ГЛАВА 3. ВЕСНА
Душа вышла из тела
И вернулась обратно.
Поболело – прошло,
И остались лишь пятна…
Пятна прошлых надежд
И любви безвозвратной,
Разбежались по коже
Ярко-красные пятна.
Счастья даже крупица
Не дается бесплатно,
У всего есть цена,
И расплата нам – пятна.
Юля закончила стих, но еще пару минут раздумывала над последним четверостишьем. Хотелось поменять концовку. Однако ничего интереснее в голову не пришло, и она оставила всё как есть. Куницына захлопнула толстый ежедневник, который служил ей дневником. Писала она в нём редко, в отличие от отца. Это он приучил Юлю вести дневник, после того как паутины социальных сетей порвались, Интернет рухнул, а желание делиться своими мыслями и воспоминаниями осталось.
Михаил Ильич как школьный историк, начал вести свою летопись задолго до эпидемии. Его дневники занимали половину книжного шкафа. И теперь он почти ежедневно делал короткие пометки, описывая падение цивилизации от лица обывателя. Историк в шутку называл это «Хроники Куницына».
Юля взглянула на часы:
«Пора бы им уже вернуться. Может, на озеро зашли? Нет, корм не взяли. Тогда тем более пора».
Утром отец с Бобровыми отправился закапывать вчерашних налетчиков. Вернее их обгорелые останки. Братскую могилу для таких незваных гостей организовали в овражке за посёлком.
Юлька нервно царапнула ногтями подоконник. Прошло пять минут, затем десять. Никого. Она поднялась с кровати, провела рукой по старому настенному календарю с постером любимой рок-группы, а затем остановила взгляд на фотографиях. Три одинаковых рамочки висели на стене: портрет Юли в пятнадцать, Юля с папой в аквапарке, Юля, папа, бабушка и дедушка на юбилее. Но семьи в полном составе не было ни на одном фото.
– Прогуляюсь к «скворечнику». Оттуда хорошо дорога просматривается, – сказала Куницына, словно в комнате еще кто-то был. В одиночестве она часто разговаривала сама с собой. Звучащий голос успокаивал её лучше, чем мысли в голове.
Юлька надела джинсы, заправила в них футболку с длинным рукавом и натянула перчатки. Теперь даже в жару приходилось ходить в закрытой одежде. «Модные тенденции» постапокалипсиса гласили – чем меньше видно кожу, тем сложнее чесоточным клещам поселиться в твоём теле.
Она спустилась на первый этаж, повернула дверной фиксатор, выглянула на улицу, осмотрелась и переступила порог. Между участками сделали проходы в заборах, чтобы быстрее передвигаться от одного дома к другому. Их маленький поселок теперь превратился в подобие коммуны, где было почти всё общее.
Юля подошла к высокому дубу. Среди его толстых ветвей бывший хозяин года три назад сколотил для детишек настоящий домик. Все как положено: веревочная лестница, канат, маленькие окошечки-бойницы, даже пиратский флаг для антуража. Теперь в домике на дереве устроили наблюдательный пост.
Сегодня дежурил Сашка Таран. Вообще его фамилия была Швец, но прозвище Таран крепко прилипло с самого детства. До эпидемии он мечтал стать профессиональным боксером и даже успел выиграть чемпионат Южного федерального округа.
– Стой, кто идет?! – шутливо крикнул Саня из «скворечника».
– Папу с Бобрами не видно?
– Неа.
Юлька скрестила руки на груди и шаркнула ногой по земле:
– Долго их нет, я переживать начинаю…
– Овраг недалеко. Если бы кипишь случился, я выстрелы отсюда бы услышал. Ты же знаешь старого Бобра, он любит языком почесать. Минуту работает – пять болтает.
– Скинь лестницу.
– Залазь, – Саня приоткрыл люк, веревочная лестница размоталась в воздухе и повисла в полуметре над землей.
Юля шустро вскарабкалась наверх и встала около окошка. Она прикусила нижнюю губу, разглядывая знакомый пейзаж за посёлком.
– Хорош паниковать, Куница.
– А ты чересчур спокоен. Нас вчера атаковали, забыл?
– Да там чесоточники обдолбанные с топорами были. Тоже мне атака.
– Один сбежал. Он может с дружками засаду устроить.
– Юль, ты конечно отличница, но старый Бобер не тупее тебя в этих делах. Мы разведку провели, никого кругом.
Саня смотрел на подругу чуть снисходительно, точно перед ним стояла маленькая девочка, которая утверждала, что под кроватью сидит чудовище, а он как большой и взрослый успокаивал её, убеждая, что чудовища нет.
Таран поставил ружье в угол и почесал макушку. Его темно-русые жесткие волосы торчали «ёжиком» в разные стороны, а вот на лице юношеская щетина еще не показывалась.
– Надо на базар ехать, патронами затовариться, – Саня хрустнул костяшками пальцев.
– Я бы тоже выбралась. Мне кажется, сто лет в Краснодаре не была.
– Я полгода назад, туда и обратно. Сейчас, говорят, там поспокойнее, «пятнистых» почти не осталось. Вытурили подальше.
– Угу, вот они к нам и лезут теперь, – вздохнула Юля.
– Ну а как ты хотела? Им тоже жрать хочется. Жрать, бухать, насиловать. Отрываются перед смертью.
Семья Сашки переехала в Краснодар из Омска, когда мальчику исполнилось восемь. Юля родилась в Москве, но почти не помнила столицу, всё её детство и юность прошли на Кубани. Познакомились они три года назад, когда Михаил Ильич решил перебраться в коттеджный поселок «Весна» под Краснодаром. Юльке пришлось идти в новую школу, и первым, с кем ее посадили за одну парту, стал Сашка Швец. Впрочем, никакой романтики в их отношениях не проскальзывало, только дружба.
– Петушок-петушок, выгляни в окошко, дам тебе горошка, – звонкий девичий смех послышался за «скворечником».
Таран хмуро сдвинул брови. Юля понимающе улыбнулась и кивнула на дверь:
– Пообщайся с невестами, я подежурю.
– Никакие они мне не невесты! – фыркнул Швец.
Скрипнула деревянная дверца люка и в проёме показалась суровая морда Сашки. Под домиком стояли две очень похожие девушки – Уля и Лиза Ложкины. Ульяне исполнилось восемнадцать, Елизавета была на год младше, но казалась даже чуть выше сестры. Обе смуглые, с толстыми косами черных волос, большими глазами и широкими бедрами.
– Привет. Ну, выглянул, гони горох.
– Заходи на обед, мама как раз варит, – предложила младшая, игриво поглядывая на парня.
– Спасибо. Я гречки с тушенкой наготовил, мне до завтра хватит. Вы по делу пришли или соскучились просто?
Сестры Ложкины переглянулись и снова захохотали.
– Ой, Саш, правда скучала, особенно когда вчера в баню ходила. Легла на поло́к, глаза закрыла и о тебе думала, – томно протянула старшая Ульяна, и новый приступ веселья накатил на сестёр.
Таран усмехнулся, терпеливо дожидаясь, когда девчонки перейдут к делу. Ложкины считались в поселке самыми видными девками и до эпидемии, а уж когда болезнь выкосила почти всех, то и подавно стали первыми невестами в округе.
Юля Куницына рядом с ними чувствовала себя настоящим гадким утенком. Она тоже была миловидной, но из-за своей миниатюрной внешности походила на подростка, который только-только начал превращаться в девушку. А вот Улька и Лизка уже налились соками. Их бедра округлились, грудь выпирала из рубашек, а мягкие губы, томные глаза и ямочки на пухлых щечках придавали им особенную женскую привлекательность. Кровь с молоком, да и только.
– Я на дежурстве вообще-то. Чего случилось?
– Кран потёк на кухне. Поможешь? – наконец призналась Лиза, накручивая конец косы на палец.
– Помогу, но позже. После смены. Перекройте воду пока, если сильно капает. Можете у меня набрать.
– А когда твоё дежурство закончится?
– Когда Витька придёт. Сама же знаешь, куда они двинули.
– Идут! – раздался в скворечнике радостный голос Юльки.
– Ой, да ты не один дежуришь? И Куницу к обороне привлёк? – протянула Ульяна, чуть поджав губы.
Юлю никак не задела сквозившая в словах ревность. На Сашку она не засматривалась, и отбить его не пыталась. Да и формально Таран ни с кем не встречался. Время сейчас было такое, что фривольные отношения не поощрялись. Обнимашки, поцелуйчики и прочие романтические нежности остались в прошлом. Даже члены одной семьи опасались лишний раз прикасаться друг к другу. Бурая чесотка продолжала свирепствовать, и любой неосторожный контакт мог привести к заражению.
– Ладно, я пошла, – Куницына повесила бинокль на торчавший из стены саморез и спустила веревочную лестницу.
Ложкины продолжали топтаться у «скворечника», точно дожидаясь её ухода, чтобы сообщить Сашке еще что-то. Юля не стала их стеснять и быстро направилась домой.
Отец вернулся уставший, попросил заварить чай и сел в тени черешни возле крыльца. Михаил Ильич Куницын преодолел пятидесятилетний рубеж, но казался чуть старше. Когда-то темные волосы почти все поседели, круглая борода тоже не молодила Историка. А вот солидным животиком к такому почтенному возрасту он не обзавёлся и держал себя в форме. У них перед участком стоял турник, на котором Михаил Ильич хоть сейчас мог подтянуться десять раз. А еще Юля помнила, как он любил бегать по утрам. Раньше. До эпидемии.
– Нормально всё прошло?
– А? – вопрос вывел Историка из глубокой задумчивости, – да, в яму сбросили, землей закидали, дело несложное.
– Думала, вы быстрее вернетесь.
– Ой, дочь, мы с Тарасом уже не такие молодые. Замедляемся с каждым годом. То ли дело Витька – шустрый пацан. Мы пока доковыляли, он вперед на разведку сбегал, туда-сюда лесок прошерстил. Бойкий малый. Про тебя, кстати, спрашивал, – на последней фразе Михаил Ильич улыбнулся.
– Что про меня спрашивать? Он меня каждый день видит, – насупилась Юлька.
– Мышка, ты чего такая колючая сразу стала? Спрашивал, не испугалась ли ты вчера во время стрельбы. Волнуется видать.
– Угу. Ясно.
– Я в твою женскую тактику не лезу. Понимаю, что парень добиваться должен и все такое. Сразу перед ним стелиться не надо. Но ты не перестарайся только.
– Пап, ты о чем?
– О том, что мужиков мало осталось. О будущем надо думать в настоящем. Ладно, я уже старый, а тебе дальше как-то жить, семью заводить.
– Какую семью, пап? Мы – последнее поколение. После нас никого не останется.
Тут пришлось нахмуриться Михаилу Ильичу. Пессимизм и апатия дочки его сильно беспокоила:
– Мышка, рано ты лапки вверх подняла. Большинство умерло, потому что не знало, с чем столкнулось. А мы теперь знаем. Поэтому выживем.
– Тоже мне жизнь! Ни к кому не прикасаться, любого суслика бояться, – каждое слово Юльки было пропитано тоской и безнадежностью.
– Ладно, давай перекусим и пойдем на озеро.
– Вдвоем?
Историк стянул мотоциклетные перчатки и почесал глаза. Жутко хотелось спать. Михаил Ильич протяжно зевнул:
– А ты кого позвать хочешь?
– Может Сашку? Для подстраховки.
– Аааа, ну если только для подстраховки, то давай.
Юлька поняла, о чем подумал отец и тут же виновато начала оправдываться:
– Папа, мы просто друзья. Но с Сашкой мне больше нравится общаться, чем с Витькой. Мне этот Бобёр совсем не к душе…
– Ладно. Дело твоё. Зови жениха…
– Ну, пап!!!
Через час Михаил Ильич, Юля и Саня Швец направились к озеру. Все трое несли в рюкзаках корм для карпов. Рыба осталась практически единственным животным продуктом, пригодным для еды. Болезнь с одинаковым успехом поражала людей, свиней, коров, овец, собак, кошек и другую живность. Не щадила она и птиц. «Чистые» почти забыли вкус жареной курочки, шашлыка или говяжьего гуляша.
Но этот вид клещей не мог жить под водой. Поэтому рыба стала основным источником белка. Тем, кто поселился у моря, больше повезло с разнообразием рациона. Остальным приходилось довольствоваться живностью, что водилась в окрестных водоемах.
Раньше Историк не особо увлекался рыбалкой, но помнил, что ничего крупнее карася в их озере мужики не ловили. Теперь же в нем плавали толстые довольные карпы. Когда прилавки супермаркетов опустели, а потом закрылись и сами магазины, Бобёр-старший быстро смекнул, как жить дальше. Так у них появилась своя маленькая рыбная ферма.
– Стойте. Ветки шатаются, – предупредил Куницын, указывая на противоположный берег.
Таран залёг в траву, прильнув к прицелу карабина. Историк со своей гладкостволкой сместился в сторону. Юля тоже достала пистолет «Байкал», хотя её «травмат» с такой дистанции мог только напугать хлопками, но не ранить.
– Я обойду, – прошептал Сашка.
– Сидеть, герой! – шикнул Михаил Ильич, – вон там сразу засекут, даже в траве не спрячешься.
Через несколько мгновений загадочный враг, наконец, показался из кустов. С беспокойным кряканьем несколько уток под предводительством солидного селезня заскользили по водной глади.
– Эх! Может они не заразные? Я бы отсюда всех положил, – проглотив слюну, мечтательно вздохнул Швец.
– Хочешь променять здоровье на жареную утку? – Историк поднялся и повесил ружьё на плечо.
– Да ладно, это я так.
Юлька не принимала участие в разговоре, но продолжала пристально следить за противоположным берегом. Чтобы окончательно успокоиться, мужики обошли озеро, но никого опаснее пернатых водоплавающих не встретили.
– На следующий год карпов будем голыми руками таскать! Вот таких, – Таран широко развел ладони в стороны.
Историк с осторожностью разделял его оптимизм:
– Зарыбленное озеро – ценный ресурс. Важно его защитить. Ладно, если еще кто с удочкой придёт, а если сети начнут ставить?
– Их самих в эти сети замотаем и – на дно!
– Воинственный ты парень, – улыбнулся Михаил Ильич, развязывая рюкзак.
Саня аккуратно положил оружие на траву. Припекало. Хотелось искупаться, но вода еще не прогрелась, вот через пару недель будет самое то. Послышался звонкий плеск. Историк бросил первый «колобок» из вареной перловки, пшенки и манной крупы. Где-то там, в тёмной воде, оживились зеркальные карпы и караси.
Пока отец с Сашкой откармливали рыбу, Юля прогуливалась в стороне. Пространство вокруг хорошо просматривалось, Куница спрятала пистолет и замерла около кустов дикой малины. Послышался писк. Слабый, едва различимый. Очень тонкий слабеющий голосок звал на помощь из последних сил. Юля пошла на звук и увидела среди травы птенчика.
– Ой, скворчонок выпал…
Птенец попытался убежать, неловко переваливаясь с лапки на лапку, но Юля преградила путь к отступлению.
– Погоди, сейчас найдем твоё гнездо.
Куницына вертела головой, скользила взглядом по кронам и, наконец, заметила его. Совсем невысоко, в паре метров над землей притулилась постройка из травы и веток. Внутри слышалось тихое попискивание. Птенцы ждали родителей. Вскоре один из скворцов уселся на соседнее дерево, боязливо поглядывая на человека.
Юля отошла и спряталась за стволом березы. Птенцы в гнезде заголосили, а выпавший собрат принялся вторить им с земли. Самка заметила его, но почувствовав опасность, быстро взлетела. Куницына решила вернуть беднягу на место, но только она склонилась над малышом, как сзади раздался грозный окрик:
– Стоять! Не трогай!
Историк приблизился быстрыми шагами, схватил дочь за плечо и оттащил в сторону.
– Ты что делаешь?! Зачем лезешь к нему?!
– Поднять хотела просто, в гнездо вернуть, – недовольно одернула руку Юлька.
– А если он заразный? Дотронешься и пятнами пойдешь! – отец постучал себя кулаком по лбу, – я на тебя удивляюсь, уже семнадцать лет, а ведешь себя как маленькая.
– Ну, я же в перчатках! – крикнула дочка и две большие слезы скатились у нее по щекам.
– В печатках-перчатках! Ну и что?! Всякое может случиться! Ты же не в водолазном костюме! Охота тебе рисковать?!
– Может и охота! Может меня всё это достало! Перчатки ваши, правила эти, страхи вечные! Может, я сдохнуть уже хочу! Надоело!
Сашка застыл поодаль, не вмешиваясь в семейную сцену. Когда истерика Юльки закончилась, она разревелась, схватила свой рюкзак и побежала домой.
– Иди за ней, присмотри, чтоб по пути ничего не натворила.
– Понял, – кивнул Таран и рванул за Куницей вдогонку.
Михаил Ильич уставился на скворчонка. Тот забился в траву у корней дерева, и поглядывал наверх, где среди зеленых ветвей укрылось его родное, безопасное и недосягаемое гнездо. Остальной выводок тоже притаился, испугавшись громких людских голосов.
– Ох, Юлька-Юлька. Из-за пташки собой рискует. Сердце большое, а умишка маловато.
Историк пошарил в рюкзаке и достал плотный полиэтиленовый пакет. Натянув его сверху перчатки, он быстро схватил дрожащего от страха птенца, поднял, осмотрел внимательно, а затем сунул в гнездо.
Через минуту вернулись оба скворца, и желторотые детеныши заголосили с новой силой. Теперь в полном составе. Михаил Ильич бросил пакет на землю и на всякий случай сжег его. Коварная болезнь не прощала ошибок. А выжившие еще слишком мало о ней знали.
Глава 4. Союзники
Ночную тишину нарушил требовательный стук в дверь. Хирург подскочил на кровати. Сперва он решил, что показалось. Ему снилось что-то страшное, но сейчас он никак не мог вспомнить что. За печной заслонкой потрескивали дрова, ветерок из приоткрытой форточки легонько волновал тюль. Всё было тихо, спокойно. Но стук повторился. Явно били ногой в дверь. А затем послышался надрывный мужской голос:
– Хирург, открой! Это я, Игорек! Впусти! Будь человеком! Мне помощь нужна!
Хозяин неторопливо встал и почти бесшумно приблизился ко входу. Несмотря на лихие времена, он так и не обзавелся огнестрельным оружием. Брать в его хибаре было особо нечего, само жилище какой-то ценности тоже не представляло. Вокруг таких брошенных домов стояло в достатке.
Дверь в третий раз сотряслась от грубых ударов. Потратив последние силы, человек сполз по стене и развалился на крыльце. Скрипнули старые петли, сутулый Хирург с видом сонного удава выглянул на улицу, осмотрелся и проворчал:
– Заходи.
Игорек на четвереньках заполз в дом, оставив за собой кровавый след. Раненый застонал:
– В засаду попали. Хотели пощипать несколько домишек, там бабы, молодняк, да пара колхозников жили. А нас как в тире похлопали. Леха, Белый, Васька Щербатый, Макар… всех перебили, твари.
– Почему твари? – устало потер переносицу хозяин, – я бы вас тоже перебил. Мы же договаривались без своевольностей? И тут такое нарушение дисциплины. Ай-я-яй. Кто из вас таким инициативным оказался? Ты?!
– Нет! Отвечаю, нет! Это Макар придумал.
– Макар…, Макар… насчет него у меня сразу возникли сомнения, – отстраненно пробормотал Хирург, открывая медицинский чемоданчик.
– Да, Макар он такой… был. Отморозок тот еще. Предложил всех в поселке связать и резать по одному. Мол, нам так на месяц крови хватит.
– Молодец, масштабно мыслил, – похвалил покойного Хирург, – но подобные крупные операции продумывать надо, а для этого крайне важно иметь такой орган как мозг. И заметь не спинной, а головной. Но никто из вас этим ресурсом не обладал.
Игорек обижено заткнулся. А Хирург продолжал над ним потешаться:
– Но меня расстраивает другой момент. Я же тебя из могилы вытащил и думал, что ты будешь хранить мне верность как влюбленный лебедь. А ты к Макару под крыло переметнулся. Обидно.
– Мы бы тебе тоже долю подогнали, отвечаю, – дрожащим голосом оправдывался раненый.
– Amicus certus in re incerta cernitur. Не слышал такую фразу? Дословно что-то вроде – надёжный друг познаётся в ненадёжном деле. Ну, или «друг познается в беде» на современный манер.
– Хирург, я от твоей латыни подохну быстрее, чем от пули.
– Не исключено. Так, давай оценим масштаб трагедии…
Игорек с жалобным кряхтением повернулся и показал простреленный бок.
– Ооооо, – печально протянул доктор, осмотрев глубокую рану. Его водянистые глаза скорбно прищурились, – тебе операция нужна.
– Сделай, а? Ты же хирург!
– Раскрою тебе страшную тайну: хирург – это прозвище, а не специальность. Вообще я терапевт, а «Хирург» ко мне со студенчества прилип. В горы ходили по молодости, так там один парень сорвался, голову себе немного разбил и плечо вывихнул. Я ему бровь зашил, сустав вправил, вот и стал Хирургом. Даже в поликлинике меня так называли, новые коллеги путались поначалу. Хе-хе.
– Хирург, терапевт, да мне похеру! Ты пулю вытащить можешь или нет? – Игорек жутко побледнел от потери крови и едва ворочал языком.
– Не горячитесь, батенька. Помогу, конечно, мы же друзья. Только потерпеть придется. Отвернись к окошку, сейчас немного больно будет.
Раненый стиснул зубы. Хирург придавил ему голову, вонзил скальпель в горло и держал так, пока тело не перестало трепыхаться. Игорек обмяк.
– Ну вот, я тебе помог. Теперь не болит, да? Эх, весь диван мне кровью перепачкал. Ладно, хоть обивка бордовая, не сильно заметно.
Доктор вытащил мертвеца на улицу, накрыл старыми тряпками и оставил так до утра. На рассвете пришлось взяться за топор. Отделив руки, ноги и голову от туловища, Хирург с помощью садовой тележки переместил покойника на окраину леса. Сухой валежник весело затрещал, языки пламени принялись облизывать дерево и человеческое мясо. Судмедэкспертов больше не осталось. Никто и никогда теперь не определит личность бедолаги Игорька по кучке золы и обгоревшим костям.
Волосы на голове вспыхнули как сухая хвоя. Кожа почернела, потянуло горелой плотью. Хирург бросил еще несколько бревен поверх трупа и решил, что достаточно. Жар усилился. Доктор отошел в сторону, наблюдая, как горит бывший союзник. Игорька ему жалко не было, как и остальных членов банды. Доктора печалило другое:
«Не получилось у меня команду организовать. Не хватило дисциплины, пошли разброд и шатания. А помощники нужны, одному всё труднее становится. Надо прогуляться».
Хирург собрал рюкзак, положил запас продуктов, захватил палатку, выпил на дорожку стакан крови и двинулся в путь. Три дня он бродил по окрестностям Краснодара, присматриваясь к островкам жизни, разнюхивая последние новости, но в сам город не совался. Там еще сохранилась какая-никакая власть. По центральным улицам иногда даже разъезжали патрули безопасности. Очень редко и до наступления темноты. Но все же поддерживалась видимость порядка.
Глобальные вызовы, будь-то война, революция, эпидемия или футбол, как правило, раскалывали общество. И одна половина всегда стремилась подавить другую. «Пятнистых» всячески выдавливали из города. Формально закон защищал их от прямого насилия, но когда у нас соблюдали законы? Хирург, конечно, мог рискнуть и ради миски похлебки добраться до центра помощи зараженным. Таких на весь Краснодар осталось целых… один. Формально. А реально там давно висел большой амбарный замок. Впрочем, и сами чесоточники не приближались к этому месту, боясь нарваться на чистильщиков.
«Посмотрим сверху на округу», – доктор уцепился за пожарную лестницу и полез на крышу торгового центра «Красная площадь». Огромное здание теперь походило на труп кита, которого штормом выбросило на берег. Оно медленно разлагалось под открытым небом, половину стекол выбили, все ценное давно растащили. Рёбра каркаса угрюмо проглядывались между дырами в фасаде. Левое крыло и вовсе сгорело, перекрытия там обвалились, обнажая черное обугленное нутро храма шопинга.
Печальная панорама открылась перед Хирургом. Огромный шумный мегаполис теперь молчал. Но в этом молчании слышался тихий зловещий гул, точно тысячи мертвецов бубнили проклятья в адрес тех, кто еще ходил по земле. Жилая часть Краснодара скукожилась до размера спального района. Город разбился на несколько общин, и они с каждым днем все жестче конкурировали за оставшиеся ресурсы.
– Домой, пора домой, – доктор не увидел ничего интересного и полез вниз. Но как только он спустился, за спиной раздался хриплый крик:
– Стоять! Руки поднял! Ты кто такой?! Это наша территория! Чего тут шаришься?!
Хирург осторожно повернулся, миролюбиво демонстрируя открытые ладони:
– Я ничего не взял. Просто осматривался…
– Осматривался он, – проворчал бритоголовый детина квадратного телосложения. Ростом незнакомец был невысокого, зато с могучими широченными плечами, короткой толстой шеей и злобной круглой мордой. Рядом стояли два подростка с такой же брутальной фигурой.
– Вали отсюда, чесоточник! На первый раз прощаю, но если еще встречу – сразу кишки выпущу, – прогудел амбал, направив в лицо доктору дробовик «Beretta».
– Пап, можно я в него пальну разок? – начал клянчить сынуля, точно речь шла о мишени в тире.
Худое лицо доктора испуганно вытянулось, ноги подогнулись, будто рюкзак потяжелел в три раза.
Батя колебался:
– Жалко на этого чушка патрон тратить.
– Лови, пятнистый! – второй отпрыск швырнул камень, угодив в ключицу.
Хирург побежал. Он четко усвоил правило, что когда говорят «вали», надо валить. Папаша мог передумать в любой момент и разрешить детишкам поупражняться в стрельбе.
– Урод чесоточный! Катись подальше со своей заразой!
– Чтоб тебя быстрее клещи сожрали!
– Увидим – убьем!
Крики, угрозы, проклятья, улюлюканье, презрительный смех неслись вдогонку. Второй братец тоже кинул булыжник, но промахнулся.
Банка сайры болталась в рюкзаке и ощутимо била доктору по спине. Но дробь сделала бы ему еще больнее, поэтому Хирург не останавливался. В таком темпе его хватило на две минуты. В печенке резко закололо, тяжелая одышка разрывала легкие. Горло першило так, что казалось, оно потрескалось изнутри как раскаленная солнцем земля. Беглец согнулся пополам. Его не преследовали, но расслабляться не стоило. Отдохнёшь лишнюю минуту и упокоишься навеки.
Хирург перешел на шаг. Он часто оглядывался, задыхаясь от боли и злобы. Так хотелось всех их перебить – всех, кому тупо повезло остаться «чистыми». Почему-то эти людишки вдруг возомнили себя особенными, даже избранными – надеждой человечества на воскрешение. А всех, кого коснулась болезнь, оптом записали в черный список. Чесоточники, пятнистые, чумные, клещевеки – как их только не называли. Зараженных боялись и ненавидели, пятна означали смертный приговор. Нет лекарства. Нет надежды. Нет будущего.
«Вечереет. Не успею я домой добраться, придётся лачугу искать на ночь».
Доктор заметил вдалеке тоненькую струйку дыма. Жилья в той стороне не наблюдалось, только застывшие остовы недостроенных многоэтажек. Значит, костер развел какой-то бродяга, такой же собрат по несчастью. Это совсем не гарантировало теплый приём, радушные объятья, веселую компанию, вечеринку под звездами и новых друзей, но доктор решил попытать счастья. Три дня прошли практически безрезультатно. Лишь однажды он повстречал небольшую группу зараженных, но те двигались от Волгограда, чтобы окончить свои дни на берегу Черного моря.
Когда люди понимали, что жить им оставалось мало, многие устремлялись в места, где давно хотели побывать, но все время откладывали. Толпы смертников двигались на Байкал, Кавказ, Алтай, Камчатку, Черноморское побережье, Абхазию. Пандемия снесла санитарные кордоны. Почти все границы рухнули, их стало некому охранять, и люди принялись мигрировать между странами. Зараженные мечтали встретить последний закат где-нибудь среди Альпийских лугов или песчаных пляжей. Но большинство дохли по дороге.
Хирург подобным романтическим идиотизмом не страдал, а умирать в ближайшее время не собирался. Он знал секрет. И этот секрет помогал бороться с болезнью. Доктор шел медленно, останавливаясь и прислушиваясь каждые пару минут. Дымок продолжал спокойно куриться в стороне от дороги, вскоре показался и огонёк.
На пустыре за редкими чахлыми деревцами Хирург увидел строительный вагончик-бытовку, перед которым, разложив костерок, застыли два силуэта.
– Здравствуйте! – издалека поприветствовал доктор. Он опасался, что если его внезапно обнаружат слишком близко, то могут пальнуть со страху.
– Чего тебе?! – озлобленно крикнул незнакомец и привстал.
Хирург показал ладони, замедлив шаг:
– Я без оружия. Просто ищу, где переночевать. Могу угостить своей едой.
– Иди вон там ночуй! – бродяга кивнул на темнеющую за спиной двадцатиэтажную громадину. Каркас здания возвышался в поле бетонной скалой, глядя во все стороны пустыми ячейками недостроенных квартир.
– А люди там есть?
– Люди? Нет там людей! Нигде людей нет! Сейчас не люди, а херня на блюде! – обижено на весь свет прорычал незнакомец.
– Ладно, извините. Я скорее компанию искал, чем убежище. Но если вы против, мешать не буду. Доброй ночи, – доктор развернулся и потопал в обратном направлении.
Но не успел он сделать и десяти шагов, как послышался новый крик:
– Эй! Как там тебя? Ладно, иди, потолкуем.
В голосе бродяги больше не звучала угроза, даже наоборот, слышались нотки дружелюбности. Пока, правда, очень слабые нотки.
– Кочерга, – мужик протянул грязную мозолистую ладонь с почерневшими ногтями.
– Хирург.
Теперь рукопожатием обменивались лишь зараженные. Это стало некой фишкой для своих, данью памяти прежним «дочесоточным» временам. «Чистые» даже в перчатках боялись дотрагиваться до незнакомого человека, да и близких старались лишний раз не касаться.
При свете огня доктор внимательно разглядел бродяг. Возраст мужика определить было сложно. Распухшая рожа, заросшая куцей бородой, могла принадлежать как тридцатипятилетнему забулдыге, так и человеку под полтинник. Кочерга явно жестко бухал, и пагубная привычка не молодила его и без того быстро умирающий организм.
Рядом сидела в стельку пьяная шатенка лет двадцати. Она относительно недолго разрушала себя алкоголем, поэтому оставалась еще вполне симпатичной девицей. Молодость пока прощала. Синяя барышня даже не заметила появления гостя и продолжала дрыхнуть, прислонившись к стенке вагончика. Мужик вальяжно обнял подружку и с гордостью сообщил:
– Любаша, моя невеста. Фотомодель, между прочим, была.
А затем добавил уже с угрозой:
– Не дай тебе боже положить на нее глаз. Живьем по косточкам разберу!
– Не беспокойтесь. После смерти жены я не ищу даже мимолетных отношений.
Жених удовлетворился этим ответом и чуть расслабился. Хирург расположился на раскладном туристическом стульчике с прожженной дыркой в спинке.
– Вы здесь постоянно?
– Пока да. Может, на море двинем. Не знаю. Я раньше-то на него не ездил, да и сейчас не тянет. Вот Любка хочет на моря, она сама с Севера к нам перебралась перед самой чесоткой.
– Perigrinatio est vita.
– А? – Кочерга замер с открытым ртом, из которого разило перегаром, дошираком и прочей дрянью.
– Есть такое красивое выражение на латыни. Означает: жизнь – это странствие.
– Угу…
– А почему в бытовке обустроились? Дома же пустые есть.
– Нам и здесь нормально. До тебя вообще никто не появлялся. А по поселкам ипподромовские шарят, те еще твари.
Хирург вспомнил недавнюю встречу с папашей и сынками:
– Ипподромовские? Да, я сегодня тоже имел честь пообщаться с ними. Жестокие люди. Пристрелить грозились за то, что попался на глаза. Пришлось бежать.
– Повезло, – протянул бродяга, отхлебывая из двухлитровой пивной бутылки, – мне из рогатки чуть глаз не выбили.
Кочерга показал затянувшуюся рану над левой бровью. Мимоходом доктор еще заметил запекшуюся в ухе кровь.
– Это у них забава такая, нашего брата из рогаток глушить. Развлечение. И охота вроде, и патроны не тратятся. Я вот стрельнуть в отместку хотел, но Любка удержала. У нас заряда мало осталось, на крайний случай берегу, – новый товарищ сунул руку за пазуху и достал пистолет Макарова.