Итак, Славянинь, желающий изучить наш язык, осуждается приобретать и строй его и состав из третьих рук, не точно передающих то, что получили они от вторых, которые сами в свою очередь не отличались безукоризненною верностью в передаче. Но, положим, все это преодолено. Так или иначе Славянин овладевает нашим языком, хотя бы настолько, насколько владеют им петербургские литераторы, употребляющие слово выглядит в смысле формы настоящей, а не будущей. Что же затем? Узнанные словарь и грамматика, хотя бы и наизусть, еще не жизнь языка, не слово и не речь. Чтоб язык получил жизнь, чтобы он сроднился более или менее тесно с народом, поколением, лицом, необходимо употребление его в живом разговоре или в чтении, или в том и другом вместе. Первое достаточно для удовлетворения обычных житейских потребностей, для тесного домашнего обихода; для Славян, в отношений к русскому языку, оно и не очень удобно, по их разобщенному от нас положению, и не очень нужно потому, что для постоянного обихода у каждого из племен есть свой язык или свое наречие, которые будут жить и которым нельзя не желать жизни. Русский язык занадобится Славянам в области высшей, там где деятельность по преимуществу сопровождается мышлением и самосознанием, и где самая мысль возлетает выше потребностей не только семейства и кружка, но и выше потребностей племени. Это жизнь науки и высшей общественности по преимуществу. Итак, употребление русскому языку среди Славян предрекается по преимуществу литературное, и самое вступление в наш язык может быть каждым Славянином совершено действительным образом только чрез нашу готовую литературу.