Она висела полуживая, истекающая кровью, не в силах больше стонать. Гадя, понадкусывав самое сладенькое, удовлетворил свой аппетит. Ну и конечно чувство прекрасного, сыграв марш на ее маточных трубах, как смог с брызгами, фонтанами крови и фырканьем. По крайней мере на время он был удовлетворен.
– А что это здесь у нас? – плотоядно осматривая женщину, он вдруг остановился на ее судорожно сжатых пальцах, – мм-м, дамские пальчики. А я-то думал, чего мне не хватает для полного счастья?
И он ловким быстрым движением отломил ее палец, от чего женщина только слабо дернулась и застонала, и подставил тот на секунду под ручей крови, текущий у нее снизу. Затем с видом знатока-сомелье, закинув палец себе в рот, сочно захрустел.
– Божественная закусочка…
Он закидывал ее пальчики, и они разрывались во рту сочным хрустом соленого попкорна.
– Жалко, что их всего лишь двадцать, – грустно подумал он, обламывая последний, – мне кажется я мог бы хрустеть бесконечно, это какое-то зло! Невозможно остановиться… мда…это зло может только закончиться…
Гадя поразмышлял на счет того, чтобы высосать ее мозг через дырочку в черепе, но что-то ему не захотелось возиться… поэтому он понадкусывал оставшиеся деликатесные части тела, делая легкие вкусовые акценты за счет резких рвущих движений, чем окончательно отправил женщину к праотцам.
Удовлетворившись женщиной, он довольно плюхнулся в кресло, услужливо подставленное ему безмозглым зомби.
– Вот это я называю поесть киску, да остолоп? – и он дал смачную подзатыльщину тупому зомбаку, обслуживающему его.
Зомбак-официант было бросился, ковыляя естественно, убирать останки людей, но Гадя его остановил:
– Не, не надо, я еще… подожду… аппетит приходит во время еды, ну ты же знаешь, и он презрительно рассмеялся в глаза бестолковому зомбирушке, который, тупо поморгав глазюками, похромал прочь.
Гадя сидел и весь отдавался во власть блаженных ощущений, так сладостно накатывавших сразу после отменной трапезы. Он чувствовал, как его веки тяжелеют и, размышляя, а не соснуть ли ему часок-другой, уже забылся в очаровательно-отвратительном сне, который могут позволить себе только зомби.
Проснувшись, Гадя почувствовал необычайную легкость в желудке, которую решил немедленно восполнить. Тушки людей, лежащие на полу, хоть и выглядели привлекательно, но уже остыли и не возбуждали аппетит так как раньше. Поэтому Гадя щелкнул пальцами, и в мгновение ока, естественно тупого сонно-медленного буркала официанта, оный появился.
– Мне б десертику нае…нуть, уважаемый, – и Гадя добродушно, прямо как всякий отдохнувший человек, посмеялся над официантом, – принесите мне дитя, свеженькое-свеженькое, еще не оперившееся, в самом соку.
Рот Гади наполнился вожделенной слюной.
– Что же ты стоишь как пень, черт ты лысый!
– Нгдээ, – промычало тупогубое существо.
– Как закончились? – недоуменно вопросил Гадя, поперхнувшись обильными слюнями. – Что на всей планете?
– Ыы, нгэээ – продолжало мычать дурное создание.
– Ну вот, а еще говорили, что это самая лучшая забегаловка в галактике, мол тут самые сочные киски и самые юные мозги. Позор! Тоска! О жалкий жребий мой! Прочь, прочь с Земли! – в негодовании Гадя, брызжа слюной во се стороны, встал с уютного кресла, – сюда я больше не ездок!
Гадя наотмашь отвесил смачную оплеуху тормознутой скотине, так, что у того несколько зубов выскочило и со звоном покатились по полу.
– Бегу, не оглянусь, пойду искать по свету… Корабль! Челнок мне!