Так должно было быть. Но так ли это на самом деле?
В своем «Былое и думы» Герцен рассказывает о французском эмигранте – графе Кенсона, которого он видел, будучи ребенком, в доме своего отца. «Надобно было на мою беду, – рассказывает Герцен, – чтобы вежливейший из генералов всех русских армий стал при мне говорить о войне». «Да ведь вы, стало, сражались против нас?» – спросил я его пренаивно. «Non, mon petit, non, j'étais dans l'armée russe»[3]. «Как, – сказал я, – вы – француз и были в нашей армии, это не может быть!» Отец мой строго взглянул на меня и замял разговор. Граф геройски поправил дело, он сказал, обращаясь к моему отцу, что ему «нравятся такие патриотические чувства». Отцу моему они не понравились, и он мне задал после его отъезда страшную гонку. «Вот что значит говорить очертя голову обо всем, чего ты не понимаешь и не можешь понять. Граф из верности своему королю служил нашему императору». Действительно, я этого не понимал.
К сожалению, известная часть русской общественности стала как будто понимать то, чего не понимал Герцен. Мне хотелось бы, чтобы на эту статью смотрели как на полемику с лицами. Цель ее – не борьба с политическими противниками. Не это сейчас волнует меня. Мучит и волнует другое – более глубокое и основное – болезнь русской общественности. Страшна эта болезнь, ибо, если в самой сердцевине появляется гниение, – тогда, действительно, плохо дело.
Польша объявила войну России. Начались бои. Захвачены были русские области, города. Пал Киев. Было ясно, что не с большевиками воюет Польша, или – во всяком случае – не только с большевиками, но с Россией, которую, по собственному его признанию, ненавидит теперешний руководитель Польши – Пилсудский. А русская общественность в значительной части или робко молчала перед событиями и ждала избавления от разгрома России поляками, или – еще хуже – тайно или явно сочувствовала им. И наивно старалась уверить себя: не против России Польша, а против Большевизии.