Во имя многого, во имя всего.
Мы вышли на борьбу с большевизмом, ибо понимали, что его господство – разрушение России. Уничтожение государственного и хозяйственного аппарата. Разложение страны. Голод. Нищета. Гибель демократии и творчества в свободе. Величайшая реакция. Охлость, ставшая на место демоса. Все это видели и предвидели общественные силы России. Но не это стояло в центре. Не это давало пафос борьбе. Этот пафос исходил из чувства национального протеста.
Протест против отказа от самозащиты, удар по национальному достоинству, разрушение понятия родины – вот что стояло в центре, заставляло и тогда и позже мечтать о восстановлении фронта, о борьбе с узурпаторами ради отпора внешнему врагу.
Общественный инстинкт правильно нащупал эту точку – самую больную – и понял, что именно отсюда должно пойти оздоровление страны, если оно возможно, что спасение ее в воспитании народа до нации, в осознании им себя нацией в процессе борьбы с разложившей нацию силой. В разных других областях возможно было бы мыслить себе и предлагать компромиссы во имя легчайшего изживания народом этого тяжелого периода. Но здесь компромисса быть не могло. Компромисс здесь значил бы уничтожение самой души возрождения народа, отказ от того принципа, который есть «то вечное, коему человек вверяет вечность самого себя и своей деятельности, вечный порядок вещей, в который он влагает свое вечное».
Под таким знаком началась и шла борьба не только с большевизмом как системой, но с теми причинами, которые дали в народе возможность победы большевизма. Так началась и шла борьба. И так – и только так – она должна была идти, чтобы не утерять не только своего практического, но – что важнее – своего идейного, воспитательного – метафизического и религиозного, сказал бы я, – смысла.