– Кто? Как ты сейчас сказал?
– Черт! Поганый черт!
Война готов был взорваться заново, но сзади крепко держали, он проверил.
– Выучи русский язык, сука, прежде чем словами разбрасываться! Сука! Уродец! Тебя еще раз вздрючить?! – Голос был как у сумасшедшего.
В зале все притихло. Где-то скрипела петля. Окрашенная в российский триколор груша качалась, но по инерции. Спортсмены, побросавшие свои дела, глядели на ринг. Даже дедок, скрестив на груди руки, сохранял молчание. Ощущая взгляды всех этих людей, Война вырвался из объятий, вышел вон. Только в раздевалке, оставшись наедине с собой, он закрыл лицо руками. Что с ним не так? Откуда столько злобы?
Событие, может, незначительное, но показательное. Он в очередной раз убедился, что как человек он ужасен.
И теперь, сидя под душем, опять размышляет о своей темной стороне.
Но ведь он может быть другим. Войнов Глеб может стать послушным сыном, порядочным гражданином. Ведь это несложно. Подыскав работу, он станет зарабатывать на жизнь, и тогда не будет надобности встревать в неприятные ситуации. Если есть купюры, то незачем воровать сладости из магазина. Он просто купит булочки с шоколадной начинкой, если их захочет – поступит, как поступают нормальные люди. У него наладятся отношения с мамой, появятся воспитанные друзья, такие как Жемчужный Володя. Образованные парни, заканчивающие школу и готовящиеся к поступлению в университет. Вот на кого стоит ровняться. И с девочкой порядочной познакомится, которая покраснеет от рассказов, на что способны ее ровесницы.
Главное правило: никаких драк. Никакого развития злому чувству. Также следует изменить мышление. Вместе с мышлением изменится и его жизнь. Успеха в жизни добиваются кардинальными решениями, и первое из них: он больше не будет называть себя Война, это прозвище несет деструктивное значение. Он – Войнов Глеб. Или просто Глеб. Смешно? Ну и пусть.
Глава 32
Вся правая рука была испачкана в краске. Три пальца, некоторая часть ладони, запястье и пять ногтей залились голубым цветом. Ладно ногти – растворитель без труда снимет краску с твердой поверхности ногтей – но вот с разводами на коже придется изрядно повозиться. Через пять минут краска подсохнет, и рука превратится в голубую неподвижную корягу. Растворитель, как назло, остался дома.
Жемчужный Володя упрекал себя за рассеянность до тех пор, пока не поднял головы. То, что находилось перед ним, являлось поистине прекрасным зрелищем. «ГЛАВНОЕ НЕВЕСОМО» – надпись в бело-голубых цветах, стилизованная под облака, расположилась на стене в десять метров шириной. Это его первый перформанс после ареста, и Володе потребовалось больше пяти часов на работу. Однако теперь, когда внутренняя часть закрашена, контуры обведены, и самые труднодоступные части рисунка подкорректированы с помощью раскладной лестницы, едва ли верится, что он мог сотворить подобный шедевр собственными руками.
Одно Володя знает наверняка: этот рисунок будет видно из любой точки центра Москвы. От Воробьевых гор до Сокольников. С Останкинской башни или Красной Площади. Дело не только в гигантском размере граффити. Выбрано удачное местоположение: как-никак, рисунок располагается на одном из лицевых небоскребов Москвы-Сити. Они не зря взбирались с Артуром на крышу семидесяти шести этажного дома посреди ночи!
Напарник трусил как никогда. После провала с храмом Христа Спасителя Артур растерял всю храбрость, хотя раньше она била через край. Это именно он выдвинул идею разрисовать кафедральный собор, а также расписал действия в случае непредвиденных обстоятельств. Заметив свет мигалок, он, маленький и крепкий, как обезьяна вскарабкался по трехметровому заграждению. А вот ботинки сорок третьего размера не так просто помещались в отверстие забора. Конечно, Володя мог бы подтянуться на одних руках, уцепиться за штык и как-нибудь перевалиться через заграждение. Но это только в теории. Когда же на деле видишь пистолеты, направленные в грудь, становится не до побега. В ту минуту Володя задумался о вечном. Прямо у белоснежных стен храма, которые только что расписал. «ГЛАВНОЕ НЕВЕСОМО» – гласила надпись. Иронично вышло!
Это сейчас ему смешно. Первое время было как-то не до шуток. Володе казалось, будто рушится его жизнь, его судьба, его будущее. Особенно когда в управлении звонили отцу.
«Подумать только, как все быстро меняется!»
Свист ветра вывел Володю из задумчивого состояния. Вытащив из кармана телефон – аккуратно, левой рукой, чтобы не испачкать одежду – он обнаружил, что уже наступило утро. Затем повернулся к воздушному пространству и сделал четыре боязливых шага, прежде чем оказаться на краю крыши. Ветер толкал, рвал одежду, и руки машинально вцепились в ограждение. Снизу находилась пропасть под названием Москва.
«Восемь часов утра, рассветное время» – подумал Жемчужный Володя со вздохом. На небе происходило какое-то движение, будто бы бурлил свинец, чуть ниже в воздухе висели призрачные голубые цвета. Поверить, что в эту самую минуту зарождается новый день, было сложно. Ни единого светлого пятна вокруг. Город и вовсе навевал мысли о смерти. Каменная столица расстелилась на километры вперед – серая и безжизненная, точно в фильмах при зомби-апокалипсисе. На дорогах лежал тонкий слой снега, еще нетронутый. Ни машин, ни людей, ни рабочих. Ни звука отбойника, ни рева, ни визга шин. В окнах не было света. Даже эти огромные дисплеи, повторяющие одну и ту же картинку, висели на домах черными полотнами.
Но именно такого сонного состояния Володя и желал для воплощения собственной идеи. Точно насекомые, чувствуя приближение непогоды, люди попрятались по своим норам. Дремлют, набираются сил в свой последний праздничный, не обремененный заботами день. Только вместо дождя, града или снега, для них начнутся не менее страшные времена. Рабочие будни. Завтра они все разом вылезут наружу, и те немногие, кто найдет в себе силы поднять голову, заметят, что «ГЛАВНОЕ НЕВЕСОМО».
Изначально планировалось разукрасить две высотки, не только «Москву», а еще соседнюю, под названием «Санкт-Петербург». Тогда на одной крыше расположилось бы «ГЛАВНОЕ», а на другой, чуть ниже – «НЕВЕСОМО». Граффити смотрелось бы в разы внушительнее, заодно Володя отдал дань уважения Войне, проживающему в культурной столице, благодаря которому зародилась вся эта идея, но Артур запротестовал. Сказал, что не сможет работать в том же «воздушном» стиле. Странные слова от человека с художественным образованием!
«В любом случае вышло недурно»
Уверенность приходила каждый раз, когда Володя обращал взгляд на граффити. Конечно, не все воспринимают подобное искусство. Сотрудники правоохранительных органов прежде всего. «Ну и что же, – любили спрашивать на профилактических беседах, – неужели надпись на стене способна изменить мир? В чем цель твоих рисунков? Вернее, вандализма?» Володя не отвечал инспектору, лишь мысленно улыбался. Объяснять смысл уличного искусства, когда человек его не понимает, это как кричать глухому, что он глухой. Старшее поколение слишком сильно увязло в бытовой стороне жизни. Молодые души более восприимчивы к искусству. Они наблюдают за миром вокруг, чувствуют его, познают, и если хоть один подросток, завидев два слова в виде облака на вершине небоскреба, задумается о чем-то высоком, ценном, нематериальном – это будет означать, что Жемчужный Володя не понапрасну рисковал своей жизнью, вкладывал душу. И залил краской руку.
Он поиграл пальцами, ощущая стянутость кожи. В воздухе проплыла снежинка размером с пятирублевую монету, за ней еще одна. Изучая рисунок отсюда, с расстояния, вдруг открылся недочет: слишком острый угол облака. «Нет, больше нет времени поправлять детали. Нужно уходить, пока не обнаружили. Рано или поздно граффити заметят, сюда сбежится охрана, и покинуть крышу будет непросто» – подсказал здравый смысл.
И все-таки что-то противилось внутри. Володя не может уйти. Чувство прекрасного не позволяет. Если уйдет, то он, как творец, останется недовольным своей работой. Именно из деталей складывается красота картины, это знает каждый художник. Суетливыми движениями Жемчужный Володя разложил лестницу и забрался на верхнюю ступень, чтобы дотянуться до острого угла облака. Ветер стих, теперь упасть с трехметровой высоты казалось менее возможным. Пальцы на правой руке по истечении пяти минут действительно слиплись, и баллон пришлось держать двумя руками. Краска с шипением брызнула на стену, и понадобилось не более секунды, чтобы закрасить недостаток.
Володя спрыгнул с лестницы и оглядел граффити критическим взглядом. Один небрежный завиток исправил целую картину, придав облаку естественный пушистый вид. Вот теперь точно шедевр!
Он почувствовал небывалое воодушевление.
Снег повалил гуще. Не иначе, кто-то наверху тоже решил распылить краску. Искусство вдохновляет, но не до такой степени! Хлопья облепляли антенны, ограждения и устилали поверхность крыши ватным покрывалом. Опустившись на корточки, Жемчужный Володя зачерпнул горсть снега, обтер слипшиеся пальцы. Где-то грохнула дверь.
Володя напрягся, прислушиваясь. Снегопад глушил звуки. Прошла секунда, вторая. Никаких изменений. Тишина. В округе никого нет. Может, ему показалось? В случае опасности Артур подаст сигнал, а раз молчит, волноваться не о чем.
Слой краски нехотя сходил, придавая коже естественный оттенок, но становилось больно. В снежке пряталось множество льдинок, царапающих кожу. Старый снег, когда-то подтаявший, теперь вновь схваченный морозом, превратился в наждачную бумагу.
Бдум-бдум-бдум! Прогрохотало так, что Володя вскочил. В этот же момент из угла выпрыгнул Артур. Свежий слой снега разлетался под его желтыми ботинками, как перья. Напарник крикнул что-то неразборчивое, но Володе и без слов стало ясно: у них гости!
Сердце сжалось. Поток мгновенных, едва связных мыслей возник в мозгу, и за какую-то секунду Володя понял все. Ему нельзя попадаться. За рецидив грозит пять лет. Его посадят в тюрьму. Посадят в настоящую тюрьму, ведь он почти совершеннолетний. Что значит провести пять лет за решеткой, когда тебе восемнадцать?..
На бешеной скорости Артур скользил по крыше. Он оттянул респиратор, плюнул, вдохнул полным ртом. Отдышка не помешала ему грязно выругаться.
– Два человека! Я заметил двух, прежде чем запер люк и заблокировал ручку. Их было две, я видел две паршивые фуражки!
На мгновение Володя перенесся к храму Христа Спасителя. Сотрудники высыпали из машин подобно муравьям. Сколько их было? Сложно вспомнить, но не меньше десяти, пятнадцати. А потом все разом наставили пистолеты.
Крышка люка, железная, двадцатикилограммовая, прыгала и громыхала, будто в нее долбили кувалдой.
– У нас минута от силы, – выпучил глаза Артур. – Надеюсь уродцы не обложили нас со всех сторон! Рвем когти, Володя, чего стоишь?! РВЕМ, РВЕМ, РВЕМ!
Он хотел спросить напарника, куда именно им рвать когти, но совсем растерялся. Вопросов было много, так много, что производить вслух едва ли имело смысл. Артур семенил вдоль стеклянного ограждения, Володя следовал за ним, не сильно заботясь о намерениях напарника. Если тот перемахнет через ограду и ринется навстречу Москве, то Володя, вероятнее всего, прыгнет тоже. Хоть какой-то выход!
К отчаянным мерам прибегать не пришлось. Когда они добрались до небольшой пристройки, Артур осмотрелся. Под ногами кроме снега ничего не было. Сугроб взмахнул на тысячи крупиц, когда Артур ударил ботинком. Искать что-либо здесь бесполезно, хотел крикнуть Володя, но напарник догадался об этом быстрее. Отступив на шаг, поджав шею, он ринулся вперед. В помещение Артур вошел, окруженный блестками. Но если самые крупные фрагменты стекла разлетелось вдребезги от удара об пол, то Артур, наоборот, получил заряд бодрости. Он подскочил и, нисколько не беспокоясь о внешнем виде, с завидной быстротой побежал вниз по лестнице, перепрыгивая по три, а то по пять ступенек.
Жемчужный Володя, недолго думая, нырнул туда же.
Глава 33
Они бежали тридцать минут на чистом адреналине, пропуская мимо глаз стеклянный мир окон и витрин. Происходящее напоминало какой-то пьяный угар, потому что кроме скрипа подошвы и бьющей в лицо метели Володя ничего не воспринимал. Он просто бежал за Артуром, задыхаясь в респираторе. Ноги несли его подальше от опасности, скользили на поворотах, но в мыслях царила необычайная пустота.
В стенах небоскребов отражались серые снежные тучи. Подошва скрипела на снегу. Только спустя время к Володе начала возвращаться память. Оказывается-то, их забег происходит по витиеватому, продуманному заранее маршруту, он вспомнил это, когда заметил связку камер на углу небоскреба. Если кто-то вздумает отследить их по видео, то ему придется поднимать с полусотни записей в округе. Но в этом не будет никакого смысла. На некоторых камерах вандалы появлялись дважды и каждый раз в разных направлениях, все сильнее запутывая след. На последней записи они как завернули в темный переулок, так больше оттуда не вернулись. «Провалились под землю» – подумают сотрудники и отчасти будут правы.
Когда они подбежали к черному джипу, Жемчужный Володя окончательно пришел в себя. Автомобиль ждал их в двух улицах от башен «Города Столиц», под мостом. Он специально припарковал его в таком глухом месте, где ни камер, ни души. И транспортное кольцо за поворотом.
Мотор рычал на утреннем морозе со злостью, выхлопные газы валили из глушителя, как молоко. Густые, тяжелые, едва вздымающиеся клубы даже и не думали растворяться в воздухе. Все говорило о холоде, хоть его не ощущалось после тридцатиминутной пробежки. Артур переодевался на улице, сбрасывая вещи в багажник. Стоило снять куртку, вспотевшие плечи его задымились.
– Хочешь, могу подбросить до дома, – предложил напарнику Володя.
– Нет, держимся строго плана. – Он скинул желтые ботинки. – Разделимся. Я поеду на метро.
– Как знаешь. С какой станции поедешь?
– С «Киевской».
– Но тебе ведь «Выставочная» ближе.
– В том и дело! Поэтому я туда не пойду. – Артур отвечал рассеянно, как человек, занимающийся двумя делами одновременно. Сменив черные штаны на джинсы, он пытался застегнуть новую желтую куртку, но молния никак не поддавалась его дрожащим пальцам. – Пройду одну станцию пешком, и сяду на «Киевской». Проветрюсь немножко.
«Будто бы мы недостаточно проветрились в последние полчаса» – подумал Володя, до сих пор тяжело дыша.
Артур спрыгнул с багажника, одним движением завязал ботинки. За суетливостью напарника было смешно наблюдать, но когда тот вытащил из кармана шапку, Володя чуть не расхохотался. Бежевая, с рогами как у викингов на боевых шлемах, только в данном случае рога были вязаные. Всего сильнее забавляла борода, которая прилагалась к шапке единой конструкцией и служила в качестве шарфа. Махровые черные нити предусмотрительно скрывали пол лица.
– Ты только свои «Тимберленды» поменять забыл, Артур. Вдруг они тебя выдадут?
– Нет, сейчас каждый второй в таких ходит. – Он посмотрел на свои ботинки, но потом узрел смысл слов. – Ты зря смеешься, Володя! Предосторожности в таком громком деле никогда не будут лишними.
– Почему «громком»?
– А как ты думаешь, что произойдет, когда заметят, какой кусок висит в самом стильном районе Москвы? Вся Россия заговорит. – Голос Артура гулко пронесся под мостом. – Я переживаю, что мы где-то случайно засветили лица. Или вдруг наши личности могут опознать по прошлому перформансу?
Благодаря смелости и сообразительности Артура, им удалось вырваться с крыши, но минуты опасности прошли, и лучшие качества напарника минули тоже. Володя не мог следить за этим без горечи. Как вернуть Артуру ту львиную храбрость, за которую так его уважает?
– Во-первых, не наши, а только мою, – напомнил Жемчужный Володя, – тебя в тот раз не повязали. А во-вторых, мало ли кто мог изобразить «ГЛАВНОЕ НЕВЕСОМО»? Эти два слова мог написать кто угодно.
– Но никто не изобразит так красиво, как умеешь ты. По надписи сразу поймут, что это тот же самый человек, что разукрасил храм Христа Спасителя.
– Ну и пусть себе понимают сколько угодно, мне плевать совершенно! Если тебя не ловят с поличным, сразу на месте, то уже никто не сможет пришить дело! Тем более, мы ни разу не снимали респиратора. Камеры нас не опознают.
– Да? – Во взгляде у Артура промелькнуло что-то детское, наивное. – Дай бог, Володя, дай бог. Я так не хочу в тюрьму.
– Ну и зря, – не сдержал злой улыбки Жемчужный Володя. – Опыт интересный!
Напарник сразу же натянул бороду до носа, и через дырку было видно, как сжались его губы.
– Ладно, все, пошел я.
– Давай.
Володя отбил кулачок напарнику и с удовольствием залез в салон, потому что к этому времени покрылся мурашками. Подогретое сиденье приятно охватило пятую точку. Чтобы не заляпать, Володя обмотал коробку передач салфеткой, включил первую, тронулся. Вокруг властвовала темнота, но выехав из-под моста, возник белый сияющий мир. Перья размножались с такой стремительностью, что дворники не успевали очищать стекло. Мело по-зверски. Видно было не дальше двух метров перед собой, Володя только зря рассматривал молочную непроницаемую высь, когда выехал на трассу. Где-то там высоко-высоко висит его творение. В одном Артур все-таки прав: перформанс наведет много шума. У кого-то захватит дух от масштаба и великолепия, у кого-то от возмущения. Но равнодушных сегодня не останется.
Дороги в центре Москвы пустовали, и Жемчужный Володя добрался до Тверской улицы за пятнадцать минут. Остановившись напротив ворот, он подал сигнал фарами. Парадная арка поражала размерами. Каждый раз при ее виде Володя задумывался, для чего нужны такие габариты в архитектуре? Проем, доходящий до третьего этажа жилого дома, мог вместить автобус, фуру любого размера, даже танк, но вряд ли предназначался именно для этих целей. Кроме моды или демонстрации могущества, характерного былой державе, как всегда, в голову ничего не приходило. Отец рассказывал ему что-то про Сталина, но сейчас, после бессонной ночи, история вылетела из памяти.
Ожидание утомило, Володя посигналил. После второго гудка ворота двинулись, и вырезанный меж прутьев бронзовый орел стал расходиться напополам. Тогда же из будки вылез консьерж, мигая заспанными глазиками. Шапка его съехала набекрень, усы, разукрашенные сединой, находились в растрепанном состоянии. Эпохи проходят, а люди в России не меняются, подумал Володя, вспомнив сцену из «Обломова». Вот он, тот же самый крестьянин, как в книге, только несколько осовременившийся, который стоит у дороги и встречает проезжающего на внедорожнике барина. То ли приветствуя, то ли извиняясь, консьерж махал рукой до тех пор, пока Володя не укатил вниз на стоянку.
Элегантные, блестящие и припаркованные среди колонн автомобили никогда не внушали должного восторга. Иногда они внушали страх поцарапать или врезаться при повороте, но со временем, как Володя приспособился к габаритам собственной машины, они перестали волновать его совсем. Не сказать, будто он стал мастером вождения, но внедорожник припарковал по всем правилам искусства. Колеса находились строго в линиях разметки, не выступая из общего строя ни на миллиметр – единственное, с высотой имелись некоторые проблемы. Среди всех этих «Порше» и «Мерседесов», его «Хаммер» возвышался, как гора. По правую сторону находился автомобиль за одиннадцать миллионов, по левую – за шестнадцать, в то время как его зверь, в котором жила не менее злая и гордая душа, оценивался в два с небольшим миллиона. Огромные деньги, но подлинного значения никакого. «Главное, оно невесомо» Может показаться забавным, но именно здесь, на подземной стоянке, зародилась идея творческого псевдонима. Однажды он загляделся на эти сверкающие ряды машин и в какой-то момент вообразил, как половина из них разлетается в щепу на какой-нибудь трассе, а другая ржавеет от старости и превращается в никому ненужную груду металлолома. Искусство, в отличие от всего этого, будет жить вечно.
Лифт поднял Жемчужного Володю на восьмой этаж, и только тогда осенило: он забыл прикрепить номера на автомобиль! Неужели опять возвращаться? Перспектива ужасная, усталость навалилась как по щелчку пальцев. «Нет. Потом. Все дела сделаешь потом. Ты не спал целые сутки… зато сейчас можно наверстать упущенное» – подумал Жемчужный Володя с ухмылкой.
Правая рука не функционировала, а левой открывать дверь оказалось очень сложно: ключ вроде бы вошел, однако крутиться не хотел. Тихо выругавшись, Володя скинул сумку, звякнули баллоны, он попытался еще раз. И тут его охватил испуг, замок не открывался. НЕ ОТКРЫВАЛСЯ, ПОТОМУ ЧТО НЕ БЫЛ ЗАКРЫТ! Закралось подозрение, от которого кровь в жилах стыла. Не теряя ни секунды, Володя дернул за ручку, дверь хрустнула, но не поддалась – заперта изнутри. Самое худшее оправдалось! Черт, черт, черт, Володя засуетился, и все равно ничего не успел предпринять. Матушка встретила его ласковой улыбкой. Окинув с ног до головы, заметив следы краски и сумку у сына за спиной, улыбка ее как-то очень скоро растаяла. Перекинувшись парой фраз, Володя пообещал присоединиться к семейному завтраку, только сперва ополоснется после пробежки.
Благо, квартира большая. Жемчужный Володя дошел до ванны, не встретившись с отцом. Он включил душ на максимальный напор, чтобы за плеском воды никто не слышал его возни. Пар устремился к потолку, но Володя мыться не полез, он опустился на колени, пытаясь дотянуться до припрятанного в углу растворителя. Слой пыли на бутылке служил доказательством, как давно Володя не занимался любимым рискованным делом. Обмакнув ватку, следующие пять минут Володя оттирал краску с ногтей, а после еще пять мыл руки с мылом, пытаясь избавиться от специфичного запаха. Затем он ополоснулся под душем полностью. Чтобы придать своему телу свежий аромат, он побрызгался дезодорантом. Столько же брызнул на руку. «Так уж точно растворителем вонять не будет»
Когда Володя вышел, семья находилась за столом и завтракала.
– Доброе утро, – сказал он как можно дружелюбнее.
– И тебе доброе утро, сын. Начал бегать по утрам?
– Только пока на каникулах. Решил размяться.
– А машина для чего тебе? В гараже я не заметил джипа.
– Взял, чтобы доехать до парка. Думал, ты не будешь против.
– Я, может, и не буду, Володя, но есть закон, который запрещает несовершеннолетнему управлять автомобилем. Воображаешь последствия, если тебя остановят?
– Ты же знаешь, до этого никогда не дойдет. – Анатолий Жемчужный обратил на Володю серые с голубыми искрами глаза. Свежий, отдохнувший, отец пребывал в хорошем расположении духа, и это не могло не радовать. – Да и на дорогах сейчас совсем никого нет. ГАИшники тоже люди, а люди все сейчас спят.
– Это все равно не повод нарушить закон. Дождись, когда исполнится восемнадцать лет, и катайся сколько душе угодно.
– Ладно. – Все, что оставалось сказать Володе. – Как вы отдохнули?
На стене пикнули часы, оповещая о девяти утра.
– Неплохо. Но давай расскажем подробности чуть позже, когда посмотрим новости? Признаться, я совсем не знаю, что происходило в столице последние дней десять.
– Давайте.
Володя принял от мамы бутерброд с сыром, поглядывая на мелькающую картинку телевизора. По классике, отец включил первый канал. Репортер, женщина лет тридцати, укутанная в народный платок, стояла на фоне ларьков и рассказывала про ежегодную новогоднюю ярмарку в Москве.
Такие новости отец не то чтобы не любил, но относился равнодушно. Он попивал кофе, почти не слушая, думая о чем-то своем, но когда на экране показали снимок высотки с пестреющим рисунком на крыше, Анатолий Жемчужный подавился. Слова журналиста могли удивить любого:
«На одно из самых высоких зданий в мире, башню «Москва», входящую в состав Московского международного делового центра «Москва-Сити», было совершено нападение вандалов. Напомним, что несколько лет назад строение вошло в десятку лучших небоскребов мира в рейтинге, основывающемся на оценках экспертов, присуждаемых за эстетичный внешний вид и сочетаемость с городской средой. Инцидент произошел сегодня утром, десятого января. Ведется расследование».
Семья повернула головы.
– У них на меня ничего нет. – Выпалил вдруг Володя и сам же испугался собственных слов. – Они не смогут пришить это!
Отец выглядел растерянным. Он обвел взглядом кухню, часы, картину, взглянул на маму, которая испуганно замерла с рукой у рта, а затем поднялся из-за стола и сказал:
– Ко мне в кабинет, быстро!
Что оставалось делать Володе? Он отправился вслед за отцом, считая ступени, приближающие его к смерти, и ничего не слышал, кроме стука крови. Но твердо знал, что ему не пришьют это дело.
Володе было бы легче, если отец закатал рукава с намерением дать подзатыльник, стукнул кулаком по столу, поднял крик. Но Анатолий Жемчужный никогда не выражал гнев так просто. Окруженный сизым сигаретным дымом, он обратил лицо в сторону Москвы-реки, предоставляя сыну разглядывать свой профиль. Первая седина тронула его волосы. Вена на виске пульсировала, но скрывалась главная часть внешности – глаза. Молчание казалось смертельно страшным оружием.
– Никогда не понимал, что творится в твоей голове. Была свобода, была возможность распоряжаться временем. Были также и ресурсы, но вместо того, чтобы лепить себя по кусочкам, как личность, ты разрушил все собственными руками. Во имя чего? Вандализма? После трех месяцев колонии? Это упрямство тебя и погубило.
– Это не упрямство, – с вызовом ответил Володя, обращаясь к профилю отца. – Это упорство. Преданность своему делу. У каждого есть увлечение, и у меня тоже! Я занимаюсь им, несмотря на трудности. Конечно, оно не приносит мне баснословные деньги, как тебе твое, но приносит кое-что получше. Ощущение, будто я творю что-то легендарное! – Каждое произнесенное слово порождало все большую уверенность. – Сегодня будет тысяча разговоров о рисунке, и все это из-за участка краски? Нет, тут заключается нечто большее!
– Твое творчество основано на принципе отрицания. Принцип, за который хватается молодежь и расценивает как собственный свежий взгляд. Но по сути это является лишь отрицанием существующих правил. – Отец повернул голову, водянистые глаза светились. – Но почему ты уверен, что «не пришьют»?
– Мы все сделали как надо: ни следов, ни малейших зацепок.
– Мда. Это еще посмотрим, кто кого перехитрил. Если за тобой сегодня явятся, помощи не жди. Но если никто не придет, как ты уверяешь, на твоем месте бы я все равно не радовался. С этого момента под собственный контроль возьму тебя я.
Отец мотнул сигаретой к двери, и Володя понял жест. Еще один шаг, и он покинул бы кабинет, но голос Анатолия Жемчужного заставил вздрогнуть.
– Считай, тебе все равно повезло, Володя. Не будь моим единственным сыном, ты был бы пропащим человеком.
Глава 34
Войнов Глеб открыл дверь офиса, где его ожидали на собеседование. На нем была белая рубашка и брюки с тонкими темными полосами. Классическая, а тем более новая, ещё неношеная одежда вызывала чувство неловкости. Точь-в-точь как сошедший с витрины манекен, тряпки сидят на Глебе так же неестественно. Наибольший дискомфорт причиняет лакированная обувь – она так яростно блестит, что, кажется, слепит людям глаза. Благо, хоть от галстука отделался.
– Мама, это уж чересчур, – простонал он в примерочной, глядя на свой прикид. Черная удавка подпирала горло, и если наклонить голову, казалась продолжением бороды. – Я ведь не в Госдуму иду!
– А по мне, очень даже элегантно, – ответила она, любуясь сыном, когда отодвинула штору. – Осталось подобрать пиджак в тон штанам, а затем можно смело идти в парикмахерскую. Побреем и подстрижем тебя, а то совсем оброс.
Войнов Глеб гневно обернулся.
– Я, кажется, уже говорил тебе, что стричься не буду! – Не хватало еще, чтобы помимо ботинок он сверкал своей плешью на затылке, размером с монету. Он никому не позволит притрагиваться к своим волосам. И не допустит, чтобы кто-либо узнал о его недостатке.
Совсем раздражившись в ту минуту, Глеб снял с себя галстук и бросил на пуфик.
– Без галстука обойдемся!
– Какая ты вредина, – пожаловалась мама. – Что мне теперь с тобой делать?
Глеб развел руками перед зеркалом.
– Ладно, расстегни верхнюю пуговицу и поправь воротник. – Мама внимательно изучила его облик. – Ага. Тогда тебе придется зачесать челку. Ты ведь воспользуешься расческой, прежде чем идти на собеседование?
– Воспользуюсь, – кивнул Глеб.
– Значит, уложим волосы назад. Как челку, так и бока. При такой прическе любая небрежность пойдет в плюс. Только боюсь, будешь похож на бандита.
– Оно к лучшему. Пусть знают своего сотрудника.
Зачесывая волосы сегодня утром, Войнов Глеб нашел, что в нем и вправду есть что-то бандитское. Прическа в стиле Саши Белого, только у Глеба волосы черные. Он даже думал надеть бомбер, но счел, что для собеседования это будет слишком.
Менеджер, женщина лет сорока, с добродушным и полным лицом, чуть с огрубевшими чертами от бытовой жизни, встретила Глеба, когда он вошел в кабинет.
– Вы на собеседование? – спросила она.
– Здравствуйте. – Стол бежевого цвета, который, кажется, только и предназначался для офисных дел, помещал на себе монитор и круглый, будто голова, аквариум. Глеб кашлянул в кулак, стараясь выглядеть важным. Все знают, что первое впечатление обманчиво, но по-прежнему продолжают обманываться. Поэтому все-таки попытаться стоит. – Да, на собеседование.
– В таком случае проходите, пожалуйста. Присаживайтесь. Меня зовут Татьяна Леонидовна, но вы можете называть меня просто Татьяна. А как я могу обращаться к вам?
«Война» – едва ли не произнес он.
– Войнов Глеб.
Менеджер Татьяна улыбнулась его словам.
– Как добрались, Глеб, хорошо, без затруднений? А то на улице выпал снег, и наши дорожные службы оказались к этому совершенно не готовы. Я сегодня на работу из-за пробок опоздала, – пояснила менеджер Татьяна, – но вы прибыли вовремя. Наше агентство ценит пунктуальных людей.
– Я живу в часе езды, просто выехал заранее.
– Откуда вы?
– Из области, город Всеволожск.
– О! – воскликнула она, – у меня там дача. Мы, можно считать, соседи.
У менеджера Татьяны распустилась такая теплая улыбка, что у Глеба сложилось впечатление, будто они и впрямь столкнулись с ней в подъезде на лестничном проеме, а не на собеседовании.
– Дом находится на улице Александровской, – продолжала она, – там совсем рядом какая-то школа.
– Четвертая.
– И ты в ней учился, – догадалась менеджер Татьяна.
– Да, последние два года. – Поймав вопросительный взгляд, Глеб решил пояснить. – В детстве мы с мамой часто переезжали из одного города в другой. Я учился в пяти учебных заведениях, и только здесь, в Петербурге закончил школу. – «И то не до конца», чуть было не проговорился он, но вовремя прикусил язык.