Еще рассказал мне тот же аин про дурной поступок с ним Хойры (также аин). Когда он приехал в Томари с тем, чтобы на другое утро ехать со мною в Туотогу, он остановился, как и прежде делывал, ночевать у нас в 3-й казарме. Хойра там же спал. Последний лег спать, а приехавший аин разговаривал еще с казаком Крупеннным. Увидев на стене казацкия сабли, он попросил показать их и спросил, когда и как Крупенин надевает ее на себя. Тот довольно глупо привел в пример, что если бы джанчин приказал воевать с японцами, то он бы надел саблю и пошел бы сражаться. На другой день Хойра пошел в дом японцев и рассказал, что аин из Туотоги говорил в русской казарме, что хорошо бы их саблями перебить японцев. Японцы, всегда принимавшие хорошо этого трудолюбивого аина, услыхав этот рассказ, приняли его холодно, когда он зашел к ним; он спросил аинов, не знают ли они причину, и те передали ему, что Хойра виновник этому. рассказав мне это, он просил меня, чтобы я принял участие в его деле. Возвратившись домой, я тотчас послал Дьячкова к японцам рассказать как было дело, а Хойру, сознавшагосч в своей вине, выгнал из своего дома, не велев приходить ко мне, но дав впрочем ему в виде жалованья за февраль месяц (он ежемесячно получал от меня один рубль серебра, кроме гривенников, которые выпрашивает у меня как увидит) табаку. Японцы, казалось, поверили Дьячкову и относясь с похвалами об аине, обещали по-прежнему хорошо принимать его. Аин этот мне нравится тем, что он прямо высказывает, что он желает работать и служить и русским и японцам, что действительно и делает.
18-го числа, я дал шабаш людям по случаю масляницы. Сам же я в этот день отправился прогуляться на реку Пуруанку, впадающую в соседнюю бухту Пуруан Томари. Я отправился на лыжах с Томским, с полным охотничьим прибором и с подрастающей моею собакою Соболькою. Мы пошли прямо через горы и после крутых и высоких спусков и подъемов, где я несколько раз упал, достигли наконец реки и пошли вверх по ней. Она течет по долине, в некоторых местах открытой от лесу, около версты шириной. В верстах 4-х от устья она так суживается, что образует только ручей. По долине ростет лес довольно хороший. Направление долины к NO. Следы лисиц, россомах, кабарги, белок, зайцев видны по всем направлениям. Во 2-м часу я воротился домой. После обеда я вспомнил, что накануне был день рождения брата Владимира. Да простит меня он, что, не имея интереса следить за временем и числами, я позабыл и о дне его рождения. Вспомнив это, я велел подать вино, выпил за здоровье его рюмку вина, и выдал по рюмке вина служащим у меня в доме.
19-го. – Сегодня приехали в Томари 5 самогиров. Они привезли из Петровского зимовья от Г. И. Невельского записку в несколько строчек, в которых сказано, чтобы принять их хорошо и угостить. Вот все, что я получил с так нетерпеливо ожидаемою почтою, которую мне Невельской обещал непременно послать из Петровского зимовья. Кроме Невельского, никто не писал. Самогиры эти встретили в Саре-Моуке Самарина, который благополучно выехал оттуда далее и не дал о себе никакого письменного известия. Самогиры, судя по их наружности, должны принадлежать в монгольскому племени. Живут они по Амуру и его притокам. Один из них говорит немного по-аински. Они приезжают обыкновенно торговать в Сирануси. В Кусун-Катане (берег Анивы) они, разумеется, в первый раз, потому что сюда им не позволено было ездить. Самогиры заплетают волосы в косы, как гиляки, носят серьги и манжурские кафтаны. Один только из них был одет в собачью шубу. Они приехали на 45-ти собаках. Я их поместил жить в казарме, расположив их около чувала у огня, их божества. Кормить их не затруднительно, но с собаками их не знаю, что делать. Они ходили в японцам, которые сначала-было очень недружелюбно приняли их, имея запрещение принимать вообще их; но прочитав письмо от японца Яма-Мадо, встретившегося на дороге с самогирами, Мару-Яма выслал к ним Асаную, и тот обласкал их и сказал в извинение, что джанчин японцев не приказывает принимать их зимою в Кусун-Катане для того, чтобы они ездили летом в Сирануси торговать с ним.
23-го. – Вчера уехали самогиры обратно в Петровское. Я послал с ними карты всех осмотренных берегов и карту заливов Невельского-Идунка и письмо на имя Невельского. Я спрашивал самогиров о времени очищения от льда «Императорской гавани». Они говорят, что в 1-й половине марта уже гавань будет чиста, только по берегам останутся промои. Если это правда, то суда стоящие там могут придти в одно время с японскими, если капитаны их не упустят времени, что было бы непростительно. Но я думаю, что показание самогиров несправедливо – не может быть, чтобы под 49 град. и на азиатском восточном берегу лед расходился в одно время как в бухте залива Анивы. У нас уже началась весна. Солнце сильно греет и снег быстро сходит.
Когда я пишу эти строки – 6 час., из моего окошка видно, как блестящее, яркое солнце тихо спускается за горы западного берега залива, осветив тысячью цветами тихия неподвижные воды моря. Прекрасное зрелище!
24 числа уехал Рудановский для осмотра Ю.-В. берега Сахалина. Если погода дозволит ему составить хорошую карту тех берегов, то это будет очень приятно, потому что мы тогда будем иметь большую карту всего Айну-Катава. Но как эту новую опись уже я не успею сообщить к Невельскому, то ее можно бы было безвредно оставить до прихода судов, когда у нас будет более средств, и даже это сделать было бы полезно, потому что тогда у нас было бы еще 8 собак свободных, которых хоть я назначил собственно для разъездов и легкой езды, но при необходимости поспешить работами, в особенности доставкою льда, я конечно употребил бы их в работу.
Наконец я получил письма от Самарина и даже три вдруг. Он благополучно доехал до гилякского селения Тамо, откуда по переезде через Татарский пролив осталось только 5 суток езды. Из Тамо он писал от 5-го февраля и потому надо полагать, что в половине февраля он приедет в Петровское, а если его там не задержат, то он еще может возвратиться по зимнему пути.
Посещения аинов решительно вывели меня из терпения; с раннего утра до вечера, один за другим приходят ко мне и для чего – для того, чтобы сесть на полу и глазеть на меня и на комнату. Не умея обращаться с дверьми, они оставляют их растворенными, не понимая того, что простудить комнату есть какое-нибудь неудобство. Двери у перегородки сделаны с ручками и задвижками. Не умея отворить их, они долго возятся, наконец волею неволею приходится вставать, чтобы открыть дверь. Прошу покорно заняться чем-нибудь. Вот и теперь два дурака сидят на полу и глазеют. Я, конечно, не обращаю внимания на них, потому что если со всяким разговаривать, так не достанет ни сил, ни терпения. Единственное средство отделаться от них, это уходить из дому и бродить без цели по двору. Необходимо надо иметь дом в несколько комнат, из которых одну назначить собственно для этих несносных гостей, устроив в ней камины, которые бы вытягивли вонь махорки.
Сетокуреро провожал Самарина до Тарайки и теперь приехал сюда, чтобы получить подарки и привезти письмо. В этот раз с ним приехало менее аинов. Но на то их много собралось для работ у японцев; их-то визиты и докучают мне.
4-е марта. – Вчерашний день опять прошел в приеме приезжающих и отъезжающих аинов. Первые являются с словами: «чокой огнан, чокой котан, орики джанче мекура!» вторые – «чокой танто арики, джанче нукора, човой орики джанче сарамна!» Эти прощания и поклоны имеют всегда одну и ту же цель, – выпросить рюмку вина или папушу табаку. Скоро ли Бог поможет мне оставить отечество несноснейших аинов.
5-го или 6-го числа Рудановский возвратился с поездки на берег Охотского моря (Арутора). Он рассказывает, что в селениях в Аруторо у аинов голод. От японцев я узнал, что в Сирануси и Малуе тоже голод. Японцы отправили туда своего эконома для выдачи аинам рису из маукинских магазинов. Когда разойдется лед, они хотят послать из Томари на лодках ероки (сушеная рыба) и рис. В Аруторо поехал аин Испонку разузнать о состоянии тамошних селений. Я приказал ему сказать аинам, которые не имеют пищи, приехать к русским, и что мы им даром выдадим крупы и гороху. Анны говорят, что у них бывает ежегодно голод потому, что летом японцы их сгоняют на работы, так как для собственного запаса рыбы на зиму некому работать. А платы же за летнюю работу дают только по одному халату, по две малых чашки рису и 2 папуши табаку да боченок водки. Зимою же, табак и вино они покупают от японцев за пушной товар. Если это справедливо, то обращение японцев бесчеловечно. К сожалению, нельзя положиться на слова аинов, и потому узнать вполне, как именно японцы действуют, можно только из собственных наблюдении. Сирибенусь говорил мне, что когда японцев еще не было на Сахалине, то аины промышляли китов, но что теперь японцы считают китов своею собственностью и не дают промышлять их летом аинам; осенью, когда выбрасывает иногда убитых китобоями китов, они берут все себе, ничего не давая аинам.