Помимо прославленного Мухали, на совете присутствовали могучий Субудэй багатур и смелый Джебе, а ещё несколько темников и означенные выше китайские полководцы, коих имена были: Нйо Фу, Гунь Дань и Пань То.
«Видя эту усталость, – продолжал Чингиз-хан, – а также понимая, что скоро настанет зима, я решил повернуть главное войско назад в степи. Чертовы собачьи дети не хотят сдавать нам столицу Золотого царства, хоть и знают, что за строптивость эту ждёт их всех до одного смерть. Потому, будем готовы к долгой осаде. Подождём, пока они не начнут с голоду пожирать своих детей, тогда может их терпению придёт конец, и они откроют неприступные ворота».
Хан замолчал, его полководцы сидели тихо, будто поглощая своей кожей божественную энергию, исходящую от Великого. Китайские же воеводы воспользовались паузой, чтобы облить его очередными струями лести. Пань То и Нйо Фу принялись шепелявить о том, какой умный и невероятно хитрый план придумал их новый господин. Д чего там! Он ведь посланник неба, разве мог его ум изобрести что дрянное?! Только самое разумное и наилучшее. Гунь Дань кивал на каждое их слово, повинуясь одному лишь острому чутью, выработанному за годы служения, так как совершенно не понимал по-монгольски.
Субэдей не выдержал, гневно рявкнул на цзиньцев, и те тут же смиренно затихли. Чингиз-хан едва заметно кивнул своему верному полководцу.
«Великий хан, позволь мне говорить», – собрался с мыслями горячий и дерзкий Джебе.
«Говори, нойон» – сказал хан.
«Ты говоришь об усталости, но у моих воинов ее нет. Этот поход немного утомил всех, да, но до усталости далеко. Мы слишком близко подошли к победе над цзиньцами, чтобы сейчас отступить. Прошу тебя, отец всех монголов, прикажи мне довести войну до конца! Я не подведу, уже через неделю Чжунду будет в пыли и крови лежать у твоих ног!»
«Ты столь же дерзок и смел в речах, как и в битве, молодой Джебе, – спокойно отвечал Чингиз-хан, – потому я всегда прощаю тебе твоё вольнодумство. Но горячность твоя хороша на поле брани, на военном совете она тебе плохой помощник. Войско нужно вести назад не только из-за зимы и усталости. Тангуты, проклятое непокорное племя, до которого у меня не доходили всё руки, начали вторгаться в наши степи. Они угрожают нашему дому. Придётся их остановить и наказать так, чтобы никогда более не появилось в них ни сил ни желания сразиться с нами».
Джебе опустил голову. Вновь настала тишина и только подобно жужжанию мух слышны были перешептывания китайцев.
Сначала монголам слышалось, будто те трусовато осуждают молодого Джебе за то, что тот перечит Великому хану, властелину всего мира и всё в таком духе. Но затем их язык стал обрастать звуковыми округлостями вперемежку с обилием твёрдых режущих ухо гласных, и монголы перестали их понимать. Говорили цзиньские генералы что-то вроде: «…Мужики, откуда юани?»… «Да как откуда, всё оттуда же. Ибрагимыч же сказал, что разные нужны бабосы, чтоб интереснее было…»
«Мужики, а заметили, что наше сознание как будто общее?» – мысленно вдруг обратился к цзиньцам Мухали, разглядывая войлок под сводом юрты. «А по-моему, Ибрагимыч, оно не общее, просто нас перемешало всех и размазало по генетической памяти», – отвечал Пань То. «Блядь, ну вот че ты щас умничаешь, харя ускоглазая, не ломай кайф» – возмутился голосом Сергея Петровича Нйо Фу. «О, смотрите, мужики! Фунты подошли и еврики…» – только и успел заметить Артур, перед тем как вселенная на мгновение схлопнулась.
Осень 1415 года пёстро разрисовала деревья, скомкала и швырнула в небо рваные серые облака, а в душах французских крестьян изваяла очередные тревоги и колоссальную статую безнадежности.
– Сир, я не совсем понимаю Вас, – сказал английский рыцарь, сэр Томас Эрпингем, – Вы сказали «фунт Эврики»? Это местная пословица? Вы уж простите, я знаю французский, но не владею диалектами. Вы южанин?
– О, нет мсье Эрпингем, я из Шампани, – отвечал французский рыцарь, Жан ле Менгр, – Вы меня извините, я, видимо, набормотал чего-то лишнего в полудрёме. Сам не знаю, что я там говорил, мне снилась редкая чепуха.
– Это все от того дрянного бургундского, – заявил второй английский рыцарь, граф Хантингтон, -Зелье то ещё, всякое может привидеться.
– Сука, водяры бы.
– Где ж взять?! Мы – во Франции, вроде.
– Эх, хорошо здесь. Артурчик, девок ещё приведут? А то че-то опять охота копьё своё
примостырить.
– Дима, ты осадил бы. Всех малолеток в деревне переебал за два дня.
– Тебе жалко, Серёга? Твои что ли? Артур, так будут шлюхи или как?
– Да будут, чуть позже.
– Конечно позже. Как мы предыдущих отпустили, так все в округе попрятались по лесам. Типа, рыцари блядуют, разбегайся, пока все деревни не выебали. Щас холуи приведут, я им сказал – не приведёте, вместо них будете.
После этих слов Ибрагимыча, все рыцари засмеялись богатырским смехом.
– Вы поймите, мсье, – сказал второй французский рыцарь, могучий граф Раймунд, когда смех стих,– Мы с вами – рыцари, притом рыцари небедных сословий, люди благородного образа жизни. Мы служим высоким идеалам: бранное дело во имя защиты сюзерена и земель. По сему, я и не вижу никаких причин лично нам с вами ссориться. Да, мы воюем по разные стороны, но сегодня битва уже позади, а жизнь перед нами. Так не будем же уподобляться простолюдинам в их скверных привычках: жить в страхе и считать гроши на чёрный день. Будем же жить сейчас и сегодня!
– Да будет так, сир! Предлагаю выпить за это!
– Говно вопрос. Эй ты, чмо лохматое, принеси ещё винища! Чё? А ну бегом, падла, пока уши не отрезал!
Все четверо друзей предавались неге и отдыху немалой степени распущенности в доме одного из богатых крестьян. Они пили уже третий день к ряду, празднуя окончание битвы при Азенкуре, в коей сами принимали участие. В доме по их милости теперь царил совершенный бардак и разорение, а сами хозяева были под страхом смерти изгнаны рыцарями в хлев. Сами же господа воители имели натурально свинский вид, ходили по дому в исподнем, а из самого дома не выходили вовсе, справляя нужду в подпол.
– А я, господа, давеча вспоминал сражение возле замка Жослен, где мы мерились силами между собой, по-рыцарски, – мечтательно произнёс граф Хантингтон, лёжа на полу промеж разбросанных кусков сыра и хлеба.
– Да, давненько это было, мсье, – откликнулся, оторвавшись от бутыли, граф Раймунд, – Вы тоже участвовали?
– Конечно. Я тогда был лейтенантом гарнизона замка. Как сейчас помню: мы с моими друзьями крепко загуляли, был праздник, кажется. И понес нас этот праздник по всем ближайшим сёлам, в коих мы, истинно веселья ради, устроили совсем малость погромов.
– Да, мсье, и я помню, – заявил Жан ле Менгр, бросая в камин куски оторванных от пола досок. – Я тогда был начальником стражи Жана де Бомануара, господина из земель замка Жослен. Он сильно разозлился, узнав о вашем поведении, и был вынужден вызвать вас и ваших друзей на честный рыцарский поединок.
– Верно. А кончилось все, как и сейчас, хорошей попойкой.
– За вас, мсье!
– За вас, сир!