Шестнадцатое
Мы прервали разговор о футболе. Легче света
Полый звук роняла флейта в сонатине до-минор.
Остановлены часы и очищены орехи,
Слышат радиопомехи приближение грозы.
Это точно – мы с тобой в этом доме не случайно:
Тут стакан горячий чая, детектив и преферанс.
Дождь, полуденный покой усыпляют с непривычки.
Но под боком электрички и столица под рукой.
За пределами стекла непрозрачных лет завеса,
Где ни белочки, ни леса, ни любви и ни тепла.
Выпит чай, невнятен слог детектива. Мерзнет лето.
Я в постель. И тише света ты выходишь за порог.
Ностальгия
Я хотела уехать из этой беды
Из немой темноты, от глухого застолья
Только помню проклятье: ни холод, ни дым
Я простить не смогу, я вернусь вместе с болью
Не потратила я золотые слова
Не разбила стекла, не рассыпала соли
Это как наказанье за то, что права
Неизбежно в конце возвращение боли
Я в пустых городах сочиняла любовь -
Не допета молитва, а песенка стерта
Я давлюсь по ночам возвращением снов
Из-под мертвого грунта или южного фронта
Наша кровь не по жилам – по пальцам течет
Убивает надежда, а вера неволит
Из тревожных лесов, из оживших болот
Я покорно слежу возвращение боли
2013-2018
Рухнуло небо. Отчетливо виден изъян и позор. Очевидно убожество. Уже из последних сил, отчаявшись, безо всякой цели, без всякой надежды. Просто смотришь со стороны просто шепчешь, перебираешь, подставляешь, оставляешь. Твое время с неприятным свистом улетает в прошлое. Оттуда и глядишь, наблюдаешь, не смея вмешаться: ни в прошлое, ни в настоящее. Хорошо, что нет тебя больше, хорошо, что тебя нет, как многих, как избранных, нет тебя. Когда ты пропал, все упростилось. Некому оценить и обругать, некогда обращать внимание на мелкие недостатки – только на глобальные, только на катастрофические. Каждый день, пешком, возвращаешься на ту остановку, через весь город, через всю землю, сквозь, разумеется, целое, огромное свое время. Там другие люди, но ты видишь своих, нужных, друзей и подруг, своих родных, своих незаменимых. Трогаешь за рукав, окликаешь по имени. Но вместо имен вырываются опять кривые, липовые, мертвые уже, уже потерянные звуки. Даже до слов им далеко, куда им до имен. Ты сделал круг, совершенно бессмысленный крюк – и увидел их всех, живых и мертвых, дорогих, со спины. Они уходят, они может быть даже ищут тебя- наконец ты понадобился. Но не найдут никогда. Оглянуться не умеют, слова, которые пытаешься вытолкнуть, выкинуть, докинуть – мертвые, как уже было сказано.
Красный воробей
Смерть – это красный воробей,
Нетерпеливый, свихнувшийся попрыгун.
С ветки на ветку, крошка за крошкой
Выклевал мягкий батон, который положила на асфальт
женщина в черном платке.
Я думал, что все еще лето.
Но высунул голову из окна, глотнул северного ветерка – вспомнил: сентябрь.
А лето прошло, скомкалось пару недель назад.
И мне не хватило солнца, мне не хватило жары.
Потому что лето в своем городе я прожил один.
Это уже второе лето подряд, это почти невыносимо – пережидать жару в одиночестве.
Именно два года каждое утро, летом
Я просыпался и тащился к окну, смотрел в него и убеждался, что жив.
Удивлялся солнечному постоянству скромного вида из моего окна.
И так как я просыпался один, других доказательств, что я жив, не было.
Только удивительно четкие для самодельной планировки дорожки,
Крест-накрест укрепившие сбивчивую геометрию внутреннего дворика с детской площадкой.
Взгляд с четырнадцатого этажа постепенно,
День за днем убедил, примирил меня с мыслью,
Что смерть не страшнее красного воробья
И не следует думать о ней так часто, как я это делал два лета подряд.
И если есть красный воробей, то бог точно не нужен. Красный воробей намного удобней и понятней,
чем бог. Он говорит это, а ты, открыв от изумления рот, только и можешь пролепетать: ты вернулся.
