Эва ~ Вергилий. Коломенская дилогия

4. Мастер – Эве

Коломна

Да, мой русско-французский ангел, интуиция не подвела Вас, работа над новым романом, о сюжете которого я кратко поведал в своём последнем (тоже надеюсь, по времени) рассказе, действительно началась.

Если честно, у меня и в проектах не было, что я когда-нибудь возьмусь воплощать этот самый свежий и сырой из своих замыслов. И сюжетов других пчелиный улей, да и кому вообще может быть интересен по нынешним меркам роман в письмах? Воистину совершенно «убитый» жанр. Кто станет читать, а тем более решится издать его? А уж если вспомнить о великих образчиках прошлого: переписке Оноре де Бальзака и Эвелины Ганской, «Опасных связях» Шодерло де Лакло, «Письмах португальской монахини», «Бедных людях» Фёдора Достоевского – опозориться лишний раз? И тем не менее… Я вспоминаю, какое потрясение испытал, держа в руках письмо аж из самого Парижа. С красивыми марками, тонким запахом каких-то необыкновенных духов и подписью: «Парижанка». Какой контраст с электронными посланиями, которые я получаю ежедневно десятками. Так возник замысел, он просто не мог не появиться. Бальзак – мой бог, а его роман с Эвелиной Ганской я часто анализирую в своём сознании, но так и не могу понять до конца. Соблазн сделать ещё одну, на сей раз куда более основательную, попытку был слишком велик.

Что я хотел сказать сейчас своим витиеватым изложением? Всего лишь обрисовал процесс рождения замысла очередного произведения в воображении писателя, как раз до того момента, когда, как у А. С. Пушкина в стихотворении «Осень», «и мысли в голове волнуются в отваге, и рифмы лёгкие навстречу им бегут…»

«… Всё оказалось безжалостно перечёркнуто предельно вежливым, быстрым и точным ответом…»

Не обижайтесь, что я сейчас не просто многословен, а даже болтлив. Сами так захотели.

«Действительно, кто я?»

Я пропускаю Ваш столь самокритичный автопортрет, так как не нахожу в нём ничего, кроме чистейшей воды женского кокетства.

Но вот рассказ – тут парой вежливых фраз не отделаешься.

Тем более с учётом списка тех «обстоятельных» и неотложных вопросов, которые Вы мне задали.

Да, я и в самом деле уже несколько месяцев не выкладываю ничего нового из своих произведений в Интернете. Просто нет времени. Чем занят? В основном привожу в порядок своё творческое наследие.

«… Предельная документальность и даже автобиографичность…»

В данном случае Вы показали себя образцом деликатности. Один профи, которого я очень уважаю, без эвфемизмов после публикации «Фанатки» обозвал меня «самоедом». Сначала я обиделся на него, а затем сделал для себя неожиданное открытие: оказывается, я всю жизнь пишу исключительно о себе и для себя. Что делать? Так сложилась моя творческая то ли прямая, то ли кривая. Когда у писателя нет в достатке читателей, он должен либо прекратить графоманить, либо копаться в своей личности до самозабвения. Я выбрал второе.

«Фанатка» – выдумка или в ней описаны реальные события?»

Нескромный вопрос. Такой же, как: «А был ли мальчик?». Любой писатель всегда использует в своих произведениях какие-то эпизоды, выжимки из личной жизни, но вот чтобы «всё на продажу», я так понимаю, извините за грубость, – это уж когда писать (снимать) человеку творческому совсем нечего, ему не остаётся ничего другого, как только раздеться догола и показать читателю (зрителю) свой пупок. Именно так, по моему пониманию, обстояло дело и с Анджеем Вайдой.

Однако вернёмся лучше к сюжету. Он долго не выстраивался, до тех пор пока я не решил написать его в какой-нибудь совершенно необычной манере. Лучше всего для этой цели подошёл стиль «натурализм». Отсюда и нарочитый, быть может, даже совершенно излишний физиологизм в повествовании.

«Реакция соответственная…»

Да, Вы всё верно подметили: и насчёт «наготы», и, в особенности, относительно «яда». Героиня почему-то всех обаяла (впрочем, по-видимому, таков общий удел всех ярких отрицательных персонажей в наше время), продолжает и дальше восхищать, а вот меня самого клянут, как только могут. Самое популярное слово в рецензиях – «предательство».

«Кажется надуманной сама ситуация, неужели и в самом деле потребовалось столько усилий приложить, чтобы элементарно такой надменной и роскошной богачке забеременеть?»

Типично мужской взгляд. Узнаю. Однако в жизни всё гораздо сложнее. Начнём с того, что большинство женщин терпит замужество либо смирилось с одиночеством. Но есть и такие, которые от отчаяния решаются на нестандартные поступки. Я назвал свой рассказ натуралистическим, но на самом деле в данном случае он не ниже реализма, а выше его на структурной литературной лесенке. Реализм рисует типичное, тем самым человека стандартизируя, подгоняя под общепринятый, привычный для восприятия, шаблон, я же в последнее время всё больше тяготею к индивидуальному, нехарактерному.

«Герой безнравственен, меняет женщин, как перчатки, не удосуживаясь заглянуть вглубь, ограничивается лишь физической близостью, что, по всей вероятности, опять же автобиографично?»

Что я могу сказать в ответ? Физиологическую необходимость (я имею в виду именно необходимость, а не потребность) никто не отменял, есть люди, которые подвластны ей до глубокой старости, но она, конечно же, тут я, безусловно, соглашусь с Вами, духовной и душевной близости не заменяет и не затмевает.

«Демонизированная, чуть ли не на грани патологии, Алла».

На редкость удачное, жаль, что не моё, а выловленное Вами из комментариев, определение.

Не знаю, как Вы, но я встречал немало женщин, обуреваемых злобой, ненавистью, ревностью в отношении самых разных (в том числе и «своих») мужчин. К счастью, не у всех у них было в наличии достаточно сил и средств, чтобы воплотить свои эмоции и чувства в реальность. А вот у Аллы есть всё, не говоря уже о том, что она ко всему прочему ещё и бизнес-леди. У меня складывается впечатление, что она далеко не исчерпала себя как персонаж и в финале романа ещё предельно наглядно продемонстрирует свою изобретательность в действии.

И всё же, на мой взгляд, никакой «грани» (пограничного состояния), а уж тем более, патологии в её личности, действиях нет, она во всём знает меру и, решив вдруг дать волю своим эмоциям, всегда умеет вовремя остановиться.

«Изменится ли в дальнейшем Ваше творчество, так неожиданно резко уйдя вглубь и в сторону?»

Думаю, подобный вариант вряд ли возможен, тем более что я сейчас, неожиданно для себя, увлёкся футурологией. Однако что такое рассказ? Судьба малых форм в литературе обычно недолговечна, пройдёт время, и он непременно забудется. Поэтому я и сделал его зачином своего нового романа, так у него куда больше шансов сохраниться.

Я не прощаюсь, во всех случаях твёрдо уверен, что мы доведём задуманное нами дело до конца. И даже мысленно сейчас с Вами на Эйфелевой башне. Была в моей жизни такая, необыкновенной красоты, мечта – побывать в Париже, но не сбылась, к сожалению.

Мастер

5. Эва – Мастеру

Париж

Читаю и перечитываю Ваше письмо. Особенное удовольствие мне доставляет извлекать его из сумочки на людях: в метро, на автобусной остановке, за столиком в кафе. Представьте себе такую картину: у всех на руках смартфоны, планшеты и прочие гаджеты, а у меня конверт, как Вы упомянули, «с красивыми марками». В «столице мира» трудно людей чем-нибудь удивить, но моя маленькая хитрость действует безотказно.

* * *

Я много думаю сейчас: вот мы решили с Вами написать роман, но в чём его интрига? Не только для нас, а главным образом для наших читателей, если они и вправду когда-нибудь появятся.

Любовь? Откуда? Между нами нет ни капли чувства. Вы даже не видели ни одной моей фотографии. А ведь не исключено, что я какая-нибудь бесформенная уродина. Ваши фото на сайтах? Какой они давности? Двадцать, тридцать лет назад сняты?

Дружба? Не слишком ли разные у нас для глубокого духовного общения возрастные категории? Я вижу уйму вопросов, по которым мы просто не в состоянии один другого в достаточной степени оценить!

Литературное исследование? И по нему мы с Вами уже определились: Вы великодушно дали мне на него своё согласие. По сути, единственное, что мне от Вас требовалось.

И тем не менее, пройдя столь долгий путь в своих размышлениях, я, как ни странно, вернулась к его началу. Да, всё-таки Любовь. Но не друг к другу, а к Её Величеству Литературе.

Роман в письмах. Я перечитала много великих образчиков жанра, в который Вы вовлекли меня, и что же я нашла в нём?

Что я не могу быть Вашим соавтором. В лучшем случае – всего лишь помощницей. На мой взгляд, Вы замахнулись слишком высоко с Вашей «Эвой», мешая воедино историю, литературоведение и современную, несущуюся на наших глазах бурным, а оттого не всегда чистым, потоком жизнь. Вы возвращаете меня к тем диспутам, которые постоянно возникали на первом курсе у нас в общежитии, в Московском университете, а также в литературном кафе, где я постоянно тогда обреталась. Но я никогда не испытывала чувства депрессии: правильный ли выбор я в своей жизни сделала, став филологом? С самого первого дня своего пребывания в университете, я постоянно находилась в какой-то тихой, невидимой остальному миру эйфории. И вдруг… встреча с Вами. Совсем не такой я себе её раньше представляла.

Да, вынуждена признаться: я рассуждаю о любви, хотя сама никогда в жизни не любила. Чего я жду от нашего общения? Откровения? Но ведь половина Вашего творчества посвящена столь желанной для большинства читательниц теме. Я хочу, чтобы Вы шепнули мне на ушко то, чего никому ещё не говорили? Такого желания у меня нет.

Большинство моих сокурсниц, едва распаковав чемоданы, как с цепи сорвалось: начали путаться, при первой возможности и наличии времени, с кем попало. Секс, парни, развлечения – ничего больше у них в голове до сих пор нет. Однако только сейчас, медленно, с большим трудом, я начинаю понимать, насколько упрощённо я раньше воспринимала их поведение. Старость, казалось бы, взирающая на всё с высот «социалистического» жизненного опыта и не менее «комсомольско-партийной» житейской мудрости, совершенно бессильная что-либо изменить своими пустыми, бессмысленными нравоучениями, и молодость, за неимением таковых, не только вступающая на путь отрицания («мы наш, мы новый мир построим»), но и совершенно беспомощная, когда приходится объяснять подросткам, а то и совсем детям, поступки того или иного литературного персонажа, героя. Приходится твердить заученные из учебника, совершенно непонятные и непригодные для современного человека нормы морали, делая поправку на историю, чтобы хоть как-то вывернуться. Как объяснить хотя бы, почему бросилась под поезд та же Анна Каренина? Бессилие автора? Завёл свою героиню в тупик и так и не нашёл из него для неё выхода?

Другая беда – виртуальная реальность. Я полагаю, что глубокое равнодушие, которое нарастает в мире к Литературе, как раз следствие того, что пищи, псевдодуховной, да и любой, на выбор, и без неё полно в Интернете. Томление плоти? Зачем засматриваться на девушек вокруг, искать близости с ними, когда проведи пальчиком по экрану – и любые варианты, от лёгкой эротики до крутой порнографии, тотчас рвутся в наш мозг, минуя сердце и душу? Отсюда и самый большой парадокс: мы беспомощны и в то же время пресыщены. Какое-то представление мы создаём для себя, из лоскутков сшитое, но в результате впадаем в ещё больший грех: сознательно лжём, слишком поздно осознав, что сделали ложь своей профессией, хватаясь за давней давности вроде как безотказно действующие, призванные быть спасительными трафареты.

Однако я слишком отвлеклась, пожалуй.

«Португальские письма». Пять полных глубокой и сильной страсти посланий человеку, который никакой любви к девушке, написавшей их, никогда не испытывал, лишь удовлетворял с ней свою похоть. Блистательный французский офицер, для которого подобные победы – один из смыслов существования. Похвастаться в компании друзей, посмеяться над легковерной простушкой, а завтра снова в бой и, быть может, как итог – пуля в сердце. Что ж, у каждого своя правда. И можем ли мы осуждать его? Но я не верила, не верю и никогда не поверю, что их написала женщина. Обыкновенная литературная мистификация, над которой тем не менее два с половиной века рыдал весь мир, да и до сих пор ещё с удовольствием её почитывает.

Первое впечатление, которое я сама испытала, – был шок. Это любовь? Все мои прежние представления в области «нежных чувств», хоть и довольно скудные, разлетелись вдребезги. Но понемногу я стала приходить в себя. Основой основ вернулась гордость. Женская гордость. Даже Жан-Жак Руссо, который первым усомнился в подлинности захватившего воображение многих его современников бестселлера, главным возражением выдвигал то, что женщина не может писать так хорошо, как мужчина. Я не феминистка, но автор «Юлии, или Новой Элоизы» помог мне понять, на чём зиждется и необычайная популярность книги, и воззрения того, кто в действительности написал её, – на обыкновенном мужском шовинизме. И в самом деле, не могла женщина, тем более монахиня, так глубоко раскрыться, выставить на всеобщее обозрение свои тончайшие интимные переживания. Даже любимому мужчине не всё из них положено знать. Как бы то ни было, именно эта книга подвигла меня проявить себя именно на филологическом поприще, которое показалось мне тогда самым занимательным на свете. Однако сейчас меня, как я уже говорила, всё чаще посещают сомнения: существуют ли они, достойные любви мужчины, вообще и не слишком ли завышенные, в силу своей начитанности, требования я к ним предъявляю? Пока здесь, на курсе, как и год назад в России, меня окружают лишь чрезмерно озабоченные в сексуальном плане «переростки» (парафраз со слова «недоросль»), да юные «мачо» без мозгов, но с накачанными грудами мышц.

Однако я вновь отвлеклась. Снова французский офицер, на сей раз Шодерло де Лакло. В сорок лет он оставил военную службу, чтобы заняться литературной деятельностью. Уже первая книга, «Опасные связи», принесла ему оглушительный успех, однако оказалась единственной удачей. Тогда де Лакло не стал дольше упорствовать, вновь вернулся на прежнюю стезю и дослужился до генерала. Я не воспринимаю эту жемчужинку исключительно как роман в письмах. Просто мировая классика. Не случайно он столько раз уже был экранизирован, всегда имел не только читательский, но и зрительский успех. Вещь совершенно аморальная, однако отрицать её правдивость бессмысленно.

Кстати, мне очень хотелось бы узнать: как так получилось, что Вас прозвали Мастером? Связано это хоть каким-то образом с Михаилом Булгаковым или нет?

Эва

6. Мастер – Эве

Коломна

Мастер? Нет, с Булгаковым это никак не связано. Просто перед тем, как разместить свои произведения в Интернете, я с трепетом в голосе спросил своего младшего сына: есть ли у меня шансы обрести хоть какую-нибудь известность на литературных порталах? Он отнёсся к моим словам скептически, ответив, что нужна реклама, раскрутка, только тогда что-то может в этом плане получиться. Один мой новоявленный собрат по ремеслу, совсем ещё парнишка, расписал до мелочей, на основании собственного опыта, как мне рекламу эту организовать, вплоть до заказа в типографии маленьких календариков с моей физиономией на рубашке (карточный термин) и списка литературных порталов, на которых я обретаюсь. Однако в реальности оказалось, что лучшей рекламой стало само моё творчество. Меня заметили сразу, встретили с большим радушием, тем более что я тогда много общался со своими коллегами, участвовал в самых разных конкурсах. Всё для меня после моего многолетнего затворничества было внове. И вот однажды от замечательного поэта Михаила Блинова на «Фабуле» мне и пришёл виртуальный подарок: шикарная алмазная корона с шутливой надписью «Писателю в законе от местной братвы с уважением!». Титул «Писатель в законе» как-то не прижился, но с тех пор меня и стали называть Мастером.

Однако продолжим наш рассказ об эпистолярном жанре. Меня в своё время очень поразил первый роман Фёдора Михайловича Достоевского «Бедные люди». Начну с эпиграфа – до того он удачен! Можно сказать, что и книга родилась как протест против него.

«Ох, уж эти мне сказочники! Нет чтобы написать что-нибудь полезное, приятное, усладительное, а то всю подноготную в земле вырывают!.. Вот уж запретил бы им писать! Ну, на что это похоже: читаешь… невольно задумаешься, – а там всякая дребедень и пойдет в голову; право бы, запретил им писать; так-таки просто вовсе бы запретил» (Кн. В. Ф. Одоевский).

Я как раз тогда находился под сильным влиянием своей матери, глубоко верующей, необычайно красивой, но не очень удачливой в жизни женщины. Теперь я понимаю: был бы у неё один ребёнок, нашла бы она без труда своё личное счастье, но с двумя детьми в то время было хоть зарежься. И тем не менее никому она не отказывала в помощи и часто повторяла мне цитату из Нагорной проповеди Иисуса Христа: «Не собирайте себе сокровищ на земле, где моль и ржа истребляют и где воры подкапывают и крадут; но собирайте себе сокровища на небе, где ни моль, ни ржа не истребляет и где воры не подкапывают и не крадут. Ибо где сокровище ваше, там будет и сердце ваше» (Мф. 6, 19—21).

Тогда-то я и сделал роковой для себя выбор. Что можно было ещё ожидать от безотцовщины? Придумал себе некую «теорию малой бедности», так и жил по ней, балансируя на незримой грани, где достаток губит, а отсутствие его убивает.

Или, как в самом романе сказано:

«Ах, друг мой! Несчастие – заразительная болезнь. Несчастным и бедным нужно сторониться друг от друга, чтобы ещё более не заразиться».

«Люди богатые не любят, чтобы бедняки на худой жребий жаловались».

Как это великолепно накладывается на современную действительность, в которой наши замечательные правители экономические неурядицы, которые они сами и породили, пытаются устранить за счёт беднейших слоёв населения. Поневоле создаётся впечатление, что арифметики они совсем не знают, в школе сразу с алгебры начинали.

Когда меня на презентациях моих книг, встречах с читателями просят рассказать о моём детстве, молодости, я стараюсь как можно скорее уйти в сторону от подобных вопросов. Зачем беспокоить людей подобными «повествованиями»? Кому они и в самом деле могут быть интересны? Что можно найти героического, да и вообще достойного, к примеру, в моём послевоенном детстве, чтобы это запомнилось?

Убогость, нищета, безотцовщина. Непрерывный голод, как физический, так и духовный. Неусыпный контроль со стороны надзирающих органов. Давление на интеллект. Нескончаемое враньё, пропаганда со всех сторон в качестве материала для пополнения эрудиции. Первое жильё в двадцать лет, до этого скитания по частным квартирам. Моя мать получала 30 рублей зарплаты, 17 из них уходило в оплату за угол (не комнату даже!) на пятерых. То есть не только нам втроём с матерью и братом, а ещё и вместе с хозяевами там приходилось жить. Особенно запомнился мне последний такой «рай в шалаше»: полуподвал, сквозь окна которого я с утра до вечера мог любоваться исключительно видом снующих взад-вперёд ног. Что до «удобств», то они были даже не на дворе, а на горе. Летом ничего ещё, а вот зимой… Эверест отдыхает!

Как-то, уже в зрелом возрасте, я наткнулся в собрании сочинений Владимира Маяковского на великолепное стихотворение: «Рассказ литейщика Ивана Козырева о вселении в новую квартиру». Особенно меня потряс в нём эпизод, как герой принимает ванну:

Придешь усталый,

вешаться хочется.

Ни щи не радуют,

ни чая клокотанье.

А чайкой поплещешься —

и мертвый расхохочется

от этого

плещущего щекотания.

Как будто

пришел

к социализму в гости,

от удовольствия —

захватывает дых…

Приблизительно такой же восторг испытал и я сам, впервые оказавшись в недостижимом ранее «этом», которое

«белее лунного света,

удобнее,

чем земля обетованная».

Что было потом? Недоразвитый социализм, перестройка, «лихие 90-е», первобытный, пещерный капитализм. Сначала я злился на мать, что она меня так воспитала, сейчас всё больше прихожу к выводу, что она была права.

Сюжет романа? Да вы его помните, конечно. Макар Девушкин, ничтожный чиновник, влюбляется в свою дальнюю родственницу Вареньку, которую обесчестил богатый помещик Быков. Он снимает для неё жильё, помогает, чем может. Оба подрабатывают: Варенька – шитьём, Макар – переписыванием всякого рода прошений, канцелярских бумаг. Но общаются они только в переписке (помните? – «несчастным и бедным нужно сторониться друг от друга»). Жизнь между тем всё глубже топит их: Варенька заболевает, Макар совсем лишается своего нехитрого заработка, однако финал всё-таки «счастливый»: Быков разыскивает Вареньку, чтобы жениться на ней, завести детей и лишить тем надежд на наследство своего безалаберного племянника.

Что касается «Португальских писем», то меня больше всего поразила в них личность автора, Габриэля-Жозефа де Гийерага. Я считаю, что никакой литературной мистификации, о которой Вы упоминаете, со стороны издателя не было. Анонимность при публикациях была довольно частым явлением в те времена, однако здесь прямо было указано имя «переводчика с португальского». Хотя о каком переводе, собственно, могла идти речь, если книга изначально была написана на французском? То есть четверть тысячелетия лучшие умы тогдашней литературы бились над загадкой, ответ на которую лежал на поверхности. Но вот что действительно прискорбно – мир потерял прекрасного писателя. Как раз к моменту выхода «Писем» дела у их автора неожиданно пошли в гору, и он, юрист по образованию, без особых раздумий выбрал карьеру политика, дипломата, где достиг больших высот под конец своей жизни. Ну а литературный (да и любой другой) дар, вельможам подобного ранга во все времена разумнее скрывать было, а не выставлять напоказ.

С романом «Опасные связи» противоположная история. Бравый артиллерист, изобретатель Шодерло де Лакло в какой-то момент решил посвятить свою жизнь литературе, однако выложился в ней в одной только книге, которая тем не менее сделала его имя бессмертным. Жанр «романа в письмах» позволил ему не выстраивать заумные мизансцены, не утруждать себя громоздкими описаниями, а лишь оттачивать до блеска диалоги. Сюжет прописывался «в лоб», однако именно это позволило гениальному неофиту не только блестяще замаскировать свою писательскую неискушённость, но и предвосхитить реализм – новое направление в литературе, позволившее впоследствии вызвать к жизни лучшие произведения Бальзака, Стендаля и многих других авторов.

«Анна Каренина». Давно ли Вы этот роман читали, что так легко о нём рассуждаете? Быть может, Вы забыли, что Анна была морфинисткой, что она разрушала вокруг себя всё, что только могла? Какая карьера могла быть дальше у её рогоносца-мужа? А Вронский, которому пришлось оставить армейскую службу по тем же причинам? А ни в чём не повинное дитя – Серёжа – с неожиданным и незаслуженным клеймом в самом начале своей жизни и насмешками окружающих до конца дней своих? Я уже не говорю об эротическом сне, в котором героиня предаётся любовным утехам одновременно с мужем и любовником. Мне такое вообще непонятно. Как-то недавно зрелая женщина, одна из моих постоянных читательниц, гордо заявила мне, что она настолько любит своего мужа, что, не задумываясь, выполнит любое его интимное желание. В частности, когда он предложил ей попробовать секс втроём, она без малейших колебаний согласилась. Конечно, ей дико было делить своего возлюбленного супруга с другой женщиной, но никаких угрызений совести она ни во время «эксперимента», ни после него не испытывала. Весь моральный аспект отмела в сторону супруга: «Он так захотел». Почти как у Ницше: «Счастье мужчины зовётся „Я хочу“, счастье женщины – „Он хочет“». Кстати, все эти рискованные шаги на интимном поприще не спасли её в итоге от развода.

Знаю, знаю, что Вы скажете: представления о жизни, нормах морали в каждом обществе постоянно менялись. Морфием баловались в своё время многие люди, даже гениальный Шерлок Холмс. Он считался лекарством и прописывался докторами. Подразумевалось, что нет лучше средства, чтобы заглушить боль или преодолеть усталость, депрессию. На его основе было разработано впоследствии другое «волшебное» средство: героин (geroic, geroish – «героический, для героев»). Его ещё называли «солдатским», или «армейским» «лекарством».

Но подлинное величие Льва Николаевича как раз и заключалось в том, насколько верно он описал, в числе прочего, воздействие так называемого «лекарства» на поведение своей героини.

То, что Анна Каренина – один из ярчайших женских образов в мировой литературе, и не подумаю оспорить, но в смысле воспитания, на мой взгляд, лучше было бы его либо вообще из школьной программы исключить, либо по меньшей мере не преподносить так восторженно.

Уж извините, что я отвлёкся. Но никак не мог, при всём желании, Ваши дифирамбы оставить без ответа. Что ещё? Можно было бы, конечно, порассуждать о книге «Илья Ильф, или Письма о любви», состоящей из удивительно чистой, нежной переписки Иехиела-Лейба Файнзильберга и его будущей жены Марии Тарасенко, однако не наскучил ли я Вам своими сентенциями?

Мастер