Минувших дней разбуженная память

Трудные кубометры

«Пора покончить, товарищи, с нарушениями технологии…

Работникам наших предприятий и наркомов

пора понять, что теперь уже нельзя работать по старинке,

вразвалочку, кое—как на глазок…»

Из доклада Т. Маленкова на XVIII

Всесоюзной Конференции ВКП (б)

Зима 1938 года на Камчатке стояла малоснежная и на редкость холодная. На много верст вокруг – тайга да морозная стынь. Иван Елин скакал верхом на выездном жеребце по кличке Евлах. Выездного жеребца выделили Ивану недавно, когда численность комсомольцев в леспромхозе перевалила за сто. Покачиваясь в седле, Елин вспоминал, как год назад Нарком Обороны СССР К. Е. Ворошилов обратился к бойцам особой Краснознаменной Дальневосточной армии с призывом: после демобилизации оставаться, жить и работать на Советском Дальнем Востоке и как он с группой солдат прибыли на Камчатку.

Высокий, скуластый, с открытыми серыми глазами, Иван всегда был первым и на службе и в работе. Когда приехал сюда, сразу же организовал комсомольскую тракторную бригаду. Сам работал на тракторе, не жалея себя и не считаясь со временем. Вот уже полгода, как его избрали секретарем комсомольской организации леспромхоза.

Елин выехал на широкую поляну лесосеки Комариная. Тут бригада работала на строительстве дековильки, деревянной узкоколейки для конной вывозки леса. Ребята, попарно орудуя длиннополостными ручными пилами, распиливали смерзшиеся бревна на шпалы и брусья. Другие ровняли раскорчеванную еще летом просеку и укладывали шпалы, а на них – брусья вместо рельсов.

– Здорово, парни! – соскакивая с коня, крикнул Иван.

– Здоров, здоров. Что—то раненько к нам пожаловал, – дымя самокруткой, ответил прораб Тимофеев.

– Ефим Петрович, надо в среду обеспечить полную явку комсомольцев, – обратился Иван к прорабу, потирая замерзшее ухо.

– Никак собрание затеваешь? Что же, отправлю своих, как же не отправить—то…

После недолгого разговора Иван вскочил в седло, и Евлах вновь звонко зачеканил копытами по зимнику.

Далеко друг от друга разбросаны по тайге лесоучастки, а самый дальний из них – Магнитка. Туда и направился Елин. В ощетинившейся стене зимнего неприветливого леса солнце высвечивало стволы осин и березок. Иван давно уже слышал все нарастающий рокот, но только сейчас увидел санно-тракторный поезд.

Стрекоча, весь окутанный сизым дымом, бескабинный трактор натужно тащил восемь санных сцепов, загруженных лесом. С Магнитки возили лес всего три трактора: два ЧТЗ и этот, заморский «Катарпиллер». Замазученный и черный от копоти, как и трактор, Сергей Иванов, увидя Елина, блеснул улыбкой. Сергей – бригадир комсомольской тракторной бригады, прибыл сюда вместе с Иваном по ворошиловскому призыву.

– Да заглуши ты свою заразу! Лошадь боится, – крикнул ему Иван. Сергей слез с трактора и, подойдя ближе, возразил:

– Скажешь тоже. Ведь потом не заведешь, коли остынет.

Иванов попрыгал на месте, хлопая себя по бедрам:

– Ух! Холодище! Без кабины когда-нибудь и окочурюсь. Зимой мороз, летом пылища, быстрей бы «Сталинцы» прислали. Ты, Иван, там ближе к начальству, не слыхал, когда обещают?

– Знаю, что будут, а когда? Вот что, Сергей, со Степаном Чмыхом и Яшкой Галимовым подсудное дело вышло. Своих предупреди, чтобы на собрании все были. Решать будем. Да без опозданий, а то вы пока ототретесь от мазута… А я на Магнитку проскачу, предупрежу ребят из переселенцев.

– Тех, из Мордовии, которые всё жалкуют, что «пшано» тута не растет, – подражая говору переселенцев, ответил Иванов.

Белоснежная дорога, исполосованная тенью стоящих у обочины деревьев, нескончаемо петляла среди тайги. Вот уже и выруба, за которыми в низинке должен показаться лесоучасток Магнитка.

На въезде в поселок стоят два старых толстокорых тополя – излюбленное пристанище ворон. Два длинных бревенчатых низко посаженных барака—общежития, полтора десятка землянок да двухквартирный дом, в котором размещался котлопункт и жилье мастера лесоучастка. Тут же, рядом, обшитая корой вместительная конюшня, крытая тонким накатом присыпанным землей. Ни заборов, ни дворов на участке не было. Во всем чувствовалась неуютная временность поселка.

Иван соскочил с коня, набросил поводья на столб коновязи и зашел в котлопункт, который служил и Красным уголком для собраний, и местом утренней разнарядки для бригад.

– Здорово, стряпуха – нос в муке, – с порога обратился он к молодой круглолицей девушке, которая старательно протирала мытые чашки.

– Что, уже отобедали твои орлы? Жаль, не застал всех разом, а мастер—то где? – продолжал он.

Фая, говоря нараспев, как и все ее землячки—переселенцы, ответила:

– Здравствуй, камсорг. Запаздал чуток… Мастер на дальней делянке. Там траншею для погрузки леса роют. Исть будешь?

– Наливай, не откажусь.

И Елин, хитро посмотрев на Фаю, спросил:

– Что—то ты на танцы перестала к нам приезжать. Закрутила поди с кем?

– А че я хуже других? Хачу и кручу, – сразу закокетничала Фая.

Иван хмыкнул и перевел разговор на другую тему.

– Слушай, Фая, мне за ребятами по делянам не угнаться, ты скажи Петруньке, чтоб они в восемь вечера, в среду, в Козыревске как штык были. Очень серьезный вопрос на собрании. А мне еще на Крахчу поспеть. Не забудешь? Или написать? Да мастеру, что я приезжал, обскажи.

– Ну чиво ты, Вань, на память не жалуюсь.

***

Козыревск – главная усадьба леспромхоза. Истопник на совесть протопил печи, и в клубе было тепло. Недалеко от стола, у окна садились приглашенные на комсомольское собрание: директор и технорук леспромхоза, секретарь парторганизации, начальник ближнего Кировского лесоучастка. В зале на деревянные скамейки, прочно стоящие на рассохшемся некрашеном полу, рассаживалась молодежь.

Вести собрание выбрали комсорга с Магнитки Петруньку, так дружески называли ребята Петра Ткаченко.

Он встал из-за стола, расстегнул одну пуговицу на косоворотке, одернул бриджи, выделенные ему как стахановцу в прошлом месяце, и торжественно произнес:

– По первому и основному вопросу скажет речь наш секретарь Иван Елин.

После слов Петруньки Иван вышел к столу, свернул лист бумаги трубочкой и, жестикулируя, заговорил:

– Сегодня мы должны со всей строгостью и серьезностью разобрать и обсудить дело комсомольцев Степана Чмыха и Якова Галимова. Работая на трелевке леса, они по—варварски отнеслись к лошади по кличке Забияка. Перегрузили ее так, что у нее разошелся позвоночный столб, и тем самым вывели рабочую лошадь из строя. Дирекция леспромхоза настаивает передать дело в органы НКВД. Попрошу всех активно участвовать в обсуждении дела.

В зале воцарилась тишина.

После небольшой паузы поднялся узколицый рыжеватый парень Василий Бачук. Заговорил он напористо, с акцентом:

– Трэба гнаты таких з комсомолу! Тай усэ тут!

В зале неодобрительно загудели, заерзали на сидениях, поворачиваясь к говорившему.

– Ишь, хватанул как.

– Дайте речь виновным, пущай расскажут, как и что. А опосля разберемся, – доносилось из зала. – Чмых, ты звеньевой. Давай, рассказывай.

– Ну, что? Ну, загрузили, а она… Ну, хочь бы, а то… – и он смущенно махнул рукой.

С места вскочил напарник Степана Яшка Галимов:

– Да что говорить! Не перегружали мы лошадь. Забияка – лошадь кубовая и в приказе так значится, а бревно было меньше кубометра. Раньше она больше куба брала. Просто недодают ей положенную норму овса, дак она все хуже и хуже тащит. С конюхами у меня всурьез, до драки доходило, а они говорят: сколько завхоз скажет, столько и даем. Не зря говорят: потаскивает он овес. Ишь, хозяйство—то какое поразвел у себя дома…

Слово взял тракторист Васильев. Он, оправив галифе, начал:

– Все знаете, что мы со Степаном Чмыхом вместе служили и вместе прибыли сюда, выбрав место, где больше всего нуждались в нас, механизаторах. И что же выходит, Степа? Как же ты допустил такое? Ведь тебе уже обещали трактор с нового прихода доверить. Хочу сказать, что если бы боец, допустим, танкист, как были мы, хотя и не умышленно, из—за оплошности вывел из строя вверенную ему технику. Как бы, Степа, спросили? По всей строгости! Потому что надо бережно и ответственно относиться к врученному тебе имуществу. Иначе быть не должно! А тут тем более еще и живое существо.

Степан Чмых сидел, понурив голову.

– Слово имеет бригадир тракторной бригады Сергей Иванов, – объявил председатель собрания.

– Правильно подметил Галимов. Завхоз за лошадьми не следит. Занимается все больше личными делами. Кроме того, наживается за счет рабочих и государства. Он в рабочее время открыл частное производство. Выполняет заказы на сторону, делает тазы, ведра и ванны, за что получает наличными и натурой. С Коровина за ванну получил – 70 рублей, с Черноусова – семь стаканов табаку, с Черных – пять стаканов и деньги. На той неделе снял со старого трактора «Клетрак» багажник и переделал для личной надобности на печь. Так что завхоз нечист на руку, это точно. Поэтому считаю, что не вся вина лежит на ребятах. Здесь надо разобраться. Проще всего под суд загнать.

С места поднялась стройная белокурая девушка:

– Я добавлю. Завхоз, действительно, не выдает то, что положено. Если по приказу дирекции надо выдавать свечи в общежитие: одну на двадцать квадратных метров жилья, то он выдает нам одну на тридцать-сорок квадратов. Живем в полумраке, ничего не читаем. Я полностью поддерживаю Сергея Иванова насчет завхоза и вины парней…

– А ниче, хороша, – доверительно прошептал на ухо Бачуку белобрысый прыщавый паренек.

– Та ну—у. Худа як вобла. На Полтавщини то настоящи дивки, – ответил Василий.

– Да брось ты, глаз не имеешь. Ишь покраснела – стеснительная!.. Вот бы с ней задружить, – не унимался белобрысый.

Петрунька постучал карандашом о стол и сказал:

– Попрошу высказываться согласно поставленному вопросу.

– Дайтэ я ще скажу, – поднимая руку, с места, крикнул Бачук.

Лида – чернявая, небольшого росточка, девушка, внимательно посмотрев на Василия Бачука, подумала: «Сейчас опять будет Степку топить. Люто же он его ненавидит. И что я, дура, в нем раньше находила, Рыжий, злой этот Васька…».

– Говори, говори, Василий, – разрешил Пётр.

– Шось нэ туды мы гнэм. Воны хотилы сэбэ показаты, аш коня погубылы. Нам нэ трэба такых стахановцив! Выновни, хай отвэчають!

Слово взял прораб леспромхоза Владимир Михайлович Грачев:

– Хочу сказать, что вина их не только в том, что вывели из строя лошадь. Ведь, глядя на таких «передовиков», и другие могут неправильно понять, что все средства хороши, лишь бы перевыполнить норму… Сначала скотину, а затем и товарищей ставить под угрозу ради плана. Стоит ли таких держать в комсомоле? Подумайте, комсомольцы…

Лида переживала за Степана. И, не выдержав, поднялась с места:

– Тебе—то, Васька, с ними не тягаться. Завидуешь, вот и кидаешься, – она посмотрела в сторону Бачука. – Работали они по-стахановски, постоянно по полторы—две нормы делали. А случилось такое, так что же, сразу из комсомола их? Под суд? Да они жить—то ушли в самое плохое общежитие. Там даже сушилки нет. От запаха портянок не продохнешь, свечи гаснут. Хотя и обещали стахановцам отгородить в бараках комнаты, ведь этого не сделали, а они не жалуются. Значит, когда хорошо, то мы, комсомольцы, вместе, а как что случилось – мы в стороне! Так выходит? Я предлагаю оставить их в комсомоле, а за лошадь, конечно, с них высчитать. И если у них не хватит денег, я первая им помогу. С завхозом надо разобраться, а то завтра, может, еще кого придется тут разбирать… Все.

В зале загудели.

– Конечно, права Лидка, че и говорить.

– По-твоему, теперь скотину загоняй в усмерть?

– Ты вот завтра пилу сломаешь, тебя тоже под суд?

– Если нарочно сломаю – суди!

Комсорг Иван Елин встал, призывая к тишине:

– А ведь права Лида. Радость и беда у нас должны быть общие. Проглядели здесь мы все вместе. Видим, что ловчит завхоз, а молчим. Видим, что нарушает приказы, опять молчок. Ждем, пока что-нибудь не случится. Мы должны быть требовательны не только к себе, но и к окружающим. Вот тогда будет по—комсомольски. Я считаю, будет справедливо, если мы попросим дирекцию не передавать дело в суд, а наказать виновных административно и по комсомольской линии.

– Правильно, толково сказано, – послышалось из зала.

После последующих шумных голосований слово взял директор, Федор Николаевич Бердин:

– Наш леспромхоз состоит из двенадцати лесоучастков. И все друг от друга – семь верст киселя хлебать. Рабочих полторы тысячи человек. Трудно везде и за всем усмотреть, бывают и промашки. За высказывание замечаний по—прямому, по-комсомольски спасибо. Я взял их на карандаш и, уж поверьте, разберусь, по всей строгости. Чтобы бережно относиться к народному имуществу, вы должны знать, какой ценой оно достается. Всего семь лет назад, начиная строить тут лесоучасток, лес подвозили в основном на собаках. Лошадей здесь почти не было. Их ежегодно завозят нам с разных концов страны, а на Камчатку путь не близок. Эти трудяги – основа нашего производства, пока промышленность страны не обеспечит нас тракторами. Дорого все нам достается, поэтому и спрос будет строгим. Решение вашего собрания мы учтем.

А теперь скажу вам свои соображения. Все мы здесь находимся, в первую очередь, чтобы обеспечить лесом и бочковой клепкой рыбную промышленность Камчатки. План – закон, не выполнив который, никто из нас не имеет права спокойно жить. Много сил уходит на это, мало остается времени на решение других, не менее важных социальных задач. Мы считали и считаем комсомол своей опорой и ударной силой в решении всех трудных вопросов. А у нас их предостаточно. Вот здесь сказали, что не разделили бараки на комнаты. Скажу прямо: нечем. Хотя сам вижу: не дело молодым семьям жить, отделившись от всех шторками. И для стахановцев думал отделить комнаты – не получается. От ручной распиловки леса досок хватает только на изготовление клепки. Одна надежда опять на вас: возьмите шефство над установкой лесорамы «Ильич», которую уже месяц не можем запустить по разным причинам!.. Тогда мы сможем благоустраивать жилье и строить новое. Завхоз свечи выдаст согласно приказу, тем более что говорить о них скоро не будем: Акционерное Камчатское Общество выделило нам одну паросиловую установку «Вольф» для электростанции. В навигацию локомобиль будет уже у нас, здесь, и электричества будет хватать всему посёлку.

К концу этого года закончим строительство радиоточки и проведем радио тут, в центральной усадьбе леспромхоза и на Кировском участке. Так что рост наш налицо, и, глядя на вас, молодежь, беспокойную за наше рабочее дело, я уверен, что все намеченное нами сбудется.

***

Утром, в коридоре конторы, Иван увидел Степана и Яшку, стоящих у двери кабинета директора.

– У себя? – спросил он их, кивая на дверь кабинета.

– Там, с парторгом. Сказали – ждите, вызовем, – ответил Яшка.

Через несколько томительных минут Елин выскочил на крыльцо конторы, сгреб своими ручищами стоящих парней, прижал их к себе и радостно заговорил:

– До суда не дошло. Тебя, Яшка, в стройбригаду на лесораму направят, а Степку слесарем пока. Ну, а за ущерб трехкратную стоимость лошади с вас вычтут. Идите, сейчас вас вызовут, а я побег. До вечера!

Приказ №291 по Козыревскому ЛПХ

От 17 декабря 1939 года

«…за срыв плана по строительству жилья прораба Грачёва В. Н. снять с работы и дело передать в суд.

Для обеспечения выполнения плана по заготовке бочкоклёвки ПРИКАЗЫВАЮ: заведующему Комариным лесопунктом товарищу Бычику поставить на распиловки брёвен не менее 7 пар лесопильщиков. Директор Бердин».

Глава 2. Колорит Эпохи

Следует заметить, что по распоряжению Наркомата тяжелой промышленности, в середине 30-х годов было принято постановление, что на работах в районах Крайнего севера и местах, приравненных к ним, в целях охраны здоровья рабочих от вынужденных переохлаждений, попавших в морскую или речную воду, выдавать за счёт предприятия по 100 гр. спирта единовременно. Это положение пришлось по душе рабочим, и многие стали умышленно попадать в воду то с баржи, то с брёвен во время сплава леса, чтобы получить заветные 100 гр. «наркомовских».

Производственные приказы прошлых времен ярко высвечивают производственные трудности, заботы руководства, а также бытовые условия рабочих и их семей.

Приказ №38 по Леспромхозу

от 20 июля 1947 года

«…Начальнику мехлесопункта имени «Лазо», товарищу Зиновичу К. Ф., организовать временное расположение водного цеха в деревне Макарка. Там, в колхозе, арендовать на договорных началах жилье рабочим и служебное помещение.

Подобрать удобные места у реки для зимовки сплавединиц: катера «Сплавщик», кавасаки «Сергей Лазо», двух кунгасов, вельбота и мотолодки.

Приёмщиком-бракёром назначить товарища Нанако И. М., учеником к нему определить рабочего сплава товарища Килбас с 1 августа сего года. Директор Бердин».

Лес – дело тёмное, сплав – дело пьяное

Директор леспромхоза Фёдор Бердин, сидя в разъездной мотолодке, идущей вверх по течению реки Камчатки, размышлял: «Бревенчатые бараки в летнее время очень душные. Почти всегда переполнение жильцами, а бытовых условий почти нет. Отсюда распространение эпидемии и заразных болезней: дизентерия, вши, чесотка и прочие напасти, что заметно сказывается на работоспособности рабочих и на выполнении планов работ. На главной-то усадьбе леспромхоза недавно установили дезокамеру для пропарки одежды и постели в общежитиях, запустили вторую баню, по графику проводится дезинфекция жилья в поселке. А вот в отдаленных лесоучастках эти проблемы тоже надо срочно решать…»

Ехал Бердин в Щапинский лесоучасток. Оттуда уже второй день не сплывает по реке лес, а о причине такого срыва работ почему-то не докладывают. «Наступил уже октябрь – последний месяц сплавных работ и то, если погода позволит отработать весь месяц. Осенью завсегда вода в реке малая, и самое время сейчас проводить зачистку речных кос и береговых низин от наносов леса, куда набросала его большая летняя вода», – не отпускали его мысли.

Чах-чах-чах далеко разносилось эхо от работающего малосильного двигателя мотолодки. Этот двухтактный стационарный бензиновый двигатель обеспечивал лишь небольшую скорость движения тяжелой мотолодки. Моторист этого судёнышка Ефим Бегов сидел у кормы, управляя рычагом рулевого пера. Директор сидел впереди, ближе к носу этого разъездного катерка на сидении со спинкой. Это удобное кресло сделал для него его «капитан судна», а заодно он же и конюх выездного жеребца директора.

Камчатская осень теплом не балует, тем более на реке. Утром – туманы, а днем по реке всегда тянет сырым холодом, поэтому Бердин сидел в наброшенном на плечи тулупе. Мотор монотонно чахал, выплёвывая сизый вонючий дым, который нет-нет да и наносило на Бердина. Тот, раздражаясь от дыма и тихого хода лодки, повернулся к Ефиму:

– Да подбрось ты газку этому чмыхалу, уже два часа ползём, ноги и задница онемели!

– Надо было на конях ехать, твой-то конь бойкий на ход, щас бы твой зад уже огнём горел, а не немел, – отговорился тот.

– Мы же сплав проверять едем. Неведомо на каком берегу они работают. Мне поглядеть, разобраться следует, – вглядываясь вперед, проговорил собеседник.

На выступающей в реку песчаной косе, сидели три крупных орлана-белохвоста.

– Гля, уселись, как на собрании, – заметил Бердин.

– Это, Фёдор Николаевич, тебя приветствуют. Ты же у нас не токмо работяг, но и птиц по струнке выстроишь, – сподхалимничал Ефим.

Довольно хмыкнув в ответ, директор заговорил вновь.

– Посмотри, вон за тем мысочком уже и плотбище лесоучастка должно быть. А где же тогда они зачистку делают? – недоумевал Бердин.

– Да-да, там 15 ус и расположен, а пошто лес не плывёт? Может… – недоговорил Ефим, как Бердин прервал его.

– Смотри, вон копошатся посреди реки! Ох, едрить твою за ногу! Да у них там залом на реке, вот тебе и леса нет. Как смогли допустить. Вскоре шуга по реке пойдёт зачистка сорвется, давай туда быстрей!

– Да мы на полной заслонке идем и так спасибо, что без поломок дошли, – ответил Ефим.

Вскоре они приблизились к головке залома.

Брёвна хаотично торчали во все стороны и передняя их часть казалась огромным взъерошенным ежом, нависающим над гладью реки, вытекающей из-под него. Левый, крутой берег реки порос крупным лесом. Там, среди деревьев, копошились люди. На правом пологом безлесном берегу, поодаль от воды, стояла большая палатка. Перед ней горел костёр, над которым висел большой котел. У костра суетилась женщина в фартуке, а чуть ниже, по косе, рабочие устанавливали мотолебёдку. Они копали яму, чтобы заложить в неё опорный лежень для закрепления лебёдки. Рядом с палаткой за куст черёмухи, привязаны две оседланные лошади.

– Значит начальники тут. Правь туда, к ним, – указал Ефиму рукой Бердин.

На берегу уже давно услышали звук, а потом и увидели идущую к ним крашенную лодку директора. Начальник лесоучастока «Щапино», моложавый Иван Мурашов, находясь рядом с рабочими, заметил: «Сам едет, ну держись! Пронеси, Господи!»

Он повернулся к рослому, крепкого сложения бригадиру и, кивнув головой в сторону реки, упавшим голосом молвил: «Пойдём до кромки воды. Встретим бурю. Ты тоже думай, что говорить, а что нет». Они направились к воде.

Как только они отошли, один из рабочих, окликнул другого:

– Сёмка, твой любимец приехал. Худощавый и вертлявый Семён Блинов, презрительно хмыкнув, заговорил, поблёскивая фиксой на зубах: «Вот злыдень, только одно знает: чуть не так – под суд! Скольких мужиков за эти годы укатал на сроки. И держат же такого. То в одном леспромхозе правит, то в другом шмон наводит. Всегда на плаву.

Семён уже год, как освободился от заключения, отбывал срок тут неподалёку в ИТК на Быстринском лесоучастке, под Козыревском. А судили его за то, что он, пастух, на летнем выпасе лошадей, прозевал нападение медведя на табун. Медведь задрал двух кобылиц. Вот Бердин и отдал его под суд. Хотя мог, как директор, наказать его по-другому.

Низкорослый крепыш лет 50-ти, Василий, перестав копать, воткнул лопату рядом с собой и рассудил: «Строгость-то, может, она и нужна нам. Зато, где он руководит, завсегда порядок. Не балуй, а делай своё дело. У него работяги завсегда с премией. Плохо что ли? Не то, что в других леспромхозах.

– Тьфу ты! Подпевала нашелся, – смачно сплюнул Сёмка Бегов и отошёл к высокому парню, который наматывал трос на барабан лебёдки.

– Слушай, Верзила, – так прозывали этого парня сплавщики. Бегов подмигнул ему и продолжил, —

Помоги мне козью морду Бердину устроить – дело-то пустяшное. Смотри вон уже причаливают, а какой тулуп у него! Я в него вошек-мандовошек подброшу. Ты только на шухере постой. Когда зайдут в палатку обедать. Ты позырь у входа. Если что – свистни. Я вижу, ты тоже чешешься, авось своих вошек мне добавишь? Я-то счас сюда в коробочку наскребу своих любимых, – и он показал спичечный коробок.

– Во, придумщик!

– А чё? Сработает! Во ржачка будет! Только своих я недавно выводил, а по одной ловить их не буду. Ты вон у Чудинова возьми. Пообещай ему свою соточку «наркомовских» отдать. Он тебе сколь хошь наскребет. У него их тьма. Видишь, он на бревне сидит, а около него фельдшер Лукацкий. Тот его сопровождает в изолятор на центральную усадьбу. Ждут – пока им лодку дадут. А так, чё не подсобить. Скажешь когда, – ответил Верзила и принялся за свое дело.

Cёмка, покрутив головой, направился к бревну, где сидел сплавщик Чудинов. Сделав два шага, задумался: «Сперва в кусты сверну, да наскребу своих, сколько получится». И тут он почувствовал, как зачесалось у него сначала в паху, потом и по лобку: «Тьфу ты, заразы! Почуяли, что я о них вспомнил» – мысленно выругался он и поспешил к кустам, почесывая свой блуд.

Тем временем, Бердин с озабоченным видом, вышел из мотолодки и, подойдя к начальнику с бригадиром, поздоровался, но руки им не подал. Обстановка не располагала. Да и наслышан он о плохой санитарной обстановке на этом участке. Ведь не зря он послал сюда из леспромхоза фельдшера больницы, чтобы разобраться тут и доложить.

– Что недосмотрел! Натворил дел! Планы работ под срыв поставил! Работаешь по-старинке: лес – дело тёмное, а сплав – дело пьяное?! Почему у тебя на лесоучастке сплавщики в два раза чаще в воду падают, чем у других?! Где техника безопасности работ? Почему во время маловодья надзорные пикеты на реке не выставил? Безнадзорно всё! Ты начальный человек здесь! Тебе доверили участок, ответишь мне за всё. Чего насупился? Говори! – почти рявкнул директор, поедая начальника взором.

Мурашов, зная крутой нрав директора, был готов к натиску и как можно спокойнее заговорил:

– Фёдор Николаевич, ежедневно на лошади по берегу просматриваем русло реки вниз на 5—7 км. Если что, высылаем туда пикет. Позавчера еще всё было чисто, и мы в тот погожий день удачно мокрую тундрачку зачистили. Туда летом изрядно леса понапёрло. Оттуда кубов 200 выволокли в сплав. Всё шло хорошо, пока с берега не упала, подмытая водою, тополина. Уровень воды в реке ежедень падает, и тополина с корнем не прошла на перекате. А дальше всё ясно: под нее набились брёвна и стал формироваться залом-щетка. Некие бревна уперлись в дно и баграми с лодки их не взять. Сейчас с участка мотолебедку подтащили. Вот установим, будем рвать. Конечно, если бы не тополина… – объяснял начальник.

– Не хочу слушать! Абы да кабы! Кабы у деда не было хрена – он бы бабкой был, – прервал его доклад Бердин и обратился к бригадиру.

– А ты чего скажешь? Ведь не первый год на сплаве уже.

Гребенщиков прокашлялся и осипшим голосом заговорил:

– Всему виной – малая вода в реке. Русло стало узковато. Вот лес на перекате и не проходит, на косах оседает. Мы всегда баграми и с лодок эти поторчины разбираем. Так совпало, что много леса враз скинули, а тут карчу принесло на перевал. Чтоб её. Стараемся раздербанить залом, понимаем, что скоро шуга попрёт, думаю, успеем. Вот лебёдку подвезли, а на том берегу мужики полиспаст устанавливают, за деревья его крепят, потом лошадьми будем торчащие якоря-брёвна выдергивать, а с этого берега лебёдкой подрывать залом. Так что с двух сторон одолеем.

Бердин, выслушав бригадира, помотал головой.

– Ну, смотри, Гребенщиков. За сутки не разберешь его, всю бригаду и «наркомовских» лишу, и подстригу ваши премиальные. Понял? За перерасход спирта накажу вас.

– Ясно, будем стараться, – ответил тот и, отправился через залом брёвен на другой берег реки, где уже протягивали троса от полиспаста к головке залома.

– Фу-х, – облегчённо выдохнул Мурашов, подумав, – Неуж-то пронесло? – и заговорил.

– Предлагаю перед обедом рабочих зайти в палатку чайком согреться. Тася такие пышные пироги делает. Заодно там и о других делах поговорим.

– Добре, – согласился Бердин и, повернувшись к своему «капитану» Ефиму, сказал, – подтягивайся, почаюем.

И они направились с косы на берег.

На берегу их встретил фельдшер Лукацкий. Увидев его, Бердин удивился:

– Ты ещё тут? А я думаю, чего не приходит с докладом наш доктор. Считал, что ты уже в леспромхозе.

– Я второй день не могу у них лодку выпросить. Тут видите, сейчас не до меня.

– А что на лошади не ехать? – озадачился директор.

– Я не один, больного надо к нам в лазарет доставить, а ему на лошади нельзя. Тут дело очень серьезное. Отойдем чуть, надо только вам рассказать, – более тихим голосом поведал фельдшер.

– А ну, – заинтересовался Бердин и сказал Мурашову. – Ты иди, я позже подойду.

Лукацкий заговорил:

– Моё обследование на участке показало, что дела здесь неважные, похоже тут эпидемия. Чешутся все – мужики, бабы, дети. Я даже поначалу думал чесотка или, не дай Бог, тиф, но тут другое: вши да еще и плотская вошь.

– Какая-какая? Мандовошки что ли? – уточнил Бердин.

Фельдшер продолжил. Они тут пытаются вывести эту заразу подручными средствами, но это не помогает окончательно, и друг от друга заражаются.

– Неужто у всех?

– Да, критически много и у всех. Вон у Чудинова – он полукамчадал, весь в волосах – грудь, спина, пах. Так там везде завелись и даже в бровях, а он наслушался, что солярка помогает, и недавно залез по шею в бочку с соляркой, да сдуру просидел в ней часа два. У него теперь кожа в промежностях воспалилась, а с яиц даже слезла. Ходить ему больно. Всё трётся, не то, что в седле ехать. Вот и прошу лодку, срочно лечить дурачка надо.

– Надо бы вам, Федор Николаевич, о соблюдении санитарии приказ издать, а то и в районе, и в тресте не так могут понять, – закончил фельдшер.

– Да-а-а, слышал я, что тут чешутся, но чтобы так. Вот напасть, что же делать? Час от часу не легче, – и добавил, – Ну с собой-то я вас не возьму, а начальнику скажу. Лодку даст.

Озабоченный от услышанного директор, направился в палатку.

Как только Бердин и лодочник Ефим вошли в палатку-столовую, шустрый Сёмка подсвистнул Верзиле, а сам бочком-бочком стал продвигаться к лодке, зажимая в руках заветный коробок от спичек. Озираясь, убедился, что никому до него дела нет, подскочил к лодке, откинул большой воротник тулупа, спешно высыпал свой подарок, стараясь больше попасть на изгиб воротника: «Вот тебе, вот тебе, почешись, как мы» – мысленно проговаривал он. И когда отошел от судёнышка, подумал: «Хорошо бы женку свою наградил, дала бы тебе злодею прикурить. Через недельку надо будет прознать, чешется он или нет?» – размыслил он. Довольно ухмыльнувшись, отправился к бригаде, крепить лебёдку к анкеру.

Когда Сёмка подошёл к рабочим, крепыш Василий, глядя на его бритую голову, поблескивающую на солнце, спросил:

– Что ты там вынюхиваешь в лодке? Может, спереть чего удумал?

– Не-е, я в зону опять не хочу, – отмахнулся тот.

– Так просто крутиться не станешь, чёй-то затеял, шельмец. Вот хрен-голова, всё неймётся тебе, – поворчал на него Василий.

А бригада спешно продолжала свою работу.

***

Приказ №109 по Леспромхозу

от 14 ноября

«… Во избежании инфекционных заболеваний и распространения их среди населения ПРИКАЗЫВАЮ:

Начальникам мехлесопунктов: имени «Лазо» и «Щапино», построить на отдаленных лесоучастках четырнадцатого и пятнадцатого кварталов – дезокамеры с 18 ноября сего года.

Убрать от нечистот территорию возле общежитий и отвезти место для помоек, регулярно проводить мытье полов в общежитиях. Организовать плановую работу бань.

Произвести в посёлках полную санобработку, а также дегазацию одежды и в обязательном порядке стрижку волос. Подготовить на местах помещения для санизоляторов.

Медфельдшерам Годневой и Лукацкому произвести медосмотр всех рабочих 15-го квартала, в особенности бригады Гребенщикова. Директор Бердин».

***

Несмотря на вызванную войной разруху в стране, в послевоенное время во всех отраслях промышленности, на заводах, фабриках и предприятиях наблюдался заметный рост выпускаемой продукции, повсюду создавалась и выпускалась новая продукция, внедрялась новая техника и технология работ, повышались стандарты условий труда рабочих.