даже стипендию получал.
– Америкой!
Женя не понял, при чем тут Америка. Где они и где Америка. И как можно помочь Америкой?
А! Была не была!
– Пойдем! – решительно скомандовал Кирилл. – Показывай, где тут у вас туалет. Мужской.
– Да меня вроде не спичит. Ну, пойдем покажу. А может, ты в женский хочешь подглядеть?
В туалете было пусто. Хотя все пропахло табаком. На подоконнике стояла трехлитровая банка для окурков. Кирилл поставил портфель на подоконник, подальше от банки.
Женя подумал: спиртное. Халяву он обожал. Но сам щедростью не отличался. В пионерском лагере под одеялом ел домашние пирожки. Длинный его нос с вечно красным кончиков подрагивал от предвкушения. Но Кирилл не торопился. Пусть помучается. Это было не спиртное, судя по форме газетного свертка. Женя еще больше был заинтригован.
Газеты Женю интересовали только, когда он оказывался в определённом месте. Тогда он рассматривал фотографии членов Политбюро, генерального секретаря и передовиков производства.
Он увидел портрет верного ленинца. И выпрямил спину. Всё-таки он состоял в резерве партии.
– Чо теперь?
Кирилл достал джинсы, поднял их и стряхнул. Ни одной морщинки, как на личике девицы.
Женя попятился и уперся в стенку.
– Это… это что? Ты чего это? – бормотал он. Может быть, решил, что всё происходит во сне?
– Видишь, «Леви Страусс».
– Какой еще страус? Причем тут страус? Ты это… зачем, Кирилл? Ты что это? А! Я не понимаю.
Кирилл потряс у него перед глазами джинсами, чтобы к нему вернулось сознание.
– Настоящие? – спросил Женя.
– А то? Можешь сравнить со своими барабинскими. Хотя не надо сравнивать. Это такой удар по психике.
Сознание возвращалось к Жене.
– Твои что ли?
В его голосе было столько неподдельной зависти. Теперь Кирилл бал для него на недосягаемой высоте.
– Мои!
– Даааа… Слушай, Кирилл, а что же ты их не надел? Тут бы вся дискотека только на тебя бы пялилась.
– Да понимаешь, чуть узковатые. Хотя джинсы и должны быть в обтяжку, но это уж слишком. Снимать замучаешься.
Женя был повыше Кирилл, и ноги у него, как спички. Даже волосы не росли, как у нормальных парней. Но дело не в волосах. Хотя на пляже он стеснялся раздеваться.
– Дай подержать!
Женя взял джинсы за пояс обеими руками. Сначала долго рассматривал перед, затем фасад.
Ему казалось, что он слышит зов прерий.
– Вот такие делишки! – грустно сказал Кирилл. – Сердце кровью обливается. А что поделаешь? Продавать надо. Ты не знаешь, кому здесь можно толкнуть? Кстати, такие джинсы могут носить и девчонки.
Женя никак не мог понять, о чем речь. Разве можно такое продавать? Он бы скорее мать родную продал.
– И за сколько?
– Нууу… можно за стольник.
– Чего же ты даром отдаешь? Ну, почти даром? Ведь они стоят ого-го! Страшно подумать.
– Вот рассуди! Кому я продам их за реальную цену? А если продам, то это уже будет спекуляция. Оно мне надо? Вот то-то же! Представляешь, иногда волком вою. Почему я такой невезучий?
– Ну…
– Это же уголовщина. А за стольник их с руками-ногами любой оторвет. Чисто символическая плата.
– Это… ты серьезно?
– Ну, не обижай меня! Помнишь, как в школьном туалете на выпускном портвешку пили? Еще Сашка облевал весь пол. Как его корежило! Напугал нас даже. А потом смеялись.
Стали вспоминать выпускной. Смеялись.
– Ну, ты знаешь, Жека, как меня найти. Надо бы поконтачить, винишко попить, вспомнить боевую молодость. Кстати, а ты бы взял? Чем отдавать чужому человеку. Лучше уж другу.
– На какие шиши?
– Сто рублей – это чисто по-дружески. Две с половиной стипендии. И ты красавчик. Девчонки пачками падают тебе на грудь.
– Я понял, что ты на выходные дома? Давай я принесу денежку, а ты мне джинсы. Только никому не продавай! Я хотел сказать: не отдавай! Гадом буду, а стольник найду.
Женя завыл как волк. Они пошли в актовый зал, где все продолжало громыхать и дергаться.
За дверью послышались шаги. Кто-то шел к туалету. Кирилл быстро свернул джинсы и сунул их в портфель. Щелкнул замками. Они замолчали. Смотрели на дверь. Зашел парнишка, подозрительно покосился на портфель и подошел к писсуару. Женя презрительно посмотрел на его черные брюки. Сзади выше колен было несколько складок.
Из актового зала неслось «Сатисфэкшн». Женя подвывал как голодный волк на луну.
Женя толкнул первые джинсы. Полученная прибыль составила пятьсот процентов. А ведь Маркс учил, что при ста процентах капиталист готов пойти на любое преступление. Свой труд он не считал. Женя тут же облачился в джинсу. Руки его дрожали. Он потирал свои ляжки и не мог поверить. «Как мало надо человеку для счастья, – грустно подумал Кирилл. – Напялил штаны и на седьмом небе. А еще говорят, что человек – венец природы. А ему достаточно тряпки. Достоевский и Лев Николаевич Толстой даже последнего подонка наделяли более богатой внутренней жизнью».
Женя сгонял за портвешкой. Обмыли сделку. Каждый был уверен, что крупно надул другого. Только что вслух не говорили об этом. Правда, с трудом удерживаясь.
Захмелевший Женя сказал:
– Слушай, Кирюха! А девки сейчас и от джинсовых юбочек тащутся. Такие коротюсенье. По самое «не балуй» только. Полоска джинсы с заклепками и карманчиками.
Это идея! Кирилл как-то сам не допер до этого.
Следующие выходные он посвятил железнодорожному и водному институтам. Тут, правда, преобладала сильная половина. Все девчонки шли нарасхват. Даже некрасивые. Потом опять пед. Подключился к техникумам и профтехучилищам.
Через год у Кирилла было столько денег, что он мог бы себе купить «Запорожец» вместе с гаражом. Получил бы права и катался из поселка до университета на своих колесах. Заказал костюм в ателье. Купил хорошие туфли, рубашки. Ходил в дорогом демисезонном пальто. Тоже «мэйд ин не наше». Делал дорогие стрижки. Похаживал в ресторан «Золотая долина». В столовой брал на десерт непременно парочку пирожных. Портвейна и прочей бормотухи уже не употреблял.
«Запорожец» («Запорожець»), название легкового микролитражного автомобиля, выпускаемого Запорожским автомобильным заводом. Первые модели «З.» (ЗАЗ-965) выпущены в 1960. «З.» – впервые в практике советского автомобилестроения выполнены заднемоторными,…
«Запоржца» он не купил, но ездил на такси. Отстегивал матери. Легкость, с которой к нему текли деньги, и погубила его. Он расслабился и потерял бдительность. Он уже не думал об опасности. По танцулькам ему ездить стало в лень. И он начал толкать джинсы в студгородке. Никуда не надо ехать. Всё рядом, под боком. Ковал деньги, не отходя от кассы. Никого не приходилось уговаривать, хитрить.
Количество молодежи, внезапно переодевшееся в джинсы и джинсовые юбочки, привлекло внимание. В магазинах такой продукции не было. А на барахолке не каждый мог купить. Для специалистов несложно было установить, что это всё самопал. Значит, где-то под носом есть подпольная швейная мастерская. А дальше дело техники. Вскоре ниточка протянулась к Кириллу. Стали присматриваться к его личности.
Он сидел на кровати в общежитии и протирал глаза. когда зашли двое в костюмах, показали корочки и попросили пройти вместе с ними. Он даже не успел напугаться. Как будто ждал этих ребят. И приход их не был для него ничем удивительным. Он забыл правило картежных игроков: «Остановись, когда тебе крупно подфартило! Дважды снаряд в одну воронку не падает». Он уже не мог остановиться. Правило он нарушил. Выходит, что сам виноват. И свой провал он встретил спокойно.
Возле милицейского «уазика» на него надели наручники. Он удивился, потому что бежать не собирался. Засунули в машину. Кирилл посмотрел на желтые окна просыпающейся общаги. Мысленно попрощался с ней, со студенческой жизнью, с будущим красным дипломом. Увидит ли он когда-нибудь снова эти окна?
«Уазик» вздрогнул, чихнул и дернулся с места. Неторопливо выехал на главную дорогу.
13
СОНЬКА ШАРАПОВ
«Шарап» по-татарски «разбойник». В Сибири деревушек и крупных сел с названием Шарапово вагон и маленькая тележка. Как будто половина Сибири разбойничала.
ШАРАП (ШАРАП, шерап, условный грабеж; взять на-шарап, поднять на шарап, на поток, поточить (стар. новг.), разграбить, расхватать по рукам, что кому попадется. Шарап, ребята! призыв на расхват, на расхищенье.
Некоторые считают, что в Сибири жили одни татары. Все они ходили с длинными ножами и увесистыми дубинами, которые при встрече с кем-нибудь тут же пускали в дело. Выходили на московский тракт и, заломив шапку, ждали очередной этап. Резали купцов и купчих, а их дочерей вместе с сундуками, набитыми ювелиркой, забирали себе. Поэтому татарские дома ломились от драгоценностей. Это не так. Не совсем так. Далеко не так. Хотя и случалось. Довольно часто.
Только в последнее время из лексикона сибиряков исчезло красивое слово «шарпаить» – разбойничать, грабить. Но оно закрепилось в названии сел и прочих населенных пунктов.
Это так. Предисловие для разгону, чтобы дальше не было скучно и грустно. И некому руку подать.
У него была сибирская фамилия Шарапов. В их деревне, откуда родом его предки, все были Шараповы. Имя невыразительное – Константин, а не Челубей, что больше соответствовало бы его облику. Он был высок, грузен. Этакий тяжеловес. Кровать в общежитии под ним сразу сломалась. По имени, то есть Костя, его редко кто называл. И сам он, когда знакомился, назывался только фамилией. Если просили имя, то тихо бормотал «Костик». Почему-то Челубеем тоже не называли. Наверно, боялись обидеть древнетатарского героя, который, в прочем, не выиграл поединка. Но и не проиграл.
Другие, когда обижаются, лезут бить морду. Или свою подставляют под кулаки. Он не делал ни того, ни другого, потому что не обижался. Видно, в мозгу у него отсутствовал отдел обидчивости. Есть такие персонажи, которым сколько угодно наговори обидных слов, они будут только улыбаться и нежно смотреть на нас. Некоторые даже лезут целоваться. Не знаю, мне такие не попадались. Но раз говорят, значит, есть. Всякое желание обижать такого человека начисто пропадает. И вы понимаете, что не стоите мизинца его правой или левой ноги. И уже сами готовы расцеловать его.
Имя к нему прилипло неслучайно. Он был соней, натуральным, хроническим, неизлечимым. Феноменальным. Видеть его бодрым и деятельным довелось немногим. Поэтому он остался в памяти товарищей, знакомых и гостей, как крепко спящий человек.
Когда все поднимались, умывались, одевались, собирали тетрадки в портфели, смеялись, шли на первый этаж в буфет, чтобы выпить бутылку лимонада «Буратино» с булочкой, он еще спал. Лицо у него было, как у каменного Будды, полностью отрешенного от земной суеты.
Шли в учебный корпус, сдавали пальтишки в гардероб, поднимались на второй этаж, смотрели расписание, встречались, жали руки, смеялись, курили, делились последними новостями. Он досматривал седьмые или какие там по счету сны. И как говорится, в ус не дул. Звонок. Заходили в аудиторию, появлялся преподаватель, здоровался, ставил на стол портфель, долго рыскал в нем в поисках тетради с нужными конспектами, садился, открывал тетрадь и громко называл тему, которую нужно было записать. В это время открывалась дверь и на пороге возникала грузная фигура.
Его можно было принять за снежного человека или Гулливера. Смотря какая у кого фантазия. Формально он опоздал, но фактически явился вовремя, потому что лекция еще не началась. До этого была только прелюдия, разминка перед главными играми. Шарапов шел, и доски жалобно стонали под его железной пятой. Местами прогибались.
Проходил на последний или предпоследний ряд, если последний был занят. Хотя, если бы он пожелал, то любой ему бы уступил место. Стул держался изо всех сил, чтобы не развалиться. Стул был жалко, хотя он был не мягким, местами поцарапанным. Тетрадь! Ручка. Опирался на ладонь левой руки. Правой ладонью прикрывал глаза. получалось что-то вроде роденовского мыслителя. Только грандиозней. Засыпал. Да-да! Самым натуральным образом. Причем мгновенно, без переходного периода. Без всяких снотворных, пересчета овечек и «Спокойной ночи, малыши!»
В детстве родителям, конечно, было скучно с ним. Он не доставлял никаких огорчений.
Будили, когда нужно было перейти в другую аудиторию. Соня переходил на новое место и погружался в сон. Тетрадь его была раскрыта. Левая рука подпирала лоб. Правая рука с авторучкой постоянно двигалась. И преподаватель не мог не заметить усердного студента, который конспектирует всё, что бы он ни говорил, слово в слово, не отвлекаясь ни на что, ни с кем не заговаривая, не поглядывая с тоской в окно. Причем преподаватель был убежден, что он не механически переносит его слова на бумагу, а делает это осознанно, пытаясь осмыслить то, что он слышал.
Он не только на лекциях спал. Несколько раз засыпал в столовой, плотно пообедав. Закон Архимеда в обывательском толковании он соблюдал свято. На то он и закон. Противиться ему может только совершенно глупый человек. Его обнаруживали столовские работники, когда начинали уборку в зале, долго будили, а потом выпроваживали. Соня твердой поступью направлялся в общежитии, чтобы там продолжить сон. Дремал до самого ужина. Тапочки его упирались в стенной шкаф.
Вы должно быть подумали, что по ночам он писал научный труд или художественный шедевр, который должен был прославить его на века. Для чего-то же он копил весь день силы. Или, быть может, вы решили, что с наступлением темноты в нем пробуждалось восточное сладострастие и он рыскал в окрестностях в поисках очередной жертвы, которой он сначала рассказывал сказки Шехерезады, а потом удовлетворял свою неуемную страсть? Может быть… Но хватит! Нечего перебирать. Он спал. Крепко спал. И кажется, без всяких сновидений. Какие могут быть сновидения у каменного истукана? Он не бормотал, не вскрикивал, не переворачивался с бока на бок, не подскакивал и не гулял по общежитию или по его крыше.
Он спал красиво. На спине, вытянув руки по швам. Или на боку, подложив ладони под голову. Товарищи по комнате были довольны. Еще бы! У тебя всегда перед глазами монументальная статуя. Посапывал. Иногда мог чего-нибудь пожевать губами. Не торопясь, с достоинством, как будто он на приеме в иностранном посольстве. Ему снился какой-нибудь ляля-кебаб, перед ним ни одни восточный человек устоять не может.
Что было его огромным достоинством – никогда не храпел. Даже не похрапывал. Если бы он еще и храпел – это при его-то комплекции – то это было бы катастрофой для близлежащих комнат, а, может быть, и всего этажа. Сколько бы хронически не высыпались!
На гулянках, когда студенты через четверть часа начинают сбрасываться и выкидывать пальцы, кому бежать, он равнодушно дремал, примостившись где-нибудь в углу. Засыпал во время дружеской беседы, сказав несколько значимых или незначимых фраз. А чаще всего молчал, свято соблюдая принцип, что молчание – золото. Спал в общественном транспорте, на торжественных мероприятиях, проспал свое посвящение в студенты. И шутливый диплом за него получили товарищи. Передали на следующий день.
Рассказывали, что однажды он пришел на свидание и подарил своей возлюбленной охапку цветов, нарванных им с десятка клумб. После чего припал на колено и предложил ей руку и сердце. Девушка могла спокойно сидеть на его ладони, как в кресле. В этой позе с левой рукой, прижатой к сердцу, и протянутой правой рукой, он заснул. Она решила, что пауза затянулась, несколько раз дала согласие, а потом ушла.
Многие считали, что это вранье натуральное. Согласитесь! Хотя, кто его Шарапова знает. Разбойники всегда непредсказуемы, даже если они ведут себя как кроткие овечки.
Если на счет свидания, можно сомневаться, потому что свидетелей не было, то зато другое несомненно. Многие видели его, прислонившегося к дверному косяку. Шарапов уходил, нагостившись. Одна нога у него была обута. Второй ботинок он держал в руке, приподняв босую ногу, и спал. Это точно видели.
Кто-то даже подсчитал, сколько Сонька бодрствует. Всё-таки студенты – это будущие исследователи.
Прием пищи, переходы туда-сюда, отправление естественных нужд (хотя тут тоже можно поспать) и прочее… Набиралось три часа с копейками. Даже старые коты спят меньше. Многие в эти расчеты не поверили. Сказали новоявленному счетоводу, что он сильно преувеличивает. И опять же, что он стоял с хронометром возле Сони? Время бодрствования он преувеличил и вообще считать не умеет, поскольку гуманитарий. Гуманитарии не обижаются, когда их обличают в незнании таблицы умножения. Это не самое главное для личного счастья и профессиональной карьеры.
Все были уверены, что Сонька дотянет до первой сессии, а потом сделает ручкой. Растворится в неизвестности. Хотя почему в неизвестности? Будет досыпать в родном колхозе. Хотя это ему сделают ручкой.
– До свидания, Сонечка Шарапов! Отправляйся в свой улус! В юртах особенно хорошо спится. Сны на свежем воздухе красивее.
Существовала такая практика, что на первый курс в каждую группу брали кандидатов. Полгода они существовали на птичьих правах. Стипендии, естественно, не получали. Они не считались полноценными студентами и студенческого билета им не полагалось. Места в общежитии им тоже не давали. Обычно сидели они на «камчатке». После первого семестра кого-то отчисляли из-за прогулов, неблаговидного поступка, не сдал зачеты, экзамены. И наступал звездный час для кандидатов. Место нерадивого студента занимал кандидат и становился полноценным студентом. Полгода унижений и ощущения собственной неполноценности заканчивались. Многие кандидаты со злорадством косились на Соню и видели себя с января на его месте. Уж этот-то явно пойдет на отсев. Он же на экзаменах ни бэ ни мэ ни кукареку.
Вот подошла сессия. А надо знать, что в те благословенные времена никаких новогодних каникул не было. Тридцать первого был сокращенный рабочий день. Первого января – законный выходной. То есть первого опохмелялись, а второго уже выходили на работу. Если, конечно, второе января не выпадало на воскресенье. Но это же такая редкость.
В каком состоянии были работники и какую можно было ожидать от них работу, партию и правительство совершенно не интересовало. Но у начальства тоже болела голова и во рту была сухость. А когда начальство болеет, оно смотрит сквозь пальцы на страдающих подчиненных.
Думали они об одном. Разумеется, не о работе. А когда все думают в одном направлении, это обязательно случится. Здесь всё понятно. Поэтому могли и следующий рабочий день прихватить для продолжения праздничного настроения. Работа – не волк. Куда она могла убежать от них? Организм же не обманешь. Если он не предназначен для трудового героизма.
Со второго января начинались экзамены. Это какой же ненавистник человечества мог придумать такое? Как будто студенты и преподаватели нелюди и не рады Деду Морозу. Экзаменатор еще мог прикрыть ладошкой глаза и сидеть кемарить с умным видом, убаюканный сладкоголосыми сиренами в облике помятых юношей и девушек. А студенту каково с осознанием, что на кону твоя стипендия и даже безмятежные студенческие годы? Или на Новый год он должен зашивать рот суровой ниткой?
Из песни слов не выкинешь. Поэтому первый экзамен, даже будущие краснодипломники, сдавали ниже своих возможностей. Еще и радовались, что вообще сдали. Кроме тех, кто на Новый год прятался в чулане с конспектами и учебниками и при свете лучины разбирал свои каракули, делал выписки из книг под праздничный рев из-за стены.
Экзамен был по диалектическому материализму. Читал курс доктор философских наук Виктор Иванович Хохлов.
– А что это у нас задняя парта спит? – спросил доктор философских наук Хохлов Виктор Иванович. – Смотрим новогодние сны? Увлекательное занятие. Только вы перепутали место.
Его боялись. Получить у него что-то больше тройки было сенсацией. Поэтому в тех группах, где он вел философию никто повышенную стипендию не получал. Ну, может быть, два – три человека.
Человек-гора зашевелился.
– Не сплю, а думаю.
– Думать надо было раньше, когда вы сидели за новогодним столом и водили хороводы вокруг елочки. Сейчас мы сдаем экзамен. А ваша очередь давно подошла. Или вы этого не заметили? Что, надо сказать, не делает вам чести. Невнимательным нечего делать в науке.