Море! Пляж! Куда ж еще? Лучшего места для такого теплого майского вечера не существует. На пляже тут и там едва прикрытые узкими полосками купальников девушки, еще не успевшие загореть и хранившие зимнюю свежесть, и белизну. Только разглядывание их уже пьянило. Плескались с громкими криками несколько смельчаков. Такие всегда найдутся на любом пляже. Их не остановят даже проплывающие льдины.
Вода еще не прогрелась и обжигала холодом. Но когда это останавливало моржей?
Сидели под крутым берегом, где росла короткая мягкая травка, нежная, как девичья кожа. Оставили по бутылке, остальное опустили в ямку, вырытую возле самой воды, чтобы пиво оставалось холодным. Можно выпить теплую водку, но теплое пиво – никогда. То один, то другой, приложившись к бутылочке, выдыхали:
– Как хорошо!
Да! Это был кайф, о котором мечтают в шумных комнатах общежитий и у плавильных печей.
И любой согласился бы, что хорошо. И не отказался вот так же посидеть у морской кромки. Долг обществу отдан, любуйся на соблазнительные девичьи формы, запивая всё это прохладным пивком. Да любого из нас и уговаривать не надо на такое.
По очереди бегали к воде и возвращались с очередной партией бутылок, время от времени не забывая нахваливать Мишу.
Возле них появился мужичок, которого они прозвали Ёжиком. Его бронзовое лицо было покрыто густой рыжий щетиной. На нём был куцый, лоснившийся от грязи пиджак, тёмно-синие спортивные штаны, галоши на босу ногу. Он, как осторожный зверёк, боялся подойти к ним вплотную и расположился несколько в сторонке, не сводя взгляда с них.
– Что тебе надо?
– Это… ребята, бутылки, того самого, не выбрасывайте!
Он жадным взглядом следил за тем, как они пили пиво. Первым не выдержал Валера, протянул ему недопитую бутылку.
– Мужик! Сделай глоток!
Мужичок схватил бутылку обеими руками и быстро опустошил её в несколько глотков, после чего положил пустую бутылку в карман пиджака.
– Тебе повезло, мужик! Вон сколько бутылок сразу! – сказал Миша.
Ёжик захихикал.
Но всё хорошее когда-то кончается. Закончилось и пиво.
– Как говорится, – сказал Валера, – пиво без водки деньги на ветер.
Поднялись.Не успели они сделать несколько шагов, как Ежик налетел на их место и стал быстро расталкивать бутылки по сеткам, пугливо озираясь, нет ли рядом конкурентов.
Поднимались по узкой тропинке на крутой берег. Костя шел вторым, его качнуло. Хорошо, что Валера успел поддержать его.
Ежик был счастлив. Такая сегодня удача! Обычно за день не набираешь столько! Сдашь, и на фунфырик хватит и на какой-никакой закусон. Так что завтра у него будет с его сожительницей праздник души и тела.
Подъём в отличие от спуска дался ребятам нелегко. Они стояли наверху и тяжело дышали.
– Куда теперь? – спросил Костя.
– Куда? Куда? Туда! Куда же еще! – зло ответил Валера.
– Эх! В девчоночку хорошую б влюбиться! – пропел Миша.
Пересекли лесок и вышли на проспект. Солнце уже скрылось за лесом, залив запад кровавым закатом. Но сумерки еще не начали сгущаться. Такая вечерняя прозрачная дымка. Машин было немного. Редко прошуршит легковушка или, гремя железным кузовом, протарахтит поздний грузовик, который возвращался в гараж на автобазу.
Еще меньше встречных прохожих. Брели, не торопясь, расслабленно. Зачем такой вечер оскорблять суетой? Майский день даже у молодых организмов вытянет силы, опустошит, ослабит, сделает неспособными на трудовые и боевые подвиги, если это, конечно, не касается девушек.
Костя жалобно пропищал:
– Мне бы того-самого. До общежития не дотерплю. Это как чих, не удержишь, как ни старайся.
Известное дело, пиво. Друзья-товарищи переглянулись. Было понятно, что всем надо это самое и до общежития никто терпеть не собирается, поелику сие невозможно.
– Этим архитекторам руки пообрубать надо, – сказал Валера. – Вот понастроили сколько всего, а самого элементарного – сортиров не смогли сделать, как будто здесь не живые люди, а бесплотные ангелы будут жить. О людях надо думать в первую очередь. Об их естественных потребностях.
Миша кивнул.
– Представь, показывают первому секретарю обкома мает будущего городка. Вот НИИ! Вот студенческий городок, вот ресторан «Золотая долина» и гостиница с номерами для иностранцев. «Постой! – перебивает его первый секретарь. – А это что за маленькие домики такие? В разных местах понатыканы. На трансформаторные будки не похожи». «Это, товарищ первый секретарь, так сказать, домики для отправления естественных нужд проживающего и приезжающего сюда населения. Туалеты, так сказать».
– Что же теперь в штаны справлять эту нужду, – прорычал Костя, – если наши архитекторы такие деликатные?
– Вон!
Впереди маячила автобусная остановка из добротного кирпича. Она закрывала вид с дороги и тротуара. Был поздний час, поэтому ни души. Они ускорили шаг до заветной цели. Последние метры преодолели трусцой. Встали у задней стены и, как по команде, расстегнули брюки. Со стороны леса их могли увидеть только белки и бурундуки. Весенний тихий вечер наполнился рокотом Ниагарского водопада и счастливыми стонами. Всё-таки есть в мире счастье, простое, обыденное, плотское, после которого душа воспаряет.
У древних римлян было такое выражение «волк из басни». Это о неприятном персонаже, который появляется именно в такой момент, когда его совсем не ждут, чем он доставляет большое огорчение. Вот и нашу троицу ожидал этот басенный персонаж, только реальный, во плоти, к тому же облаченный властью и правом карать и миловать. Они приводили себя в порядок, чтобы продолжить путь до общежития, где их ждали низкие кровати и приятные воспоминания о вечере, проведенном с пользой для души и тела. Застегивали пуговицы, заправляли рубахи под ремни.
– Нарушаем, граждане!
Они обернулись разом, как по команде. Если бы с небес раздался гром, они бы так не напугались. Откуда он появился? Упал с неба? Сидел в придорожных кустах в засаде, выжидая нарушителей общественного порядка? И вот они, голубчики, попались! Перед ними стоял милиционер. У него было всё, что положено: форма, погоны, свирепое выражение лица и даже кобура на боку, в которой, возможно, покоилось до поры до времени огнестрельное оружие. Это обстоятельство больше всего опечалило друзей, потому что первым побуждением было задать стрекоча. Но пуля летит быстрее.
– Это…
– В общественном месте устроить такое! Это расценивается как мелкое хулиганство. С возможным причинением вреда общенародной собственности в лице остановки. Статья… статью вам скажут в отделении.
– Товарищ милиционер! – заканючили они. – Простите нас, пожалуйста! Мы больше никогда не будем! Пива выпили. Сами должны понимать. До общежития бы не вытерпели. Организм бы просто не выдержал. А это необратимые последствия. Возможно со смертельным исходом.
– Так мы еще и в нетрезвом состоянии? А это статья… В отделении вам скажут. Сами идет или наряд вызывать?
– Наряда не надо! Ну, будьте человеком! Что ж нам в штаны что ли? Это же негигиенично.
– Лес же рядом. А вы прямо на остановке. В общественном месте, так сказать. Оскорбляете человеческое достоинство, так сказать, непотребными антиобщественными действиями.
Миша вытаращил глаза.
– Лес? Да это же живые существа! Да чтобы я на живое существо? Я не убийца какой-нибудь! Пусть у меня лучше мочевой пузырь лопнет! Пусть я лучше сквозь землю провалюсь!
– Следуем! А то еще и оказание сопротивления работникам правопорядка добавлю. А это уже серьезная статья. В отделении вам скажут какая.
Дежурный сержант поднял голову. И с удивлением уставился на них. Вроде бы окончательно распрощались. Удивление сменилось восторгом. Ребята не могли появиться здесь случайно.
– Опять вы? Кого-то задержали? Ну, вам ордена уже пора выдавать, неугомонные вы мои!
Милиционер, приведший их в отделение, кивнул:
– Ага! Ордена на арест! Честно заслужили, ни отнять, ни прибавить! Постарались, так сказать!
– Арест? Ты чего молотишь? Да это лучшие друзья милиции! – возмутился сержант.
– Какие они нам друзья, не знаю. А вот остановочный павильон чуть не унесся в пенистом бурлящем потоке. А виновниками этого события могли стать вот эти три богатыря.
Он поведал о том, за что задержал троицу. Лицо сержанта то кривилось, то разглаживалось. В конце концов, он засмеялся. Коллега посмотрел на него с недоумением. Рукавом вытер глаза.
– Ну, чего вы, ребята, в лесок не могли отойти? Обязательно надо было остановку поливать?
Опять Миша возмутился:
– На живое дерево? Знаете, что у нас за это делают: отрезают хозяйство вместе с головой. Как только у вас язык поворачивается предложить такое святотатство, издевательство над живым?
– Будем оформлять протокол? – спросил милиционер, приведший их. Ему лишняя галочка в отчете не мешала.
– Ты чего? Идиот? Если мы всех будем тащить, кто мочится на улице, то нам и настоящими преступниками некогда будет заниматься. Ты хочешь, чтобы над тобой смеялись? Они, кстати, сегодня задержали реального хулигана в отличии от некоторых. С судимостью мужик. Проявили, так сказать, мужество. А ты их за то… тьфу ты! На этих орлов, героев хочешь оформить протокол за то, что они побрызгали на стенку? Кем тебя после этого называть? Ты с головой-то хоть дружишь?
– Нет так нет! Я-то чо?
– Ну, так вот! Иди! И наблюдай за порядком на вверенной тебе территории. А не занимайся фигней!
– Вам виднее!
Сержант вышел из-за стойки и уже второй раз за день пожал им руки. На этот раз еще крепче.
– Ребята! Не обижайтесь на него! Идиотов везде хватает. Вот и воспитывай таких. Трудная у нас работа.
Уж точно теперь в общежитие. Да и темнело. Пока дойдут, совсем стемнеет. День прошел. Завтра лекции, семинары, обычная студенческая рутина. А душа просит праздника.
Кстати
ДНД (voluntary people's guard) – это добровольная дружина, добровольные помощники милиции. Рабочие и служащие шли в дружинники, потому что за день дежурства можно было заработать день отпуска или отгула. Кроме того, когда рассматривался вопрос о премии, об очереди на квартиру или машину, учитывалось и участие в дружине. Кто-то за отгул сдавал кровь, а кто-то с красной повязкой на руке портил ее другим. Шли в дружинники и студенты. Особенно спортсмены. И это была реальная сила, как бы кто-то ни пытался кривить при этом мускулы лица.
Люди за сорок лет прекрасно помнят ДНД – добровольные народные дружны – некоторое подобие сил правопорядка, помощников милиции. Сейчас уже не секрет, что вся эта «контора» была по большей части, показухой, за участие в которой можно было заработать день отгула и некоторые преференции по служебной линии. Практически день донора, только с повязкой на рукаве. Упоминая в этом контексте студенческих дружинников, можно предположить, что это вообще была безумная профанация. Но на деле все оказалось ровно наоборот – студенческие оперативные отряды, празднующие в эти дни шестидесятилетний юбилей, были реальной силой. Со своими героями – самыми настоящими – и традициями, над которыми время оказалось не властно.
Каждый новичок привлекался только по рекомендации уже действующего члена отряда. В обязательном порядке проверялось знание Уголовного и Административного кодексов, оценивалась физическая готовность кандидатов. Обязательной была и сдача «кандидатского стажа» – прохождение «рекрутской подготовки», умение работать оперативным сотрудником в реальных городских условиях, то есть в жесткой связке. На дежурство в определенный район выходила группа примерно из пятнадцати – двадцати человек. При этом все работали в «двойках», следовали друг за другом, отслеживали маневры, следили за тайными знаками.
Представьте простую жизненную ситуацию. Идет пара дружинников, а на лавочке молодежь пиво пьет. Одним замечание сделаешь – они успокоятся, а другие за ножи и палки схватятся. И общающаяся с правонарушителями «двойка» в случае чего должна дать незаметный знак идущими за ними. Чтобы они пришли на помощь.
Тесно сотрудничали с милицией, другими службами правопорядка. Дело-то было общее. Оперативник, где бы ни находился, всегда был готов встать на защиту справедливости и закона.
Надо отдать должное – относились временами по-отечески. По-доброму. Хотя… Было всякое, но люди (с обеих сторон) знали, что это дело чести, совести, и оно должно быть сделано хорошо. Студенческие отряды дружинников были созданы не просто на гребне моды, а скорее, от безысходности.
В рядах дружинников были самые лучшие, самые сильные. Парни, которые занимаются спортом, не пьют и не курят. Они, может быть, мало популярны в обществе, но это элита: люди, сильные духом, телом, светлыми помыслами, которые неизбежно собираются вместе.
(Виталий Злодеев. Сильные духом всегда найдут друг друга. – Советская Сибирь, 24 апреля 2010 г.)
25
ДОСТАЛ!
Евсюков был не просто отличником в школе. Всё-таки это уж и не такая невидаль. Хотя и не повсеместное явление. Но в каждом классе хотя бы один – два отличника есть.
Он был исследователем с критическим наклоном. А это уже не всем нравится. Учителям тоже, хотя по роду своей профессии они должны развивать в своих подопечных именно такой тип мышления. Они и делают это, но до определенного предела, где они считают, что критика уже переходит в критиканство. А это плохо для общества. Валера же привык во всех своих начинаниях ломиться вперед, как медведь через тайгу. И ничто и никто его не могло остановить. Людям такое качество не нравится.
Перейдя из восьмого класса в девятый, он стал на летних каникулах изучать учебник алгебры за девятый класс. Изучал теорию, решал примеры и задачи. И к началу учебного года закончил изучение учебника. Обнаружил в нем несколько десятков ошибок. Это его очень озадачило. И он решил своим открытием поделиться с учительницей математики. Это были не опечатки. Опечатки – дело невинное. С кем не бывает? Как говорится, и на старуху бывает проруха. Наверно, даже существовали какие-то нормы для опечаток. Это были именно ошибки. Список ошибок с указанием страниц он и выложил на учительский стол после первого урока математики. Учительница поглядела на список, потом на Валеру непонимающим взглядом.
– Может быть, Валера, ты сам ошибся и зря винишь авторов учебника? – спросила она наконец. – С такими вещами нужно быть супераккуратными. Семь раз замерь, один раз отрежь. Новый материал, мы его еще не изучали. Возможно, что ты чего-то не понял или не так понял, как надо, и посчитал, что это ошибка. Хотя на самом деле никакой ошибки нет.
Валера слушал, насупившись.
– Учебник – не просто книга. Его проверяют ученые, консультанты, специалисты, вычитывают каждое слово, каждый знак пунктуации проверяют, чтобы все запятые и точки стояли как положено. Макет учебника рассматривают на ученом совете. Он проходит редактуру, его проверяют корректоры. Художники делают оформление. Ошибки тут в принципе не должно быть. Бывают досадные опечатки по вине типографии. Наборщик случайно перепутал литеры. Из-за усталости, например. Их довольно скоро обнаруживают и делают вклейку в каждый учебник в конце с указанием опечаток и страниц. В следующем издании эти опечатки убирают. В учебнике нет такой вклейки.
– И все же, Вера Сергеевна, посмотрите мой список! – настаивал Валера. – Если вас это не затруднит.
– Хорошо, Валерочка! Обязательно посмотрю. Может быть, даже сегодня вечером.
Тетрадок еще не было, так что вечер у Веры Сергеевны получался свободным, если, конечно, не считать семью.
– Сообщу немедленно тебе результаты!
И что же вы думаете? Вечером этого же дня Вера Сергеевна села со списком и учебником. К ужасу Вера Сергеевна убедилась, что Валера прав. Она столько лет занималась по этому учебнику и никаких ошибок не находила.
Были ошибки даже такого рода. В конце учебника давались ответы на примеры и задачи. Хотя Вере Сергеевне, да и другим математикам не нравилось, что авторы учебника так делают. Не рекомендовалось сразу заглядывать в ответы. Решил, тогда погляди. Сошлось с ответом учебника – молодец! Не сошлось –решай заново, пока не получишь верный ответ.
Если ответ неверный, безответственный ученик просто подгонит под него решение. Хотя тут тоже нужно поупражняться, подобрать нужные цифры и математические знаки. Добросовестный же будет упорно решать и перерешивать, испишет килограммы бумаги, будет впадать в отчаяние. И браться снова и снова. Сидеть часами.
Чувствительная натура может взвыть от отчаяния. А это чревато. Детей доводить до такого состояния антипедагогично.
Вера Сергеевна обхватила голову. Ведь по этому учебнику занимаются сотни тысяч учеников. Неужели никто не замечал этих ошибок?
Хотя она же вот не замечала. Написать в редакцию? Или куда там? В Академию педагогических наук? Там, наверняка, есть какой-нибудь комитет, который занимается школьными учебниками. Надо всё обдумать. Торопиться тут нельзя. Ведь за учебником стоят маститые ученые, методисты, заслуженные учителя, которые первыми на практике опробовали этот учебник. Что же? Какой-то ученик изобличает их в ошибках, чуть ли не в невежестве? Это какой же удар по самолюбию, по профессиональной чести? Тут торопиться никак нельзя. Надо посоветоваться. Ох, Валера! и задал же ты делов!
Пошла к завучу.
– Евсюков говорите? От того можно всего ожидать, – проговорила завуч таким тоном, как будто речь шла о злостном хулигане. – И что он опять там утворил? гордость нашей школы? Это точно ошибки? Вы сами не ошибаетесь?
– Увы, Елена Владимировна! Проверила на несколько раз. Всё так и есть. Порой довольно грубые ошибки.
– Ситуация весьма щекотливая. Это хорошо, что вы не стали никуда писать и вообще поднимать шума. Мы маленькие люди. Нам ли замахиваться на таких мастодонтов? За учебниками стоят такие фигуры!
Елена Владимировна закатила глаза к потолку. Вера Сергеевна вздохнула. Не было печали…
– Пока не будем афишировать. Я поговорю с методистами из районо. Зачем нам эта головная боль?
Завметодкабинетом отнеслась к сообщению спокойно.
– Ну, что же! Дело житейское! А вы что же думали, что там на верху небожители сидят?
– Ну, – замялась завуч школы.
– Надо оформить, как следует, и отослать в министерство. Ошибки в учебнике, конечно, недопустимы. Ну, что вы! Какой шум? Никакого шума не будет, потому что он никому не нужен. Думаете, академики, доктора наук могут ошибаться? Это мы с вами можем ошибаться. Они же нет. Все спишут на стрелочника, как и везде и всегда. «По вине типографии в такое-то издание вкрались следующие ошибки, которые будут исправлены в следующем издании». Разумеется, никаких учеников. Оформим это проколом заседания методического объединения учителей математики района. Еще и похвалу заслужим за то, что не теряем бдительности и помогли, так сказать, во всесоюзном масштабе.
Валера, не вступив еще во взрослую жизнь, вошел в анналы истории, хотя имя его там и не значилось. Математика для Валеры не была главной. Он уже с класса пятого, наверно, твердо решил стать историком, в то время как мальчишки его возраста мечтали стать космонавтами, капитанами дальнего плавания и даже пожарными. История представлялась ему самой интересной сферой деятельности, перед которой другие науки меркли, ибо не могли доставить такого наслаждения как исторические открытия.
Во-первых, работа у историка такая же, как и у следователя. И тот, и другой имеют уравнение со многими неизвестными. Имеешь какой-то факт, должен найти свидетелей, отделить истину от лжи, установить мотивы каждого участника события, их роль в происшедшем. Во-вторых, историк имеет дело с живыми людьми, с их характерами, симпатиями, антипатиями, которые действуют зачастую вопреки всякой логике, подчиняясь страстям, эмоциям, совершают предательство, идут на самопожертвование.
В естественно-математических науках всегда действуют строгие законы и прямая – это самая короткая линия между двумя точками. Никто не смеет оспаривать аксиом. В истории есть какие-то общие закономерности, тенденции, причинно-следственные связи. но очень силен личностный фактор. Зачастую не то, что какая-то великая личность, правитель или государственный деятель, но и рядовой человек может повлиять на ход события, после чего история сделает невероятный зигзаг. Этой своей непредсказуемостью, многомерностью и интересна история, в которой законы логики нарушаются сплошь и рядом. И не только логики, но и здравого смысла.
В-третьих, что больше всего и привлекало критический ум Валеры, в истории, как нигде, больше всего темных пятен. Даже то, о чем написаны горы книг, вызывает сомнение. Появлялись новые факты и уже известные события выглядели иначе. Всё в истории неустойчиво и зыбко, как болотная зыбь, которая кажется твердым зеленым ковром, но ступил и провалился. Здесь постоянные заинтересованные участники и свидетели, которые стремились к тому, чтобы событие выглядело именно так, как им хотелось. И они пускались во все тяжкие, переписывая под себя исторический факт.
Ни одному источнику нельзя полностью доверять. Каждую строку в нем нужно подвергать сомнению.
Постоянно нужно искать новые свидетельства, которые бы подтверждали описанный факт или опровергали его, или вносили новые оттенки, и картинка становилась бы более многокрасочной.
Валера запоем читал исторические романы, научно-популярные книги, школьные и вузовские учебники. Серия «ЖЗЛ» была его любимой. Когда на уроке начинали изучать очередную тему, Валера уже успевал прочитать кучу книг об этом периоде или событии. И поэтому изложение в учебники или учителя представлялось ему крайне куцым. Порой это событие в его глазах выглядело не совсем так, как оно было изложено в учебнике. Краткость – не всегда сестра таланта, особенно, когда речь идет об эпохальных событиях.
Учителю истории только бы радоваться и молиться на такого ученика. Такие, как Валера, крайняя редкость.
Валера участвовал и побеждал на всех конкурсах, викторинах и олимпиадах по истории. Грамотами, вместо обоев, можно было заклеить целую стену в его комнате. Учителя его называли «наш Ключевский». Лучше было не спрашивать его на уроках, потому что ему и урока не хватило бы, чтобы рассказать по этой теме. Но Валера и не стремился к этому. Он понимал, что он не один в классе, что учебный процесс – это прежде всего коллективный процесс, что учитель может заочно выставить ему отличные оценки вперед за год, даже не спрашивая его. Выскочкой Валера не был.
В общем вел себя довольно скромно, но и в обиду никогда не давал. Как пишется в характеристиках, «среди одноклассников пользуется уважением». Он не кичился знаниями, никогда не перебивал учителя и не делал ему замечания, когда тот допускал ляпы и откровенные ошибки, от которых Валеру коробила, как дирижера, который в слаженном оркестре инструментов вдруг услышит фальшивую ноту. Валера морщился, вздыхал, опускал голову. Ему было неловко поглядеть в глаза учителю.
Не мог же он всё это держать в себе? Поэтому для учителя истории он всегда был головной болью, занозой, раздражителем, фактором, который опрокидывал привычную картину мира, не соглашался с тем, что уже стало шаблоном, чуть ли не священным местом, тем, что называют в математике аксиомой, а в философии абсолютной истиной.
Когда звенел звонок с урока, и Валера направлялся к учительскому столу, сердце учителя сжималось, ему хотелось быстрей всё схватить, затолкать и выскочить из класса еще до того, как приблизится Валера. Но ни разу не получалось такое. Валера подходил, поднимал голову и глядел ему в глаза. учитель обреченно косился в угол, боясь встретить взгляд ученика.
– Владимир Васильевич! – начинал Валера. Он скромно улыбался. И от этой улыбки Владимиру Васильевичу совсем становилось не по себе. – Вы рассказывали о татаро-монгольском нашествии на Русь, о том, что захватчики разрушили и сожгли все города, оставив после себя пепел и горы трупов, не считая, конечно, тех, кого угнали в рабство. Русская земля обезлюдела. И удивительно, как она вообще не исчезла. А ведь это противоречит элементарному здравому смыслу. Монголы выглядят как безжалостные маньяки-убийцы. Зачем им нужно было завоевывать другие страны, покорять народы, чтобы всё превращать в пепел и прах? Какая-то паранойя. Монголами двигала жажда обогащения. Но если ты всё сжег, всех истребил, то ты ничего не получил. Напротив, только понес потери. Ради чего спрашивается? Чтобы просто повоевать, удовлетворить жажду крови, скинуть разрушительную энергию? Им была не нужна сожженная, разоренная, обезлюдевшая Русь, с которой они уже ничего не могли получить. К чему нести такие тяготы и потери? Монголам была нужна страна, в которой бы развивались ремесла, сельское хозяйство, торговля, с послушными правителями, колония, с которой они получали бы доход в казну. С покойника же и нищеброда брать-то нечего. А с колонии они получали бы доход в виде десятины, который на Руси назывался ордынским выходом. Сейчас подоходный налог государство берет больше, чем монголы с покоренных народов, но никому и в голову не придет называть это игом. Когда Батый подходил к очередному городу, центру княжества, он первым делом посылал послов, которые требовали десятой доли ото всего и, разумеется, покорности. Взамен обещал не захватывать и не разорять город и княжество, подвластное ему. Когда отказывались принять это требование, начинался штурм. И тогда уже не было пощады никому. С непокорными монголы расправлялись жестоко. Поведение монгольского хана было логичным. Те, кто сопротивляется его воле, обрекались на смерть или унизительное рабство. Чтобы другим было неповадно. Чтобы они знали, что ожидает их, если они не примут требования монголов. Ужас, по-французски «террор», был возведен в государственную практику.
– Что же, Валера, получается? Ты считаешь, что лучше бы было, если наши князья выбрали покорность и не оказывали сопротивления захватчикам, добровольно сдавая города? Когда приходит завоеваель, нужно давать ему отпор. Иначе такой народ обречен. Князья, их дружины, горожане сражались героически, проявляли чудеса храбрости. Если бы к их героизму еще и государственный ум, масштабное политическое мышление. Русские князья не объединились, не прекратили распрей, не послали свои дружины на помощь. И даже злорадствовали, когда монголы разоряли соседнее княжество. Разве непонятно было, что противостоять многочисленному, закаленному в боях, дисциплинированному и подчиняющемуся единому командованию войску невозможно, особенно если каждый князь действует на свой страх и риск: не понимали? То тогда какие же они полководцы и политики? А если понимали, то выходят, что они сознательно шли на самоубийство и истребление мирного населения. Как быть с моральным оправданием, если ты обрекаешь на верную гибель собственных подданных? Самоубийственный патриотизм, выходит? Потом Александр Невский будет проводить осторожную взвешенную политику по отношению к монголам. А вот с западными рыцарями-крестоносцами будет героически бороться и побеждать.
Поступил Валера в университет без особого труда.
Во всех вузах страны студенты первого курса изучают историю партии, по которому сдают государственный экзамен. Многие студенты считали этот курс скучным. Бесконечные съезды, конференции, пленумы, внутрипартийная и межпартийная борьба плюс обязательное конспектирование работ Ленина, по которым проводили семинары…
На первой же лекции по истории партии преподаватель, он же был и деканом гуманитарного факультета, начал с предостережения. На его лице была постоянная легкая улыбка.
– В прошедшем учебном году в университете была раскрыта подпольная группа. Да-да! Вы удивлены? Многие тоже удивились, когда узнали об этом. Вроде какие в наше время подпольщики? Нет они не готовили восстания против советской власти, не запасались оружием, не вели антисоветской пропаганды. Так что антисоветчиками их назвать нельзя. Молодые люди, а это были студенты с разных факультетов, назвали свою группу «Союз борьбы за освобождение советского народа». Вам, конечно, интересно знать, от кого же они собирались освободить наш народ? У них был устав, программа. Любопытные документы, хотя и довольно безграмотные. У них в программе записано, что они должны освободить советский народ от бюрократизма, демагогии и догматизма. Такая довольно привлекательная цель.
– Что же тут такого? Разве это не так? – кто-то выкрикнул из зала. – Разве этого нет в нашей жизни?
– Не так, молодые люди! И бюрократизма, и демагогия, и догматизм, присутствуют в нашей действительности. Никто никогда не отрицал этого. И не лакировал советский строй. Партия не запрещает критики, открыто говорит о недостатках и пороках. И борется с ними. Это очень трудная и сложная борьба. Но она ведется.
Иван Афанасьевич всё с той же улыбкой единственным живым глазом обвел аудиторию и продолжил:
– И совершенно не нужно создавать тайных организаций по борьбе с общественными пороками. Это не наш путь. Он ошибочный и вредный и ведет в тупик. У нас достаточно общественных механизмов: печать, народный контроль, партийные и профсоюзные организации. Суд, в конце концов, и прокуратура, а общественное мнение? На партийные и комсомольские собрания приглашаются и беспартийные. Пожалуйста, приходите, высказывайте свое мнение, излагайте критику. К чему приводят тайность и подпольщина? К изоляции от общества, к проникновению в их среду вредных идей. К скатыванию в мелкобуржуазное болото, а в последствии и к антисоветской деятельности. Таких примеров достаточно много в нашей действительности. Накануне первого мая они расклеили в студенческих общежитиях листовки с призывом прийти на демонстрацию с неприемлемыми лозунгами. Так уже поступают враги советской власти. А с ними у нас ведется безжалостная борьба. Органами были установлены участники союза, у них произвели обыски. Была обнаружена запрещенная литература, так называемый самиздат и тамиздат. Нам прекрасно известна направленность этой литературы, которую пишут враги советской власти. Участники организации исключены из комсомола и отчислены из университета. Хорошо, что они не успели натворить еще чего-нибудь более страшного.
Раздался голос из зала:
– А правда, Иван Афанасьевич, что в «пятерке» был еще один союз? И тоже подпольный, тайный?
– Вы какой союз имеете в виду?
– Союз борьбы за сексуальную свободу. А то ходят такие слухи. Или, может быть, сочиняют?
Иван Афанасьевич продолжал улыбаться.
– Молодые люди! – проговорил он спокойно. Вывести его из себя казалось делом невозможным.
Живой его глаз скользил по аудитории. Другой стеклянный неподвижно смотрел в одну точку. Сначала это производило впечатление. Но скоро новобранцы привыкли.
– Понимаю, возраст, энергия хлещет через край, ищет выхода, чего-то яркого, впечатлительного. Чего-то нового хочется, захватывающего, проявить себя, чтобы о тебе заговорили, чтобы девушки оглядывались, когда ты проходишь мимо и шептались между собой. Нужно и головой думать. Здесь не глупые люди собрались, будущие ученые. Вы будете развивать науку, руководить коллективами, определять политику нашей страны. Из этих стен уже немало вышло людей, которыми мы можем гордиться. У вас достаточно возможностей, чтобы стать очень ценным и полезным членом общества. У нас широкое поле для легальной и вполне законной деятельности, для проявления общественной активности. Как говорится, «молодым везде у нас дорога». У меня всё. Думаю, что вы поняли, что это предостережение. Не делайте глупостей! Так легко себе сломать жизнь и карьеру. Так что думайте, прежде чем что-то сделать.