XIII. Камень сбит
– Садитесь, граф! – грациозным жестом указала княжна Людмила Васильевна Полторацкая на один из табуретов, стоявших возле дивана, и лениво опустилась на последний.
Граф Свянторжецкий сел. Удивленно-беспокойным взглядом смотрел он на княжну Людмилу Васильевну. Она, видимо, не чувствовала ни малейшего смущения и со спокойным, обыкновенным полукокетливым и полунасмешливым выражением лица смотрела на графа.
«Что она, действительно ничего не знает или притворяется?» – неслось в уме последнего.
Наступило неловкое молчание. Его прервала княжна Людмила Васильевна:
– Что это, граф, вы совсем пропали? Сколько времени я вас не видела у себя. Ужели ваша головная боль, припадок, который случился как раз у меня, так продолжительно отразилась на вашем здоровье? Вы были больны?
– Нет, я не был болен, – отвечал граф.
Княжна, по обыкновению, играла кольцами и браслетами на руках, а предательский ноготь так и бросался в глаза графу, как бросается фигура на разгаданной уже загадочной картинке. Этот ноготь напоминал ему, что он здесь властелин, а между тем с ним играет эта его раба, как кошка с мышью. Это его бесило и отразилось в тоне его ответа. Княжна заметила этот тон, и лицо ее приняло надменное, холодное выражение.
– В таком случае я отказываюсь объяснить ваше более чем странное поведение относительно меня. Вы сидите у меня, чуть не признаетесь мне в любви, обрываете это признанье на половине, что объясняете внезапным приступом головной боли, уезжаете, не кажете глаз около месяца и, наконец, просите снова свиданья запиской, очень странной по форме. Согласитесь, что я вправе удивляться.
– Но разве вы не знаете, что мне все известно? – вдруг выпалил граф, и взгляд его сверкнул торжеством.
Княжна глядела на него несколько мгновений широко открытыми глазами.
– Вам… Все известно… Что?!
Этот вопрос был задан так искренно, что граф положительно, что называется, опешил.
«Она ничего не знает!» – мелькнуло в его уме.
– Вам, значит, ничего не передавал Никита? – вслух сказал он.
– Никита… Какой Никита? – с тем же спокойным недоумением вместо ответа спросила, в свою очередь, княжна.
«Она играет… – решил мысленно граф. – Посмотрим, кто кого!» – и он снова добавил громко:
– Никита Берестов…
– Никита Берестов… – медленно, отчеканивая каждую букву, произнесла княжна. – Кто же это такой?.. Позвольте, не тот ли, которого звали «беглым Никитой», убийца моей матери и несчастной Тани?
Граф молчал, неотводно глядя своими черными, проникающими, казалось, в самую душу глазами на молодую девушку. Та спокойно выдержала этот взгляд.
– Где же этот Никита?
– Вам лучше знать это…
– Мне… Послушайте, граф, если это шутка, то очень неуместная… Вы, быть может, больны?
– Я совершенно здоров.
– Здоровы… – засмеялась звонко княжна. – Нет, вы не здоровы, если говорите такие вещи… Убийцу моей матери, Никиту Берестова, ищет полиция, а вы мне говорите, что мне лучше всех знать, где он находится.
– Он бывал у вас.
– У меня? Нет, граф, простите, лучше переменим этот разговор.
Она, как ему показалось, почти с соболезнованием посмотрела на него. Этот взгляд красноречивее всяких слов показал ему, что она считает или, лучше сказать, делает вид, что считает его сумасшедшим.
– Зачем менять разговор, – воскликнул граф, у которого хладнокровие молодой девушки вырывало из-под ног почву, – я именно по этому поводу просил вас назначить мне свидание. Снимите маску! Предо мной нечего играть комедии… Я сам виделся и говорил с Никитой Берестовым.
– Вы видели его и говорили с ним? – медленно произнесла княжна. – Это становится серьезным. Значит, вы-то действительно знаете, где он находится. Он, может быть, даже сознался вам в преступлении?
– Да, и рассказал все.
Граф подчеркнул последнее слово.
– Вы, граф, служите в Сыскном приказе?
– Нет, я не служу нигде.
– Я спросила это потому, что иначе не знаю, зачем вы допрашиваете убийц?
– Чтобы обличить его сообщницу.
– У него были сообщники?
– Я говорю сообщницу.
– И они, конечно, теперь в руках правосудия?
– Они могут быть.
– От чего же это зависит?
– От вашего желания.
– От моего? Тогда, конечно, я желаю этого… На вашей обязанности, граф, лежит тотчас же уведомить, что вы знаете, где находится убийца моей матери и несчастной Тани… Ведь вы знаете, что это ее отец.
– Я знаю это… – мрачно сказал граф Свянторжецкий.
Он начал понимать всю шаткость своего положения, если она будет продолжать в этом тоне. Наглость, с которою говорила с ним и глядела на него молодая девушка, положительно парализовала его волю.
– Если вы этого не сделаете, граф, – взволнованно между тем продолжала княжна Людмила Васильевна, – то это сделаю я… Я сегодня же вечером поеду к дяде и расскажу ему о вашем открытии, а завтра доложу об этом государыне.
Этого уже граф Свянторжецкий совершенно не ожидал.
– И это сделаете вы?.. – запальчиво воскликнул он.
– Ну, конечно, я, – смерила княжна его взглядом, – кому же еще сделать это, как не дочери покойной?
– Вы не дочь княгини Полторацкой.
– Что-о-о?! – встала княжна.
Граф тоже встал. Они несколько мгновений молча стояли друг против друга. Взгляды их черных глаз пересекались, как острия шпаг.
– Вы не дочь княгини Полторацкой… – повторил Иосиф Янович Свянторжецкий.
Молодая девушка отступила от него на несколько шагов и вдруг села на диван, около которого спускалась вышитая полоска сонетки, украшенной золотой кистью. Она откинулась на спинку дивана и правой рукой взялась за сонетку. Граф понял этот маневр.
– Подождите звонить… Я докажу вам, что… – заспешил он.
– Я и не звоню. Это так, на всякий случай… Я, напротив, с нетерпением ожидаю вашего объяснения.
Она глядела на него полунасмешливым, полунедоумевающим взглядом.
– Кто же я такая?
– Вы Татьяна Берестова.
– Татьяна Берестова… – медленно произнесла княжна, не сморгнув глазом. – Кто же сказал вам это?
– Мне сказал это ваш отец.
– Мой отец?!
– Да. Никита Берестов.
– Убийца?
– Убийца, которого вы были сообщницей.
– Мне, граф, следовало бы давно уже дернуть за эту сонетку, но я не из трусливых, тем более что я надеюсь, что ваша болезнь еще не дошла до буйства…
– Послушайте…
– Я слушаю, мне даже очень интересно. Ведь это точно сказка. Польский граф захватывает убийцу русской княгини и обнаруживает, что вместо оставшейся в живых княжны при дворе русской императрицы фигурирует дворовая девушка, сообщница убийцы своей барыни и барышни… Так, кажется?..
– Совершенно так.
– Но, что всего интереснее, так это то, что польский граф не сообщает тотчас же о своем важном открытии русским властям, а вступает в переговоры с сообщницей убийцы, самозваной княжной. Вы, граф, остроумный шутник и очень занимательный собеседник.
Княжна Людмила Васильевна совершенно непритворно весело расхохоталась.
– Я не шучу и не рассказываю сказки.
– Серьезно говорить то, что возбуждает смех в слушателях, – одно из достоинств рассказчика.
Граф нервно кусал себе усы и стоял перед княжной с горящим взглядом.
– Повторяю вам, я не шучу.
– Я это слышала… Что же дальше?
– Вы прекрасно владеете собой, видимо предупрежденная вашим сообщником, хотя вы отказываетесь, что видели его и принимали у себя.
– Кого это?
– Никиту Берестова… Вашего отца.
– Благодарю вас за такое родство, граф.
Он не слышал этого замечания и продолжал:
– Но можно доказать, что у вас бывал странник, который велел о себе доложить вам, что он не кровопивец, и вы с ним подолгу беседовали.
– Действительно, – отвечала молодая девушка, – ко мне приходил какой-то юродивый, и я ему помогала и слушала его болтовню и даже предсказания… Я очень люблю все необыденное… Доказательство налицо… Я слушаю вас, граф, а ваши речи очень малым, по отсутствию смысла, отличаются от речей этого юродивого.
– Княжна! – воскликнул граф.
– Вот и проговорились сами… Забыли, что только сейчас называли меня Татьяной Берестовой, – со смехом заметила молодая девушка.
– Я обмолвился.
– Когда?
– Конечно, сейчас.
– Это последовательно, по крайней мере.
– Этого-то странника, – продолжал граф Свянторжецкий, – я со своими людьми захватил у калитки вашего сада и он оказался Никитой, убийцей княгини и княжны Полторацких.
– Где же он находится?
– Я могу его найти всегда… Я приказал проследить, где он живет.
– Но зачем же вы его отпустили?
– Я хотел сперва переговорить с вами.
– О чем же говорить с сообщницей убийцы?..
– Я могу похоронить эту тайну… Никто, кроме меня, не будет знать об этом…
– Вот как… И ваша цена, граф? – с нескрываемым презрением спросила княжна.
– Вы сами.
Он было приблизился к ней.
– Отойдите, граф, или я позвоню.
– Вы раскаетесь…
– В чем?
– Я захвачу Никиту и отдам его в руки правосудия…
– Я сожалею только, что вы этого давно не сделали.
– Но тогда вы погибли.
– Вы наивны, граф, кто может поверить оговору убийцы княжны Полторацкой или вашему сумасшедшему бреду?
– У меня есть доказательства…
– Чего?
– Доказательства, что вы не княжна…
– Какие?
– Вы очень были похожи с покойной княжной, но случай сделал между вами некоторое различие… У вас на безымянном пальце правой руки искривлен ноготь, вы занозили руку, вам всего было десять лет, и у вас сделался ногтеед… С княжной этого не случалось…
Молодая девушка невольно вздрогнула при этих словах графа и побледнела, но моментально оправилась.
– Вы правы. Этот случай был с Таней, но вы ошибаетесь в дальнейшем; в следующую за тем летом, в которое случилось с ней это несчастье, осень занозила тот же палец и я. У меня тоже сошел ноготь и вырос несколько неправильным. Я тогда еще ребенком решила, что это меня наказал Бог за то, что я радовалась, что между мною и Таней есть какое-нибудь различие.
– Это сказка, быстро и умно придуманная.
Молодая девушка, уже, видимо, вполне оправившаяся от минутного смущения, сказала это совершенно хладнокровно.
– Так вы хотите, чтобы я начинал дело?
Она долго пристально молча смотрела на него, стоявшего, по ее желанию, в почтительном отдалении. Граф принял это за колебание. Сердце его усиленно билось.
«Он сдастся!» – мелькала в ее уме радостная надежда.
– Так неужели же вы думали, что я пойду с вами на эту позорную сделку?.. Вы ошиблись… Мне грустно только одно, что до такой низости дошли именно вы.
Граф сделал гневный жест. Молодая девушка крепко сжала сонетку и продолжала:
– Если бы это сделал действительно польский граф, чужестранец, то я могла думать, что добывать себе женщину таким неприглядным способом в обычаях его родины… Но на это решились вы, русский человек.
– Я вас не понимаю… – побледнел граф.
– Вы не граф Свянторжецкий… Вы выдали себя мне вашим последним рассказом о ногте Тани… Вы Осип Лысенко, товарищ моего детства, принятый как родной в доме моей матери. Я давно уже, встречая вас, вспоминала, где я видела вас. Теперь меня точно осенило. И вот чем вы решили отплатить ей за гостеприимство… Идите, Осип Иванович, и доносите на меня кому угодно… Я повторяю, что сегодня же расскажу все дяде Сергею, а завтра доложу государыне.
– Вы этого не сделаете…
– Я это сделаю… Я сделаю больше… На днях в Петербург ожидают вашего отца по пути в действующую армию, где он получает высокий пост. Я расскажу ему, как нравственно искалечила его сына иноземка-мать.
Граф Свянторжецкий – так мы будем продолжать называть нашего героя – стоял перед ней бледный, уничтоженный.
– А теперь довольно…
Молодая девушка сильно дернула сонетку. Явился лакей.
– Проводите графа, – приказала она ему. – До свидания, – обратилась она к Иосифу Яновичу, – не забывайте меня…
Она грациозно протянула ему руку. Он машинально поцеловал эту руку и вышел.
XIV. Игра проиграна!
– Посрамлен, уничтожен! – с отчаянием, схватившись за голову, воскликнул граф Иосиф Янович Свянторжецкий, очнувшись у себя в кабинете после описанного нами визита к княжне Людмиле Васильевне Полторацкой.
Время с момента выхода его из гостиной княжны и до того момента, когда он очутился у себя, для него как бы не существовало. Он совсем не помнил, как оделся, сел в сани и приказал ехать домой, даже как снял дома верхнее платье и прошел в свой кабинет. Все это в его памяти было подернуто густым непроницаемым туманом.
«Безумец, я думал найти в ней рабу, а встретил врага, и врага сильного».
Он бросился на диван и, опустив голову на руки, глубоко задумался.
«Ужели я ошибся, ужели действительно она и есть настоящая княжна?» – неслось в его голове.
«Нет, не может быть! – отгонял он тотчас же эту мысль. – Несомненно, она самозванка… Ведь всего недели полторы тому назад, вот здесь, в этом самом кабинете, передо мной сознался Никита Берестов – ее отец. Надо бороться, надо победить ее, нельзя дать над собой так насмеяться».
Необузданный по природе и по воспитанию, молодой человек выходил из себя как от оскорбленного самолюбия, так как оказался одураченным девчонкой, так и, главным образом, потому, что понравившаяся ему игрушка, которую он уже считал своею, вдруг стала для него недосягаемой.
«Отойдите, граф, или я позвоню!» – раздался в его ушах голос молодой девушки.
И он отошел.
«Нет, нет, она будет моей во что бы то ни стало. Она, конечно, никому не пойдет говорить о нашем разговоре, не пойдет докладывать императрице, а я, я уличу ее одной ставкой с Никитой. Она не посмеет отпереться и сдастся».
Так думал граф, и искра надежды снова затеплилась в его сердце.
Он позвонил. Явился Яков, все еще служивший у графа, так как отпуск его на волю, несмотря на уплаченные за него графом помещику деньги, еще не состоялся, за окончанием всех формальностей. В его сундуке, однако, уже лежали и те двести рублей, которые дал ему Иосиф Янович за услугу, вместе с ранее накопленными деньгами и оставшимися от уплаты за поимку Никиты.
– Что прикажете, ваше сиятельство?
– Вот что, голубчик… Мне необходимо снова повидать этого странника.
– Это что к княгине ходил?
– Да… Ты знаешь ведь, где найти его?
– Молодцы-то мои сказывали, что намедни, по приказанию вашего сиятельства, выследили его берлогу. В лесу он живет, в землянке, неподалеку от дома княжны Полторацкой.
– А может, он оттуда ушел?
– Все может быть, ваше сиятельство.
– Так как же быть?
– У кабака дяди Тимохи его подстеречь али опять у калитки дома княжны.
– У какого кабака?
– Такой есть, там на выезде из предместья, по ночам торгует, более для беглых да для таких, как этот чернявый, странников.
– Так ты уговорись со своими и начинай следить; как сцапаете, так вяжите и прямо сюда. Коли меня не будет дома, то до меня не развязывайте. Положите куда ни на есть.
– Я его в чулан запру, ваше сиятельство.
– В чулан так в чулан.
– Слушаю-с, ваше сиятельство… Я распоряжусь сегодня же с ночи.
– Достань ты мне его живого или мертвого. Нет, нет, я пошутил, мне он нужен только живой и вы его легонько, не зашибите.
– Зашибешь его, такого быка! Не извольте беспокоиться, ваше сиятельство, живого предоставим.
– Я полагаюсь на тебя. Вот тебе на расходы.
Граф встал, подошел к шифоньерке из ясеневого дерева, стоявшей в кабинете, отпер ее, вынул один из мешочков с серебряными рублями и бросил его Якову.
– Лови!
Тот ловко поймал на лету.
– Не сумлевайтесь, ваше сиятельство.
Граф снова сел на диван. Наступило молчание.
– Больше никаких не будет приказаний? – нарушил его Яков.
– Нет, никаких. Только то, что сказал, аккуратно сделай.
– Слушаю-с.
Яков вышел.
– Хорошо посмеется тот, кто посмеется последний, Татьяна Никитишна! – злобно вслух сказал граф Иосиф Янович Свянторжецкий. – Я-то не прощу вам сегодняшнего дня. Вы таки действительно будете моей, живая или мертвая. Только бы поскорей он мне добыл Никиту. Остальное я все уже устрою умело и обдуманно. Я вижу теперь, что сам во всем виноват. Не надо было медлить. Я дал ей время одуматься и подготовиться.
Графу Свянторжецкому теперь стало ясно все, что он впопыхах, ошеломленный сделанным им открытием, упустил из виду, не думая и не гадая встретил в молодой девушке такую серьезную соперницу.
– Увидим теперь, чья возьмет, – весь погруженный в свой новый план, пробормотал он.
Посидев еще с полчаса в раздумье, он уехал из дому, наказав снова Якову начать действовать в тот же вечер.
– Слушаю-с, ваше сиятельство, не сумлевайтесь… – успокоил его верный слуга.
Граф стал вести прежний светский образ жизни, но все же каждый вечер или, лучше сказать, ночь, с тревогой подъезжал к своей квартире.
– Ну, что? – спрашивал он отворявшего ему дверь Якова.
– Не нашли еще… – отвечал тот.
Такой же вопрос задавал граф ему и каждое утро, но, увы, получал тот же далеко не удовлетворительный ответ.
Никита сгинул совершенно, как в воду канул. Его землянка оказалась пустой, в доме княжны Полторацкой он не появлялся, в кабаке дяди Тимохи тоже.
Прошла неделя, и граф решился прекратить розыски. Он понял.
– Она дала ему отступного, и он скрылся, – рассудил он. – Что же теперь делать?
Положение его оказывалось действительно незавидным. Игра была проиграна. С исчезновением Никиты весь составленный им новый план разрушался.
«Самозванка-княжна», как он продолжал мысленно называть княжну Людмилу Васильевну, продолжала между тем занимать все более и более места в его уме и сердце. Пленительный образ молодой девушки преследовал его неотступно. Разве не все равно было ему, была ли она княжной или же незаконной дочерью князя. Она ведь вылитая княжна. Он не заметил в ней ни капли холопской крови, которую из любезности к своей невесте открыл в Тане князь Сергей Сергеевич Луговой. И зачем ему было затевать всю эту историю? Она была к нему благосклонна! Никто не сомневается в ее знатном происхождении, никто не оспаривает у нее богатство, любимица государыни, одна из первых в Петербурге невест, он мог на ней жениться, вот и все.
Теперь она для него потеряна. После происшедшей между ним и ею сцены немыслимо примирение. Он долго не мог представить себе, как встретится с ней в обществе. Он умышленно избегал делать визиты в те дома, где мог встретить княжну Полторацкую. Теперь, конечно, она предпочтет ему князя Лугового или графа Свиридова. Бессильная злоба душила графа. Он воображал себе тот насмешливый взгляд, которым встретит его княжна Людмила в какой-нибудь великосветской гостиной или на приеме во дворце.
– Посрамлен, унижен, и теперь окончательно! – повторял он сам себе.
К довершению своего ужаса, он стал убеждаться, что безумно любит эту посрамившую его девушку. Каприз своенравного человека постепенно вырос в роковую страсть. Граф положительно не находил себе покоя ни днем, ни ночью. Образ княжны, повторяем, неотступно носился перед ним. Он жаждал видеть ее и боялся с нею встречи.
Момент этой встречи, однако, должен был наступить. Они вращались в одном обществе и поневоле должны были столкнуться. Граф понимал это, и каждый день ожидал, что это случится. Наконец, этот момент наступил.
Они встретились в гостиной Зиновьевых, в день рождения Елизаветы Ивановны. Графу необходимо было приехать с поздравлением к своей тетке, но, несмотря на нарочно выбранное им позднее время, он застал в гостиной княжну Людмилу Васильевну. Граф смущенно поклонился. Она приветливо протянула ему руку.
– Опять целую вечность я вас не видела, граф… Он положительно, как красное солнышко осенью, покажется и нет его… – обратилась она к сидевшим в гостиной хозяйке и другим дамам… – Приедет ко мне с визитом, насмешит меня до слез и затем скроется на несколько недель.
– Чем же он таким смешит вас? – полюбопытствовали некоторые из дам.
– В последний раз он рассказывал мне какую-то, как я теперь припоминаю, ужасную историю, выдавая ее за истинное происшествие. Он, видимо, сам сочинил ее, но если бы вы видели, с каким серьезным видом он говорит всевозможные глупости… Я сначала, грешным делом, испугалась, приняла его за сумасшедшего, и только после догадалась, что он шутит, что у него такая манера рассказывать… Просто умора.
Граф Иосиф Янович любезно улыбался.
– Мы не знали за вами такого искусства, граф… Это интересно… Расскажите когда-нибудь и нам что-нибудь такое… – напали на него дамы.
– Княжна все шутит и преувеличивает, – отбивался он.
– Ничуть не шучу… Настаивайте, mesdames, чтобы он каждой из вас в отдельности рассказал бы по страшной истории… У него, я чувствую, их целый запас.
– Да, да, непременно, мы требуем… – говорили дамы.
Положение графа было ужасно. Он должен был улыбаться, отшучиваться, когда на сердце у него клокотала бессильная злоба против безумно любимой им девушки. Только теперь, когда он увидел снова девушку, обладание которой он так недавно считал делом решенным, граф понял, до каких размеров успела вырасти страсть к ней в его сердце. Он любезно дал слово исполнить требование каждой из дам, но только при условии полного tet-a-tet. Дамы жеманно стали отказываться от своего требования. Разговор перешел на другие темы.
Княжна Людмила Васильевна несколько раз особенно любезно обращалась к графу с вопросами, явно с ним кокетничая. У несчастного графа положительно шла кругом голова. Наконец, княжна стала прощаться.
– Надеюсь вас видеть у себя, граф! Пора бы вспомнить о сироте, живущей в предместье.
Граф бессвязно пробормотал какую-то любезность. Княжна глядела ему прямо в глаза своими искрящимися смеющимися глазами. Граф чувствовал, что точно тысячи иголок колют его сердце. Он, однако, не решился сразу последовать приглашению княжны Людмилы Васильевны и поехать к ней. Ему думалось, что молодая девушка просто насмехается над ним и что, появившись у нее после рокового разговора, он получит от лакея обидное: «Не принимают». Вся кровь бросалась в голову самолюбивого молодого человека при одной возможности подобного приема.
«Она хочет меня окончательно доконать», – думал он и, несмотря на страстное желание видеть предмет своей страсти, не ехал на набережную Фонтанки.
Встречи на нейтральной почве между тем продолжались. Граф теперь уже не избегал тех домов, где мог встретить княжну Людмилу Васильевну. Напротив, он именно ездил в них с этою целью. Княжна продолжала быть с ним обворожительно любезна. Граф Свянторжецкий положительно терялся в догадках, смеется ли она над ним или ищет примирения.
Как ни проницателен был граф, но кто разгадает, что скрывает в своем сердце женщина. Если, по пословице, «чужая душа – потемки», то женское сердце – непроглядная ночь. Кто может сказать наверное, каким путем ближе дойти к этому сердцу, путем ли восторженного ей поклонения или же наглой дерзостью. Жизнь учит нас, что последний путь короче. Недаром один знаток женского сердца высказал парадокс о том, что женщина легко прощает некоторое неуважение к себе в обществе, но никогда не простит излишнего уважения к себе наедине. Не близок ли этот парадокс к истине? Сто лет тому назад сердце женщины было, и для хваставшихся знанием женщин мужчин, такою же загадкою, как и теперь. Граф, повторяем, окончательно потерял голову.
Выдался случай, когда в одной из гостиных хозяйка занялась разговором с приехавшим с визитом старцем. В гостиной, кроме этого гостя, были только княжна Людмила Васильевна и граф Свянторжецкий. Они остались беседовать в стороне.
– Вы, граф, окончательно решили не переступать моего порога? – кокетливо спросила его княжна, особенно подчеркнув слово «граф».
– Сказать вам по правде, княжна, – тоже не удержался не подчеркнуть он последнее слово, – мне кажется, что вы шутите, настойчиво приглашая меня к себе при посторонних.
– Шучу? – подняла княжна удивленно-наивные глаза. – Почему?
– Но после нашего разговора…
– Я забыла о нем и к тому же, я думаю, что он был последствием вашей головной боли… Приезжайте, говорю вам теперь почти с глазу на глаз.
– И вы меня примете?
– Нет, граф, вы все еще нездоровы. Простите меня… Зачем же бы я вас приглашала?
– Чтобы отказать мне через лакея… – задыхаясь, произнес граф.
– Я не способна так мелко мстить, граф… В моих жилах все-таки, что бы вы ни говорили, течет кровь князей Полторацких.