Отпущение грехов субботним вечером 15-го февраля

В начале декабря мы расстались – Настя залезла в мои переписки (доверяя ей, я не ставил галочку «чужой компьютер», когда заходил в ВК через её макбук) и нашла там пространное сообщение, в котором я плакался моей маленькой подруге Прокофию, мол, наши с Настей отношения обречены и я больше «в нас не верю». Вечером 3-го декабря Настя вызвала меня на разговор, мы походили по дворам Маёвских общаг, и в подъезде её дома Настя сообщила мне, что мы расстаёмся. Когда она уже поднялась к себе, я написал ей, попросил вернуться, и она вернулась. Я стал её уговаривать передумать, но она была непреклонна.

Возвращаясь домой на трамвае, я даже не плакал, а, скорее, периодически подвывал, и, выйдя на своей остановке, пошёл к дому какой-то боязливо-мелкой поступью, словно боясь потревожить ушибленное место.

Дома никого не было – мама вместе с моей тётей, её сестрой, уехала в магазин. Я выпил залпом каждую бутылку из маминой коллекции под кухонной раковиной. Не особо вглядывался в этикетки, но вроде бы это была смесь из лимончелло, виски и вина. Меня до сих пор передергивает, когда я вспоминаю, как я всё это пил, в горле будто встает кусок масла, а голову стискивает тупая боль. Но самое интересное то, что мне полегчало. Я осознавал себя так же ясно, как и прежде, но боль, мучительная, не подвластная ничему, кроме времени, притупилась – её затмило чувство особого момента, какое-то радостное предвкушение, как когда в детстве я узнавал, что меня поведут в гости к другу, где мы будем строить домики из подушек и играть в приставку.

Уже когда последняя бутылка была выпита, мне позвонила мама, и очень скоро после этого в нашу квартиру пришла тётя Нина, соседка с 20-го этажа. Она стаканами вливала в меня воду, а я возвращал её уже кисло-горькую, с градусом. Где-то час я провисел над туалетом, осушив около сорока стаканов воды.

На следующий день, во вторник, я проснулся в шесть утра с чувством какой-то небывалой лёгкости, сходил в школу, а вечером написал Насте. Написал, что между нами было нечто большее, чем просто отношения «парень-девушка», чтобы этому так просто увянуть, разрушиться без физической близости; что я всегда буду рядом и она может на меня положиться, ведь я люблю её, но теперь как друг, как брат. Она ответила, что целиком согласна с моими мыслями и уверена, что мы сможем быть отличными друзьями.

Вся последующая жизнь была исполнена лёгкости и всё того же предчувствия какого-то детского веселья, которое я испытал ещё в первый вечер после нашего расставания. На этом порыве я бросил опостылевшие занятия, включая, конечно, подготовку к физ-ре, стал чаще ходить в школу, с головой ушёл в литературу, с нетерпением ожидая каждой среды, чтобы пойти на литературные курсы при институте, в который я хотел поступать; по выходным катался на коньках в Сокольниках, а по вечерам заваривал себе чаёк с корицей и апельсином, капал туда немного вина, так что получалось что-то типа глинтвейна, укутывался в плед и смотрел уютные фильмы Уэса Андерсона.

Новый год я встречал с друзьями, но среди них Насти не было. После той нашей переписки с дружбой, да и просто с общением как-то не сложилось. Как не складывалось у меня и с творчеством. Выходила всё какая-то судорога и теоретика, стихи о стихах. И когда я окончательно запутывался в сотканной мною концептуальной паутине и бросал работу незаконченной, из набухшего от возбуждения ума какое-то время ещё вытекали сгустки застоялых, не добравшихся до бумаги мыслей.

Во время одного из таких творческих сеансов я случайно сковырнул временную пломбу на двадцать седьмом зубе, которую мне поставили еще год назад. На ощупь образовавшееся дупло было до экстаза приятным, но вскоре из него стал исходить неприятный запах. Да что там – отвратительный, как из стариковского рта или как во время простуды: сладковатый издалека и терпко-говёный вблизи. Но до стоматолога я и на этот раз никак не мог дойти – всё было некогда.

День Святого Валентина выдался на пятницу. Я сходил в школу, на тренировку, и по пути с неё мне в голову пришла мысль – надо бы Насте сделать подарок. Без всяких там намёков и трагичных сцен – просто дружеский подарок. На часах было почти девять – до закрытия ближайшего цветочного магазина 15 минут. Я вышел на остановке у метро и побежал в цветочный.

Всё приличное уже разобрали, так что мне достался букетик каких-то вялых тюльпанов чуть ли не за тысячу рублей. Взял его и побежал знакомыми улочками к Настиному дому. Но на переходе поскользнулся и шлёпнулся в слякоть. Цветы я рефлекторно прижал к себе, так что они не пострадали, но ушиб локоть и весь испачкался. Рядом с её домом зашёл в «Дикси» – купить «тофифи». Взял сразу две коробки и пошёл на кассу. «Желаете приобрести нож за фишки?» – спросила кассирша куда-то в сторону. Посмотрев на меня, она, вероятно, не стала бы делать таких предложений. Но она сидела вполоборота, уставшая, или, что вероятнее, отвернутая запахом из моего рта. Не веря своим ушам, я переспросил. «У вас достаточно фишек, чтобы приобрести товар по акции, желаете?» – она не глядя указала на мой буклетик, который я ей перед этим дал – на нём теперь было двенадцать наклеек. Взглянув на оранжевый нож, выложенный кассиром на ленту, я всё понял. Я понял, что лучшего подарка для Насти мне просто не сыскать и что всё остальное, уже купленное, рядом с ним выглядит, как унизительный хлам. Поэтому, взяв нож и выйдя из магазина, я выбросил цветы и конфеты в ближайшую мусорку и на всех порах поскакал к Насте.

Код от подъезда пальцы еще помнили – 178ключ65. Сначала я хотел оставить подарок под дверью, но потом всё-таки пересилил себя и позвонил в домофон: «Привет, Насть, это я, Коля. Я на минутку – подарок передать». Она открыла. За её спиной, в темноте над электронным камином, чья зеркальная поверхность помнила наши самые страстные объятия, мигала новогодняя гирлянда. «Мама, наверное, в кэмпе» – подметил я с той противной мне радостью от многообещающих перспектив, которые открывало нам наше уединение. Я вытащил из-за спины свой подарок: «Вот, это тебе». Настино лицо скривилось от отвращения, и она побежала вглубь квартиры. Я понял, что надо было пожевать жвачку.

Пора заканчивать. Мне хочется спать, хоть я и так со вчерашнего дня постоянно сплю, иногда просыпаясь, только чтобы дописать этот текст, – тело пытается себя сохранить.