Развенчанная царевна. Развенчанная царевна в ссылке. Атаман волжских разбойников Ермак, князь Сибирский (сборник)
TekstГлава девятая. Кольцо и мещеряк
Затишье наступило в строгановских хоромах после отъезда московского гостя. Больше всех думала о нем, конечно, Фрося. Не выходил он у нее из головы, припоминалась ей всякая мелочь их встречи, и пуще всего жег поцелуй. Мало ли ей приходилось заменять собою хозяйку, угощать гостей да целоваться с ними, так нешто те поцелуи были таковы, как последний. Она и сама не знала, что поделалось с нею: и плакать хотелось, и сердце замирало, так бы вот и взглянула хоть еще разок украдкой, да никак нельзя – укатил он себе в Москву, а ее, может, и из головы выбросил: мало ли он видел пригожих девок, чай, и получше ее встречал, а она что за невидаль – степная девка. И тяжко делалось на душе у Фроси; поплакала бы она, да совестно, зазорно, ну, как кто увидит – пересудов не оберешься.
«Хотя бы узнать, как зовут его, как по отчеству величают, – думалось ей, – да как узнать-то, нешто можно у дядей спросить. Срамота одна!»
А у дядей своя забота. Шутка сказать, сколько земли привалило еще им с царской грамотой, знай заводи варницы да соль вари. Только и сокрушало их одно место в грамоте: не держать у себя вольных людей, а как без этого справишься, на них и надежды только.
– Я так думаю, – говорил Дементий Григорьевич брату, – не послушаться ли нам гостя? И то сказать, кто в Москве узнает, что у нас вольница? Посадим ее по деревушкам, и конец; а то, сам посуди, нешто нам возможно обороняться? Нахлынет орда этих дьяволов-вогуличей, что с ними поделаешь. Заберут все, что им вздумается, и конец!
– Так-то оно так, я и сам об этом подумывал, только как и гостя-то послушать; Господь его ведает, что у него на уме, говорит одно, а думает, может, другое что, сам посоветовал, да сам же и шепнет кому следует, да окромя этого, сам знаешь, сколько у нас в Перми неприятелей, возьми хоть того же воеводу.
– Ну, уж этот зверь рад к чему-нибудь придраться, только бы донос в Москву послать.
– Про это я и говорю-то. По-моему, надо пока что оставить новую землю втуне. Придет время – возьмем ее, а теперь впору справиться и с тем, что есть.
– Да дело-то расширить бы хотелось!
– Придет время, и дело расширим.
На том и порешили братья.
Прошло еще недели две; во двор строгановский вошли два человека, у ворот их окружила челядь. Вдруг один из нее бегом бросился в хоромы; Дементия Григорьевича не было; он отправился на варницы, оставался дома один Григорий.
Сам не свой влетел в хоромы челядинец. Строганов не без удивления взглянул на него.
– Ты что? Аль очумел? – спросил он челядинца.
– Батюшка, Григорий Григорьевич, покойник пришел.
– И впрямь ты, должно, белены объелся! Какой покойник?
– Да наш, убили-то которого! Мещеряк!
Строганов приподнялся.
– Что ты болтаешь-то! – закричал он.
– Вот лопни мои глаза, пришел, да еще с каким-то чужим.
– Что же он не идет сюда? Поди кликни его! – приказал Строганов.
Челядинец бросился на двор; немного спустя в хоромы вошли Мещеряк с Кольцом. Строганов обнял и поцеловал Мещеряка.
– Ну, брат, а мы уж по тебе панихиды служили.
– Раненько начали, Григорий Григорьевич, я еще поживу да послужу вам.
– Да как же, прибежал тут один со струга да и говорит, что всех перебили, один он и остался-то!
– Оно точно, нашим куда плохо досталось, чай, всех перебили, а я-то в полон попал.
– Ты – в полон? – удивился Строганов.
– А что же было делать? Наши все в воду побросались, а я один нешто уберег бы твое добро?
– Что правда, то правда, хорошо, что жив-то остался, а мы с братом, признаться, горевали по тебе.
– Ничего, Григорий Григорьевич, жив и цел остался.
– Как же ты из полону-то бежал?
– Зачем бежать? Я не бежал.
– Как же ты здесь очутился, коли не бежал?
– Да пришел с добрым молодцем, правой рукой Ермака Тимофеевича.
Строганов с удивлением взглянул на Кольцо.
– Ничего не пойму, что же, тебя не отпускают, за выкупом пришли, что ли?
– Да сразу тебе, Григорий Григорьевич, и не понять. О каком выкупе ты говоришь – я не знаю, держать меня никто не держит, а пристал я к удальцам по доброй воле: больно уж они по душе пришлись.
– Что ж ты, в разбой пошел?
– Зачем в разбой? Со стрельцами, правда, немного пришлось посчитаться, а больше я никого не губил, а пришли мы к тебе по делу.
– Коли ты по делу пришел, милости прошу; говорю тебе – люблю тебя, как родного, и жаль мне, что пристал ты к душегубцам; ну а коли твои новые приятели явились за делом, тоже милости прошу; только какое же у нас с ними дело может быть?
– А ты не спеши, Григорий Григорьевич, сначала выслушай, а там уж и душегубцами обзывай! А какое дело, так вот тебе поведает о нем есаул Иван Иванович.
– А Иван Иванович, – проговорил Строганов, – не знает нешто, куда он пришел? Чай, ему ведомо, что за его голову царь деньги обещал. Отсюда, пожалуй, он и дороги назад не найдет.
Кольцо нахмурился.
– Вот что я скажу на это, купец, – начал он, – пошел я сюда, наслышавшись хороших об вас речей, и никак не думал, чтобы Строгановы на подьячих походили, за деньги вольную казацкую голову продавали, да и то опять сказать, с Кольцом трудно будет справиться, а коли уж и одолеют, так тоже не на радость, потому что Ермак свет Тимофеевич неподалечку тут станом стал, а правой руки своей он не выдаст, все на щепки разнесет. Правда, виноваты мы перед тобой: твой стружок пощипали, так ведь не беда это – бирали мы и царские суденышки.
– За это и головы сложите!
– Пока еще на плечах! Да что нам с тобою препираться, – сказал Мещеряк, – за делом пришли мы к тебе, хочешь толковать – давай погуторим, не хочешь – прощай, и без тебя обойдемся.
– Говорю, не знаю, какое у нас с вами дело может быть.
– Коли есть охота слушать, так узнаешь, когда я скажу, – произнес Кольцо.
– Ну, говори, что за дело?
– Вишь, оно в чем: надоело нам с атаманом разбойным делом заниматься, прискучило. А Мещеряк нам порассказал про твои земли, что житье у вас вольное, свободное, одна лиха беда – соседи дикие вас обижают, так атаман так и решил – ударить вам челом. Дайте нам земли, избушки, хозяйство, питаться было бы чем, жить у вас мы будем смирно, тревожить никого не станем, а коли придется поразделаться с вогуличами там аль с остяками какими, так мы охулки на руку уж не положим, поразведаемся как след. Одно слово, оберегать вас будем, словно бы войско какое, и нам и вам будет хорошо. Так вот и все дело.
– А много ли вас всех-то? – спросил Строганов.
– Маленько нас потрепали, уполовинили было, ну да дорогой народу прибавилось, сот пять есть наверняка!
Строганов задумался. Предложение Кольца совпадало с его собственным желанием, но грамота, опала царская сильно смущали его; быть может, он и согласился бы на предложение, но брат находился в отсутствии, а без него он не решался дать положительный ответ.
– Что же, купец, задумался? Коли согласен, так ударим по рукам, думать нечего, указывай землю, мы прямо и пойдем туда.
– Согласиться-то я бы согласился, добрый молодец, одна беда – согласиться-то нельзя: запрещено нам держать вольницу.
– А кто тебе сказал, что мы вольница? Были ею прежде, а как сядем на место, тогда как и все будем.
– Погоди маленько, вот к вечеру брат приедет, с ним потолкую, а пока будь гостем.
Поздно вечером воротился домой Дементий Григорьевич; не меньше брата обрадовался он известию о приходе Мещеряка, только и ему казалось непонятным, необъяснимым дружба с вожаком разбойничьей шайки. Как он ни старался разъяснить себе это, но никак не мог; хотелось ему увидать Мещеряка, потолковать с ним, но было уже поздно.
Долго советовались между собой братья Строгановы о предложении Ермака, но ни до чего не договорились и, порешив, что утро вечера мудренее, перед самым рассветом легли спать.
Утро действительно оказалось мудренее. Несмотря на то что Строгановы очень долго раздумывали и колебались принимать у себя вольницу или нет, они все же решили согласиться на предложение Ермака.
– Что ж, – говорил Дементий Григорьевич, – государь опалился бы на нас, коли бы вольница разбойничала, а то ведь будут смирно сидеть, да еще его же людишек оберегать от нападений. А без них мы словно без рук будем: что наши вахлаки сделают? Увидят только остяка – врассыпную и бросятся и пищали побросают, а эти уж одно слово – удальцы!
– Так, значит, с богом? – спросил Григорий Григорьевич.
– Да что же раздумывать! А коли что до Москвы дойдет, так как-нибудь извернемся, отделаемся!
– Ну, так тому и быть!
Позвали Мещеряка с Кольцом и ударили с ними по рукам.
Недолго заставил ждать себя Ермак. Не прошло и трех дней, как полчище казаков появилось на строгановской земле.
Застучали топоры, живо закипела работа, и в какие-нибудь две недели появилось новое село, заселенное бывшими волжскими разбойниками.
Иная жизнь потекла у них: не было того разгула, что прежде, не было и опасности, какой в прежнее время подвергались они чуть не ежеминутно; жизнь потекла тихая, спокойная, многим показалась она в диковинку, но большинство оставалось вполне довольно ею.
Глава десятая. Ермак в Сибири
Не пришлось каяться Строгановым в том, что они приютили у себя казаков. Тишь да благодать на их землях. Проведали бродяги, что у Строгановых сила казацкая явилась, что силою этою заправляет не кто иной, как сам Ермак Тимофеевич, а слава о его удали и молодечестве разнеслась по всей Руси, оставили они в покое Строгановых, бросили грабежи и принялись за остяков. Ермак Тимофеевич же ошибся в своих расчетах: поселясь у Строгановых, он надеялся повести жизнь более деятельную, не такую сидячую, какую привелось вести теперь.
«Этак и обабиться недолго, молодцы-то мои словно сонные стали, ходят как мокрые курицы. Известно, засиделись, заскучали, поразмяться бы им маленько нужно было, хотя бы бродяги какие явились… Опять, что за житье на подножном корму; покой, правда, да и только, а на кой он нам прах», – раздумывал Ермак.
Несмотря на ласку и привет Строгановых, нередко Ермак Тимофеевич ходил сам не свой, нестерпимая тоска начала одолевать его. Действительно, покойная, ничем не нарушаемая жизнь была в тяготу ему. Не было у него ни малейшей охоты возвращаться к прежней жизни, разгульной на Волге, но при воспоминании о ней лицо его прояснялось, он делался оживленнее, но проходили воспоминания, и снова тучи пробегали по лицу Ермака.
Не менее тосковал и Кольцо; давно уже он заметил грусть атамана, закручинился и сам. Кручина вожаков казацких не могла пройти не замеченной и Строгановыми.
«Не задумали ли они уйти от нас? – с тревогой спрашивали они себя. – Избави бог, уйдут, тогда беда, при них вот сколько времени никто к нам не показывается в гости, а без них, того и гляди, нагрянут!»
И еще приветливее стали именитые купцы к казакам, не знали, чем и ублажить их, забыли и про опалу царскую.
Только, видно, пословица правду говорит: «Сколько волка не корми, он все в лес глядит».
Тут и меж казаками разговор пошел, и им невтерпеж стало мирное житье. Некоторые надумали назад махнуть, на Волгу, снова приняться за прежнее житье – за разбой.
– Что ж тут делать! – говорили они. – От тоски околеешь, да и не совсем так вышло, как атаман обещал, насулил он нам золотых гор, соболей, казны и всякой всячины, а на деле-то ничего и не вышло, да и сам-то он день-деньской словно филин какой ходит.
– Махнуть бы назад, на Волгу!
– А коли атаман не пойдет?
– Одни дороги не найдем, что ли?
– Дорогу-то найти найдем, только что проку-то без него будет?
– Другого себе в атаманы изберем.
– Было бы из кого избирать! Ведь бывало, имя его только услышат, так бегут уже.
– А по-моему, кто хочет, тот оставайся тут да кисни, а кому надоело, тот и в путь.
– А знаешь, что у нас за такие речи бывало?
– Что бывало-то?
– А то, воткнут тебя в мешок с каменьями да на дно быстрой реченьки и спустят, вот что!
– Ну, всех-то не спустят.
– Что ж, спрашиваться, что ли, будут? Таких-то, как ты, много ли найдется?
– Так что ж теперь делать, ведь не один я, а многие шли за делом. Кричали: «Ермак, Ермак», ну и мы пошли, а тут и делов-то, как вижу я, никаких нет. Ну, значит, нечего здесь сидеть.
– Нет, у нас это не водится, нужно сначала атаману сказать, а там как круг порешит, так тому и быть!
– Да, впору и атаману говорить, тошнехонько так-то сидеть сложа руки, да и невыгодно!
– Греха нечего таить, скучненько.
– Соберу несколько человек да и скажу атаману, не на то мы к нему приставали.
– Твое дело!
Разговор прекратился, и казаки разошлись в разные стороны…
Наступил вечер, темный, безлунный, только звезды мерцали в темном небе; казацкая слобода погрузилась в сон, ни в одной избе не было видно огонька. Только в большой избе Ермака Тимофеевича мерцала свеча. В избе одевался атаман; с ним вместе был и Кольцо.
Ермак надел пояс, заткнул за него нож и пистолет, предварительно осмотрев последний.
– Не пойму, зачем это мы понадобились им? – говорил атаман.
– Сам никак не могу смекнуть; тебя-то не было, прибежал холоп, задыхается: зовут, говорит, сейчас же, дело важное есть, минутки терять нельзя. Я его спрашивать, что за дело такое? Говорит, что хозяйских делов не знает.
– Из Москвы, может, какую весть получили об нас!
– Кто их ведает, только какие же об нас могут быть вести? Живем мы смирно, никого не трогаем, про нас уж, чай, и забыли совсем!
– Ну, не говори, Иван Иваныч. Царь делов наших не забудет, а тут, сам знаешь, сколько благоприятелей у Строгановых – найдутся охотники и на донос! – проговорил Ермак, выходя с Кольцом из избы.
Они отправились к строгановским хоромам; путь был неблизкий, но казаки привыкли ходить по этой дороге, знали ее хорошо.
– Экая ноченька-то, – произнес Кольцо, – хоть глаз выколи, в двух шагах ничего не видать.
– Да, в прежнее время нам такая ночь несподручна бы была, того и гляди, своих бы колотить начали.
– От пищалей все-таки свет бы был.
Ермак засмеялся:
– Уж свет нашел, а как свалка…
Вдруг голос его оборвался, он остановился, схватил за руку Кольцо и начал прислушиваться.
– Что ты, Ермак Тимофеевич? – спросил его тихо Кольцо.
– Погоди! – шепотом отвечал Ермак. – Ты ничего не слыхал?
– Ничего, все тихо…
– Ну, не совсем; погоди маленько, мне послышалось – лошадь заржала.
– Что ж мудреного, у Строгановых мало ли лошадей.
– Не в той, Иван Иваныч, стороне ржала она, а позади, ты сам знаешь, что у нас в слободе ни одной лошади нет.
– Знать, тебе, Ермак Тимофеевич, почудилось, откуда тут лошадь заржет, вишь, на сколько верст степь.
– То-то и чудно! Только я хорошо слышал, да вот прислушайся.
Кольцо насторожил уши.
– И впрямь, словно топот, только больно тихо что-то.
– Погодим маленько, сдается мне, что неладное творится.
Топот слышался все ближе и ближе, но какой-то странный, осторожный.
– Говорю – неладное, знаю теперь, что за штука, – шептал Ермак, – копыта-то у лошади обвязаны, чтобы не так слышно было.
Наконец послышалось фырканье лошади. Ермак быстро отскочил в сторону, потянув за собою Кольцо.
– Нишкни! – чуть слышно прошептал он. – Может, недруг – свой с хитростями не поедет!
Он впился глазами в дорогу, но на ней ничего не было видно, только топот слышался явственнее да фырканье лошади.
Вскоре на дороге, в нескольких шагах, показалась черная тень; не было сомнения, что едет всадник.
Ермак с Кольцом затаили дыхание и присели на корточки.
Лошадь была всего в двух шагах. Ермак в одно мгновение очутился около нее, и всадник не успел опомниться, как уже лежал на земле под Ермаком, Кольцо тем временем взял под уздцы лошадь.
– Кто такой будешь? – спросил незнакомца Ермак.
Тот молчал.
– Эге, видно, и правду недруг! Говори же – кто, не то тут и останешься, – продолжал Ермак, сдавливая ему горло.
Незнакомец что-то залепетал.
– Черт его разберет, он не по-нашенски что-то бормочет, – пробормотал Ермак.
– А копыта-то впрямь обмотаны, – заметил Кольцо.
– Что нам с ним делать-то, ведь не без умыслов явился! – раздумчиво проговорил Ермак.
– Воротиться в слободу – проку никакого не выйдет: наши ни один по-ихнему не разумеет.
– Это-то правда, так нужно в хоромы скорей, благо, есть лошадь! А там уж узнают, что за птица!
– Как же втроем-то на лошади? – спросил Кольцо.
– Ухитримся, а лошадь, черт не возьмет, околеет, туда и дорога!
– Не вернуться ли мне, атаман?
– Как вернуться, куда?
– Да в слободу, ведь там теперя все спят, а коли этот поганый явился, так небось не один. Не было бы беды какой, а я ворочусь да молодцов побужу.
– Дело, Иван Иваныч, ступай с богом, а я мигом обернусь, мне бы только узнать, какое там дело, да вот от этого барана поразведать.
Кольцо повернулся назад и спешными шагами пустился к слободе.
Ермак, сняв с себя пояс, скрутил руки незнакомцу, повалил его перед собою на лошадь, вскочил в седло и помчался к Строгановым.
Вот уже блеснули огоньки в окнах хором. Во дворе услышали топот и немало встревожились: верхового они не ждали.
– Кто там? – окликнули из-за ворот.
– Отпирайте скорей, некогда тут растабарывать.
– Да ты кто будешь-то?
– Ермак! Отпирайте скорей!
– Ермак Тимофеевич к нам пешком ходит! – послышался ответ.
– Да отпирайте же, дьяволы, коли вам говорят, не то скажу хозяевам, так шкуру со спины спустят.
– Погоди маленько, поспрошаем!
Наконец по двору замелькали огни, забегали холопы, опустили подъемный мост. Как вихрем влетел во двор Ермак, наградив по дороге нескольких холопов зуботычинами.
Свалив своего пленника наземь, он соскочил с лошади.
– Глядите, дурня этого крепко держите! – обратился он к холопям и побежал в хоромы, где его встретил Дементий Григорьевич.
– Беда, голубчик Ермак Тимофеевич, беда грозит, – встретил тот Ермака.
– Что за беда, какая?
– Сегодня в степи видели нескольких татар, а они задаром не явятся, того и гляди, слободу, а то и несколько разнесут.
– Так вот оно что! Значит, я татарина изловил…
– Какого татарина, где? – перебил Строганов.
– А вот тут на полдороге к тебе, теперь у тебя на дворе валяется, поспрошать бы его как следовало. Хотел я его к себе в слободу тащить, да у меня никто речей его не поймет!
– У меня есть толмачи!
– Так прикажи его сюда привесть, здесь и допытаемся от него чего-нибудь.
Строганов приказал привести татарина.
– А ты, Дементий Григорьевич, все-таки неладно сделал, – начал Ермак.
– Что такое, Ермак Тимофеевич? – тревожно спросил его Строганов.
– Как что? Сам говоришь, неподалечку они разъезжали! Вместо того чтобы прямо мне сказать, ты к себе зовешь, а что я у тебя здесь сделаю? Теперь меня там нет, молодцы мои все спят, а ну-ка они нападут? Ведь сонный человек что мертвый; всех, пожалуй, перережут; а прислал бы сказать, может, мы и сами пошли бы к ним навстречу, благо, молодцы позасиделись, поразмяться им не мешало бы.
– Что делать, Ермак Тимофеевич, опростоволосился, – сознался Строганов.
Привели татарина; это был приземистый, мускулистый человек; глаза его тревожно бегали по сторонам: видимо было, что он напуган.
Позвали толмача и начали допрос.
– Откуда ты явился? – спросил Ермак. – Да смотри, говори правду, не то на веревке вздернем!
Толмач перевел татарину речь Ермака; пленник еще более испугался и забормотал что-то.
– Что это он там бормочет?
– Говорит, что всю правду скажет, только бы худа ему не было!
– Ну и ладно, сказывай откуда?
– Из-за Каменного пояса, из Сибири.
– Вона откуда тебя принесло! А зачем пожаловал?
– Не по своей воле.
– А по чьей же?
– Епанча послал сюда.
– Кто это такой Епанча?
– Князь наш.
– Зачем же он послал тебя?
– Не одного меня, нас много.
– А сколько же вас будет?
– Много, ох много.
– Зачем же вы сюда явились?
– На разживу.
Строганов и Ермак переглянулись.
– Далеко вы остановились?
– Да на ночь, вот тут близко.
– Что же, нынче, что ли, хотели приниматься за разживу?
– Нынче, бачка, нынче.
– Ну, надо поспешить, – обратился Ермак к Строганову, – прикажи-ка, Дементий Григорьевич, коня мне дать какого получше, а то ведь пешком не поспеешь.
– Возьми, Ермак Тимофеевич, провожатых, а то одному опасно.
Ермак усмехнулся:
– Да уж и провожатые твои! Пускай уж лучше дома остаются, а то с ними грех только один.
– Как знаешь!
– Один-то я скорее доберусь.
Строганов приказал оседлать лошадь.
– А зачем, – обратился снова Ермак к татарину, – ты копыта лошади обмотал?
– Чтоб не слыхать было, как проеду.
– Так! А зачем же это пробирался сюда?
– Хоромы мне велели поджечь, тогда бы и напали остальные.
– Так вот вы какие молодцы! А я тебе вот что скажу, Дементий Григорьевич, поджигатель наш благодаря нам позамешкался, а татарве ждать некогда, вишь, какая она храбрая – по ночам только нападает, а станет им невтерпеж дожидаться, пожалуй, и другого пошлют. Вели-ка ты кругом двора костры разложить да пушки выкатить, коли вздумают нападать, при свете-то удобнее их будет шарахнуть.
– Пушки заряжены, а за совет спасибо, Ермак Тимофеевич.
В это время багровый свет ворвался в окна хором. Ермак бросился к окну и остолбенел.
– Слободу нашу зажгли, дьяволы! – закричал он. – Гляди, не выпускай татарина! – прибавил он, выбегая на двор.
Как вихрь вскочил на коня и помчался Ермак по дороге в слободу. Дорога ярко была освещена, две или три казачьих избы были все в огне, дым высоко багровыми клубами поднимался вверх. Можно было различить мелькавшие тени; глухой шум стоял от треска огня и людских голосов.
Ермак, стиснув зубы, подгонял коня. Наконец перед ним мелькнул длинный ряд огней, и затем грянул ружейный залп. Атаман повеселел.
– Успел, Иван Иванович, спасибо! – крикнул он, мчась по слободской улице.
Избы горели на самом краю слободы, казаки, стоя в тени, стреляли в темневшуюся за околицей массу, из которой летели тучи стрел.
Ермак подлетел к своим.
– Спасибо, братцы, что вовремя встали. Теперь за мной вперед, на эту погань нечего тратить зарядов, примем их лучше в сабли, – проговорил Ермак, слезая с коня и бросаясь вперед. За ним, выхватив сабли, кинулись казаки.
Татары, смятые казаками, дрогнули, смешались. Они никак не ожидали такого отпора.
Прежде всего их поразил ружейный залп, которого они не слыхивали отроду; теперь сопротивляться им было не под силу, но, ожесточенные, они лезли на казаков, разбившись на части. Схватка продолжалась более часу; небо начало белеть, как вдруг грянул удар грома. Татары остолбенели, целый ряд их покатился на землю.
Сначала и Ермак не понял, в чем дело, но громовой удар повторился снова, снова легло много татар, остальные попятились назад. Ермак взглянул в сторону – там стояла пушка.
– Ай да Григорьич, спасибо тебе за догадку, – крикнул Ермак.
Грянул третий залп, и татары, как стадо баранов, шарахнули назад.
– Вдогонку, ребята! – скомандовал Ермак.
Казаки пустились в погоню, татары бросились врассыпную.
– Валяй их вдогонку пулями! – командовал Ермак. Снова защелкали меткие казацкие выстрелы, и снова повалились бежавшие татары. Блеснули первые лучи солнца, когда казаки прекратили преследование: в степи не оставалось ни одного живого татарина.
Приближаясь к слободе, Ермак заметил толпу людей. Впереди стоял Григорий Строганов с образом в руках, рядом с ним Дементий с хлебом и солью, сзади теснились холопы.
При появлении казаков Строгановы отвесили Ермаку поясной поклон; тем же отвечал и Ермак.
– Челом бьем тебе, Ермак Тимофеевич, не будь тебя, не миновать бы беды неминучей! – говорили Строгановы, обнимаясь с Ермаком.
– Ну, не совсем, Дементий Григорьевич, – отвечал Ермак, – не будь твоей пушки, немало бы еще возни было бы с ними, окаянными.
– Пушки-то мало бы помогли, кабы не ваша молодецкая удаль, а теперь откушай хлеба-соли, все приготовлено в твоей избе, и твоим молодцам тоже.
Направились к избе Ермака.
– Ну, теперь не скоро они явятся – проучены хорошо, – говорил Григорий Григорьевич.
– А все-таки могут явиться! – заметил Ермак. – Вот кабы… – начал было он и остановился.
– Что такое? – спросили в один голос Строгановы.
– Да что? Нашли они к нам дорогу, отчего же и нам не найти к ним?
– К ним-то дорога известна.
– Так тем и лучше! Пощупать этого самого Епанчу, выгнать его, а самим и засесть там.
– Да у нас и грамота есть на сибирские земли, царь пожаловал нам их.
Ермак усмехнулся:
– Что ваша грамота, я вот вам весь свет подарю, подите, возьмите его. Мало ли что царь подарил вам, нешто это его земля; а ее нужно завоевать сперва, тогда и называть своей!
– Да поди завоюй ее, народищу-то там сколько!
– Народ что, с народом справиться можно!
– Опять же царь за это по головке не погладит.
– А царю что ж… если завоюем, ему же лишние земли достанутся.
– А ты бы пошел воевать?
– С радостью, только запасов давайте.
Строгановы задумались.
– Дело-то хорошее бы было, только без тебя-то трудненько нам будет.
– Жили ж и без меня, проживете и еще, а управлюсь с татарвой, ворочусь назад к вам, все, что и возьму-то, назад ворочу.
– Ох, управишься ли?
– Да уж это не ваша забота! Зато татары больше носа не покажут, подневольные наши будут, будем с них дань брать!
– А с них есть что взять, одних мехов сколько!
– То-то и оно! Так по рукам, что ль?
– Была не была!
Ударили по рукам, и закипела со следующего утра работа: челны, как блины, строились ежедневно.