(УХОДИ) я застываю на месте и надеюсь на чудо, поскольку у меня почти не осталось сил двигаться, и очень хочется выспаться. Но вот, наконец, появляется вдалеке рептильная морда тепловоза, всего полторы минуты до отбытия поезда. Крадучись, состав подползает к платформе, с шумом и свистом он притормаживает, и я внутренне собираюсь на штурм, но что за херня? Из каждого вагона выходят по три человека: по два проводника в форме и по одному полупроводнику в штатском. Двое проверяют билеты, третий наблюдает за двумя первыми. У каждого вагона одна и та же картина, а раз они наблюдают один за другим, то обязательно сообщат: база-база, у нас тут безбилетный хочет проехать за башли, но мы очень честные и никогда не берем на карман, хоть это делают все постоянно, но раз уж вы распорядились, и раз мы такие порядочные попались (УХОДИ), я потихоньку рассасываюсь с перрона, стараясь не привлечь к себе ничьего внимания. Мне теперь следует нырнуть в метро, где я ненадолго потеряюсь и растаю из виду.
***
Жарко и душно, запах гари из темных тоннелей, это жжет сухим техническим перегаром дышло метрополитена имени Лысого Черта, которому поклоняются пережившие Достоевского бесы, и которого земля отказывается принимать в свое лоно. Многотысячная толчея послужит мне прикрытием, но главное не расслабляться и не останавливаться на долгое больше полминуты время. Людская масса это болото, в котором можно затеряться, завязнуть, но лишь до момента, пока не совершишь ошибку и не засветишься, не маякнешь тем, кто готов заметить: ВОТ Я. Нужно вести себя непринужденно, не выдавать тревоги и беспокойства, потому что я все еще в Матрице, а Матрица наблюдает за мной, и любая из батареек вокруг может вызвать агента, как только заметит неладное.
Над очередью в кассу сверкают оптическими прицелами стволы крупнокалиберных автоматов видеонаблюдения, я беру проездной на одну поездку и радуюсь, что избавился от перманентной транспортной карты: она именная. Карта является собственностью транспортной организации и выдается по предъявлению документов, она облегчает мне жизнь, а Матрице КЛИК! – и база-база сообщает базе-базе, что такой-то засветился там-то, и начинается работа по отслеживанию видеокамер.
Что Вы делали семнадцатого числа позапрошлого месяца? Ах, вы не помните? Ну, тогда мы вам напомним: в девять утра вы вышли из дома, в четверть десятого спустились в метро, на тридцатой минуте купили газету в переходе с одной линии на другую, – вот видеозапись, предоставленная службой безопасности метрополитена. Без четверти десять вы вышли из вестибюля станции, повернули налево, а далее направились кратчайшим путем на работу, – об этом нам говорят видеозаписи камер слежения на улицах и подъездах учреждений на вашем пути. В начале одиннадцатого вы вошли в офис и до пяти вечера трудились за компьютером с перерывами на обед, туалет и пятнадцать вы очень много дымите перекуров, – вот видеозапись службы безопасности вашей компании. Все остальное время до конца рабочего дня вы пользовались компьютером в личных целях, о чем сообщает история ваших запросов в сети Интернет. Как полагаете, ваше начальство знает о том, что вы злоупотребляете их доверием?
Да потому что нечего терроризмом на работе заниматься, понятно? Кто по хакерским сайтам лазил за кряками для взлома лицензионных программ? Мы, что ли? Кто статью про синтез мескалина в домашних условиях скачивал? А кто «Майн Кампф» три дня искал в электронных библиотеках? Правильно, нет ее в книжных магазинах, потому что запрещено такую литературу читать, понятно вам? Нет, в научно-познавательных целях тоже нельзя, а вы как думали? Что, разве случайно интернет «всемирной паутиной» прозывается? Просто вы с Великой Паучихой пока не знакомы, а вот она вас хорошо видит и знает, потому что вы в ее сетях постоянно барахтаетесь. Вот, например, пятнадцатого числа вы были мотыльком и стремились к свету – видите, несколько религиозных сайтов посетили! А буквально на следующий день, прямо как говняная муха, по всем наркоманским ресурсам быстренько пробежались. А вчера кем вы были? Ах, пчелкой? На сладенькое потянуло?
Ну что вы говорите? Конечно, мы имеем на это право, ведь наше гуманное законодательство по информационной защите позволяет нам напрямую обращаться к провайдерам услуг связи за доступом к любой информации о частных лицах без судебной и прокурорской санкции! А это значит, что мы беспрепятственно можем фиксировать все контакты лица, находящегося в оперативной разработке, прослушивать ваши разговоры в рамках стационарной и сотовой телефонных сетей, читать электронную почту, а также отслеживать и изучать историю ваших посещений сети Интернет. Вам достаточно оснований? Тогда продолжим экскурс по интересующей нас дате. В семь часов вы вышли из офиса в компании вашей коллеги и направились в ближайшую кофейню. Сделанная камерой слежения видеозапись указывает на то, что вы предпочитаете черный кофе и пахлаву, а ваша коллега капуччино и вишневые шарлотки. В следующий раз не забудьте напомнить ей, что от мучного полнеют! В полдевятого вы поймали возле кофейни машину с госномером А803МН и следовали по маршруту Минское шоссе – Третье Кольцо – Проспект Вернадского, – об этом нам говорят камеры безопасности дорожного движения. Ровно в 21:15 вы возвратились домой. Ну как «откуда мы это знаем»? Для чего камеру над вашим подъездом установили полгода назад? В целях вашей же безопасности!
Э-э, разве у вас в квартире еще нет видеокамеры? ХА-ХА, ну конечно мы шутим! Разумеется, нет там никакой камеры, пока еще нет, однако не забывайте о том, что существует ТЕРРОРИСТИЧЕСКАЯ УГРОЗА! Одну маленькую камерку, всего-то одну штучку? В экспериментальных целях, а?
***
Один вокзал, другой, третий, автовокзал. Куда ни ткнись – ничего подходящего, ни один транспорт не едет в нужном мне направлении. Автобус до Ростова идет только в три, погрузка начнется в полтретьего, но я не смогу так долго бродить по улицам: время девять утра. Серость города убелена павшим с небес и продолжающим накрапывать снегом, белизна неба задымлена поднятым городом смогом, это взаимная химическая атака, нормальный обмен враждебных сторон отравляющими веществами. Небо приобрело обычный свой дневной вид, а город принялся гудеть и рычать обычным своим будним гамом. Закупориваются автомобильными тромбами венозные линии улиц и артерии центральных проспектов, тротуары наполняются спешащими на ежедневную казнь пешеходами, открываются магазины, кафе, рестораны, медицинские центры и проклятые ненавистные банки, в которые валом валит перед работой задолжалый народ. Город окрашивается многоцветной палитрой ежедневного урбанистического калейдоскопа.
Я вижу автобус до Липецка, до отправления всего час, мне сюда. Но нельзя ждать рядом с автобусом: в пяти метрах от двери стоят чертовы милиционеры и проверяют документы у тех, кто подозрительно выглядит, подозрительно стоит и оглядывается. Нужно двигаться не останавливаясь, не спеша и не торопясь, но ни в коем случае не останавливаясь, потому что СМЫВАЙСЯ! 2 НОЯБРЯ КОГО-ТО СОЛЬЮТ! – орет мне в глаза огромный рекламный плакат, а внизу регулярная подпись «смотрите в кинотеатрах». Это понятно, что в кинотеатрах, но и не только: здесь тоже кого-то слили буквально сегодня, и кому-то надо срочно смываться в точности как этим ненатуральным животным из нового анимационного фильма.
Белый день полный белого холода сдавливает мне голову, шею и щеки крепкими пальцами. У меня хорошая теплая куртка для сноуборда, она не пропускает влаги и холода, но мне срочно нужна еще шапка. Я беру с лотка первую попавшуюся шапку за сто рублей и до кучи вместительный рюкзак за триста. В ближайшем общественном туалете, закрывшись в кабинке, я перекладываю все содержимое портфеля в рюкзак, а портфель за двести евро оставляю лежать на бачке, а с куртки срезаю бритвенным лезвием ярко-красные бирюльки. Я должен смешаться с серой массой, выглядеть колхозаном в шапке-пидорке и с матерчатым рюкзаком, чтобы по виду цена мне была три зеленых копейки в самый базарный день на ярмарке человеческих дарований. Я иду, спрятав глаза и руки в карманы, я очень устал, но скоро так или иначе все перестанет.
Десять минут до отправления, уже началась погрузка в автобус, и я беру на ближайшем лотке два остывших сырых пирожка и бутылку минеральной воды. Пирожки из лежалой капусты и гниловатой картошки, а вода из сливного бачка, просто она искусственно минерализована химическими солями. В этом городе не бывает средних величин, все либо вкусно и дорого, либо дешево и отвратительно адски, однако не время сейчас выбирать, придираться, я должен смыться отсюда как можно скорее.
Затор при погрузке, очередь перетаптывается, на входе пробка из трех человек. Водитель скучает, вздыхает и наблюдает, в дверях мужчина и женщина, у них озабоченные глаза и бумажки в руках. Женщина записывает в бумажки фамилии пассажиров, мужчина проверяет, насколько правильно женщина записала фамилию. Я подобного никогда прежде не видел, а это значит что на данном маршруте подозревается наличие ТЕРРОРИСТИЧЕСКОЙ УГРОЗЫ. Я втекаю в салон, и женщина за моей спиной острым почерком выводит в разграфленном синей пастой листочке: ма-ка-ров. Если перед выездом вместе с билетами будут проверять паспорт – тогда все, тогда бесполезно. Что значит «нет, забыл, потерял»? А как бы тогда вы ходили по улицам города, где так много милиции, спрашивающей документы у всех и у каждого, и забирающей в участок всех и каждого, у кого недостаточно средств для взятки? Остается только от стрелы летящая во дни, от вещи во тме приходяща, от сряща и чуть-чуть потерпеть.
Я выглядываю из-за как всегда пыльной и ветхой коричневой шторки на белую белизну враждебного мира, что идет на меня третьей мировой хренью прямо как в песне Цоя. Вместе со мною в автобусе полный салон пассажиров, и все они тоже притихли, перетаптываются и перешептываются шур-шур-шур, потому что у них первый раз в жизни спросили фамилию в междугороднем автобусе. Когда в салон войдут двое-трое в штатском и один милиционер в форме, который будет проверять паспорта, они вожмутся в сидения и напрягут пиписьки чтобы не обмочиться, а когда выяснится несоответствие фамилий – шур-шур-шур – какое облегчение они испытают, когда меня (ЗАМОЧИТЕ ЕГО!) наконец выведут. А вечером за стаканом с беленькой они будут рассказывать своим родственникам: вот так-то, я сегодня чуть не погиб героически. Кто знает, что за гексаген был в рюкзаке у этого парня! Но на наше счастье очень распрекрасно нас охраняют спецслужбы, так что мы можем спокойно спать, но главное, для пущего спокойствия, повесить еще одну маленькую-малюсенькую камерку в туалете у себя дома. Это нормально, в риэлити-шоу по телевизору все так делают уже очень давно, это вовсе не стыдно, это для нашей же с вами безопасности от террористов, наше дело не беспокоиться, а накрепко спать.
Нет, слава Богу, паспорт не стали, водитель бьет пальчиком по наручным часам: уже время, пассажиры набивались долго, надо ехать, пусть лучше ТАМ. Трогаемся, отползает от бордюра автобус и аккуратно втирается между машинами на проезжую часть, но угроза не миновала, я явственно ее чувст-чую как загнанный зверь, обоняю нюхом опасность, она совсем рядом. Ползая по-пластунски сквозь свернувшиеся ранним утречком густой консистенции пробки, мы заворачиваем раз и другой, и выезжаем на набережную. Здесь нелюдно и немашинно, свободно, никаких пробок, разгоняйся и езжай на всю амплитуду спидометра, но автобус зачем-то паркуется к обочине и глушит мотор. Парочка у входа между собой шу-шу-шу, дяденька берет бережно белую бумажку с черненными острым почерком фамилиями и выходит из автобуса и переходит дорогу не приидет к тебе зло и рана не приближится телеси твоему.
Я выглядываю из-за занавески и наблюдаю, как мужик с листочком идет на ту сторону, а там вдалеке кирпичные фабрики и дома каменные старые разноцветные, а перед ними широкая грязная влажная муть Москва-реки, а перед ней массивные черные узорчатые из цельного чугуна перила, а перед ними асфальтовый серый тротуар ровный и выметенный с бордюрчиком, а к бордюрчику припаркованы два затонированных черных ворона бэха и мерин, у передней номер не видно, а у задней серия Е-КХ. «Ебу – Кого Хочу», так расшифровал ее мой земеля гэбэшник Чалый, фанат Третьего Рейха, СС, КГБ, ЕКХ и других мрачных убийственных аббревиатур. Я уже готов окончательно съехать с катушек, но меня сдерживает лишь одно обстоятельство: то, что все происходит взаправду.
Приоткрывается книзу окошко одной из машин, и мужик СЕЙЧАС КОГО-ТО СОЛЬЮТ отдает свой поганый листочек, и что-то говорит, пригнувшись к щелочке яко Ангелом своим заповесть о тебе сохранити тя на всех путех твоих. Три минуты, пять, уже семь, а мужик все мнется и перетаптывается с ноги на ногу, а где-то внутри машины изучают список фамилий пассажиров, ведь у них там есть свой список, с которым можно сравнить. Специалистам известно, что скрывающиеся лица первым делом называют фамилии друзей или родственников, потому что так опрометчиво устроены мозги у тех, кто не знает как работают специалисты, но я-то читал, поэтому нет в вашем собственном списке Макарова, обломитесь! На руках возмут тя, да не когда преткнеши о камень ногу твою, на аспида и василиска наступиши и попереши льва и змия.
Я сдерживаюсь и деревенею внешним спокойствием, хотя внутри все клокочет, готово разлететься колючими клочьями, но опасность обязательно должна меня миновать, поэтому на восьмой минуте перед нами останавливается другой автобус на южное направление, и новый экспедитор бредет к машинам с листочком, а наш мужик возвращается уже без листочка, светлый и радостный. Все нормально? – улыбается тетенька, а я сижу совсем близко и вижу на ее лице облегчение, в нашем автобусе вроде бы нет ТЕРРОРИСТИЧЕСКОЙ УГРОЗЫ, а значит можно весело трогаться и лететь с ветерком! Женщина греет руки от печки, мужчина потягивается и крупно зевает, пассажиры утыкаются в свежие газетные враки, а водитель прибавляет громкости радио, чтобы я навсегда смылся из родимого города под мрачную жесткую песню про мой родной город:
Солнце чертит круг и снова
За спиною как часовой
Чуть короче жизнь и чуть длиннее тень
Но ответить не готово
Небо над моей головой
Для чего я здесь считаю каждый день
Ждет, когда я крикну, выплесну боль
И станет моим проклятьем вечный город
Здесь меня никто не слышит
Деньги, кровь, гордыня и спесь
Держат на себе величье этих стен
Не поможет стать им выше
Слов и судеб адская смесь
И стремленье вверх во имя перемен
Властью и тщеславьем ты опьянен
В прошлом и грядущем непрощенный
Вавилон Вавилон
Что ты построил, что разрушил
Вавилон Вавилон
Плавятся души дьявольским огнем
Свет горел на каждом камне
Ты желаньем был одержим
Заглянуть за грань, презрев былую дрожь
Ты не верил в покаянье
Знал, что будешь сброшен с вершин
Но тянулся ввысь, приняв за веру ложь
Ты волной подхвачен и вознесен
Чтоб увидеть сразу смерть и солнце
Вавилон Вавилон
Что ты построил, что разрушил
Вавилон Вавилон
Плавятся души дьявольским огнем
***
Эта ночь длится многие ночи подряд. Ее хватило бы и на сотню длинных ночей, но зато я сделал такие восьмерки, что кто-то задолбался по ним петлять. На пустынных без единого фонаря улицах безвестного старинного городка, в котором я вышел не доезжая до Липецка, мне повстречались добрые самаритяне на капсуле смерти, в просторечии автомашина «Ока». Выгрузив детей дома, они согласились подвезти меня в ростовскую сторону.
– Может, тебе лучше у нас в городе остаться? Трудником при монастыре устроишься, там хорошо! – предлагает самаритянка. Она уже догадалась, что у меня не все в порядке, в том числе с головой, и не зря я обзываю Вавилоном столицу, не зря мчусь сам толком не знаю куда каким-то диким маршрутом. Я не уточняю, куда мне нужно попасть, но декларирую направление: юг.
– Поезжай к ингушам, они хорошие душевные люди. А к чеченцам не надо: они злые и христиан недолюбливают! – советует женщина, когда я отказываюсь от насельничества в местной обители.
Спасибо за совет, про Абхазию вы, видать, не слыхали, но и я вам рассказывать не собираюсь, незачем. Под безумным моим руководством мы проезжаем несколько городов по совершенно оторванной карте, все равно до Ростова «Ока» не доедет, развалится по дороге, да и вообще далеко, и не следует так подставляться: мне нужно пользоваться машинами с номерами местного региона.
– Здесь с дальнобойщиками договоришься, они все через Ростов по этой трассе едут. Что, свечку за кого хоть поставить? – добрая самаритянка, должно быть, не верит, что меня зовут так, как я им представился. Но это зря, просто я назвался именем, данным мне при крещении, так что поставьте за меня свечку и читайте «Живый в помощи», это как раз то, что мне нужно!
Дальнобойщики, наевшись разогретого в микроволновке лагмана, напившись в придорожной забегаловке пива, улеглись спать на своих топчанах, чтобы отдохнуть и не разбить ненароком свои жизни на скоростной трассе Москва-Вечность. Я захожу в закусочную и тоже ем лагман и запиваю пивом, чем я не дальнобойщик? Меня ждут бои и дальняя дорога, я уже в пути и веду войну со всем миром, хотя не я ее начал, но заканчивать придется, увы, и мне в том числе. На мое личное счастье, к ночному оазису подъезжает попутный междугородний автобус, и неспящие пассажиры десантируются на площадку в поисках пирожков, кока-колы и туалета.
– Ты откуда тут взялся? – щурится недоверчивый водила, разглядывая в темноте мой багаж и наружность. Я говорю, что еду стопом, и это похоже на правду: у меня заляпанные грязью ботинки и джинсы, успевший запылиться рюкзак и измученное лицо лягушонка-путешественника. Водитель кривится отвращением к лягушкам и к путешественникам, он говорит что-то неразборчивое на суржике, но я произношу волшебное заклинание «ПЯТЬСОТРУБЛЕЙ» и сажусь на свободное кресло, предусмотренное для беглецов и экскурсоводов как раз рядом с выходом. Я купил у водителя приблизительно столько-то спокойных часов, чтобы ненадолго забыться бессонным безмыслием. Я отключаюсь как реле, как выбитые напряжением пробки, но включаюсь каждые полчаса при каждом постороннем база-база-прием. В автобусе установлена рация, и водитель то и дело говорит база-база, и он один раз сказал: да, одного по пути взяли, прямо под городом R.
Не знаю про что он, или может быть про кого, но мне следует быть осторожным. Мне нельзя прибывать на вокзалы автобусами, а следует приходить пешком, словно я всю жизнь тут прожил и лишь теперь собираюсь навестить больную тетушку где-нибудь вдалеке от родной деревни, в какой-нибудь еще более далекой деревне, поэтому сколько еще до прибытия? Сорок минут? Значит, пора выходить, остановите вот здесь. Да, ПРЯМО ВОТ ЗДЕСЬ я сойду, и пусть он теперь сколько хочет говорит база-база, ведь через пять минут меня на этом месте уже не окажется.
***
– А как мы на посту будем отмазываться? Иди своей дорогой! – просят водитель грузовика и его экспедитор, они уже пятые. Говорят, что менты как с цепи сорвались: тормозят на постах каждую фуру, досматривают кузов и пассажиров, а значит на дальнобойщиках небезопасно, мне снова предпочтительны частники. Единственный пешеход на несколько километров в обе стороны, я движусь вдоль трассы и торможу попутные автомобили, яко на Мя упова, и избавлю, и покрыю, надеясь, что мимо меня не проедет милицейский патруль.
Здесь нет уже снега, а значит я ближе к цели, неуклонно двигаюсь к югу, осталось не так долго мучиться. Голубой экран прозрачного неба подсвечен от самых краев горизонта разогревающимся прожектором солнца. Жирный железный мазок на блюде потускневшего золота, полотно скоростной автотрассы надвое разрывает бескрайнее поле пшеницы. Злаки убраны, стебли опали, пожухли, сотнями на них пасутся вороны. А может быть это галки: они меньше размером, чернее цветом и громче галдят, хором взлетая и хлопая крыльями, а ведь я уже видел такую картину. Золото, синь и хлопающие крылья, взметающиеся черной сеткой на чьей-то огромной пшеничных волос шевелюре, ощущение неразбавленной безнадеги, это Ван Гог, его последняя картина аккурат прежде чем.
– И что вам на месте-то не сидится? – удивляется добрый браток на корейской машине. Он подобрал меня на повороте, на развязке дорог, там где чад, шум машин и асфальт, а за краями все те же поля и вороны и отчаянная безнадега. Он хорошо относится ко стоперам и не требует денег, готов подвезти несколько километров до своего поворота, но ему интересно: зачем. У каждого, однако, свои на это причины: одних гонит интерес, других отчаянье, третьих скука, а некоторые просто слишком много узнали, чтобы оставаться на месте.
– На посту проблем не будет? – деловито интересуется отзывчивый браток. Да откуда ж мне знать? Впрочем, я твердо говорю: нет, не будет и яко позна имя Мое, просто ВЕРЮ, что не будет проблем, а вера это такая мощная штука, что может двигать и горы, что уж тут говорить о людях, профессионально машущих резиновыми и полосатыми палками. Воззовет ко Мне и услышу его, с ним есмь в скорби, мы проезжаем мимо ближайшего к Ростову поста, где стоит целая очередь из остановленных ментами машин, и толстый щекастый гаишник уже поднимает свой зебровидный Жезл Возмездия, но прямо перед постом нас хамски и донельзя кстати подрезает другая машина, и жест палкой достается ей.
Высаживая меня через десять минут, браток желает удачи, и я снова продвигаюсь вперед. Прыг-скок в попутку до ближайшего пригорода, прыг-скок из пригорода в ближайший автобус до Ростова, не доезжая до автовокзала прыг-скок – и я снова брожу по людным улицам города, в котором никогда раньше не был, и наверняка с удовольствием насладился бы его красотами, если бы мне не требовалось как можно скорей из него выбираться. Здесь живет Рыбка, мы некогда познакомились в Сочи, и я бы с удовольствием с ней погулял. Мы бы прошлись по центру и посидели в тенистых скверах, поели мороженого и попили бы пива, но Рыбка приехала в Москву в тот самый день, когда я оттуда рванул, поэтому я в Ростове один, топчу камень, бетон и асфальт. Нельзя сидеть и нельзя останавливаться, поэтому я неторопливо двигаюсь по проспектам, и перевожу дыхание лишь на остановках наземного транспорта. Здесь всегда стоят люди и ждут своего скотовоза, они заведомо неопасны и не вызывают ни у кого подозрений в террористической деятельности, обычные батарейки, направляющиеся из точки дом в точку работа и наоборот.
Светлый и чистый, высокий и крепкий, красивый, монументальный, похожий на областной дом культуры автовокзал гудит размеренным гулом. Толпы народа теснятся на плацу отправления и топчутся в огромных очередях к кассам, откуда пассажиры убывают во всех географических направлениях. Изучив расписание, я обнаруживаю, что меня изучает курсант милиции: он стоит рядом с расписанием и внимательно изучает тех, кто изучает перед ним расписание. Я невозмутимо занимаю очередь и славлю про себя ленивых и неподъемных российских чиновников, которые до сих пор не умудрились ввести на междугородном автобусном сообщении паспортную систему продажи билетов.
– Одно место до Сухума, проходите без очереди! – внезапно вступает с моими ушами в громкую связь темноволосая девочка в окошке соседней кассы. Они иногда так говорят, когда автобус уже готов отъезжать и не все билеты распроданы. Я едва было не дернулся к кассе, но вспомнил, что этот автобус по расписанию должен был уйти минут сорок назад, а значит мне лучше остаться на месте. Выстояв очередь, я покупаю билет на автобус, отходящий всего через двадцать минут в город К.
Когда остается пять минут до автобуса, я выхожу к месту погрузки и стою чуть поодаль с дымящейся сигаретой в пересохших губах. Мне не терпится попасть внутрь, приложить голову к мягкой подушке жесткого оконного стекла, надвинуть на глаза шапку и дать ногам желанный покой. Я жду момента, когда распахнутся заветные двери, но автобус закрыт и никого не впускает, остается две с половиной минуты до отправления, а пассажиры по-прежнему кучкуются возле дверей. Они переминаются с ноги на ногу, пересаживаются с баула на баул и жалобно друг другу скулят: почему нас до сих пор не пускают, ведь уже пора отъезжать, а между тем (УХОДИ) я уже слышал подобное не далее как вчерашним утром и теперь вижу (УХОДИ) непримеченное. Впритирку к моему автобусу маячит милицейская газель, а из нее выходят менты, подходят к водительскому окошку автобуса и о чем-то расспрашивают водилу. А теперь прямо мимо меня проходят двое не убоишися от страха нощнаго и от стрелы летящая во дни милиционеров, они открыто разглядывают пассажиров автобуса и занимают позицию под ближайшим столбом, мой автобус теперь окружен с двух сторон, но как они догадались?
Это элементарно, отработанная батарейка, мы тебя видим, просто надо вовремя смотреть на потолки. Потому что раз-два-три всего-то пять камер слежения смотрят с разных сторон на площадку отбытия, и как здорово, что я сейчас так удобно стою между ларьком и высоченным рекламным штендером, что меня толком не разглядеть ни с одного ракурса. Неспешно, потупившись, я пересекаю привокзальную площадь и сажусь в первый попавшийся трамвай в никуда. Я снова двигаюсь в город, по которому было бы так замечательно прогуляться с Рыбкой, но теперь никак невозможно, поскольку она в Москве, а я в глубокой жопе. В этом городе не продается даже карт даже автодорог даже в книжных киосках, как будто местные автолюбители передвигаются исключительно по памяти и наитию. Я шагаю не останавливаясь, перехожу на улицу с улицы, огибаю кварталы, гудят мои ноги, они безумно устали. Оттягивает плечи рюкзачная ноша, ноет отягощенная ею спина, и очень хочется отдохнуть и поспать и может быть даже сдаться, однако хуйвам, древнеиндейский религиозный праздник.
Старый обшарпанный автовокзал забит такими же неказистыми пассажирами. Один из них признается мне, что из-за введения в строй нового автовокзала автобусы отсюда теперь ходят исключительно по пригородам. Я читаю названия пригородов за лобовыми стеклами, и мне становится дурно, потому что я не хочу оказаться ни в новошахтинске, ни в старосвекольниках, ни в еще какой географической заднице. Что же мне делать? Пешком не уйти, на таксистах опасно, почти на всех перекрестках города отчего-то стоят патрули, заставы на выездах, везде Матрица имеет меня много раз. Люди, которые подключены к Матрице не догоняют, что случись вдруг что, так они из нее просто НЕ ВЫБЕРУТСЯ. Начнись война, отключись газ-свет-электричество – и пиздец, потому как стоит перекрыть выезды заграждениями, и крупные города окажутся гигантскими мышеловками, на площадях которых голодные озверевшие мышелюди начнут разводить костры из шкафов и кроватей и варить суп из кошек вперемешку с человеческими младенцами. Это нормально, это будет нужно для того, чтобы потом несчастные, которые не успеют подохнуть, завопили: мы готовы принять любую власть, пусть даже и от самого Дьявола, только дайте нам еще немного пожить! Одарите электричеством-газом-теплом и пайкой муки, чтобы мы могли спать живя, а не умирать пробуждаясь, так дайте же нам привычное снотворное счастье!
А те, кто успеют догадаться либо узнать, что так может однажды случиться, уже не сумеют запросто покинуть свои мегаполисы, потому что осталось совсем капельку, еще чуть-чуть подкрутить гаечки, и БАМЦ! – без паспорта нельзя будет сесть даже в троллейбус. Документы не надо будет никому предъявлять, просто электронная карточка москвича-ростовчанина-крыжопольгородца ЧИК через сканер, и можно дальше пользоваться живительными благами цивилизации, ходить под сотнями видеокамер и кричать УРА вместе со всеми и кричать ДОЛОЙ вместе со всеми и кричать ЗАМОЧИТЕ всех тех, кто не хочет быть вместе со всеми в нашем прекрасном ЕДИНСТВЕ.
«Твою зарплату мы будем переводить на специальную карточку: так удобнее для тебя и для нас, ведь твоих денег никто теперь не украдет!» – говорит тебе Матрица, и ты отвечаешь: О’КЕЙ. «Отныне пользоваться транспортом можно будет только по личной электронной карточке: так удобнее для тебя и для нас, поскольку не придется ловить зайцев и террористов», – говорит тебе Матрица, и ты отвечаешь: СЕНКЬЮ. «Рынки стали слишком взрывоопасны, так что мы их скоро закроем, а совершать покупки вы будете в магазинах и супермаркетах по вашим таким специальным электронным карточкам!» – говорит тебе Матрица, и ты отвечаешь: ОЛРАЙТ, делая очередной добровольный шаг в электронный тупик цифрового постчеловечества.
Никто не возьмет в долг, никто не попросит милостыни и никто не ограбит на улице. С карточкой за продуктами в магазин, за развлечениями в бар, за божественной благодатью в церковь. БЖЖЖ – карточку через терминал, и полчаса горит свет веры в электрической храмовой свечке. БЖЖЖ – и можно отправить свою исповедь по электронной сети, чтобы Матрица отпустила тебе прегрешения. БЖЖЖ – ты сел в такси. БЖЖЖ – купил себе пива. БЖЖЖ – час игры в боулинг. БЖЖЖ – милицейский патруль просканировал карточку, и ты идешь дальше. Не нужны больше паспорт и водительские права: все сведения о гражданине присутствуют на замечательной супер-карте.
В богато отделанных храмах проходят чинные богослужения. С паперти подевались куда-то нищие и калеки, но это неудивительно: в совершенном обществе не может быть социальных проблем, они все давно решены. Ты делаешь БЖЖЖ и проходишь внутрь. Молодые дьяки, вчера закончившие семинарию и уверенные в том, что Бога нет, а религия хороший бизнес, читают требы. Потихоньку подтягиваются священники – они прибывают на дорогих джипах и идут говорить проповедь. Вся власть от Бога! – внушают батюшки. – Требованиям правителей необходимо подчиняться! Если руководство вводит систему всеобщего учета и контроля, значит, это необходимо для МИРА И БЕЗОПАСНОСТИ! А кто говорит вам, что ваша универсальная карточка – начертание зверя, не верьте ему! Вы же умные люди, и понимаете, что индивидуальный номер в электронной базе данных не имеет никакого отношения к дьявольщине. Когда явится сам темный княже Антихрист и начнет раздавать дьявольскую печать, это будет очевидно для всех! У вас на руках будут изображены три шестерки, перевернутый крест и демоническая морда Бафомета, дабы принимающий начертание не сомневался в том, что отрекается божественной благодати.
Как замечательно все разрешилось! – думаешь ты, проглатывая очередную синюю таблетку. Но то, что последует дальше, можно описать миллионом слов, можно тысячью, кому-то достаточно будет сотни, а я попробую уложиться в одно слово: ПИЗДЕЦ.