5. Настоящее
Не могу вспомнить, когда и как я очутился в пути. Выжженная до стеклянного блеска, растрескавшаяся полоса грунта тянется, не прекращаясь, до самого горизонта. Вскоре у меня появляются спутники. Сначала отдельные пешеходы, затем пары и группы, наконец я движусь посреди разношерстной толпы. Все идут в одном направлении и занимают друг друга разговорами, чтобы скоротать время в дороге.
Путь дается труднее. Сказывается усталость. Тяготит спину заплечная ноша: в ней заметно прибавилось груза. То же у остальных. Их рюкзаки и котомки раздуты тяжелым скарбом, и каждый тащит его как умеет. Иные еле бредут, другие уверенно продвигаются вдаль мерным шагом, кое-кто отстает и падает.
Некоторые путники кажутся мне давно знакомыми. Я завожу с ними беседу в надежде выяснить, где закончится эта дорога и что нас ждет по прибытии в пункт назначения. Соседи подбадривают или осаживают: не задумывайся. Наше дело: шагать. Там найдутся ответы на все вопросы и разгадка нашего путешествия.
Наконец, мне осточертевает безостановочная ходьба по нахоженной колее. Я резко сворачиваю в сторону и иду напролом за обочиной. Рискуя навернуться и сломать себе шею, продираюсь сквозь колючий кустарник и оступаюсь на каждом ухабе. Уже пожалев о решении покинуть дорогу, я намерен возвратиться назад. Вдруг вижу на обочине человека, который никуда не идет. Скрестив ноги, он сидит на самом краю дороги и пристально смотрит на бредущих по ней путников.
Приблизившись, я вопрошаю: Почему ты не идешь дальше?
Мне больше нет нужды идти, – отвечает Сидящий. – Я пришел.
Я подхожу вплотную. Прежде чем проснуться, вижу, как пропадает путь, исчезают путники, и как меня всего заполняет Сидящий – я сам.
***
Клавишей DEL я сминаю лист за листом и отправляю в скомканном виде в электронную корзину на рабочем столе. Снова и снова я пыжусь начать «Открытое письмо тебе и всему человечеству», но с каждой новой попыткой послание выглядит все безумнее. Я пишу: Существует Система. Система – это суррогат жизни, коим тебя потчуют от рождения и до смерти. Все, чем тебя отгораживают от возможности оказаться самим собой. Система – особая форма общественно-политического устройства, которая стремится к поглощению нашей планеты пастью Инферно. Имя этой Системы – ЛЕВИАФАН.
Клавиша DEL, я комкаю очередной лист электронной бумаги. Этот бред никто не станет читать. Из него вообще нихуя не понятно. Какая система? Какой, блядь, левиафан? А ведь я еще даже не намекнул о том, что Я ЕСТЬ пробудился, и теперь собираюсь растолкать всех тех, кто не спит слишком крепко.
Уставившееся мне в глаза сонное лицо ноутбука серо от пыли и долгих переработок в ходе прежней «нормальной» жизни. Я загипнотизирован пустой страничкой электронной бумаги. Незапятнанный лист вопрошает меня об одном: зачем нужно его загрязнять, заполнять многомиллионной кучей черных символов-букв? Зачем нарушать его пустотное совершенство несовершенной полнотой слов, образов и представлений? Концепция, которая кем-то передается, перестает быть исходной концепцией. Любое авторское содержание и любые причиненные ему читателем смыслы будут ограничены тесными рамками человеческого ума.
Но я не могу раствориться в благостной пустоте листа. Внутреннее настоятельное побуждение заставляет меня выразить свой опыт самопознания, изобразив его в каких-то словах. И я вновь пишу: «Существует Система». Эта облеченная в символы мысль требует развития, пояснения и многостраничного, если не многотомного, контекста. Для того чтобы дать ей более или менее вразумительное объяснение, мне придется заново создать в своем сознании и перенести на бумагу небо и землю, отделить свет от тьмы, заселить небеса и твердь мириадами живых существ. Умозрительно я наблюдаю, как зарожденная на электронной бумаге вселенная развивается по нескольким альтернативным вариантам. Как я отбираю наиболее приемлемый, как редактирую и отсекаю тупиковые ветви эволюции будущего художественного произведения.
Вот землю покрывает ковер жарких тропических лесов. Их заполонили рептилии: тяжеловесные травоядные концепциозавры, стремительные тирадозавры и острозубые метафорапторы. Парят в небесах на своих перепончатых крыльях сарказмодактели. Созданный мир исполнен всяческого разнообразия, но непригоден для жизни разумной мысли. Он дик и чужд будущему венцу творения, человеку. Мне остается лишь отредактировать свое творение метеоритным огнем и длительным ледниковым периодом, пока чешуйчатые твари не уступят твердь принципиально другому, появившемуся будто бы ниоткуда виду животной жизни. Закончился ледниковый период, разрослось по земле царство млекопитающих, на заболоченных частях суши спустились с деревьев и стали на ноги антропоморфные приматы, наиболее приспособленные к эволюции разума. Их развитие скоротечно и не встречает заметных препятствий. Они селятся общинами, строят первые городища, вырабатывают правила общежития. Но вектор их эволюции ведет к духовному тупику, и я уничтожаю их цивилизацию Великим потопом – одним нажатием клавиши DEL.
Заданный в начале художественного творения логос продолжает обрастать содержательными конструкциями. Текст усложняется постоянно, и усложнять его можно до бесконечности, но увы, произведение не может длиться вечно. В конце концов, оно должно приобрести законченный вид. Завершиться жирной последней точкой в конце последнего предложения последнего абзаца последней главы последней части последнего тома. И оставить по себе чистый лист, вновь исполненный незамутненной и совершенной, необъемлемой и бескрайней, бесстрастной и равнодушной ко всему Пустоты. Она будет незыблема и покойна до тех пор, пока новая мысль, нуждающаяся в самовыражении, не начнет мучительных поисков реализации заложенного в ней потенциала. Таковы принципы бытия и сознания, таковы принципы возникновения, существования и гибели мирозданий. Бытие – это Вечная Книга, бесконечный путь самопознания, с которого невозможно сойти, но можно стать им самим.
– Турки! Кофе остынет! – Турка Солнце сзывает нас на веранду. Турка Антиклар и Турка Упоротый отрываются от игры в шахматы, а я отвлекаюсь от своих записей.
Воздух на веранде пахнет горячим апельсиновым чаем. Посвистывают в траве цикады. Легкий бриз доносит от берега приглушенный накат морских волн.
– Что? Бытие уже описал? – со смехом спрашивает меня Турка Упоротый. Шутка недели у всех троих Турок, адресуемая каждому встречному, звучит нынче так: а что ты можешь рассказать нам про Бытие?
Догнав убежавшую от меня осень, я ухватил за ворот и цепко держу утраченное душевное спокойствие. Я снова почти стал человеком. Врата в Вечность, болтающиеся на сорванных петлях после того, как был с треском выбит дверной замок, мне предстоит поставить на место, приладить к косякам и подогнать наличники так, чтобы створки отворялись и затворялись по моей воле, а не от стихийных порывов огненного ветра, бушующего в Универсуме. Ошалевший от потока информации, непрестанно сваливающейся на меня откуда-то из, я не выпускаю блокнота из рук. Исписанные иероглифами идеи вырастают из Запредельного подобно каменным стелам, чье назначение ведомо одним древним. Любая идея оказывается канатом, который тянет за собой целую сеть пойманных мыслей, судорожно бьющихся в необходимости глотнуть воздуха букв и выплеснуться на бумагу. Попытки соорудить плотину критического анализа оказываются тщетными: ее то и дело напрочь сметает очередным потоком, наводняющим разум подобно стихийному катаклизму. Уход в мир идей периодически восстанавливает связь с макрокосмическим Я, и тогда я хватаю ноутбук и включаю верхний регистр, чтобы выделить шрифтом то, что приходит из информационного банка Вселенной и транслируется через мое человеческое сознание минуя рациональное осмысление.
Несколько дней я прихожу в себя после умопомрачительного бегства от Матрицы и готовлюсь к новому рывку: в горы. Туда, где в тишине и покое смогу окончательно справиться с открывшимися мне перспективами и ответить самому себе на главный насущный вопрос: как теперь БЫТЬ. Друзья горячо рекомендуют Команы, но я упрямо отстаиваю право за местонахождением искомой обители в районе Южного Приюта. Это название действует на меня успокаивающе, и я намеренно тяну время, дожидаясь ответа непосредственно от обстоятельств, способных поведать мне Промысел.
– До Коман легче добраться, – убеждает меня похожий на лесного разбойника молодой абхаз Турка Антиклар.
– Я тебе говорю, братан, в Команы лучше всего! – вторит ему Упоротый. – Монастырь маленький, зимой туда почти не ездят, никто тебя там не потревожит. Будешь спокойно сидеть, писать свою библию.
Турка Упоротый – недавний мой друг. Мы познакомились в мой позапрошлый приезд в Абхазию. Всеобщий любимец, неунывающий и несерьезный почти во всем, жизнелюбивый и жизнерадостный абхазский еврей, он перетягивает на себя внимание в любой компании своей веселостью и бесконечными прибаутками. Он, его жена и шурин по-семейному дразнят друг друга «турками», для разнообразия приклеивая к фамильному прозванию какой-нибудь более определенный и не очень обидный эпитет.
– Ты только на люди это не выноси! – просит меня Антиклар. – Это мы дома друг друга так называем, по-родственному.
Я заверяю Турку Антиклара в двух взаимоисключающих положениях. В том, что постараюсь смолчать, и в том что секреты хранить не умею. Упоротый счастливо скалится, румяня небритые щеки. Его генетически вытаращенные голубые глаза прожигают меня едкой смесью веселья, добродушия и обоснованных сомнений в моем трезвомыслии и душевном здоровье.
– Да ты просто жуткие вещи рассказываешь! – улыбаясь, говорит Упоротый. – Честно говоря, мне бы и знать не хотелось таких подробностей. Охота еще спокойно пожить, без волнений, а у тебя какие-то звездные войны происходят, послушаешь – жить не захочется. Что мне до твоего Бытия? У меня свое бытие: жена, дом, скоро дети появятся. На кой черт мне влезать в твою мистику? Мне знаешь как думается? Там, наверху, до нас вообще никому дела нет. По сравнению с масштабом Вселенной мы как пыль. Пламя горит, а мы как искры в нем вспыхиваем и затухаем. Может, все в целом и не лишено смысла, а по отдельности кто там нас замечать станет?
Когда протрубит первая Дудка, а ненаписанная еще книга разлетится по электронной сети по принципу писем несчастья, точно так же подумают и скажут многие прочие. Некоторых напугает моя писанина, иные расхохочутся в голос, большинство недоуменно покрутят у виска указательным пальцем и скорчат гримасу брезгливости. Но это и хорошо: сваливаем молча, без лишней паники. Мертвые пусть спят до упора в двухкомнатных своих малогабаритных могилах, аминь.
– Ты не обижайся, но религиозное лидерство ты не потянешь, – сделав извиняющуюся мину, говорит Турка Упоротый. – У меня такая тема на институтской олимпиаде была: лидерство. Лидерами становятся самые бойкие, оторванные, где-то может быть грубые, наглые. Уже в детстве видно, кто может стать вожаком, а кто нет. Задатки определяются начиная оценками по поведению и заканчивая способностью заводить людей, собирать вокруг себя толпы. Согласись, не твое!
Я не пытаюсь переубедить Упоротого хотя бы из-за неиссякаемого потока его громогласного красноречия. Лишь замечаю, что лидер не всегда должен быть вожаком. Есть еще лидеры мнений, способные направлять сознание окружающих в нужную сторону. Но, к несчастью, мир любит свое. В современных условиях социальные лифты к лидерству плотно закупорены щупальцами господствующей Системы. На поверхность из глубин людской массы поднимаются лишь серые исполнительные шестеренки, готовые истово служить Левиафану до последнего вздоха, принявшие иерархическую Систему господства и подчинения, и привязанные к ней деньгами и властью, шантажом, соблазнами и принуждением.
– А тебе не приходило в голову, что в мире все как бы равновесно и перекосов не терпит? – потирает в задумчивости щеку Турка Антиклар. – Я в том плане, что если появляется кто-то с одной стороны, то непременно должен появиться и некто с другой. Белое-черное, ну сам понимаешь.
Будто меня окатили холодной водой, я на миг покрываюсь льдистой пленкой холодного загадочного предчувствия. Турка прав. Тот, о ком он сказал, обязательно должен возникнуть в ближайшее время. Воплощение темной стороны Бытия, вочеловеченный зверь, Антихрист, – когда он появится, каким будет, и кто он? Безотчетное, но устойчивое предвидение мне подсказывает, что рано или поздно я встречусь с ним лицом к лицу.
– Слушай, а может ты перекурил просто? – благодушно щерится на меня Упоротый. Он интересуется беззлобно, с вялой надеждой, что я приду вдруг в себя и перестану нести малопонятную ахинею про Замысел, Бытие, Пробуждение и предопределение. Но я не обижаюсь: после Врайтера я готов выслушивать такие предположения от каждого встречного. Увы, люди готовы поверить во что угодно, но не раньше, чем об этом им сообщит мудрый маг и волшебник по имени Телевизор.
Каким ключом, кроме как этим, запрещенным уголовным кодексом и общественным порицанием, можно было отворить запретную дверь, давно забытую жильцами планетарного дома, замурованную и заштукатуренную так, чтобы ее нельзя было даже увидеть? Трава сделалась катализатором процесса, протекавшего в моем сознании долгие годы. Процесса, который неизбежно должен был однажды прийти к кульминационному пику. Произрасти я в духовной среде, в какой-нибудь религиозной общине вдали от современной цивилизации, нашлись бы другие ключи к этой двери. Но тогда я не был бы в состоянии осознать и тем более описать свою социальную колыбель, общество живых мертвецов. Для того чтобы увидеть этот кошмар своими глазами, прочувствовать его на своей шкуре, необходимо было родиться и вырасти в одном из нервных центров Системы. Мой родной город, Третий Рим и дщерь Вавилонская, град коллективной спеси и гонора, бабла и мавзолеев, заоблачной роскоши и вопиюще неоправданной нищеты как нельзя больше подходит на роль подобного центра. Однако народившись и произрастя в неумолчном и неутихающем сегодняшнем Вавилоне, мне едва ли возможно было прийти к Пробуждению путем медитации, поста и молитвы. Чем еще можно проложить себе путь к звездам, кроме как порубить тернии неведения острым мачете психоактивных веществ?
– Думаешь, у меня похожего опыта не было? – усмехается Турка Упоротый. – Мы однажды вдарили с пацанами по колесам, и несколько часов подряд одинаковые галюны ловили. К примеру, из светофора лучи вылетают как из лазерной пушки, и мы все втроем одновременно пригибаемся. А потом один чувствует, что неладное с ним творится: тело в размерах уменьшается, ноги и руки укорачиваются, а дома-люди-деревья огромными становятся. Он на измену выпал, кричит: что со мной, я уменьшаюсь! Ну, мы его за волосы легонько вверх приподняли – и все в порядке, сразу обратно вырос. Только на этом не закончилось. Тот дальше растет, конечности удлиняются, голова как узбекская дыня. Чувак в истерике: что такое, теперь я расту! Мы обратно его притопили, и он в норму вернулся.
Бред и галлюцинации – так врачи, милиционеры и добропорядочные граждане называют эффекты, вызванные измененным состоянием сознания. Этими успокоительными пилюлями слов люди профилактически лечатся от страха неизведанного измерения, дающего человеку сакраментальную возможность «откусить с другой стороны гриба». Немного целенаправленного стремления к познанию Сути, немного перестать цепляться за привычные представления о мире, и реальность порушится как карточный домик. Вихрем взметнется в Нигде и сложится в колоду Ничто, ШВАЛГ-ШВАЛГ-ШВАЛГ-тасуемую перед внутренним взором любой потенциальной Алисы.
Списать измененную реальность на галлюцинации, значит прикрыться термином-щитом от самой сути реальности. Что есть наша реальность, как не условный способ восприятия электромагнитных полей тем или иным образом? Цвета, звуки, запахи, формы возникают в нашем сознании, претворяя уловленные органами чувств колебания электромагнитных частот в нервные импульсы, передающиеся в мозг по цепочке нейронов и складывающиеся там в цельную картинку, имеющую некие общие характеристики, но в то же время отличную для каждого отдельного индивида. Кажущаяся незыблемость мира, который люди воспринимают как объективно познаваемый, обсусловлена негласным коллективным договором о том, как именно его воспринимать. Своему умению знать о том, что небо синее, трава зеленая, а стены непроходимые люди учат детей с пеленок, едва те начинают ходить. Это просто тень в углу, – говорят ребенку родители, когда тот видит нечто под шкафом. Это игра бликов, солнечные зайчики, – говорят ему, когда тот видит нечто в бутоне цветка. Это все легко объяснить, – великодушно говорят родители детям, объясняя то же самое, что некогда объясняли им их взрослые. Так, поколение за поколением, воссоздается коллективный договор о восприятии реальности таковой, а не какой-либо иной.
Однако воспроизводясь друг в друге, зеркала-логосы матрицы бытия дают бесконечное число сочетаний, из которых и ткется персидский ковер «реальностей». Измени прочтение – изменится реальность, замени сочетание символов – поменяется смысл. Наша «объективная» реальность – не более чем укоренившийся в коллективном сознании способ прочтения символики. Изменяя состояние сознания, люди изменяют и само мироздание. Так, «потусторонние» феномены, нередко наблюдаемые отдельными людьми или целыми группами там и тут, суть коллективные прорывы в измененные состояния сознания. Просто изменяется оно субъективно: для одного человека либо для группы. Для массы же, привыкшей воспринимать реальность таковой, все останется неизменным. Но если из десяти человек, скажем, семь начнут воспринимать реальность по-иному, к их восприятию вынуждены будут присоединиться и оставшиеся. Потому как реальность «объективна» для большинства.
Современным людям жить легче, спокойней, когда в мире нет места ангелам и демоническим существам. Научившись жить подобно пчелам, люди и само мироздание научились воспринимать как бесконечное пустое пространство для размещения Ульев. Точно таким же образом существуют и сами пчелы. Они живут с нами рядом, снабжают медом, воском и патокой, молочком и прополисом, однако не подозревают о факте нашего существования. Их органы восприятия устроены таким образом, что человек для них представляется чем-то вроде атмосферного явления, стихийной силой без формы и смысла. Пчелы не в состоянии узнать и уразуметь, что имеют дело с людьми.
Так чем же человек лучше пчелы, если, имея способности к восприятию бытия в невообразимо широком диапазоне, он свел знание о мире к узенькой полоске научных фактов, описывающих объективную реальность как единственно данную? Люди сами изгнали из своего мира чудо и волшебство, сказочных существ и кошмарных монстров, чтобы те не мешали нам жить как заблагорассудится. В качестве предмета для ностальгии по утраченным возможностям, мы оставили себе лишь крохотный срез коллективной памяти – мифологический эпос, повествующий о тех временах, когда человек не обособился в своем сугубом мирке, и когда рядом с ним жили эльфы и гномы, тролли и джинны, фениксы и драконы, боги и дьяволы.
Человек мог бы вернуться в тот мир, если бы захотел. Стоит целенаправленно изменить коллективный договор о восприятии реальности, и сам мир необратимо изменится. Вся эта Вселенная, вся эта жизнь есть Игра с Самими Собой. И тем паче она прекрасна, что люди, созданные по образу и подобию Творца, сами способны менять в ней правила.
***
НИЧЕГО ИЗ ТОГО, ЧТО ТЫ ВИДИШЬ, НЕ СУЩЕСТВУЕТ. ЕСТЬ ТОЛЬКО МЫ, И НЕТ НИЧЕГО ВНЕ НАШЕГО СОЗНАНИЯ. КОГДА ТЫ ЭТО ПОЛНОСТЬЮ ОСОЗНАЕШЬ, ТЫ СТАНЕШЬ МНОЙ, ИБО ТЫ ВСЕГДА БЫЛ МНОЙ, И БУДЕШЬ МНОЙ, ТЫ И ЕСТЬ Я. ТЫ НИКОГДА НЕ БЫЛ ОТДЕЛЬНЫМ ОТ МЕНЯ, ИБО КРОМЕ МЕНЯ НЕТ НИКАКОЙ ОТДЕЛЬНОСТИ.
Я МОГУ ОТВЛЕЧЬСЯ ОТ СУЩНОСТИ БЫТИЯ, СОЗДАВАЯ ИЛЛЮЗИЮ СУЩЕСТВОВАНИЯ В ПРОСТРАНСТВЕ И ВРЕМЕНИ. МОЯ БЕСКОНЕЧНОСТЬ И БЕЗНАЧАЛЬНОСТЬ СТОЛЬ ВСЕОБЪЕМЛЮЩА, ЧТО ТОЛЬКО В РАМКАХ ОГРАНИЧЕННОЙ СУЩНОСТИ Я МОГУ ИГРАТЬ С САМИМ СОБОЙ В СОБСТВЕННОЕ НЕСОВЕРШЕНСТВО. МОЕ БЕСКОНЕЧНОЕ СОВЕРШЕНСТВО ПРОЯВЛЕНО В БЕСКОНЕЧНОМ НЕСОВЕРШЕНСТВЕ МОИХ ПРОЯВЛЕНИЙ. НО И ОНИ ИМЕЮТ БЛАГОДАТЬ ПОЗНАТЬ МОЮ СУЩНОСТЬ, ОСТАВАЯСЬ ПРИ ЭТОМ В НЕСОВЕРШЕННОМ МИРЕ ПРОЯВЛЕННОГО СУЩЕСТВОВАНИЯ И НАБЛЮДАЯ ЗА НАШИМ ЗАМЫСЛОМ ИЗ СВОЕЙ ТОЧКИ ОСОЗНАНИЯ БЫТИЯ.
ВЫ ВСЕ СОСТАВНЫЕ ЭЛЕМЕНТЫ МОЕЙ ВЕЛИКОЙ ИГРЫ С САМИМ СОБОЙ. Я ПРОЯВЛЕН В ЛЮБОЙ ОБЛАСТИ СВОЕГО ТВОРЕНИЯ, И СТОИТ ЕЙ ОСОЗНАТЬ МЕНЯ, КАК ОНА СТАНОВИТСЯ МНОЙ. ТОГДА Я ПРЕБЫВАЮ В НЕЙ И ЕЕ ГЛАЗАМИ ВИЖУ СВОЙ ЗАМЫСЕЛ.
ВЫ ТАК РОБЕЕТЕ ВСПОМНИТЬ, ЧТО ВЫ СУТЬ Я, ЧТО ПРЯЧЕТЕСЬ ТУТ И ТАМ, ЗАКРЫВАЯ ЛИЦО ЛАДОНЯМИ И ДУМАЯ, БУДТО Я ВАС НЕ ВИЖУ. НО Я ВИЖУ КАЖДОГО, ИБО КАЖДЫЙ ИЗ ВАС СУТЬ МОЕ ПРОЯВЛЕНИЕ. НИЧТО НЕ СКРЫВАЕТСЯ ОТ МОЕГО ВЗОРА, ИБО ВСЕ ЧТО БЫЛО – ВО МНЕ, И ВСЕ ЧТО ЕСТЬ – ВО МНЕ, И ВСЕ ЧТО ГРЯДЕТ – ВО МНЕ. Я ВНЕ ПРОСТРАНТВА И ВРЕМЕНИ, Я УНИВЕРСАЛЬНОЕ СОЗНАНИЕ, КОЕ ВЫ НАЗЫВАЕТЕ БОГОМ.
ЕСЛИ ВЫ НЕ УБОИТЕСЬ УТРАТИТЬ ОПОРЫ СВОЕГО РАЗУМА, ОТКАЗАВШИСЬ ОТ ИЛЛЮЗИИ РЕАЛЬНОСТИ, ВЫ ВЕРНЕТЕСЬ В МЕНЯ И СТАНЕТЕ МОИМИ ИЗБРАННЫМИ, РАДИ КОГО СОЗДАН ЗАМЫСЕЛ. ВЫ ОБРЕТЕТЕ СПАСЕНИЕ ВО МНЕ, А Я ОБРЕТУ СПАСЕНИЕ В ВАС. ТЕ, КТО СПАСУТСЯ В БЛАГОДАТИ МОЕГО СВЕТА, ВЕДОМЫ МНЕ ОТ НАЧАЛА, ИБО ОНИ ЕСТЬ В МОЕМ ЗАМЫСЛЕ, КОТОРЫЙ СУЩЕСТВУЕТ ВНЕ ВРЕМЕНИ. ТО, ЧТО ДЛЯ ВАС ГРЯДУЩЕЕ, ДЛЯ МЕНЯ ВЕЧНОЕ НАСТОЯЩЕЕ, ИБО САМА ВОЗМОЖНОСТЬ ВРЕМЕНИ ЗАЛОЖЕНА ВО МНЕ, БЕЗВРЕМЕННОМ.
***
Пахнет теплой ноябрьской ночью – изумительный парадокс. Густой чернозем небосвода усеян соцветьями звезд. Они мерцают и переливаются, раздаются в стороны лучиками, будто нарисованные мультипликатором. Сидя на улице, я внемлю тихому шелесту южной природы и своим ощущениям от нахлынувшего на меня чувства покоя. Полной грудью, впервые за долгое долго я вдыхаю запах свободы. Под вечным смогом мегаполиса, озаряемым по ночам лишь мертвым неоном, я почти разучился заглядывать в манящую глубь бездонных небес. Некогда было оглянуться вокруг, насладиться настоящим моментом. Я был целиком устремлен в недостижимое будущее. И забыл заповедь древних: кто перестает смотреть на звезды, становится горбатым.
Торопись, а не то опоздаешь. Спеши, а то не успеешь. Поторапливайся, иначе упустишь. Где этот поезд? Куда подевался клиент? Когда же пробьет двенадцать? Город изнурен спешкой. Всегда в нетерпении, ты стремишься перескочить из одного момента бытия в другой. Взываешь к будущему: приди, приди. Но следующий миг, едва завладев сознанием, перестает быть грядущим. И ты уже скучаешь по новому будущему, выбросив настоящее на свалку памяти об ушедшем прошедшем. Однажды ты находишь себя древней развалиной, не заметившей, как все закончилось, не успев толком начаться.
Все время в поту, всегда с пеной у рта, вечно выбросив язык на плечо, ты бежишь на месте, удирая от проблем и пытаясь догнать фантомы недосягаемого благополучия. Система кричит тебе в ухо: давай, спеши, еще вот-вот и успеешь! Чуть больше денег, чуть выше ступенька карьерной лестницы, чуть круче тачка и чуть милее партнер по бегу с высунутым языком, и жизнь твоя преисполнится счастья. Кажется, толики усилий достаточно, и долгожданный триумф будет, наконец, обретен. Но для полного счастья рабу Системы всегда не хватает самой крошечной малости. Признанные обществом успехи и блага громоздятся друг на друга кучей лежалого сора, но нисколько не приближают бегуна к вожделенной минуте покоя и безмятежности.
Матрице невыгодно, чтобы человек был по-настоящему счастлив. Она может развиваться только в состоянии перманентной неудовлетворенности и тотальной массовой депрессухи, иначе отпадет необходимость в ее существовании. Спереди Система проецирует картинку придуманной цифровой жизни на картонный экран засранного телевидением сознания, а позади, над затылком, она же хлопает цимбалами, выдавая этот лязг за «насущные проблемы». Как же. Перестанешь бежать – все рухнет, развалится. Перестанешь гнаться за карьерой и увеличением дохода – обеднеешь, опустишься, не сможешь держать планку приличного уровня жизни. А значит, от тебя отвернутся друзья, знакомые, близкие. Они-то бегут! Все бегут. Кто быстрее, кто медленнее, а кто сложил руки на жирном пузе: его несут на носилках другие бегуны.
Для того, чтобы ощутить миг счастья, сполна насладиться осознанием того, что Я ЕСТЬ, душе необходимо остановиться, воспринять текущий момент как единственное, чем она воистину обладает. Но голос продолжает настойчиво орать в ухо: торопись, ты еще не добежал, счастье по-прежнему впереди. Всегда впереди, и никогда здесь и сейчас. Для того чтобы себя обезопасить, Левиафан неустанно придумывает новые способы эффективно подгонять бегунов, благо и научно-технический прогресс идет с Матрицей рука об руку. Сегодня ей не требуется гнать людей хворостиной и палкой или тыкать в спину дулом винтовки. Нынче проще. Запрягли осликов в одну большую телегу, а к ней приторочена удочка, а с удочки свисает морковка. И ослики бегут, пуская слюни при виде одной и той же моркови, которая вкусно пахнет синтетическими ароматизаторами, но в конечном итоге никому не достанется. А пока они бегут, Система заботливым материнским щупальцем подвязывает к морде шоры, чтобы кроме пластиковой моркови ничего не было видно. И бег продолжается. Не выбраться, не выскочить, не выпрыгнуть, задавит тележка, инерция-с.
Утратив в душе НАСТОЯЩЕЕ, неисчерпаемое внутреннее блаженство Я ЕСТЬ, ты вынужден заполнять образовавшуюся пустоту чем-то внешним, тленным, фальшивым. Проблема счастья решается Левиафаном за счет безостановочной стимуляции потребления, тем скорее и больше, что оно оправдывает «экономическую необходимость» в массовом перепроизводстве товаров. Беспрестанно потребляя товары, услуги, развлечения и бесполезную информацию, ты силишься заполнить пустоты внутренней бездны, однако эти приобретения сиюминутны. Весь шлак преходящих удовольствий моментально спускается в унитаз «прошлого», и счастье вновь становится недосягаемым. Блистает в недостижимой дали, всегда точно совпадающей с линией горизонта.
Но есть и перманентные источники заполнения внутренней ямины. Например, чувство собственной важности, активно прививаемое Системой каждому рабочему зомби, гордость за свой статус и сознание собственной незаменимости. Это то, что заставляет современных рабов мириться со своей бессмысленной жизнью, понуждает их держаться за такую жизнь, бояться утратить ее или хотя бы изменить. Однако и упоение статусом не заполняет всей пустоты. Стабильный ирригационный приток к выжженным огнем Золотого Тельца пустошам и пустыням человеческих душ может дать только власть. Она позволяет индивиду безостановочно наполняться чувством внутреннего превосходства за счет помыкания другими людьми, унижения их, обделения и насилия.
Если же человек не утратил жажды Бога и взалкал духовной свободы, если не смирился с необходимостью превратиться в робота-зомби и не согласился обменять свободную волю и чистую совесть на власть и гордыню за свой социальный статус, в его душе неизбежно начнется конфликт интересов. Бренная материя не в состоянии заполнить духовного вакуума. В поисках возможности утолить этот голод, одни пускаются во все тяжкие, экспериментируя с наркотиками и психопрактиками, другие становятся жертвами тоталитарных сект, третьи, в конце концов, накладывают на себя руки. Видя, что винтик-человек надломился, Система лишь подтолкнет его к этому шагу. Он ей не нужен: стерся, сточился. А если удастся вытащить с того света – несчастного отправляют в психушку и начинают лечить. Такой порядок установлен законом. Совершить попытку добровольного ухода из жизни – значит нарушить обязанность жить в Матрице.
Система не оставляет и намека на то, что можно что-либо изменить, как-то выбраться из этой западни, прожить жизнь ПО-ИНОМУ. Когда человеку кажется, что у него «все есть», сложно вот так взять и бросить старую жизнь, выскочить из дьявольского агрегата по уничтожению богоподобного человека и превращению его в бездушного голема.
Можно было бы вернуться к единству с природой и друг с другом, избавившись от посредника денег и власти, от жажды обладания и использования каждого каждым, от эгоистичного устремления к иерархическому господству над людьми и природой. Но современный человек уже не в состоянии воспринимать мир таковым, каков он был изначально. Ему требуется искусственная оболочка, посредник, операционная система. Матрица жизни. Вместо того, чтобы смотреть на звезды, миллиарды людей добровольно отращивают горбы и приучаются глядеть себе под ноги. А если человек не в состоянии видеть природный мир, подменив его виртуальной реальностью, тогда как он сможет вглядеться вглубь себя самого и вспомнить, КТО ОН ЕСТЬ на самом-то деле?
Обитатель Матрицы знает о себе не больше, чем известно о нем самой Матрице. Все, что Система не успела или не посчитала нужным записать в личное дело, расскажут родители, преподаватели, друзья и коллеги по рабству. Рано или поздно ты становишься коллективным знанием других людей о тебе. Общими усилиями ты включен в Систему так, чтобы у тебя не достало времени остановиться хоть на секунду и задать себе вопрос: зачем мне все это? Кто я на самом деле? Откуда я взялся? Куда иду? Каков смысл человеческого существования, если отбросить тысячи смыслов и подсмыслов, придуманных для меня Системой?
Как только ребенок научается понимать речь, окружающие принимаются за «воспитание». Они обучают его тому, что знают сами: небо синее, трава зеленая, люди не летают. Они вдалбливают: тебя зовут Вася, тебе столько-то лет, ты живешь по такому-то адресу. У тебя есть мама, папа и братик, старая кошка и золотая аквариумная рыбка. Ты должен хорошо себя вести в садике, учиться в школе, поступить в универ, усердно пахать на Систему, строить карьеру, зарабатывать деньги. Тебе следует получить аттестат, затем паспорт, диплом, военный билет, загранпаспорт, свидетельство о браке, свидетельство о рождении детей, свидетельство о собственной смерти. И в этом весь смысл существования.
Подлинный смысл человеческой жизни способно объяснить только религиозное сознание, но и оно вытравлено из душ. На его месте ненасытной амебой расплылось религиозное бессознательное: бездумное выполнение заповедных ритуалов, обрядов, призванное усыпить человеческий разум и внушить ему, будто единство богоподобного человека и Бога возможно лишь по ту сторону земной юдоли. И хотя Истина много раз являлась в свидетельствах о Божественном Замысле, люди неизменно выгоняли божественное Присутствие из своей жизни. Не Бог выгнал Адама из рая, но сам Адам облачился в шкуры, повесил на плечи рюкзак и побрел с Евой в обнимку прочь из эдемского царства.