На другой день после моего визита японцам, Сумеди-Сама и Яма-Мадо пришли ко мне, вследствие моего приглашения. Я намерен был поговорить с ними на счет того, с какою целью наезжает так много их офицеров в селение Томари. Как я уже сказал, всего вероятнее надо полагать, что это делается потому, что Путятин может быть объявил в Нангасаки, что он пойдет на Сахалин, и для приема его Мацмаисий губернатор считал нужным собрать поболее своих чиновных лиц. Но так как положение наше, при 40-ка ч. больных из 60-ти могло быть не безопасно в присутствии большего числа японцев, то я находил нужным ограничить число японцев, которое я могу допустить собраться подле нас.
Поздоровавшись со мною, Сумеди-Сама сказал, что он был рад тому, что я приходил вчера повидаться с японцами. Я отвечал на это уверением, что когда мы больше познакомимся, то полюбим друг друга. После этого я тотчас же приступил к делу, по которому призвал их, и сообщил им, что я слышал, будто приехало третьего дня 10 офицеров, что в Тиатомари находится еще 12 офицеров, кроме того и в Сое есть их начальники, которые тоже приедут на Сахалин; но я не понимаю, дли чего наехало столько их, и потому прошу мне сказать верно, сколько приехало офицеров и солдат и сколько еще приедет. Сумеди-Сама вынул клочок бумаги, исписанный по-японски и начал переводить на аинский счет записанное число по-японски на означенной бумажке. Я подал ему мой японский лексикон, в котором написан японскими цифрами счет, и просил по этому счету показать мне числа. Он мне указал следующие числа: в Томари находится офицеров старших и младших 13 и 23 солдата. В Тиатомари: стар. офиц. – 1, младш. офиц. – 4, солдат – 8, конвойных – 9. В Сое солдат 77, а офицеров он не знает сколько. След., всего военных собрано на Сахалине и в Сое 135 человек, а рабочих приехало не более 50-ти ч. Число это слишком незначительно, при трусости японцев, чтобы опасаться от них враждебного действия, а не позволив их офицерам приезжать в Томари, можно испортить все дело и возбудить в них опасения на своих рабочих. Поэтому я сказал Сумеди-Саме, что хотя мне предписано моим начальством не допускать японского войска и пушек на Сахалин, но считая, что число японских солдат, назначенное прибыть в Томари при 20-ти их офицерах, нельзя считать войском, а только прислугою офицеров, то я и не буду противиться приезду этого числа солдат, но и более не могу дозволить. Что же касается до офицеров, то хотя меня очень удивляет, что их приехало так много и что они не знают, зачем они присланы, но веря японцам, будто адмирал Путятин объявил в Нангасаки, что он пошлет на Сахалин два судна, я предполагаю, что японские офицеры прибыли собственно для составления парадной свиты старшему начальнику, которому поручено переговариваться с посланными от Путятина, а может быть и с ним самим. Вследствие этого, я не противлюсь наезду японских офицеров в том числе, которое они мне сказали, т.-е. 20-ти. Кончив это объяснение, мы начали толковать о торговле Сумеди-Сама, расспросив цены разных товаров наших, сказал, что он был бы очень рад, если бы японцам дозволено было жить с русскими на Сахалине, что они могли бы тогда выпросить позволение от своего правительства торговать с нами. Более всего ему нравилось – сукно красное и в особенности черное, и потом разные металлические вещи – часы, зрительные трубы, термометры. Сапоги он тоже хотел иметь. Я ему предложил выбрать пару по своим ногам, и он обещал спросить дозволения у своего начальника, но кажется не получил. Русский сахар в головах очень по вкус им, а шафран они считают драгоценностью, и потому были очень удивлены, когда я им, указав на ящик, который мог вместить около 2-х зол. шафрану, сказал, что три таких ящика шафрану они могут получить от русских за одного хорошего соболя. От торговли разговор перешел на военные силы России. Они были очень поражены, когда я им сказал, что в России есть миллион войск. Они спросили, сколько кораблей; я отозвался незнанием и спросил бывшего тут Рудановского, он сказал: 500. Мне показалось, что он уже слишком увеличивает, и потому я указал им в лексиконе число 400, объяснив, что в этом числе находятся суда всех величин. Они попросили нарисовать им разных величин корабли. Я сделал это, как умел. Объяснение, что на больших кораблях 100 пушек стоят в четыре яруса, их очень поразило. Потом спрашивали о русском оружии и знаменах. Я показал им солдатское ружье со штыком и действие им. А про знамена сказал, как они уважаются у нас и защищаются на войне. Они заметили, что у их войск есть также знамена. Много из того, что я им говорил, они записывали.
22-го апреля. – Сегодня японские караульные дали знать, что сельди (хероки) идут с моря к бухтам. Известие это чрезвычайно оживило японцев. Даже офицеры их вышли из домов своих смотреть на ход рыбы. Рабочие японцы и аины носили невода, готовили лодки – одним словом, все было в движении. Я велел дать знать мне, когда забросят японцы невод. Во втором часу, лодки с неводами отчалили. Я вышел посмотреть на ловлю. Японские неводы часты и чрезвычайно велики. Один невод окружает пространство сажен на 70 от берега. Но каково было мое удивление, когда, не дотащив невод сажен на 10 до берега, японцы оставили его в воде, потому что эти 10 сажен невод до того был наполнен сельдями, что несмотря на все усилия человек 60-ти работников, они не могли более притянуть невод в берегу. Я выехал на шлюпке к тому месту бухты, где вода возмутилась от хода рыбы. Гребцы, закладывая весла для гребки, выбрасывали ими по нескольку сельдей и жаловались, что они мешают грести хуже чем морская капуста. Можно представить себе теперь, как дорог Сахалин, т.-е. берег Анивы для японцев. Японцы и теперь уже много терпят в промысле, от того что аины восточного и западного берегов не пришли на работу, говоря, что они боятся войны между русскими и японцами. Они никому не хотят верить, чтобы возможно было, что русские будут жить в Аине с японцами без драки. Я предлагал японцам послать казака Березкина собрать аинов, но они просили, чтобы я этого не делал, что они уже послали 10 человек в Аруторо (восточный берег). Теперь у японцев работают только аинские аины, и то большею частью женщины. Для продовольствия команды свежею рыбою, я посылаю вечером трех человек на маленькой лодке с саками, чем на садках вынимают рыбу из барок. Люди наши вынимают, так сказать из природного садка, т.-е. прямо из бухты Томари, по 300 рыб в полчаса. Я закидывал наш невод и вытащил столько рыбы, что мы не знали куда девать ее, и потеряли только время на уборку её.
23-го апреля. – Сегодня, опять пришел ко мне Сумеди-Сама с Яма-Мадо. Кажется, цель его прихода была выпросить у меня карту России. Печатной я не имел, и потому согласился взяться не за свое дело – начертить карту всей российской империи, со всеми владениями её в Европе, Азии и Америке. Я нарисовал по просьбе Сумеди и пограничные с ней владения Китая и Японии. При этом я не провел границы между Сибирью и Китаем в Приамуском крае. Может быть, работа моя отправится к японскому императору на показ; хорошо что он не сумеет подметить неверность карты. Толковали мы с Сумеди и о торговле. Я велел принести красное и черное сукно. Мне хочется заставить как-нибудь японцев начать с нами мену. Вольность отзывов Сумеди о своих начальниках и о других предметах, относящихся до Японии и России, подавала мне надежду, что он согласится скрытно меняться с нами товарами; на первый раз и это было бы хорошо. К сожалению, надежда моя не сбывается, и я подозреваю, что хитрые японцы, поручив Сумеди выведывать от меня что их интересует, позволили Сумеди вести себя так, чтобы я думал, что он от себя говорит и действует для своей собственной пользы, между тем как он только исполняет задаваемые ему уроки старшим начальником. Я делаю вид, что будто ничего не подозреваю, и думаю, что действительно Сумеди скрытно действует от своих начальников и всегда серьезно обещаю ему, что ничего не скажу им про то, что он говорил со мною. Раз я попросил у него, чтобы он мне променял обделанную раковину на хрустальную тарелку. Он согласился, отдал раковину и взял тарелку.