Охота пуще неволи

– А тебе?

– Ну и для себя.

Он разломал пополам хлеб, положил на чайник одну половинку, сняв с чайника крышку. Первый сухарь на пару превратился в подобие хлеба, и они со смехом кое-как съели яичницу, выпили свежезаваренного чая. Поднялись наверх после того, как Лена помыла посуду не без помощи Алексея. Вскоре свет на втором этаже дома Алексея погас, и на улице наступила полная темнота. А где-то в конце улицы щёлкал и заливался трелями неутомимый соловей.

* * *

Серега, с набухающим большим синяком на лбу, кое-как завел проводами машину. Бешенство, обида, злость, ненависть застилали глаза. Как доехал до Костика – не помнит, помнит лишь, что проехал на красный свет, чуть не столкнувшись с какой-то легковой машиной.

Костя, увидев Сергея с заплывшими глазами, заржал:

– Не все тебе, бык, бодаться. Где-то ж нарвался, хвались!

– Костя, гадом буду, охотовед за бабу отстегнул мне по бровям. Я ж его не прощу, я ж его зубами буду грызть, Костя! Я его бесплатно привалю, падлу эту. Оох, Костя, что я с ним сделаю. Подонок, сволочь, так засветил мне из-за спины!

– Из-за чьей спины, Серега? Из-за бабы какой-то?

– Из-за моей, Костяныч, из-за собственной спины, пока я в машину за монтировкой полез, а он, вражина позорная, меня за шмотку потянул и только помню, что искры полетели и ноги подкосились. Очухался – никого, и ключи, уволок, падла! Ох, я ж его достану. Хотел хату поставить, но вовремя спохватился. Нельзя по злобе в хату идти. Позже зайду, а пока, Костя, дай мне добро его завалить. Замочу и пойду на срок, мать его так!

– Ты, Серега, придурок по жизни, а Лешка тебе последние мозги вышиб, если они и были. «Завалю», «на зону пойду». Во-первых, за него ты в зону при твоих судимостях не попадешь, только к Богу на суд. Вышка тебе за него, сто пудов, светит. А во-вторых, ты знаешь или нет, что за него тебя люди из-под земли достанут, а не найдут, так тебя менты им сдадут, и тогда тебе не брови, а булки твои рассекут. Кубатуришь? «Мокрушник» нашелся. Не твое это, Сергей, так что не спеши на парашу, а лучше расскажи все по порядку. Пошли: сотку-другую накатим, чтоб тебе лучше думалось-вспоминалось, вояка хренов…

Они пошли в предбанник, Костя достал из старого, без замка, сейфа бутылку водки, развернул из газеты закуску и разложил на столе, куда поставил два одноразовых стаканчика. Разлил водку:

– Ну, будь здоров, воин безрогий.

– Да ну тебя, что обзываешься?

– Не огорчайся ты. Это я так, шучу. Выпил? На, выпей еще. Полегчает. Теперь говори.

– Короче, решил я снять телку одну. Магазинщицу. Сегодня познакомились. Там в магазине какой-то кипеш назрел. Я заточку отнял, полупокера этого немного подмолодил, а тут выходит «эта». Глазища – во, талия – одной пятерней возьму, грудь – пятая, ножки точеные. Я с ней ля-ля, тополя, цветов нарвал на площади у Ленина и ей передал прямо в магазин с малявой, мол, приеду вечером, покатаемся. Ну, приехал, а там этот фраер. Я не обратил внимания на УАЗик, вижу – выходит моя лебедушка, я к ней и подрулил прямо под ноги. А тут этот козел нарисовался, что-то пыхтеть начал. Я его и успел только за шкуру взять, а он мне коленом по яйцам, я в машину за ломиком под сиденье, а он меня…

Сам видишь, налей еще…

Костя налил еще, задумался, а потом спросил обыденным голосом:

– Говоришь, Лена к тебе вышла на дорогу?

– А то к кому? Я ж цветочки, записку пацаном заслал. А то к кому ж еще? Да и магазин они при мне на сигнал поставили. Я сам видел, как лампочка засветилась, «луна», значит.

– Она, Сережа, как раз к твоему охотоведу шла. УАЗ, говоришь, стоял на дороге?

– Да, его машина. На боку «Охрана природы».

– Эх ты, лопух. Цветочки, букетики. Не твоей рожи эта телка. Я знаю ее с детства. Не дает она никому, как мужика своего выгнала – одна так и живет. Такой целкой она и раньше была, а ты хотел на ленинский букет ее купить! Лох ты, Сергей. А вот, что к охотоведу она шла – это проверить надо. Если это так, то будет она, Сергей, под тобой. Увидишь. Дай-ка время. Сейчас пей, сколько влезет, переночуешь у меня здесь на топчане. Я еще подойду, а теперь мне нужно срочно проехать…

Алексашкин быстро переоделся, выгнал свой потрепанный «Жигуленок», вместо проданной на аукционе Ауди, быстро растворился в потоке машин. Заехав к Лене домой, узнал у матери, что дочь сегодня задержится на работе. Заехав к магазину, убедился, что магазин закрыт. В сумерках подкатил к дому охотоведа. Света в окнах нет, машины тоже нет. Значит, и хозяина тоже нет…

Алексей, открывая ворота, не обратил внимания на припаркованный у соседнего дома старый «Жигуленок». Алексашкин же, сидевший в этой машине, успел сделать несколько снимков инфракрасным объективом выходящую из машины Лену, потом входящих в дом по очереди – сначала Лену, затем и хозяина. Таймер указал на кадрах разницу в пятнадцать минут. Он завел машину и исчез в конце улицы, довольный своей смекалкой и фартом. «Теперь я с тебя не слезу, пока своего не добьюсь, а Ленка сослужит службу, царица македонская, видишь ли, свои ей уже не по вкусу, подавай приезжих. А корчит из себя недотрогу», – зло ухмыляется он, стараясь не вспоминать, сколько раз он безуспешно заманивал ее в свой ресторанчик – не пошла. А кого нашла! Вот дура! Она на каблуках повыше его будет. Вот тебе и бабы! Что у них на уме? Что у них за душа? Кого выбирают – не поймешь!» Так он доехал до дома, загнав машину, заглянул в баню: Серега храпит на диване, две пустых бутылки валяются под столом. Лицо опухло и приняло желто-зелено-фиолетовый оттенок. «Хорошо врезал такому быку. Молодец, я давно это знал, а Сергей нарвался. Вот теперь-то Серегу надо попридержать на цепи до поры, а потом менять намордник и спускать с поводка. Вот концерт будет! Локти, гадина, кусать будешь», – неизвестно кому угрожая, пробубнел Константин, заходя в свой дом сквозь сжатые зубы.

С женой после суда спали на разных кроватях. Так захотела она, когда, боясь ареста имущества, перевезли к родственникам всю мебель, кроме двух этих кроватей, которые судебные исполнители «за бедность ответчика» не стали описывать. Потоптавшись у спальни, где спала жена, вернулся к своей кровати, разделся, но уснуть долго не смог. Мерещился охотовед, Ленка – Елена Анатольевна, Серега с разбитым лицом. Ближе к утру удалось уснуть. Кажется, только уснул, как услышал ворчливый голос:

– Накатался. Уже третью ночь внаглую по бабам ездишь. Костя, я не шучу. Я на развод подаю. Мне надоело все, я хочу спокойной жизни. А ты…

– Заткнись, змея! Развод? Прямо сейчас убирайся к своей маме. Когда ела, пила с моей руки – не было ночей? А сейчас ночи ей мешают. А где бабки? Где? Не знаешь? А где на развод подают, знаешь? Ну и катись, только не рви мне последние нервы. Без тебя хватает!

– Костик, золото. Не кричи. Ну, мне же тоже неприятно. Захожу в баню утром, а там этот зэк развалился, как у себя дома. Любая хозяйка, Костя, против будет. Что – не так? Молчишь? Не води ты этих бичей к нам. Из-за них все проблемы у тебя!

– Не твоего ума дело. Скажи спасибо, что шлюх не вожу. Договоришься, доспишься на отдельной кровати! Сам уйду и на развод подам. Вот увидишь. А пока ты мне еще жена, приготовь перекусить. Раз уж разбудила. Я, между прочим, сутки почти не жрал. Это как? Нормально? А, жена? Что молчишь? – Они еще долго ругались меж собой, тем не менее, жена накрыла на стол и, хлопнув дверями, ушла, накинув на ходу плащ: на улице заморосил дождь.

Константин встал, сходил в баню, растолкал Серегу:

– Вставай. Пошли, перекусим да кое-что обсудим. Пора действовать, работать, а также отрабатывать, Серега! Машину тебе дал, деньги даю, кормлю, пою. А ты? Что с тебя толку. Сейчас поедешь в деревню, заберешь две туши, завезешь в Райзаг к соседям. Я позвоню. Оттуда привезешь по весу колбасу, скинешь в Солтовке, в магазине, и сразу ко мне. Чтоб к двум часам был у меня. Ясно? Хорошо. И вот еще что: к Ленке, магазинщице, пока ни ногой, ни раком. Ты понял? Смотри, узнаю – подвешу за твои больные яйца. И упаси тебя бог сунуться на охотоведа. Обходи его пока стороной. Это заруби себе на носу. Пока я тут кое-что нарисую. Деньги нужны. Сдашь колбасу – деньги до копейки мне привезешь. Если успеем, то сегодня мотанемся на еще одно дело. Будет видно. Пока ешь, что есть и езжай. Уже семь утра, а ты еще дрыхнешь. Мне бы такую работу, а, Серега! Молчишь, морда побитая? Ладно, ладно, не скрипи деснами. Обломаешь свои последние зубы, что Лешка пожалел, по тыкве замолотил, молодчага. Знал, что мозгов нет, сотрясения не будет. И не зыркай так на меня, а то добавлю. Или не веришь? То-то же.

Серега укатил за мясом. Костя допил чай, переоделся, побрился. Подойдя к Жигулям, поморщился как от зубной боли, сел в машину и скоро был уже в магазине, где работает Лена. С Леной Костя учился в одной школе, и они были хорошо знакомы, хотя Костя и затаил обиду за ее строптивость и отказ на его ухаживания.

– Привет, Елена Анатольевна, – Костя с улыбкой поздоровался, оглядывая заведующую, – ах хороша! Ну почему я не твой муж? До сих пор, Лена, сожалею, что не сделал тебе предложения.

– Здравствуй, Костя. А что тебе с твоей Люсей плохо? Вон, выглядишь ухоженным, упитанным. Чего-то не хватает?

– Тебя! Ты же знаешь.

– Что-то не замечала. Это когда ты меня в свой кабак все хотел затащить?

– Глупая ты, хоть и Елена, и прекрасная! Я ж, любя!

– Ладно, Костик, некогда мне, работы много. Может, что-нибудь хотел?

– Кроме тебя, Леночка Анатольевна – ни-че-го!

– Ну и ловелас ты, Костя. Надо Людке твоей тебя к кровати привязать, иначе толку с тебя, как не было, так и не будет, – она весело рассмеялась, крутнулась на каблуках и легкой упругой походкой зашла за прилавок…

– Говори, чего приехал? По глазам вижу: что-то хочешь.

– Я ж говорю. Нужно переговорить. Можно уединиться?

– Нет, нельзя. Говори, если что серьезное, а то мне вправду некогда.

– Хорошая ты, красивая и ладная женщина, хотел поговорить с тобой, чтоб уберечь тебя.

– Ой-ой, что такое Костя? – Лена насторожилась. – Говори, раз уж начал.

– Зря ты, Ленка, с охотоведом Фоминым связалась – непутевый он. Поиграется и бросит. У него в каждой деревне своя продавщица, ты что, слепая или глухая?

– Ты это о чем, Костя?

– Не о чем, а о ком. Об Алексее, с которым ты голову теряешь.

– А тебе какое дело? Ты что сплетни уже стал собирать у себя на рынке?

– Это не на рынке. Об этом весь город уже судачит. Говорят, вчера ночью к себе тебя привозил, и ты…

– Это не твое дело, Костя! Я не собираюсь ни перед кем отчитываться о том, с кем и где я бываю. Я человек свободный.

– А он?

– Я не знаю, Костя, с какой целью ты здесь прогибаешься. То, что он тебя за браконьерство прищемил, я слышала. На базаре… И не лезу не в свои дела. И тебе, Костя, не советую лезть в наши!

– Ого, уже в ваши? Нормально. Уводишь мужика из семьи? Он и так алименты по всему свету платит. Ты что, не знаешь? Так спроси у своей подруги. Она ж в бухгалтерии лесхоза работает, если мне не веришь.

– Ты за этим приехал?

– Нет, я случайно зашел за сигаретами, вижу – ты. Думаю, предупрежу, ведь выросли вместе, когда-то дружили. Смотри сама, я не хочу тебе зла. А ты не веришь. Ладно, Лена, извини, что лезу, действительно не в свое дело. Поеду я.

– Постой, Костя! У него ж семья, жена, дети. Какие алименты?

– Дура, ты, Ленка! Я ж тебе говорю, это не я ловелас, а твой хахаль этот, Лена. Сколько у него по свету семей, один черт знает, а ты на меня обижаешься.

– Ладно, Костя, мне и вправду надо работать. Иди.

Лена растерянно побрела в свой кабинет, села за стол. Посмотрела в окно. На улице моросит мелкий противный дождь. Так же холодно и сыро стало на душе. Вот оно что! Вот почему он не хотел говорить о своей семье, вот почему уехала жена. Это у него уже не первая семья! Ничего себе. Почему ж он не сказал ничего? Как же так. Она думала, что он одинокий, брошенный мужик своенравной Татьяны. А он? И сразу уходит в защиту, когда она просит рассказать о своей жизни. Оказывается, он ее просто обманывает. А как хорошо с ним было, так легко, так просто, так естественно. Она отдалась ему вся, до последнего нерва, до последнего вздоха. И ей казалось, что ему она нравится, что и ему хорошо с ней. А он в душе, за пазухой носит камень. Что же делать? Сказать ему все? Скрыть? Ах, как жаль. И себя, и отношений. Неужели все кончено?

Она набрала телефон подруги, поговорив с ней ни о чем, так и не решилась спросить о том, ради чего звонила. С чего бы ей вдруг интересоваться его личной жизнью. Но раз так, то ничего делать не надо. Надо просто прекратить отношения и все. Кофе уже не помогает, очень хочется и спать, и домой. Еле дождалась окончания рабочего дня, как всегда, поставив на сигнализацию магазин, последней вышла на улицу. Так хотелось увидеть его машину, его самого. Но… увы. Ни его машины, ни его самого нет. И не позвонил ни разу. Лена вздохнула, достала из сумочки зонтик и направилась к остановке.

В десять утра принесли телеграмму от Сидоровича: «Срочно приедь». Два слова, значит, что-то случилось. Алексей тут же вызвал водителя, Болохина. Показав телеграмму, дал полчаса на сборы: заправить оба бака, документы, оружие… К обеду они были уже у дома лесника. Сидорович, обиженно сопя, попросил Алексея отойти с ним в сторону. Они с полчаса о чем-то шептались, переходя иногда на громкие вопли. По выражению лица охотоведа, Болохин понял, что дела плохи. Что-то случилось. Вскоре лесник пошел в хату переодеваться, Алексей подошел к машине.

– Петрович! Тут целая война началась. Сидорович нашел место добычи дикого кабана, скорее всего свиноматки. Остались следы маленьких поросят. Поехал в соседнюю деревню. Повздорил там с пасечником, у которого в это время пьянствовал Алексашкин. Сам Костя тоже деду угрожал. Вечером на джипе приезжали отморозки сюда, к деду. Облили хату бензином, деда обидели, кота его убили.

– Ни фига себя, заявочки, – Петрович озабоченно почесал затылок, – номера, конечно, Сидорович не запомнил.

– Номера тряпкой были замотаны. А Костик на своем УАЗе был. Его машину Сидорович видел во дворе, в сарае. Что можно сделать?

– Пасечника раскрутить попробовать?

– Ладно, – Алексей взъерошил волосы, – пока поехали к пасечнику. Ведем себя резко, нагло. Задачи: узнать, есть ли в доме оружие, сети, капканы, мясо или что-то, связанное с этим. Если найдем, повезло. Дальше, как обычно. Ты, Петрович, пишешь свои бумаги, а я буду «защищать» его от тебя. Если не схавает наживу, не поведется, тогда я с ним отдельно поговорю, без свидетелей. Я дам знак – уйдете в машину. И последнее, если ничего не выйдет – вариант «О». Антонович, ты знаешь, что делать. Поехали. Ты, Сидорович, оставайся дома, никуда не лезь. За неделю я твоих обидчиков найду – увидишь и почувствуешь. Так и скажи Александровне.

– Ой, Леша, она ничего не знает.

– Ну и хорошо. Не расстраивай ее, да и сам крепись. Если сегодня не заедем или завтра, не переживай. Значит, работаем, а не горелку у тебя пьянствуем. Ну, а если что, как себя вести, я тебе рассказал. Все, мужики, по коням…

УАЗ скрылся в пелене пыли, поднимаемой колесами.

Подъехав к дому пасечника, остановились у открытых ворот. Во дворе стоит знакомая Алексею БМВ и тот же, вчерашний, мордоворот в солнцезащитных очках что-то складывает в багажник.

– Милиция, – Болохин показал удостоверение опешившим хозяину дома и хозяину машины. – Вы подозреваетесь в незаконной добыче дикого кабана, мы идем по следу, имеем право на досмотр без санкции прокурора. Что грузите в машину?

Он подошел к багажнику, Сергей захлопнул багажник у него перед носом:

– Начальник, Петрович, я два раза сидел. Законы знаю. Не имеешь право шмонать. Буду жаловаться!..

– Я знаю, что будешь жаловаться. Даже знаю кому: Алексашкину. А пока, открой багажник, потому, что я тебе приказываю, предлагаю и прошу при очевидцах, которые на суде будут свидетелями…

Тут подошел Алексей, достал из портмоне ключи:

– На, Петрович! У меня случайно похожие ключи есть. Может, подойдут!

Серега аж подпрыгнул на месте:

– И ты здесь? Мать моя женщина! Что это твориться? Ты за мной следишь, ментяра?

– Так, – вмешался в разговор Болохин, – уже один протокол и пятнадцать суток есть за оскорбление должностного лица при исполнении. Еще будешь кипишить, получишь не только пятнадцать суток, а статью за оказание сопротивления. Алексеевич, глянь, что в сарае, ворота вон открыты. Ого, Антонович, зови соседей, здесь в багажнике мясо, – он развернул целлофан и показал замороженные туши двух кабанов. – Туши без шкур, на одной вижу следы от пулевого ранения…

– Петрович! Тут камера холодильная! Открывать?

– Подожди, Алексеевич. Сейчас Антонович соседей приведет. Будем оформлять акт осмотра и протокол. Хозяин, подойдите!

Пасечник подошел к милиционеру.

– Слухаю, Петрович.

– Откуда мясо?

– Не знаю. Это не мое.

– Чья машина у тебя во дврое?

– Это Серегина.

– Мясо он грузил из твоего морозильника. Мы это видели. Там еще много дичи?

– Я не знаю, я туда ничего не клал, и ничего оттуда не брал.

– А кто положил, раз берет Сергей?

– Ну, раз Серега берет, значит, он, может, и положил?

– Заткнись, идиот, – Серега зарычал на пасечника, – я не знаю никакого холодильника. А в багажнике у меня не дичь, а домашнее мясо. Я езжу по деревням, скупаю. Вот у него купил, – он показал на пасечника, – а он на днях и забил этих кабанчиков у себя в сарае. Что, это запрещено? И вообще, я поехал.

– Вы никуда не поедете, потому что задержаны за грубость, неповиновение и угрозы лицам, находящимся при исполнении служебных обязанностей. Сейчас мы поедем и проведем наркологическую и психиатрическую экспертизу, выясним вашу личность и заодно оформим Вас в суд на предмет пятнадцати суток и штрафа. Это пока. Потом выясним, откуда у пасечника в сарае дичь, и его привезем к тебе в наручниках, чтобы тебе не скучно сидеть было. А вот и понятые!

Он пригласил понятых к машине с открытым багажником, выложил на траву во двое две замороженные туши. Показал на обеих тушах следы от пулевых ранений. Прошли в сарай, открыли морозильный контейнер. В нем висело и лежало на полу еще три туши кабанов и одна туша косули.

Побелевший хозяин попросил у милиционера разрешения пройти в дом за валидолом. Алексей прошел в дом следом за хозяином.

– Как вас по имени отчеству?

– А, зовите просто – Михалыч.

– Вы лекарство принимайте! У меня два вопроса. Можно?

– Я ничего не знаю. Пускай сами разбираются. Они затеяли, а я отвечать не собираюсь.

– Они – это Алексашкин и его друг?

– Да!

– А кто этот второй?

– Он не наш, с соседнего района. Начальник какой-то. Он и привез этот морозильник.

– Как его зовут?

– Олег. Фамилию не знаю Он у меня переночевал. Попили водки, медовухи, попарились в баньке. Он и уехал домой.

– На чем?

– Большая черная иномарка. Джип.

– Все ясно. Еще вопрос. Этот вон деляга с синяком, Сергей, был?

– Да, он был с Алексашкиным и ихним шофером. Пашей.

– Все, Михалыч. Пока спасибо. Оружие у тебя есть? Если есть, отдай мне, я оформлю добровольственную сдачу. А если заберут во время обыска – получишь статью за незаконное хранение.

– Какой обыск? Я вам не разрешаю обыскивать.

– А мы и не будем. Скоро сюда приедет прокурор.

– Какой прокурор. Откуда?

– Михалыч! Здесь серьезное дело. Если ты не хочешь в тюрьму – делай, как я тебе говорю. Ты знаешь меня?

– Лично не знаю. Но в газете читал, люди говорили.

– Так вот. Неси оружие. Я жду.

Панкрат сходил на веранду, вернулся с двумя ружьями и обрезом.

– Вот. Больше нет.

– А патроны?

Он полез под кровать, выдвинул старый чемодан и достал оттуда два десятка патронов к ружьям и с десяток патронов к винтовочному обрезу.

Алексей позвал в окно шофера.

– Антонович, – шепнул на ухо, – едь на ферму, в магазин. Вот телефоны, позвони и скажи, что я здесь жду.

– А что говорить?

– Так и говори – мясо, оружие. Плюс угроза жизни, хулиганство.

Антонович быстро удалился, Алексей достал из полевой сумки листы протоколов и чистые листы.

– Садись, Михалыч! Пиши: откуда мясо, откуда оружие. И помни, если я пообещал – помогу. Не поверишь – пожалеешь в тюрьме. Поверишь – будешь дома, но со штрафом.

– Алексеевич, дорогой. У меня деньги есть, много денег. Я же пчелок держу. Давай я тебе дам. И медка дам. Сколько захочешь, центнер, тонну?

– Ладно, Михалыч! Я не тот человек, не занимайся ерундой. Пиши. Я обещал – выполню и так. Я человек слова, в отличие от твоих друзей. Пиши все по порядку, как я сказал. А я пока оформлю сдачу оружия добровольно. Уже один вопрос отпадает. А за мясо пиши все подробно: сколько привозили, сколько забирали, когда и где стреляли, с кем. Все, что знаешь.

Панкрат стал писать, Алексей взял оружие, патроны, пересмотрел. Написал протокол, указал добровольственную сдачу, оставил место для подписи шофера и милиционера, хотя знал, что Болохин составит свой, милицейский протокол о сдаче оружия.

Пасечник закончил писать, Алексей перечитал.

– Допиши здесь, внизу, что мясо не ел, денег за хранение не брал. Так. Теперь скажи честно, что ты со всего этого имел?

– Ничего. Тот, Олег, обещал мне помочь в реализации меда. Сказал, что заберет весь мед оптом и сразу на месте рассчитается «зелеными».

– Сколько ты ему меда предлагал?

– Ну вот сейчас, в июне, тонну и по осени – тонны полторы.

– А чего сам не продаешь?

– Да накладно ездить на рынок. Да и там, на базаре, нужно еще дань платить. А тут предложили оптом забрать. Правда, подешевке, почти наполовину, но меня устраивало.

– Ясно. Если хочешь, вот телефонный номер нашей бухгалтерии. Позвони. Мы принимаем мед у населения. И цена нормальная. Скажешь, что номер дал я – заберут все. А теперь скажи: ты лесника Сидоровича знаешь?

– Да, он недавно тут крутился.

– И что?

– Ну, я не знаю. Повздорили мы здесь, поругались, в общем.

– И все?

– И все. Прогнал я его от калитки, чтоб не вынюхивал.

– А дальше?

– А дальше ничего. Дальше я его не видел.

– Точно? Ну-ну. Пошли на улицу.

Они вышли во двор. Милиционер Болохин закончил опрос соседей, оформил протокол задержания машины, мяса, водителя для выяснения обстоятельств.

Серега, не снимая очков, сидел на лавочке у стены, молча наблюдая за происходящим.

Алексей подошел к нему.

– Лесника Сидоровича знаешь?

– Пошел ты, с тобой отдельно потолкую, подожди. Придет и твой черед. Я бы тебя давно порвал бы на бумагу. Да вот пока лицензию на тебя не дают.

– Кто? Алексашкин тормозит? Странно? Что это он? А ты слушай, мразь. Лицензию я тебе дам. В зону поедешь. Поедешь барыгой и конем. Ясно?

Серега подскочил.

– Ты кто есть такой, чмо, чтоб на меня масти вешать? Козлиная душа! За такой базар… – он не успел договорить, Алексей, резко обернувшись, ударил его в солнечное сплетение.

Охнув, Серега переломился пополам, присел. Очки упали в траву. Синея, шипящим голосом выдавил:

– Ответишь за беспредел! Увидишь!

– Еще хочешь? Яйца жмут, падла? За деда-лесника я тебя буду рвать на бумагу, а не ты меня. С кем лесника бил? Говори, – Алексей за шиворот поднял Серегу, – не скажешь – пожалеешь! Три-четыре года у тебя уже есть. За разбой у лесника я тебе червонец обеспечу.

– Какой такой разбой? – прошипело сине-зеленое лицо.

– Еще раз накидываю. Деда-лесника бил?

– Я там не был. Зуб даю.

– А кто?

– Не знаю и знать не хочу.

– Поговорим позже. Думай, пока есть время. А времени осталось полчаса, пока опергруппа приедет. Тогда маски из тебя душу вынятут! Ты знаешь это хорошо!

– Какие маски, что ты гонишь?

– Сюда едет ОМОН. Как только они придут, я сразу скажу, что ты человека пожилого бил. Тебе – писец, до города в говне будешь ехать, и в камеру обосранным пойдешь. И эта вонь за тобой по зонам пойдет. Понимаешь?

– Олега бригада к деду ездила.

– Ясно. Ты сейчас к Олегу собирался?

– Да!

– Сдать мясо, получить бабки?

– Почти. За мясо – товар. Товар сюда.

У двора остановились две машины, захлопали двери, и во двор вбежали омоновцы с оружием. Следом вошел прокурор и начальник уголовного розыска РОВД.

– Здорово, Болохин, здоров, Алексеевич! Вы опять кипиш подняли? Видно, писец Алексашкину пришел. Допрыгался! Где оружие? – опер поздоровался за руку, улыбаясь, сверкая блатной фиксой.

Алексей коротко обрисовал картину, пообещал прокурору завтра с утра бумаги отдать, заодно попросил за пасечника, напомнив о добровольной сдаче оружия и явке с повинной.

Серегу пинками загнали на веранду, пристегнув наручниками к столу, начали допрос.

Алексей попрощался, оставив Болохина с опергруппой, сам сел в машину и уехал в город. Дальше – дело милиции. Он свою работу сделал… Рабочий день закончился, сидя в кабинете и оформляя бумаги по вскрытому нарушению, думал о том, что стоит ли заехать к Лене домой или все же нельзя этого делать. Неожиданно зазвонил телефон. Кто ж так поздно звонит ему в кабинет?

– Да, слушаю.

– Леша?! – звонит Таня, – а что ты, такой бедненький, так поздно на работе?

– Дела, Таня. Привет. А что случилось, что ты мне позвонила? Да еще на работу. Говори.

– Да ничего особенного. Сижу вот почту рассматриваю. Интересную. Районных масштабов.

– Ну и…?

– Ну и так интересно. Дай, думаю, тебе позвоню. Порадую кое-чем!

– Что случилось, спрашиваю?

– Я, Леша, фотографии получила…!

– Ну и…?

– Интересные фотки. Кому ты там рога наставил? Барышня – ничего на фотографии.

– Что за барышня? Что ты опять несешь?

– Это ты, Леша, несешь. А я вечно разгребаю. Жди повестку в суд, Леша. Я развожусь с тобой. Делить нам нечего. Дети со мной. Вещи мои со мной. А все твое барахло, что есть у нас дома, я соберу. Приедешь – заберешь! – она всхлипнула и положила трубку.

Задумавшись, Алексей долго сидел, держа пикающую трубку. Постучал в окошко, махнув водителю – «на выезд». Сложил в сейф документы, вышел на крыльцо. Дождь закончился. Тепло и свежесть, мягкая испарина от земли. Домой ехать неохота, но надо. Устал. Нужно отдохнуть, завтра дел по горло. Еще и Таня.

Антонович, как обычно, остановился у самой калитки. Попрощавшись, Алексей машинально открыл незамыкающуюся дверь почтового ящика… конверт! Достал незапечатанный конверт, открыв, вынул четыре фотографии, и сразу вспомнил «Жигули», стоявшие в ту ночь невдалеке по ту сторону улицы. Антонович уже уехал, а он так и остался стоять у калитки, рассматривая фотографии, на которых Лена выходит из машины – он закрывает ворота; Лена заходит в дом, открывая дверь ключом, – следом и он заходит в открытую дверь своего дома. Везде указано время. Ночь.

Кто-то подбросил эти фотографии и Тане. Кто? Сразу мысль остановилась на Сереге. Но тот весь день почти был у него на виду. Но кто же? Надо искать «Жигули».