И так, увидев красный огонёк той ночью, Владимир подошел к аппарату. Он долго и с недоверием на него смотрел, как будто предчувствовал наступление скорой беды. Простояв так несколько минут, он всё же нажал на ненавистную кнопку. Из динамика раздался знакомый и задорный голос Ники. Согретая этим голосом тревога в душе Владимира отступила, но, как выяснилось, оказалось ненапрасной. В сообщении друг поведал ему, что Вера, уставшая от скучных жарких пляжей, задумала сменить обстановку и отдохнуть там, где много льда и снега, поэтому она вчера поехала в пансионат, находящуюся близ его деревни. Поехала одна из-за того, что супруги решили разжечь огнь страсти волнительным и не долгим расставанием. И вот сегодня в той деревне потухла котельная, пансионат решили закрыть и отправили отдыхающих по домам. Но, Вера, решительная по характеру, просто так не привыкшая отказываться от своих планов, хотела всё-таки где-нибудь побывать. И тогда он – её муж – предложил отправиться ей к лучшему другу. Таким образом, по его замыслу, она убьёт сразу двух зайцев: навестит старого лучшего друга и отдохнёт сама. Послезавтра же он сам освободится от дел и приедет к ним в деревню.
Не правда ли хорошая идея?
Сразу же за первым сообщением последовало и второе, теперь уже более взволнованное. В нём он сообщал, что Вера звонила ему: она попала в метель и застряла на полдороги. В свете этого он просит помощи у друга.
Услышав тревожную весть, сердце нашего незнакомца забилось чаще; он предчувствовал, что если поедет выручать её, то случится непоправимая беда. Необъяснимое волнение завладело телом, но осознание того, что Вера где-то рядом, возбудили в нём чувства, которые он так долго подавлял в себе. К тому же друзья поклялись помогать друг другу, где бы они не находились, да и опасность для Веры была непризрачной: в такую погоду дорогой мало кто пользуется, а в вечернее время тем более никто не поедет; ей угрожало остаться одной в автомобиле посреди заснеженной дороги до самого утра, когда за окном было минус пятнадцать.
Гонимый бурей плохих и в тоже время волнительных мыслей, он быстро оделся во всё теплое, залил в снегоход бензина полный бак и помчался выручать дорогую ему Веру.
Лицо щипало и секло мелким снегом, но он не сбавлял оборотов снегохода. Через полчаса сквозь пелену метели он заметил два бледных оранжевых луча – нет сомнений, что это фары застрявшей в метели Вериной машины. Примчавшись уже не к автомобилю, а к сугробу, из которого торчала красная крыша, он взял лопату и стал яростно копать пушистый свежий снег. Какая-то доселе неведанная, звериная сила пробудилась в нём. Он и не заметил, как начал переворачивать не только ворохи снега, но и вырывать куски мёрзлой земли. Распахнув дверцу автомобиля и увидев Веру, он ощутил, как молодость жизни влилась в его жилы, покой и усмирение, которые он старательно взращивал в себе всё это время, весь этот год, сменились бурей огненных и опасных чувств. Вера была беззащитной, испуганной, заплаканной; она смотрела на него как на спасителя, на единственного человека, который пришёл к ней на помощь. Он пригнулся, обнял её и помог выбраться из машины, укутал, чтобы злой мороз не обжёг обессиленное от тревог тело и усадил на заднее сиденье снегохода. Они помчались домой в избу…
На следующий день к ним в деревню приехал и лучший друг.
V
Я говорил вам, что наш герой не любил телефон? Теперь же он не мог от него отойти. Отчуждение и изоляция от окружающего мира с того самого случая прервались и соединились с миром человеческих отношений с помощью телефонного провода. По выходным он разговаривал с другом, тот посвящал его в свои хлопоты по свадебному бизнесу и часто звал его обратно, и также часто спрашивал советы о том, как поступил бы его старый и опытный в этом деле товарищ. Наш незнакомец был рад помочь другу, ведь однообразная природа, какая б она ни была красивой, тоже может надоесть, особенно без смены обстановки, а разговоры с другом о старых делах живили в памяти образ юной жизни, к тому же было приятно, что накопленный им опыт ещё кому-то мог оказать хорошую службу.
Но чаще чем с Ники Владимир общался с Верой, общался с ней каждый день. Она сообщала ему, чем занимается и чем займётся в этот час, в этот день, в эту неделю. А он искренне интересовался её увлечениями и всячески поддерживал её. Они могли часами говорить об одних и тех же вещах по нескольку раз, и никогда им не становилось скучно. И какие бы темы не обсуждались, всё оканчивалось одним: после каждого разговора Вера говорила, что очень хочет встретиться с ним. Он тоже говорил, что хочет, но в тоже время искал повода отсрочки этой встречи, чувствуя себя виноватым…
Как бы не убегал человек от неизбежности, неизбежность рано или поздно настигнет его. Встреча состоялась поздней весной, настолько тёплой в конце, как холодной в начале. Владимир не ожидал увидеть её на дощатом пороге своей избы. Он до последнего надеялся, что уговоры не к нему приезжать возымеют действие.
Она взглянула на него из под белой шляпки, на лице её была заметна плохо скрываемая тревога. Он этому испугался, но решил сделать вид, что ничего не заметил и, рассеяно сняв с её плеч пальто, подвел её к деревянному округлому столу, который был так же прост, как и всё жилище. «Садись, пожалуйста, – сказал он ей, подвигая стул, – я всегда буду рад тебе, промолвил он подавленным голосом».
Он, как и в первый раз её приезда, растопил самовар, стоявший посреди стола, и через несколько минут по белым чашкам заструился аромат зелёного чая.
Он не знал с чего начать, и она тоже. От того они смотрели друг на друга, стараясь уловить на себе то ли любовь, то ли ненависть. Вера показалась нашему незнакомцу более серьёзной, чем была раньше, более серьёзной даже тогда, когда они встретились этой снежной весной. Блеск её весёлых озорных глаз сменился проницательной твердостью, мягкие черты лица больше не придавали ей детскость, хотя все ещё влюбляли нашего героя и оставались по-прежнему прекрасными, а лёгкие, почти воздушные движения её рук и головы, какие он заприметил ещё давно, когда впервые её увидел, стали полновесны и рациональны. Она как будто повзрослела за эти несколько месяцев и сейчас напоминала ему мать ласковую и добрую во взгляде и чертах лица своих и в тоже время нёсшую ответственность за нового человека.
Владимир видел перемены, которые произошли в Вере, более того, он чувствовал их работу и сейчас в ней, и ему стало страшно, не потому что боялся потерять ту маленькую и озорную Веру, встретивши впервые на свадьбе и которую полюбил (она понравилась бы ему в любых ипостасях), а от причин, которые могли послужить толчком к этим переменам.
– Прости, что в доме не прибрано … и угостить могу тебя лишь чаем … я не был готов к твоему приезду, – сказал он вполголоса и неуверенно, словно ища оправдания за свои отговорки по телефону. Тогда он взглянул на неё лишь на миг, и, не выдержав серьёзного выражения её лица, снова принялся смотреть в жёлтое зеркало остывшего чая.
– Не за чаем я к тебе прибыла…, – ответила серьёзно Вера, сняла с головы шляпку и положила её на стол. Ее тонкие белесые волосы прилипли ко влажному лбу, которых она не убрала.
Эта её серьезность, несвойственная ей, взволновали нашего героя.
– Что случилось? – спросил он, и чашка зазвенела, расплескав чай от того, что он резко освободил её и положил ладони на кисти Вериных рук.
– Я не могу… не могу не видеть тебя, – прошептала она, запинаясь и бледнея.
– Ах! Душа моя! – воскликнул он в порыве чувств к ней; встал и, не опуская её рук, обойдя стол, прижался разгорячёнными губами к её щеке. – Я хотел тебя тоже видеть, но боялся, боялся, что ты меня возненавидишь, – признался он ей.
– Я люблю тебя, глупенький ты мой, – прошептала она.
– Ох, что же мы делаем…, мы не должны… – со страданием и одновременно со сладостью промолвил он, вдохнув с упоением любимый запах. Он медленно опустился на колени, сжав подол её хлопкового платья.
– Почему ты исчез, когда решалась моя судьба? – сказала вдруг Вера.
– Я видел, как его глаза сияли, когда он говорил о тебе, как смотрел на тебя, с какой любовью. Он достоин счастья, достоин лучшей спутницы жизни, он лучше меня … по крайне мере честнее…, – сказал он, не глядя ей в глаза.
Они обнялись и были в объятиях безмолвно и неподвижно несколько минут.
– Что теперь нам делать? – спросила Вера ему на ухо, разрезав тишину тонкой атмосферы упоения.
На её вопрос он не знал ответа. После молчания он произнёс волнительно, глядя ей прямо в глаза:
– Верочка, любовь моя, скажи, как далеко мы зашли, только ты можешь это сделать, и я отвечу тебе, отвечу обязательно.
– Я не знаю, мой милый, но должна тебе сказать… мы не одни здесь – прошептала она и через миг оказалась в удивлённых и в тоже время счастливых глазах его.
Подсознание догадывалось, но сознание не могло поверить. Он обнял её, поцеловал, опустился ниже груди и прижался к ней. Какая-то абсолютная всепроникающая теплота любви и заботы начала проходить сквозь щёки, голову и тело, эта теплота напоминала мгновения раннего детства, как будто он прижался матери. Он начал растворяться во всепоглощающей его неге.
Замерев на коленях и обхватив её ноги, он приложил голову к её животу, и, слившись с ней в одно целое, не чувствуя своего тела, лишь внимал частое глубокое дыхание и сердечный стук своей любимой. Она же ласково гладила маленькой ладонью по волнам его тёмных кудрей и её слёзы блестящими каплями падали на них.
Трудно сказать, сколько прошло времени, но солнце стало краснеть настолько, что наполовину завалилось под горизонт. Постепенно мысли возвращались к нашему незнакомцу, и он до конца не мог поверить им, поверить, что сейчас он может не только слышать биение сердца самого ценного для него человека, что уже казалось несбыточной мечтой, но и сердца своего ребёнка. И по мере осознания этой величайшей тайны тёмные черви, обитающие в глубинах разума и ждущие подходящего момента зашевелиться, причиняя нестерпимые страдания, закопошились в нём. А вдруг ребёнок не его? Вдруг счастье, а может быть и смысл жизнь, которые неожиданно он обрёл, также быстро покинут его? Колкая, злая вьюга, похожая на ту, в которую попали возлюбленные, начала бушевать в его сердце.
– Это будет наш ребёнок? – спросил он вдруг, сделав акцент на слове наш, и устремил на Веру тревожный и пронзительный взгляд в ожидании ответа.
– Мы были у врача. Ники не может иметь детей, – сказала она и опустила голову. Ей стало неловко от произнесённых ею слов.
– Слава богу! – воскликнул он и поцеловал любимую, – Слава богу! – повторил он ещё раз только тише.
На голубых глазах Веры вновь проступили слёзы, от чего теперь они стали походить на прекраснейшие озерки.
– Милый, что же нам теперь делать? – спросила она, и обеспокоенный взгляд её заставил Владимира на секунду замереть. Радость на лице утяжелилась проблемой, которую нужно было немедленно решать. Он отпрянул от неё и сел обратно на стул. – Этот вопрос мучает меня постоянно, я не знаю что делать, но спать я не могу больше, – сказала она ему в надежде, что он найдёт выход и освободит её от одолевавших мучений.
Владимир взъерошил и не без того всклокоченную голову, положил локти на стол, подпер руками широкие скулы и закрыл ладонями глаза.
«Ненавистный Ники! – подумал он, – теперь он будет мешать нашему счастью! И что теперь делать? Ничего не сказать ему. Промолчать. Пусть думает, что это он отец. Ну, нет! – воскликнул ему потаённый голос.– Отступать, как в прошлый раз мы не намерены». «А как же дружба? Как же товарищ, с которым вместе прожили жизнь? – вдруг спросил другой его голос». «И что же это была за жизнь? – парировал первый, – всё время жертвовать своим счастьем, ради чужого счастья?». «С каких это пор Ники стал для нас чужим?». «С тех самых пор, когда он забыл, что такое дружба и самопожертвование. Как только он встретился с Верой, своей дурацкой, слепой любовью он забыл про нас, забыл, что были почти тридцать лет вместе, он променял дружбу на женщину, которая его даже не любит. А мы ведь тоже имеем право жить с любимым человеком. Ну, и что ты замолк? Больше нечего сказать? Предлагаешь нам, пока он живёт с нашей любимой женщиной и воспитывает нашего ребёнка, обратится отшельником? Он хорошо устроился получать воздаяния, в том числе за счёт нас. Хорошо ему было от нашей дружбы! Теперь всё кончено, теперь всё будет по-другому. Мы больше не намерены отступать! Ни шагу назад! Это наш ребёнок, наша женщина и точка!»
Последнюю фразу он произнёс вслух и посмотрел на неё, чем обеспокоил уже и без того взволнованную Веру.
– Что с тобой, милый? – спросила она и положила свою руку на его. – У тебя глаза остекленели.
– Ничего, – улыбнулся он, чтобы успокоить её, – Ники знает про всё?
– Ничего не знает…, нет, – ответила она и, побледнев, смутилась.
– Не переживай так, дорогая, это вредно сейчас для тебя… Он знает, что ты здесь?
– Нет. Он уехал в командировку и вернётся завтра. Я так переживала, так переживала…, все ночи не спала, все ждала и ждала, когда он уедет, чтоб можно, наконец, встретиться с тобой, выговориться. Я всё держала в себе, никому ничего не говорила и было тошно; я знаю: только ты поймёшь
меня …
– Ох, дорогая! – воскликнул он и, встав снова из-за стола, начал успокаивать её, обнимая и целуя влажные щёки и лоб, – теперь всё будет по-другому, теперь всё будет хорошо.
Так в жарких объятиях они провели всю ночь.
Утром в тенистой аллее было тихо, полупрозрачные только что вылезшие из почек липовые листья зелено светились под косыми лучами раннего солнца, птицы не пели, и лишь только щебетание влюблённой пары можно было расслышать.
– Сегодня мы едем к нему и всё говорим как есть и возвращаемся домой, – сказал он ей и посмотрел прямо в глаза.
– Домой? То есть к тебе? – спросила она. Её голос дрожал.
– Нет, не ко мне, а в наш дом, – сказал он ей, и поцеловал в щёку.
– Ты хочешь, чтобы я призналась Ники? – произнесла она жрожащим голосом.
Он остановился, и она вместе с ним. Он взял её за плечи.
– Признаются, когда делают преступление, а ты никого преступления не совершала. Слышишь? Не совершала, – внушал он, крепко держа её.
Она снова стала плакать, как и вчера, только уже не от радости, а от отчаяния.
– Я распутная женщина, распутная…– рыдая ему в грудь, горько произносила она, – Ники этого не заслуживает и меня…, я падшая, падшая....
– Слышишь, успокойся, – отстранив её от себя, сказал он грозно, как только мог сказать любимому человеку, стараясь взглянуть в её опущенные от горести глаза. – Ты ни в чём не виновата, – продрожал он, – ну, посуди: разве может человек быть наказан за то, что он стремиться к счастью? Разве счастье – это не смысл человеческого существования, данный богом? Ты же, ведь, счастлива? – спросил Владимир не так уверенно, как ему хотелось, и строго и в тоже время с нежностью всмотрелся в её голубые, блестящие от слёз глаза.
Она покорно кивнула, не в силах ничего произнести. Он прижал её голову к своей груди.
– А ты не представляешь, как я счастлив, быть может, впервые испытываю это чувство. И теперь, когда мы достигли этой великой, божественной цели, должны ли мы быть кем-то наказаны? Должны ли мы извиняться перед кем-нибудь за своё счастье? – произнёс он поверх головы Веры, подбородком касаясь её макушки.
– Ники…, – рыдая, произнесла она.
– Ники! – хмыкнул он, – только и слышу про этого Ники, какой он чудесный, какой он хороший, какой он добрый, какой он заботливый и великодушный. Даже покойная мать, кажется, любила его больше, чем меня. И что же, если его все любят и он такой идеальный, то теперь за это ему кто-то дал право осуждать нас?
Он поднял голову и посмотрел на тёмно-синее небо сквозь тонкие липовые ветви, как будто задавая этот вопрос кому-то ещё.
– Ему и так доставалось самое лучшее, в том числе и ты … Теперь пришла и наша очередь, – сказал он, убеждая своим твёрдым голосом и себя и Веру.
Они несколько часов бродили по тенистой аллее до самого обеда. Когда влюблённые вернулись в дом, Владимир предложил Вере подкрепиться перед дорогой. Вера отказалась. Тогда он вызвал такси, чтобы уехать в город, рассказать ему обо всём и начать новую жизнь, о которой так давно мечтал.
– Когда он приезжает?
– Обычно в восемь, – обессиленным голосом, едва слышно ответила Вера.
– Тогда не будем торопиться. Побудем ещё здесь и приедем тогда, когда он уже будет дома. Не переступая порога, поставим его перед фактом нашего счастья и вернёмся обратно, – сказал Владимир и увидел, как Вера смотрит на него со страхом. – Про деньги не волнуйся, их у меня достаточно. Я обеспечу достойную жизнь нам и нашему ребёнку. К тому же я договорился с администрацией, они готовы разместить выставку «Пять сезонов» в доме культуры. Аншлаг не минуем.
Но как бы он не старался успокоить Веру картиной счастливой жизни, она по-прежнему волновалась и даже дрожала.
– Ну что ты так переживаешь? Всё будет хорошо, – сказал он ей с искренней улыбкой и обнял её.
– Я боюсь…, боюсь туда ехать, смотреть ему в глаза, – запинаясь и задыхаясь в его плечо, говорила Вера.