Первое из предположенных последствий, во всяком случае, будет гибельно, – для прочих Славян гораздо более чем для нас. Славянские народности исчезнут, если останутся разрозненными; они останутся разрозненными, если не будут иметь общего языка; они не будут иметь общего языка, если не возьмутся за язык русский. Но какое из двух последствий для современных обладателей русского языка почетнее – решить трудно.

Возможен, конечно, и еще исход, наиболее для всех благоприятный, когда бы и мы, в перегонку с прочими соплеменниками, принялись с удесятеренными усилиями за труд самостоятельной умственной жизни. Но на кого возложим в этом надежду? На современных ли представителей нашей науки и нашего слова? Трудно ожидать внезапного изменения сложившихся воззрений и привычек; нужды нет, что у некоторых, по случаю славянского съезда, и явилось внезапное славянофильствование. Да и как требовать самостоятельной науки, когда на науку в самом обществе нет запроса? Воспрянет ли, под влиянием всеславянского движения, само общество? В недостатке способности радушно отнестись к Славянству, правда, упрекнуть его нельзя: доказательством – прием, оказанный гостям этнографической выставки, и то сочувствие, с каким выслушивались речи о славянском единстве и о нашем всеславянском значении. Насколько однако способны мы при этом возрости внутренно в славянскую силу, и насколько, даже в часы самого горячего сочувствия, способны мы настроиться однозвучно с прочим Славянством, об этом лучше всего могут дать понятие два следующих одновременных факта. Во время этнографической выставки, в один из тех немногих вечеров, когда старым московским друзьям удавалось залучать некоторых из славянских гостей к себе на келейную беседу, хозяин дока предложил гостям прибегнуть в разговоре к какому-нибудь другому языку, кроме русского, языку обоюдно вразумительному и обоюдно известному, например немецкому. Вопросов представлялось так много, разбирать их приходилось так подробно, а речь русская так гостей затрудняла! Но гости отказались наотрез от предложения: «ни!» отвечали они покачав головой, «в святой Москве!?..»