Парадоксы интеллектуального чтива. Книга шестая. Девять эссе – «Все про все»!

По его рассказу выходит, что машина и шофер тут «завязаны» пожизненно. Если, к примеру, ты заправил машину, а сам не полностью «заправился», то бишь просто хорошо поел, то машина этого может и не простить. Она воспринимает это как личную обиду и при случае объявит бойкот работе и будет глохнуть через каждые сто метров или, наоборот, самовольно рыскать по лесу. А обычно просто зарывается носом в грязь и похрюкивает выхлопом от удовольствия.

Но Вася говорит, что стоит только малость «подзаправившись», и сесть за руль, всё чудным образом налаживается. С этого момента машина уже не глохнет, не ездит самопроизвольно по лесу и исправно выскакивает из любой колдобины.

Правда всё это весьма характерно сказывается на пассажирах.

Их не просто трясет, а просто выбрасывает из машины, если не вцепиться в борта руками и не удержаться с божьей помощью и с помощью некой ненормативной лексики. Но и даже и тогда, когда кое-то и вываливается за борт, всё рано, помятуя истину, что лучше плохо ехать, чем хорошо идти, взбирается опять в кузов с тем, чтобы получить полностью причитающуюся ему порцию тумаков, а за одно и поразмыслить о бренности таёжного существования.

Всё вышесказанное – это не моя юмореска, а почти дословная запись 1961 года мироощущения Василия Джансиновича Дункая, чистокровного удэгейца, чьи предки были «охристианены» в прошлом веке, но который на тот момент был атеистом и комсомольцем. Тем не менее, языческий лесной дух предков оказался настолько живучим, что породнился даже с автомобилем.

Всё это было написано давным давно, но оказалось весьма злободневным в моей сегодняшней писательской работе.

Удивительнейшим образом это моё замечание вызывает кривую ухмылку у современных «православных» интеллигентов, быстренько «перекрестившимися» и раскаявшихся в своем грехопадении – советском атеизме.

В ответ могу им возразить, что подобный симбиоз духа языческих предков с автомобилем, как прообраза ощущения современной цивилизации, для меня более естественен, нежели ваше безмозглое бормотание иудейских «заповедей» Ветхого и Нового заветов в плане откровения для будущих поколений.

Но это так, заметка по случаю……

4 октября1961 года.

Скоро кончаем работу в заповеднике. Итак, я почти пол сезона провел среди дальневосточных таксаторов.

Чем они отличаются от своих европейских коллег?

Конечно же, не тем, что они истые таёжники. Все прочие лесоустроительные экспедиции также часто работают в тайге. Но дело в том, что по возвращении домой (так сказать к месту зимовки) в Воронеж, Питер или даже Новосибирск, европейцы и сибиряки не ощущают себя вне дома – матушки России, хотя 5—7 месяцев с ней не общались. А вот дальневосточники чувствуют себя на базе, как на острове. И недаром вновь прибывшего на всякий случай спрашивают:

– А ты никак с Материка?

И самое удивительное, что такой вопрос тебе задают не сахалинцы или даже коренные «материковые» дальневосточники, а такие же, как и я, вновь прибывшие, по истечении 3—4 лет местного обетования.

Эти мои ощущения специфики дальневосточного психотипа, как некой оторванности от прародины, точно на себе испытывал по месту своего обитания (на станции Лянчихэ, на 19-м километре, во Владивостоке). И это при наличии современных по тем временам средств связи и общения!?

К примеру, по «телеку» я узнал о Карибском кризисе 16—28 октября 1962 года только в конце декабря, хотя прибыл во Владивосток в конце ноября месяца, по окончании полевых.

И дело вовсе не в том, что тогдашние власти СССР замалчивали «щекотливую» для населения страны информацию. Различные «голоса» можно было прослушать по любому приемнику. Просто само огромное пространство России, расстояние, измеряемое даже не тысячами километров, а 8-9-ю часовыми поясами, формирует у местного населения психологию форпоста России на Востоке, для которого приоритеты жизни расставляются несколько иначе.

Они живут на каждый рабочий день раньше!

Я толком не могу понять состояние этого дальневосточного психотипа, хотя как ни крути, а он точно «островной»!

Проще обратиться к мудрому русскому юмору….. Это про то (может я уже повторяюсь), как прибывает некий наемник на остров Итуруп в качестве переработчика рыбы в рыбоперерабатывающий завод «Ясный» поселка Китовый и видит всюду расклеенные объявления по повторному референдуму о «Спорных островах Курильской гряды».

Спрашивает, что это за референдум и почему повторный?

Ему прохожий отвечает:

– Сразу видно, что ты с материка, не волокёшь ни разу!

Никак не можем договориться: – Кто за Японию, а кто за Россию. Вот уже повторно в третий раз собираемся и всё никак……. Хотя почти все «За Японию».

– Так кто же против?

– Да, япошки и против!?

Смех смехом, а со времен Арсеньева фундаментальных изменений на Дальнем Востоке нашей страны до сих пор не происходило (если не считать чрезмерно цивилизационными мои вышеописанные передвижения по тайге на автомобиле).

Я повторно был во Владивостоке через 15 лет после событий дневника, уже с экспедицией Центрального НИИ лесной генетики и селекции, в конце 70-х. И нечего в этом провинциально глухом закрытом городе не изменилось. Скажем, тот же Русский остров, про который сейчас наслышаны все, был безлюдной и почти недоступной окраиной рядом с центром города!

Видимо только сейчас до государства Российского стала доходить опасность «островной психологии» дальневосточников. Тут «зевнешь» и «народный референдум» перекинет Курильские острова Японии, и не за малую деньгу, как Аляску американцам, а совсем «затак»!

Но опять же……..черт знает, что! Никуда не деться от политического глобализма. Пишешь, про самобытность таёжной жизни, а скатываешься на прописное политиканство.

Так что вернемся назад……Я открыл свой дневник на описании рутины повседневной работы таксаторской группы 4 октября 1961 года. Тогда я это действо обозвал как «Буссольный ход» или «Лесоустроительный конвейер». Думаю его «не столь уж глубокое» описание не наскучит читателю.

Итак, начнем-с…..

Эта «сложнейшая» операция комплексно выполняется как минимум тремя рабочими, одним техником и одним инженером. И не важно, что вся суть её заключается в том, чтобы зафиксировать в натуре и протаксировать некую абрисную линию на фотоснимке.

Всё, для обеспечения максимальной производительности, должно быть построено по принципу движущегося конвейера. Только в нем конвейер – природа стоит на месте, а по лесу движутся отдельные её запчасти – члены таксаторской группы.

Первым в лес устремляется буссольщик (рабочий с буссолью, закрепленной на обычной палке). Он визуально стреляет в дальне кедры и стремиться как можно скорее, чтобы не потерять ориентиры, прорваться к ним сквозь любую чащу.

За ним следует рабочий с топором, который, во-первых, затесывает направление хода на деревьях, и во-вторых, частично подрубает мешающий видимости подрост и подлесок. А поскольку буссольщик время от времени закладывает бессовестные зигзаги в обход для него «непроходимых мест», то рабочий с топором стремиться, как может, облегчить себе работу, ставя минимальное количество затесок, тем самым спрямляя огрехи буссольщика, а заодно облегчая свой грех (в понимании защитников природы) посредством её «топорного» уничтожения.

Но, в общем, в этом звене конвейера дело более или менее спориться и оно медленно, но верно удаляясь, растворяется в зеленой чаще.

За ним медленно ползет другая, буквально неразлучная пара, связанная стальной 20-метровой мерной лентой. Спереди тянет ленту, отмечая свой конец вешками и, попутно изготовляя «топором деланные» пикеты с зарубками (одна зарубка – 200 м., вторая – две зарубки, третья – три, четвертая – четыре и крестовая зарубка – километр). Это всё, в основном, для дальнейшей камеральной обработки.

На другом конце ленты плетется с видом киношного звездочета техник, обратив взор к небу и время от времени поглядывая в эклиметр (оптический прибор для измерения уклона местности). Он всё время шепчет: одна лента 35 градусов, вторая – 20, ещё одна впадина минус 15 градусов, потом …. Дай бог память, кажется, опять подъем плюс 10…..Чья обязанность вести журнал промера.

Конечно, тут кстати была бы помощь ещё одного рабочего, поскольку кроме всего прочего техник ещё и подбирает мерные вешки (шпильки) и передает их передовому рабочему через каждые 1000 метров. Но он берет эту функцию на себя (естественно с небольшой корыстью).

Однако жадность, теоретически, по библии, наказуема, что иногда свершается и на практике.

Вот техник, воспользовавшись заминкой рабочего перелезающего через завал, вносит записи в журнал промера.

Тем временем рабочий, преодолев завал, пустился дальше, а конец ленты, оставленный без присмотра, предательски, как хвост змеи, уползает сквозь бревна.

Раздраженный техник, матерно ругаясь, бросается в обход, останавливает рабочего, возвращается к своим началам, но уже не помнит и половины тех «знаков зодиака», которые собирался записать в журнал.

Но это не единственная закавыка данного звена: видимо в этом сказывается (известное в марксистской политологии) неравенство умственного и физического труда. Вот идущий впереди рабочий втыкает в землю шпильку (палочку), обозначающую конец ленты, и, желая помочь технику, говорит: вот тут …… у осинки.

Техник подходит к осинке и ничего не находит. Рабочий уже тянет за свой конец, а отметка никак не находится….Техник начинает рыскать по ближайшим окрестным кустам, но там заветной палочки тоже нет. Он, проискав пяток минут, и обозвав рабочего всеми доступными ему именами нарицательными, вдруг обнаруживает, что топчется на одном месте, в центре которого и лежит злосчастная палочка.

И чтобы побороть укоры собственной совести, он «продолжает искать потерю» ещё битых пять минут, остроумно находит оную, и звено продолжает движение.

Спросите, а где тут инженер таксатор?

Так он тоже вроде бы здесь, но его пути неисповедимы. Если весь остальной конвейер движется по прямой, то таксатор вроде натренированной охотничьей лайке движется в том же правильном направлении, но зигзагами вправо-влево.

Так что он смог заметить только этот (вышеописанный хохматический эпизод).

На самом деле всё может обстоять ещё веселее, если так можно выразиться об этом конкретном случае.

Вот моя, более поздняя дневниковая запись разборки ЧП, которую проводит под новый год начальник экспедиции……

– У меня в руках выписка из протокола отдела милиции Ханкайского района на задержание нашего дорогого товарища Бог…..ва. Я не буду её зачитывать, по случаю общей позорности для нашей экспедиции, а изложу только суть.

Он был задержан пограничниками при переходе китайской границы……. Но не в китайскую сторону, а в нашу!

И просидел в КПЗ трое суток, прежде чем начальнику партии было разрешено его оттуда забрать.

И как тот потом всё это нм рассказывал:

– А когда я его увидел, то понял, чем он так сильно заинтересовал наш КГБ…….Извиняюсь, морда заросшая, с бородой как у старовера; штаны держаться на кусочке веревки; сапог, чтобы подошва полностью не оторвалась, замотан кустом телефонного провода полевой погрансвязи……И полная сумка аэрофотоснимков!?

Именно контрабанда была имплементирована при задержании. Что очень даже хорошо. Могли бы привлечь и за шпионаж!

А он мне:

– «Александр Петрович, так я ж не виноват!

Это мой техник, когда получал фотоснимки у начальника партии, забыл, что тот вынул из пачки две стереопары с местом нахождения погранзаставы. И когда дело дошло до этого квартала, взял, сдуру, в обработку вместо них стереопары облета китайской территории.

Он просто передвинул их на место отсутствующих. Потом отправил туда рабочих, а сам е пошёл. Они с заходом на 2 дня отбили этот 25-й квартал.

На следующий день он прошел просеки с замерами и проставил пикеты……. И вернулся с двумя рабочими, как ни в чем не бывало……. Вот гад, хорошо, что вовремя уволился!

Убил бы!

Потом пошел я с таксацией….

Вроде почти всё протаксировал. И когда начал стыковаться с уже отработанными кварталами, понял, что здесь что-то не то…..Сел на поляне, разложил смежные снимки и понял, что я в Китае!

Собрался быстренько драпать, а тут две китайские бабы с грибами…..Увидели меня, да как заорут: Руса… Руса!

Я и бросился бежать!»

Александр Петрович, даже как-то заинтересовано слушая, спрашивает:

– Ну, ладно, а как же ты повредил полевую связь погранзаставы?

– Да когда драпал, поскользнулся в ручье, сапог застрял между камнями, рванул ногу, было больно! А подошва почти оторвалась….У меня уже вторая пара сапог так рвется! Я уже жаловался Вам, что одной пары сапог никому на сезон не хватает, а Вы только послали меня…..

– Ты мне про сапоги голову не морочь, положена одна пара в сезон, так и управляйся. При чем тут полевой телефон?

– Так как же бежать с такой подошвой?…Нога цепляется…..Увидел какую-то подходящую проволоку….Отрезал ножом кусок, стало бежать легче. Пробежал ещё с километр, остановился передохнуть, как тут кто-то меня трахнул по голове…..Дальше я уже был в КПЗ».

Как говорится, прошу не счесть всё это моей импровизацией. Она, в некоторой степени имеет место, но суть передана верно, даже исторически. Известно, что до 1969 года, до событий на Доманском, пограничников со стороны Китая на границе почти что не было вовсе. Так что ходить туда было легче, чем обратно. Даже если эти походы выглядят анекдотически.

Но уж, если и описывать все хохмы бродячей жизни, то не могу остановиться на следующей. Тем более что одним из персонажей оной был сам, собственной персоной. ….

7 октября 1961 года теплым осенним приморским днем запомнилось, ещё колоритнее и даже веселее.

Представьте себе картину. Лес тайга, сплошная глухомань.

Кругом за 50 км ни одного населенного пункта. Разрушает немыслимое переплетение стволов, ветвей, кустарников и трав лишь бурная напористая горная речка. Она, свободно разбросав в стороны громадные валуны, быстро катит в не столь и далекое Японское море. В бурных водоворотах под водопадами стоят огромные торпеды – таймени, снуют косяками гольцы, да мелькает искрометная форель.

А по берегам свесила свои зеленые космы тайга-колдунья. Опустила их в воду, да и заснула под журчание хрустальных струй в этот прогретый солнышком полдень…..

Не тревожит её слуха осторожная поступь косули, пришедшей утолить жажду.

Не слышит она и легкого хруста веток под мягкими лапами бурого медведя, которому захотелось промочить горло после кисло-горьких кистей лимонника китайского, а может быть и вкусной актинидии, ползучие ветви которой опутали всю эту лесную опушку.

Кругом сказочно-таёжное сонное царство……

Но, чу!

Под чьими-то тяжелыми шагами трещат сучья!

Тайга вздрагивает и расступается перед мохнатым страшноватым на вид человеком. Это несчастный геолог неделю блукающий по тайге и сутки не видевший воды.

Жадно бросается он к берегу и, потопив голову захлёбываясь, крупно пьёт. Поднимает голову, и отдышавшись, опять пьет и пьет….Наконец он напился и уже блаженным взором окидывает до того ненавистную тайгу, сопки, благодатную речку.

И вдруг, нет….Это не мираж!?……

Вдали из-за поворота по берегу бредет со спиннингом в руках самый что ни на есть затрапезный среднерусский дачник. Этакое чучело в полосатой пижаме, семейных трусах и сандалиях на босу ногу. Оно останавливается, забрасывает спиннинг под крутой обрыв берега, вытаскивает здоровенного ленка, и, напевая что-то себе под нос, уходит назад, за поворот!

Геолог трет глаза и опять смотрит на уже пустое место…..Потом решительно, растерев руками уши и взяв себя в руки, бредет прочь от реки. Он встревожен.

Уже начинаются галлюцинации!…..

А тайга насмешливо шелестит ему вслед.

Ей-то всё, в основном, ясно и понятно!

Только она не ведает про детали этого чуда, про то, что два друга лесоустроителя нашли дома в своем барахле курортный костюм и шутки ради взяли его на полевые, ну и одевают иногда на отдыхе в своём «таборе» – так зовется более или длительная стоянка таксаторской группы.

И насмешливо шелестит просто от того, что увидела.

Увидела и рассмеялась серебряными струйками ручейков и закивала зелеными верхушками знакомому ей человеку, несмотря на весь его «непристойный» вид.

Ну, а если отложить всякие хохмы в сторону, то не могу не рассказать про воистину удивительные свойство воды горных таёжных речек. Это прямо по целому ряду моих дневниковых записей в Приморье……Дело в том, что по окончании Лестеха со мной приключилась весьма неприятная камне-почечная болезнь. Болезненные выходы мелких камушков сильно усложняли моё существование.

И я, поскольку нежданный приступ их выхода совпал с моим пребыванием в летных лагерях на военном сборе, про который я уже выше писал, решил «отмазаться», под видом тяжело заболевшего, от намечавшегося на завтра марш-броска.

С утра иду в полевой госпиталь, думая попасть на приём к капитану медслужбы, а попадаю к начальнику медслужбы сборов, подполковнику Сидорову…..Излагаю ему свою ситуацию: так мол и так, у меня приступ мочекислого диатеза, больно, бегать не могу.

Тот хитро смотрит на меня, делает большие глаза: вы посмотрите, какие он термины знает!

А потом резюмирует: – Две кружки пива и марш-бросок на 20 км!

Где было взять там 2 кружки пива?

Ушел я тогда ни с чем, но эту рекомендацию запомнил.

Тем боле, что по прибытию во Владивосток болезнь опять про себя напомнила. Я, пока было время до отправки на полевые, обошел все лечебницы в городе со всеми их травматическим способами тогдашнего лечения, но толку никакого не добился.

Так и отправился в тайгу.

И когда меня прихватил уж очень сильный приступ боли (по счастью это было при совместном переходе в составе таксаторской группы), я вспомнил зарок подполковника и принялся насильно пить в каждом ручье «по полведра».

А потом бегом в гору!

Спустился, опять «полведра», и опять в гору…….

Не знаю сколько раз так было, только помню, что на ночлеге мне стало лучше, и я моментально уснул.

Кто-то из бичей попытался меня разбудить:

– Николай Алексеевич, вот поешьте!

Но я только отмахнулся, спать хочу!

Утром злосчастные камни вышли, и с тех пор я уже ничего про мочекислый диатез и не упомню. А вот привычку пить вдоволь из любой горной речки не оставлял больше никогда….

Это я уже много после, лет 15 занимался исследованиями таинственных свойств живой и мертвой воды, а конкретно наиболее эффективным способом их усиления – электроактивированными водными растворами. И убедился, что обыкновенная вода обладает огромными возможностями биостимуляции метаболизма любых живых организмов, также как и ускорения технологических процессов в неживых формах материи (любознательных отсылаю к своему эссе «Вода, вода, кругом вода» и http://aibolit.freedom-vrn.ru/innovaz.html).

Но думаю здесь самое место отвлечься от дневниковых описаний и рассказать про то, как я вообще попал в Приморье.

Степень романтики Воронежского лесоустроительного Юго-Восточного предприятия, в котором я до того поработал в качестве рабочего, и которое обустраивало по большей части горные леса Кавказа и Алтая, меня в 1961 году не устраивала.

Ехал я в Приморье, конечно же, мечтая о встрече с тигром.

На это меня сподвигло удивительное описание Арсеньевым фактов общения аборигенов при встрече с тигром, один на один.

И хотя с тех пор таких аборигенов (удэгейцев, нанайцев или орочей) осталось чуть более одной тысячи человек, среди них в Тернейском районе эта мера тотемной «договоренности» с тигром остается в силе. Может быть и поэтому самый крупный хищник из кошек вообще полностью уничтожен не был, и в Сихотэ-алинском заповеднике сейчас уссурийский тигр чувствует себя в относительной безопасности.

До сих пор ни один удэге не пойдет охотиться на тигра, в отличие от современных «новорусских охотников» с «калашами» наперевес и со сворой здоровенных «медвежьих лаек». Тигру не остается ничего более, как только вести неравный смертельный бой. Сам же по себе он на человека почти никогда не нападает.

Я в этом уверен!

Этому могут быть свидетельства всего двух моих «невстречь» с уссурийским тигром.

Поясняю видимую «странноватость» этой «невстречной» терминологии. Дело в том, что с тигром в те времена, когда их оставалось на все Приморье менее 50 особей, я не мог встретится, но они со мной – множество раз.

Правда, я про то узнавал только дважды, и лишь постфактум.

Первый раз это случилось в самой обжитой тайге южного Приморья, в Шкотовском районе. Дело было в стационарном «таборе» – полевом лагере моей таксаторской группы. Это полудюжина палаток на капитальных настилах с комфортным таёжным обиталищем восьми человек с капитальным кострищем и даже баней в виде 200-литровой бочки из-под солярки на самодельной печке. Плюс ещё и откуда-то приблудившая дворняга, которую мои работяги – бичи прозвали «Жуликом» за настырное воровство с кухни у таборщика. Это был молодой и веселый пес, который вносил некое разнообразие в унылую повседневность таборной жизни, гоняясь за птицами и облаивая всякую мелкую живность.

И такая жизнерадостность «Жулика» никак не соответствует следствию его неожиданного исчезновения.

Я это хорошо помню, поскольку был соучастником его гибели.

А дело было так.

Как-то «Жулик» настырно посреди ночи стал лезть в мою палатку. Я, естественно, вытолкнул ногой это блохастое существо: – Иди, дурак, под настил, там теплее!

Он, скуля, уполз, и я его больше не видел…….Это потом, дня через два, таборщик нашел куски шерсти «Жулика» и кончик хвоста всего в сорока метрах от табора, с хорошо заметным следом тигровой лапы на моховой подушке из «кукушкина льна».

Как он мог выкрасть испуганную собаку из-под настила палатки?

Понятно, что для него собака или волк – любимое блюдо, но как его съесть так тихо, что никто из нас ничего не слышал!

Второй раз это было также не в Сихотэ-алинском заповеднике, где я проработал в самых сокровенных тигриных уголках, а опять в близи большого села Ивановки Михайловского района Приморского края (место вовсе не дикое, рядом трасса).

Какие тут тигры!

Только вот иду я себе с работой, верчу головой по окрестному древостою, все больше поверху, перехожу большой широкий ручей, которых в Приморье множество, и вижу на чистом песочке отпечатки четырех здоровенных тигровых лап.

И в самый глубокий отпечаток…….Ещё заливается водичка……

Так что «полосатый» хозяин этого отпечатка, весом никак не менее 2-х центнеров, только что пересек мой путь.

Пару секунд назад – и без всякого шороха!

Так что с тигром право, лучше не встречаться. Видимо он беседовать может только с аборигенами, а с нашим «русским братом» предпочитает помалкивать.

Медведь – другое дело – это хозяин тайги. Он так тихо ходить не умеет и не хочет. Да и любознателен он иногда до любопытства.

У меня описан один такой случай в «Диком ручье» в Приморье. Так эта небольшая речка называлась тогда на картах. Действительно, этакое диковатое полуущелье с крутыми берегами и густым многоярусным лесом.

Я медленно пробираюсь вдоль русла и слышу по косогору параллельно бредет медведь. И не только не скрывает своего присутствия, а нарочно трещит и фыркает.

Я останавливаюсь, что бы сделать записать в журнале таксации, он тоже останавливается. Я пошел далее, он тоже двинулся.

Я его окликнул:

– Эй, что тебе надо!….. Он фыркнул и побыстрее пошел вперед.

Дохожу до крутого оползня по правому берегу ручья, слышу, с горы катится приличный валун!

Вот, кричу, гад, кирпичами бросаешься!

Не хочется думать, что это он умышленно, но чем черт не шутит….Так и идем дальше, покуда мне не надо взбираться на крутой гребень распадка, чтобы перейти на другой выдел по абрису на фотоснимке. Взбираюсь к нему навстречу, и он затихает где-то поблизости.

А гребень такой узкий (всего пару-другую метров), что я, перепрыгнув валежину, чуть было не наступаю на полусонного жирнеющего барсука, который самозабвенно готовит себе зимнюю нору пред спячкой (дело было в середине октября).

Барсук, что было сил, бросается наутек, и любопытный мишка за ним.

Вряд ли он догнал барсука, у того наверняка была запасная нора поблизости. Шума погони не было слышно, и дальше я уже шел без провожатого.

Видимо он очень чем-то расстроился.

И судя по дневниковым записям от октября 1961 года в необходимость «разговора» с сильными хищниками я уверовал после двух дневного общения с одним старым охотником удэгейцем на берегу Тернейской бухты в ожидании проходящего парохода на Владивосток. Он живоописывал массу примеров из своей жизни на сей счет.

По его словам выходило, что с тигром надо уметь разговаривать, да и с медведем тоже.

Старый охотник точно знал, что летом всё хищное зверье сыто и само по себе на человека нападать не будет, струсит. А на мои детские знания, что при встрече с медведем надо быстро ложиться и притворяться мертвым, он сильно и долго хохотал.

Ну, а то, что убегать от медведя бесполезно, я знал и из курса охотоведения в институте.

Медведь точно бегает много быстрее любого чемпиона мира – спринтера на стометровке (36 км в час для него не скорость). В лесу он может догнать и молодого лося!

Так что остается при встрече с ним – только беседа «по душам».

А поскольку медведей в Уссурийской тайге в три тысячи раз больше чем наших тигров, то таких «бесед» у меня в дневнике оказалось не мало…..Вот, пожалуй, самый характерный, случай из раскрученных кинобоевиков: «неизбежного нападения» медведицы на человека, когда она «самоотверженно» бросается на защиту своего медвежонка.

Тут любому человеку, так сказать, хана!

Но как говорится, не всякий случай – случается!

В один прекрасный солнечный летний день иду я по «просеке» в одном из таёжных кварталов в Горной Шории…….

Стоп, сначала давайте про квартальную просеку в тайге!

Это не известная большинству наших сограждан прямая проезжая межквартальная дорога в центрально-европейских лесах. Это просто слегка прорубленная от кустарника прямая (на равнине) и кривая (по рельефу в горной местности) пограничная линия, зафиксированная на местности 3-мя затесками на створах деревьев (две из них располагаются в направлении движения, а одна обозначает с какой стороны от дерева эта линия проходит).

То есть ширина «просеки» примерно 0,7 метра.

Но в условиях часто разреженного рубками пихтового древостоя Горной Шории, на бывших лесосеках и пожарищах, это вообще не затески, а просто протоптанная технической бригадой лесоустроителей тропа в густой травяной растительности, основу которой в низинах составляют разные высокорослые виды дудника, борщевика, володушка и прочих зонтичных. То есть ты идешь фактически по коридору высотой в твой рост.

Идешь себе, никого не трогая и никому не мешая….

Как вдруг тебе на встречу спешит медвежонок – этакий жизнерадостный сеголеток от роду 7—8 месяцев, но размером со здоровенного пса. И бежит к тебе с манерно-ласковой улыбающейся мордой и очевидной надеждой с тобой поиграться.

Но мне ни до игрищ……..

Сразу думаю, где медведица!?

Останавливаюсь и слышу характерный смачный хруст неподалеку. Это мамаша самозабвенно пожирает сочную смесь зонтичной благодати, которая по народной медицине (очевидно давно известной и медведям) обладает массой целебных свойств (оказывает благоприятное влияние на желудок и поджелудочную железу, влияет на кислотность вырабатываемого сока, улучшает состав желчи) помимо того, что является великолепной медвежьей едой.

Но эта прописная истина доходит потом, а сейчас вот он тут в пяти метрах, игриво крутит задом!

Поднимаю руки вверх и во все горло ору: Ба-Бах!!!

Примерно так, кака сам себя я потом сфотографировал……

Всё хорошо, что хорошо кончается…

Медвежонок с испугу делает кувырок через спину и пулей несется к матери, которая ему что-то вполголоса рявкнула и тихонько отошла с ним на другое место.

Да так тихо, что я даже шороха не услышал….Недаром слово медведь в лексиконе таежных народов очень близко к пониманию типа – «лесной человек». А некоторые народы (племена) вообще считают себя тотемными медвежьими потомками. Поэтому большинство из аборигенов на медведя не охотятся и предпочитают разговаривать с ним при встрече.

Я также пытался перенять эту традицию….

Вот запись (от 20 октября 1962 года) из моего уссурийского дневника на сей счет, а также про незаурядную медвежью сообразительность в поисках таёжного пропитания.

Иду я с таксацией по кедрачу. Склон хребта ведет круто вниз, и я издалека замечаю какое-то движение в кроне здоровенного кедра. Подхожу ближе и вижу в его ветвях небольшого черного уссурийского медведя (ещё его называют гималайским – красивый такой черный мишка с большой белой отметиной в виде летящей птицы на груди). Он усиленно раскачивает ветки, и здоровенные шишки кедра корейского дождем сыпятся на землю.

Просека идет прямо на этот кедр с тремя свежими затескам на стволе. Так что мне идти прямо на него, и я останавливаюсь, выжидая, что будет……..Медведь самозабвенно молотит себе кедровые орехи, ничего не замечая.

Но вот он решил, видимо, что «намолотил» достаточно, и начал спуск, скользя вниз по стволу задом наперед, по пути сметая мелкие сучья.

И спускается естественно прямо на просеку, по которой я иду, и тем самым ставит вопрос ребром: или я его испугаю, или сам испугаюсь и оставлю ему таксацию и прочие свои инженерные обязанности……Однако раздумывать мне долго не пришлось.

От этой тягостной мысли из-под моей ноги выскользает крупный валун и, стремительно прокатившись по склону, гулко бьет по стволу кедра.

Мишка от неожиданности рявкает, распускает лапы и с высоты метров в десять здорово шлепается задом о землю!

При этом обалдело сидит, обнявши кедр, и смотрит из-за него не в ту сторону, откуда прикатился камень, а в противоположную.

И так сидит целую минуту.

Я решился и иду вниз, а он всё смотрит из-за кедра не туда, куда нужно.

Тогда я ему:

– А ну, пошел!

Он поворачивает ко мне голову, смотрит на меня через плечо…… И сидит, обнявши кедр!

Словно боксер, ещё не пришедший в сознание поле нокдауна.

Тут я, собравшись с духом, твердо ему говорю:

– Не хочешь – стреляю!

Он, наконец-то, отпускает ствол кедра и поворачивается ко мне.

Хватаю подходящий сучок, наставляю на него и ору, что было мочи: – Ну, пошел, сейчас пристрелю!

Видимо такой цирк не для медвежьего слуха. Мишка не выдержал, рявкнул и пустился наутек.

Мне же осталось благодарить проведение, что этот медведь оказался русским, а скажем не корейским или китайским.

Как бы я с ним тогда договорился?

А этот русак, вернувшись обходным путем к кедру, и убедившись, что все его шишки целы, битых полчаса шел за мной следом, видимо желая убедиться, надул ли я его с ружьем, или нет.

И вообще такое поведение медведя здорово смахивает на поведение хозяина тайги. Он тут должен быть главным и соперников никак не терпит.