Czytaj książkę: «Прорвемся, опера!», strona 4

– Значит, упал работяга, – Кирилл подошёл ко мне с подготовленным фотоаппаратом. – Ну, хоть мне туда лезть не надо. Паха, будь другом, посвети, я щёлкну отсюда.

А Устинов снова посмотрел на меня. Он тоже заметил, в чём дело, он же опытный и матёрый опер. Просто он хотел понять, замечу ли я это сам или нет.

Ведь для него важно, как и для Якута, чтобы я, молодой, научился их работе.

Вот я и научился.

– Он не упал, – объявил я. – Его убили, ударив тупым предметом по затылку, и сбросили в канаву. Всё же на виду.

Следачка и остальные повернулись ко мне, ожидая пояснений.

Глава 5

Первым нарушил молчание судмедэксперт. Яков Ручка очень внимательно на меня посмотрел, хотя обычно он игнорировал всех сотрудников младше капитана. Но такого Ручка стерпеть не смог.

– Да ты же ещё стажёр, – произнёс он, щуря глаза. – Откуда знаешь? Это вас так в школе милиции обучают? Смотри, стажёр, смотри внимательно! Видишь, что у него с затылком? Это травма от падения!

Каждый норовил назвать молодого сотрудника стажёром, хотя после школы милиции я лейтенантские погоны получил еще в августе.

– Осмотрите травмы поближе, Яков Вениаминович, – твёрдо сказал я. – Поймёте, что это от удара, а не от падения. От падения травма выглядела бы иначе.

– А ты-то где насмотрелся? – нервно выкрикнул тот. – А я вот…

– Яха-то у нас спец в этом, – Устинов обнял его за плечи своей ручищей, потом с силой прижал к себе сбоку, наклонил и начал водить костяшкой пальца по макушке. – Яха-то у нас большой спец по травмам. Что скажешь, Яха? А, Яха? А у тебя тут лысина? Стареешь уже.

– Уйди нахрен, Устинов! Отвали!

Ручка с трудом вырвался и отряхнул свою куртку, враждебно глядя на нас всех.

– А где тогда кровь? – он подошёл ближе, обдав меня волной перегара. – Если его стукнули по кумполу, на полу должна быть кровь. А он упал вниз, башкой ударился и…

– Да, – следачка Ирина поглядела на собаку, потом в бетонную канаву. – Вопрос верный. Павел, если у вас есть какие-то обоснования для такого…

Я всё пытался вспомнить что-то про неё. В то время у нас, если женщина и занимала должность следователя, то обязательно крепкая бабища с мощной голосиной, которая и сама смогла бы заломать преступника. А вот эта хрупкая девочка, которая ещё и всем говорила «вы», словно бы была не на своём месте.

А, точно! У неё же дед – из областной прокуратуры, устроил сюда на первое время. А девочка действительно работает, что необычно, чаще такие не пачкают руки или обувь. Ладно, потом повспоминаю о ней что-нибудь ещё.

– Если он упал и стукнулся затылком, то почему лежит лицом вниз? – спросил я.

– Мог перевернуться, – заявил Ручка. – Если умер не сразу, то ворочался, мог попробовать встать.

– С таким-то повреждением?

Раздался щелчок, это криминалист Кирилл начал снимать место происшествия. Начальство депо тем временем отошло подальше, обсуждая свои дела.

Я тоже ненадолго отошёл, чтобы усадить Сан Саныча на чистое место, а то живёт он у меня в квартире, этот мазут с его лап счищать придётся долго. Пёс послушно сел в стороне на плитке и уставился на меня.

– И тогда почему спина, – я, вернувшись к канаве, показал вниз, – чистая? Спецовка-то забрызгана мазутом, но не пропиталась им, как штаны. А если бы он плюхнулся туда спиной, в потом перевернулся, всё было бы чёрным. И волосы, я их вижу, они рыжие. В мазуте и масле бы всё почернело сразу.

– Он мог ё***ся башкой об рельс! – спорил Ручка. – А потом упасть.

– Тогда где кровь? – спросил я. – Рельс чистый, остались бы капли или того хлеще – фрагменты. Если только их не подтерли тряпкой.

– Ну, если он был таким пьяным, как ты, Яха, – пробасил Устинов и снова полез к Ручке обниматься, – то врезался бы и об рельс, и об тепловоз, и прямо между колёс бы упал вниз. Если бы тепловоз тут стоял ночью. Да же, Пашка?

Ах, вот же ты, Василий Иваныч, хитрюга. Вроде и шутит, а как внимательно он всё осмотрел. Очень грамотный совет, хотя он его и дал полунамёком, которого молодой я даже бы и не понял.

Я бы и сам спросил про это, только попозже, но раз Устинов намекает сейчас, надо развить тему.

– Стоял ли здесь ночью локомотив? – я повернулся к начальникам. – На этом пути?

– Откуда? – начальник почесал затылок. – Ночью другую машину к выдаче готовили, приёмщик утром на неё пришёл. У нас людей в ночную смену мало, ходовики работают днём. Полная смена техосмотра работает в ночь, но они в другом корпусе. Так что тут тепловозам ночью делать было нечего.

– Мог вообще-то прогрев поставить, – мастер задумался. – С поездки лайба какая-нибудь пришла, её могли загнать в корпус, чтобы не мешала манёврам. Потом на техосмотр могли увезти.

– Что за прогрев? – спросил я.

– Ну этот, цех прогрева локомотивов, – пояснил он. – Они маневровые работы по депо делают, с места на места тепловозы гоняют. Могу диспетчера спросить, он ещё с ночи не ушёл, его в курс ставят, что куда едет. Или к ним самим сгонять, у них в журнале записано.

– Сгоняй лучше к ним, Саня, – приказал начальник, отходя в сторонку. – Потом скажешь.

Мастер Саня помчался куда-то по цеху в сторону ворот, начальник принялся изучать пиликнувший у него в кармане пейджер, а следователь Ирина насела на Ручку.

– Спускайтесь уже, – настаивала она. – Нужно всё осмотреть.

– Яха, ты вон там спустись, – Устинов показал рукой на лестницу в том конце ямы. – По этим доскам пройдёшь. А я тебе буду за ручку держать, чтобы ты не упал. За ручку, понял, да? Ха! А то ты и по ровному месту пройти не сможешь, сразу свалишься.

– И кто меня держать будет? Ты?

– А ты мне не веришь? – Василий Иваныч заулыбался.

– Тебе – нет! – отрезал Ручка.

Но его всё-таки смогли загнать в яму, и Устинов повёл его сверху, и вправду держа за руку, чтобы пьяный не грохнулся в жижу. Но по пути Устинов сам обо что-то споткнулся.

– А это чё такое? – он отодвинул ногой тяжеленную деталь. – Чего они у вас повсюду валяются?

– Ходовики подготовили, – начальник депо отвлёкся от пейджера. – Это тормозные колодки, менять надо. Старые тут же валяются, пока не выбросили.

– А старые куда девают обычно? Или здесь так и лежат?

– Уносят, в кучу, – начальник показал рукой куда-то на улицу. – Ну, то есть, в конце смены в кучу, потом увозят раз в месяц.

Я присмотрелся к этой детали. Чугунная, тяжёлая, килограмм десять-пятнадцать. Такой точно можно проломить черепушку. Но это новая, ещё не стёртая, рифление на внутренней части было хорошо видно. А есть и уже стёртые с одной стороны, отполированные чуть ли не в зеркало. Значит, именно этим местом колодка прижимается к ободу колеса.

Два перемазанных мужика, идущих рядом с другой ямой, как раз несли по две таких, закреплённые на толстой стальной проволоке.

Такой штуковиной убили мужика или нет? Пока неизвестно.

– Вот у них так же, как у нас, – сказал один мужик другому, наблюдая за попытками Ручки спуститься и пройти к телу. – Один работает, семь начальников за ним смотрят.

– В натуре, так и есть.

– Стоял! – в этот момент закричал мастер, едва показавшись снова у нас на глазах. – Стоял двухсекционный, с часу ночи до семи утра, потом на техосмотр уехал.

– Значит, просто так упасть между колёс покойный не мог, – заключил я. – Он стоял или проходил здесь, а кто-то подошёл к нему со спины и ударил. Но никто этого не видел, потому что их от входа закрывал тепловоз. После этого убийца скинул тело вниз и ушёл. Не мог же убитый сам упасть, если яма была занята, не так-то это просто, места мало.

– Можем провести следственный эксперимент, – Устинов выпрямился и потёр спину. – Вот Ручка пройдёт мимо тепловоза, упадёт спьяну, а сможет ли он между колёс просочиться и вниз упасть или нет? Я вот думаю, Ручка способен на всё.

– Ты давай держи меня! – судмедэксперт балансировал на обломке паллеты. – Устинов! Держи! Падаю!

Наконец, с большим трудом, Ручку довели до тела, и тот, брезгливо поморщившись, склонился над ним, чтобы провести первичный осмотр.

– Значит, – Ирина подошла ко мне ближе, и вид у неё был неуверенный, в отличие от прожжённых городских следователей прокуратуры, – ваши наблюдения подтверждаются, Павел. Но всё же, если это убийство, то надо принять меры…

– Как обычно, – быстро сказал я. – Осмотр места происшествия и опрос свидетелей и знакомых, поиск орудия убийства, – я повернулся к мастеру и спросил: – С ночной смены уже все ушли?

– Ну, слесаря с бригадирами ушли, мастера тоже, время-то уже почти обед, – тот вытер руку о штаны и почесал затылок. – Диспетчер только сидит, он с нарядчицами разбирается, чтобы…

– Но если погибший – ходовик, – я встал на краю ямы. – И в ночь они не работают, то его коллеги сегодня пришли в дневную смену, да?

– Их две смены, ходовиков-то, два через два работают, сегодня другие пришли. Но они всё равно все друг друга знают, могут рассказать. Позвать бригадира?

– Осторожно, – тем временем сказал Устинов, опираясь на рельс. – Не упади, Яха. Я там проволоку видел, давай тебе воротник на неё примотаем, и я тебя, как Пашка свою собаку, держать буду, так сказать, на поводке.

– Иди ты уже! – голос Ручки был теперь вполне себе трезвый. – Никакой жизни от тебя нету. Лучше бы Якут пришёл, с ним так работать легко. Посвети! Темно, как у негра в жопе.

– А ты чё, Яха, там был? – Василий Иваныч засмеялся.

– Да хватит уже! Не мешай.

Опрос – дело хорошее, но работающих сегодня слесарей этой ночью здесь быть не должно было. Плохо, что видеонаблюдение сейчас совсем не развито, камеры стояли разве что в банках, и то, там всё пишется на плёнку. Лет через двадцать, когда камеры в депо будут на каждом шагу, мы бы уже через четверть часа поняли, что случилось.

Придётся по старинке. Если это бытовуха, то хлопнуть этого мужика могли знакомые, ну или они могут указать на того, кто это сделал. Но сначала надо присмотреться ко всему повнимательнее. По горячим следам вряд ли удастся всё распутать, хотя кто знает, вдруг он ночью пил с кем-то из тех, кто сегодня работает?

В грязи на полу, на каменной плитке и на металлических решётках, куда должна утекать жижа, вообще почти не было видно следов. Фонарик у меня с собой был, но совсем тусклый, надо бы раздобыть получше. Вроде бы тут что-то тащили, но я не мог сказать наверняка, могли и какую-то деталь перетаскивать, в депо же всё тяжёлое. Внизу видно ещё хуже, темно и слишком много грязи. В канавах должен быть работающий слив, но сейчас это никого не заботило, поэтому они явно забились и не прочищались.

Ручка принялся за работу, называя характер нанесённых травм. И тут я не удивился, заметив, что его голос стал увереннее, брезгливость и пьяные интонации куда-то ушли, всё-таки пожилой судмедэксперт тоже был профессионалом.

А криминалист всё фиксировал на плёнку неподалёку от меня, ему спускаться было необязательно.

– Кирилл, – позвал его я и посветил маленьким китайским фонариком на рельс. – Сфоткай это пятно, это ведь не мазут.

– Краска, может? – тот пожал плечами, но согнулся и направил объектив на пятно.

– Нет, – я достал платок и приложил. – Фиксируй, Кирюха, это оно, я тебе говорю.

Учитывая, что тогда мы с ним приятелями ещё не были, этот свойский тон его удивил, но снимок Кирилл сделал так, как я просил.

Я присмотрелся к следу на белом клетчатом платке. Видел я такое столько раз, что меня не обмануть. Кровь, пусть старая, запёкшаяся, но это точно кровь. Посмотрел ещё раз на эксперта, потом на остальных. Заметил пристальный взгляд Устинова, потом одобрительный кивок. Я даже не удивлюсь, если он это пятнышко увидел раньше, но до поры до времени помалкивал.

– А там чё? – Василий Иваныч показал вниз и направил фонарь к ногам погибшего. – Яха, не вижу. Он что, в кроссовках?

– Ага, – послышалось снизу.

– Значит, успел сменить обувь, чтобы уйти домой, но почему-то остался в рабочей куртке и штанах, – похмыкал Устинов.

– Новую получал недавно, – услышал разговор мастер Саня. – На смену в старой ходил, а потом новую надевал и домой шёл. Денег-то нет на одежду нормальную. А вот кроссовки у него козырные, дорогие! Фирма! Триста тыщ стоили, прикиньте!

– И где он взял такие?

– Да он калымил, работу брал, на даче у Артура, – мастер стал говорить тише. – Баню делал, печку клал. У Егорки-то руки золотые были. Артур ему денег дал целую пачку, еды пакет и кроссовки ещё свои подарил, малы ему были. Нет, – он замотал головой, – Егорка бы в них в яму никогда не полез, точно вам говорю – сразу бы сгнили от этой жижи, за день.

А мне пришла идейка, когда я заметил, как на меня смотрит сидящий в стороне Сан Саныч. Ментовский же пёс, обучался. И молодой, списали его явно до того, как нюх пришёл в негодность.

– Ищи, – я сунул платок ему под нос.

Кровь – это отличный носитель запаха, собака его чует прекрасно. Сан Саныч шумно понюхал платок и сразу потянулся к выходу.

– Вот и ищите! – крикнул Устинов, широко улыбнувшись. – Если чё, зови, Пашка!

Поводок натянулся, Сан Саныч рвался к широко открытым воротам. Я думал, запах мазута, масла и грязи ему помешает, но собака взяла след.

Следом за ним, очень быстрым шагом, вышел на улицу. Пришлось постоять, потому что рядом с корпусом ставили тепловоз, у которого из труб валил очень густой чёрный дым, настолько плотный, что казалось, будто окажешься в этом облаке – и сам станешь чёрным, как негр.

Один человек сидел в кабине локомотива, другой стоял впереди, размахивая красным флажком с разными интервалами, иногда с подозрением глядя на собаку. Когда машина остановилась, третий подложил под колёса здоровенную металлическую штуковину.

– На башмак! – крикнул тот, что был снизу, человек в кабине кивнул, и локомотив подался чуть вперёд, наезжая на неё.

Я шагнул было дальше, но долго идти не пришлось. Сан Саныч оглушительно гавкнул и рванул к куче ржавых тормозных колодок, лежащих под открытым небом. Все стёртые, использованные, ждут, когда их увезут.

А сидящий на самом верху парень со стрижкой полубокс, одетый в спортивный костюм и чёрные китайские тапочки-шанхайки, увидев нас, чуть не съехал с этой кучи. Перед этим он успел сбросить одну колодку вниз.

– Ты что здесь делаешь? – нарочито грубым голосом спросил я.

– Так это, – парень выпучил глаза. – А вы чё, из милиции? Из-за Егорки?

– Тебе вопрос задали.

Я подошёл ближе, держа Сан Саныча поближе к себе. Тот смотрел на парня, хвостом не вилял, а потом снова принялся тянуть, чтобы понюхать, что же находится в этой куче.

– Так это, – парень сглотнул. – Страшно, чё, все мужики охренели, когда услышали… а я это, – он сглотнул ещё раз и вытер лоб. – Я это, с техосмотра, – он показал на здание в стороне, такое же высокое и большое, как и остальные. – Ходовиком там работаю.

– Работаешь сегодня? – спросил я, подходя ближе. – В дневную смену?

Сан Саныч подошёл к куче и попытался раскопать что-то в колодках, но я удержал его. Тяжёлые, придавят ещё лапы, если съедут, и покалечат пса.

– Да! Там лайба зашла, – парень начал было махать руками, но опасливо посмотрел на Сан Саныча и убрал их в карманы. – Двадцать колодок надо менять, стёрлись в ноль. Там машина-шеститысячник, это, шесть тысяч тонн, короче, везла мимо Чёртовой долины, колодки стёрлись, пока тормозил, там же спуск резкий… ну вот, а колодок новых не хватает, надо ещё пару штук надыбать.

– И ты хочешь ставить старые? – уточнил я. – Уже использованные?

– Ну, когда пассажир приходит, – кое-как пояснял он, – тепловоз, то есть для перевозки пассажиров, то колодку меняют, если в ней толщина меньше двадцати миллиметров.

Парень поднял одну колодку с кучи, показал мне и отбросил в сторону. Она с глухим звуком ударилась в другую.

– А вот если грузовой, так там допуск пятнадцать миллиметров! Поменьше. Вот мне бригадир и сказал, чтобы я нашёл, какие с пассажира остались, их притащил, и это бы, чтобы поставил их, ещё бы на поездку хватило. Вот, нашёл как раз, – он нервно хмыкнул. – Можно идти, товарищ милиционер? Работать надо.

Даже будь я молодым, понял бы, что этот паренёк какой-то подозрительный. А сейчас это вижу очень ясно. Короткого пребывания в депо хватило, чтобы это понять. Он слишком чистый, в кроссовках, в костюме, а все ходовики, которых я видел, были грязные с ног до головы, потому что работа у них тяжёлая, и они работали в ямах, заполненных мазутом и маслом.

А этот будто ушёл домой, переоделся, помылся – а потом явился сюда. Для чего?

Понятно для чего.

Испугался, что мы найдём орудие убийства. А не выбросил ли он его сюда, в кучу? Скорее всего, да. Сначала думал, что мы не отыщем, а потом засомневался, что всё-таки плохо спрятал опасную улику.

Испугался, что снимем отпечатки его пальчиков, хотя на грубой поверхности колодки вряд ли останутся подходящие следы. Но ему-то этого знать не обязательно.

А Сан Саныч снова попытался добраться до источника назойливого запаха.

– Подожди пока, – твёрдо сказал я парню. – Слезай и стой смирно, а то ещё кинешь что-нибудь сверху. Лучше не стоит, пацан, не советую.

– А чё я сделал-то? – испуганно промычал он.

– Значит, так.

Я быстро согнулся, отбросил одну колодку там, куда так рвался Сан Саныч, и увидел, что под ней. Такая же колодка – стёртая, ржавая, но там, где она была отполирована прикосновениями обода колеса, остался густой тёмно-красный след… с парой прилипших рыжих волосков. Хорошо, что зрение я ещё не посадил, разглядел.

– Значит, так, – повторил я. – Я из уголовного розыска, это орудие преступления, а это, – я показал на Сан Саныча, – детектор лжи. Будешь врать, он это поймёт. Так что говори всё как есть, пацан, обмануть не выйдет.

В подтверждение этих слов Сан Саныч глухо рыкнул один раз. Этого хватило, и парень заговорил.

Глава 6

Когда я ещё только начинал работать опером, то в первые годы ждал, что у каждого преступления будет своя уникальная история. Но вместо этого увидел, что чаще повторяется одна и та же.

Если бы не алкашка, то есть, если бы покойный Егор и его убийца, мой тёзка Павел, не пили тем вечером, то тогда два старых приятеля договорились бы миром, или хотя бы смогли не усугубить ссору.

А так – набухались, поругались, подрались. Егор пошёл домой, а Павел его догнал в корпусе и стукнул подобранной с пола тормозной колодкой по затылку, потом тело сбросил вниз и отправился спать. А утром проснулся, понял, что натворил, и прибежал заметать следы.

Обычная бытовуха, сколько я таких видел? Слишком много раз. И что будет дальше, тоже видел часто. Теперь один отправится на зону, а тело и родственников второго уже ждут сотрудники похоронной конторы, которую крышуют зареченские.

О трупах они узнают сразу, потому что есть свои люди в больнице и среди диспетчеров скорой помощи, да и Яков Ручка наверняка тоже им подсказывает за небольшую мзду, что кто-то умер.

Убийца, с которого Сан Саныч не сводил строгого взгляда, рассказал всё как на духу, и потом ещё повторил историю от и до следачке Ирине и Устинову. Раскрыли по горячим следам, можно сказать, хоть это и вышло на следующий день. Так бывает нечасто, так что нам повезло – не пришлось обходить всех, с кем выпивал покойный. Мы бы замучились ходить, потому что пил он слишком много и часто.

– Короче, Пашка, – Устинов подтянул меня к себе, когда мы уже собирались возвращаться. – Я на базу, а ты иди-ка уже домой, вторые сутки на работе. Спать тоже надо, а то грохнешься где-нибудь ещё. Иди, прикрою, а то Шухов от тебя не отстанет, я его хорошо знаю.

Спорить я не стал, только кивнул. Так что немного проехал с ними, а за железнодорожным переездом, уже в городе, Степаныч меня высадил. Хотелось пройтись пешком, тем более, жил я недалеко от ГОВД, буквально в паре улиц, в однокомнатной квартире моей бабки, которая скончалась до всех перемен и ничего этого не видела.

Тесно там у меня, но намного лучше, чем в малосемейке.

Я помахал Устинову на прощание и пошёл пешком. Сан Саныч хоть и тянулся в парк на прогулку, но когда я свернул на улице Ленина, привычно потрусил рядом, тщательно обнюхивая каждый столбик и оставляя свои собачьи метки.

Вроде и решили всё быстро, но время уже шло к вечеру, люди возвращались с работы. Я подтянул Сан Саныча к себе ближе, чтобы не напугал пацана, идущего навстречу. Пацан что-то придерживал за пазухой, и когда он оказался ближе, я увидел выглянувшего оттуда серого как пепел котёнка.

– Надеюсь, тридцать лет назад я сварил тебе каши, и она ждёт тебя дома, чтобы ты поел сегодня вечером, – я усмехнулся и потрепал собаку за ухом.

Мимо проезжали машины, некоторые на полной скорости, разбрызгивая воду из ещё не высохших луж. Я встал у обочины, надо было переходить дорогу. Зебра в этом месте давно стёрлась, а покосившийся светофор просто торчал памятником над дорогой, так что не стоило и надеяться, что мчавшийся навстречу джип «Чероки» тёмно-зелёного цвета нам уступит.

Но он плавно затормозил и остановился рядом со мной. Тонированное в ноль стекло опустилось, оттуда высунулся хмурый парень в чёрном спортивном костюме с адидасовскими полосками. Хоть на нём и тёмные очки в модной жёлтой оправе, всё равно через стекляшки видно его внимательный взгляд, которым он изучал меня.

– Паха Васильев, ты? – удивился парень и снял очки. – Я к тебе домой заезжал, и к бате твоему, застать не мог, а цифр твоих нет, потерялись.

Я присмотрелся к нему внимательнее.

– Гриха, да я тебя едва узнал! Ты же в Москву, вроде, уехал сразу после школы? Саня, сидеть, – сказал я, заметив, что пёс напрягся.

– Дела завели в родные края, – Гриша Туркин усмехнулся, вышел поздороваться и сразу встал в боксёрскую стойку. – Ну чё, не забыл? Как мы с тобой возились на секции у Литровича. Заезжал я, кстати, к нему – живой ещё дед, бодренький, до сих пор боксу обучает.

– А неплохо у тебя дела идут, Турок, – я «уклонился» от его неторопливого и шутливого джеба левой и в так же в шутку «пробил» ему в живот. – Мамон себе отъел. Или у тебя там мозги, да?

Легко пихнул его в грудак, так же шутливо, как и раньше. Под курткой у него жилетка, и там в кармане лежит что-то твёрдое и плоское, рука это сразу почувствовала.

Давно я не видел Турка. Он учился на два класса старше меня, но мы жили рядом и ходили на бокс. И странно, но в первой жизни я с ним после этого и не пересекался никогда, а тут встретились на улице. Похоже, если бы я сегодня не поехал в депо, так бы и не увиделись.

– Точняк, Паха! – он взмахнул руками и опустил их, а потом подтянул штаны. – А ты чё, я слышал, в ментовку пошёл, к отцу?

– Много слышал. А сам что, бандит или коммерсант? В наше время сразу разницу и не увидишь.

– У тебя везде бандиты, Паха, ха! Не, я магазин хочу компьютерный открывать, в Москве это вообще тема, большие деньги крутятся. А здесь глухо с этим пока, вот и откроюсь.

– Да ладно. А откуда у людей деньги на компьютеры?

– У бандитов-то твоих и есть, – Турок снова усмехнулся. – Давай, подброшу, побазарим. По пивку, может?

– Не, мне нужно с отцом повидаться.

Мне страшно хотелось с ним поговорить. Но старый друг не отставал.

– Садись! – он, настаивая, открыл дверь джипа.

– Я с собакой, – я погладил Сан Саныча и велел ему: – Дай лапу Грихе.

– О, вот это кобелина, – Турок снова подтянул штаны, присел перед ним и пожал вытянутую лапу. – Тоже себе такого хочу, дом за городом построю, нужен сторожевой пёс. Ну так чё, поехали? Ничё страшного, там покрывало у меня есть, на нём полежит.

Я завёл Сан Саныча на заднее сиденье, куда пёс послушно улёгся, и сам сел впереди. На автомате пощупал, что под сиденьем, и прикрыл плохо закрытый бардачок, мимоходом глянув, что внутри. Ментовские привычки остаются на всю жизнь, работают даже неосознанно. Но никакого криминала у Турка в машине не было, или я его пока не нашёл.

– Просторно у тебя здесь, – сказал я, садясь поудобнее. – А то на наших тачках поездишь, там вечно коленки к груди прижимаешь.

– Ха, ещё бы! – веселился Гриша.

– Ты права не забыл? – с усмешкой спросил я. – А то знаю я тебя, вечно всё забываешь.

– Права на месте, – он постучал по бардачку.

У него играла магнитола, пел Расторгуев, свою знаменитую песню про коня – я даже немного удивился, поняв, что этот нетленный хит уже выпущен. Сверху, на приборной панели, лежала коробка из-под кассеты с названием: «Зона Любэ». Ну, действительно, бандиты группу «Любэ» обычно не слушают.

Гриха нажал на педаль, и джип плавно тронулся вперёд. На ямках чуть подбрасывало, но ерунда – это в любом случае не милицейская «шестёрка», в которой трясёт так, что аж пломбы выпадают.

– Значит, компьютерный магазин? – спросил я, поглядывая на него. – А не рискуешь? Обстановка в городе криминальная.

– Да я уже всё пробил, – хвастливо сказал он, опустив окно и положив на дверь левую руку. – Что в городе есть, кто чем дышит, кто под кем ходит.

– Ну, расскажи, – я усмехнулся. – А я послушаю, скажу, правильно или нет.

Я стрельнул в него взглядом. Ну! Дай мне расклад, Турок, что где слышал. А я заодно и вспомню сам, что тогда творилось. Чем больше я находился здесь, в Верхнереченске образца девяносто шестого года, тем больше вспоминал, а всякие реплики, которые народ бросал о бандитах, пробуждали память ещё лучше.

– Вот сразу видно, что мент, – он расхохотался, потом резко замолк и с вопросом посмотрел на меня. – Ты же не против, что я тебя так назвал? А то некоторые как с цепи срываются.

– Валяй-валяй, не отвлекайся. Мент – нормальное слово. Ну так что ты там про Верхнереченск такого интересного нарыл?

– Я таких городов повидал, Паха. В советское время он был закрытый, потому что здесь работал радарный завод, блатоту сюда не пускали. Зато потом появились всякие мелкие банды, уличные, жёсткие. Вот они и полезли отовсюду, когда всё начало рушиться. Будто ждали момента.

– И какая из них самая крупная в нашем городе? – спросил я. – Давай, устроим тебе экзамен по криминальной обстановке. Потом, глядишь, передумаешь, хе.

– Ну нет, не дождёшься, я вашему ОВО платить буду, чтобы крышевали. Ладно, короче, самая крутая – группировка «Универмаг». Таких навидался тоже. Типичные «спортсмены», понятия не уважают, из приличных семей, судимостей нет, зато действуют жёстко.

– Так, – я кивнул. – Что ещё?

– Костяк банды – каратисты и боксёры из всяких полулегальных спортивных секций и качалок. Паханом у них был некто Каратист, но его замочил киллер ещё в 93-м, когда тот выходил, пьяный в жопу, из сауны.

– Это ты знаешь, – сказал я, будто и вправду экзаменовал его, взялся за ручку над дверью и сел поудобнее. – А кто вместо него?

– Иван Гордеев, погремуха – Кросс. То ли из-за удара, которым он какого-то амбала вырубил, – Турок, держа руль левой рукой, изобразил подобие встречного удара в боксе – «кросса». – То ли это из фильма, фильм один был, «Последний дон», там тоже был такой Кросс, сын дона. Но как на самом деле, не знаю.

– И что ты про него слышал?

– Много чего, он даже в Москве засветился у нас. Поумнее Каратиста и более жестокий. В школе был хорошист, в армии служил, разряд по боксу есть. А сейчас вот держит ОПГ, подмял под себя разные предприятия, казино открыл, сауну ещё, начальство туда ваше ментовское ходит. И газету ещё прикупил, она его расхваливает каждый день, какой он молодец. В мэры метит, похоже.

– Ну что же, ты подготовился, Турок, для коммерсанта очень хорошо… – я покивал для виду.

Даже слишком хорошо. Я присмотрелся к нему внимательнее. Как охотно он всё рассказывает. Не спрашивает меня о жизни, не говорит, что произошло у него, а рассказывает о городских бандах по моей просьбе. Пусть он всегда был человек, так сказать, «творческий», вернее сказать, с небольшим прибабахом, но это всё равно странно.

Ему что-то нужно от меня? Посмотрим, а пока пусть говорит. Буду держать уши востро.

– Но это только одна банда. Есть и ещё.

– Конечно. Кросс «синих» не любил, блатоту гнал, но им-то этот город тоже нужен. Вот, короче, собрали воры сходку, обсудили всё и отправили к вам человека, чтобы за всем присматривал. И не кого-то, а Серёгу Журавлёва. Того самого Слепого, вора в законе. Хотя они сами не говорят именно так, вор в законе, это журналюги их так прозвали.

– И почему Слепой? – спросил я. – Я вот не слышал, откуда это погоняло взялось.

– А я слышал, – Турок заулыбался. – Он, короче, с малолетства воровайкой стал. На колхозном рынке промышлял, щипачом был. Его как-то поймали колхозники, давай ногами ху***ть! А он кричит, мол, ничего не вижу, ослеп от ударов. И притворился так ловко, что те перепугались, милицию звать не стали, увезли в больницу, а он оттуда, конечно, и свалил. Вот кличка и прилипла.

– Интересно. И что про него расскажешь сейчас?

– Когда откинулся с зоны, выглядел как типичный вор старой формации, приверженец воровских традиций. Знаешь, из тех, что всегда в чёрном, роскошь не любят, семьи нет, фиксы стальные, – он поклацал зубами. – Всюду партаки с куполами. Вот, короче, вышел он на свободу в 93-м, сразу начал жить на ножах со своими «коллегами». А те уже про понятия забыли, воровское прошлое скрывали, и жили с семьями у всех на виду, не скрывались. Короче, живут как князья, как сало в масле катаются, а ему это не понравилось. Типа, вы не воры, а апельсины, настоящие воры так себя не ведут.

– Слышал такое.

– Вот, и я про что. Всем поперёк горла встал, но вор он авторитетный, любую зону на бунт по щелчку пальцев бы поднял, просто так его было не убрать. Вот его и отправили к вам, следить за понятиями и чтобы молодёжь не забывала пополнять общак.

– Но так просто всё не было, – сказал я.

– Вот именно, Паха, – он остановился на перекрёстке и внимательно посмотрел на меня. – Именно, что не просто. Ему дали билет в один конец. Выписали, по сути, смертный приговор. Все думали, что наглый хитрый Кросс сожрёт старого твердолобого Слепого и даже не подавится…

– Турок, а ты случаем не из РУОП? – я повернулся к нему. – Слишком много знаешь.

– Туда меня не возьмут, – ответил он с усмешкой. – А мне надо работать, всё учитывать. Короче, тут и сам знаешь, Слепой оказался умнее, чем все думали. Перестроился под новое время, собрал вокруг себя людей, подтянул старых знакомых из бывших зэков и быстро стал серьёзной силой в городе. Вот и живой до сих пор. Тощий, больной и сутулый, как бродячая псина, зато в костюме от Армани и туфлях от Гуччи, а под золотыми болтами, – он показал большой перстень с камнем на правой руке, – партаки ещё видно, которые плохо свелись. Быстро к роскошной жизни привык. Вот и начали, короче, «спортсмены» воевать с «синими», по всей стране так шло. Навидался, что тогда творилось?

– Не очень, – я откинулся на сиденье. – Батя рассказывал, а я в школе милиции тогда был. Братва, стрелки, разборки, стрельба и взрывы. Всё как в боевиках, только хуже. Как на войне, можно сказать.

Ненадолго мы замолчали. Магазины уже закрывались, в нашем городе они редко работали допоздна, в обычные никто не ходил вечерами. У города тогда были огромные долги перед энергосетями, и даже уличного освещения не было. Опасно было здесь ходить по темноте, вот и не работало почти ничего.