Картинки – как будто бы про меня, а будто бы и нет

Наркоманские бредни.

1

С чего всё началось? С обычной вечеринки, – дядя Вадим любит устраивать такие. Дядя Вадим – взрослый дядька, толстый такой, а не брезгует общением с людьми молодыми, – младше себя порой в два раза. Он, вообще, доброго характера, отзывчивого… Это сейчас я понимаю, что вечеринки эти он проводит лишь с одной целью – пополнение армии зависимых от него, которые будут носить ему деньги впоследствии.

На тот год, когда я первый раз «ужалился» на вечеринке, я уже был, можно сказать, серьёзным человеком; у меня была своя машина, съёмная, но хорошая квартира; жениться я ещё не женился, но те девушки, которых я приводил в эту квартиру, были если не высшей категории, то далеко не низшей, а часто выше средней… Под «категорией» я имею ввиду не только внешний облик, но и внутреннюю суть, такую как воспитание и образование.

Нет, я конечно ещё в детстве слушал группу Многоточие и всё знал об этой теме, – знал не только из музыки, а и из ближайшего окружения, – словом, был наслышан. Я думаю, причина, сподвигнувшая меня в эту, – как я теперь понимаю, – пропасть – это излишние финансовые средства и отсутствие фантазии об их применении. Ну и вторая причина – скучно жить. Правда, я до сих пор не понимаю – а кому-то вообще не скучно жить? Ну или тем, кому якобы не скучно, они довольны своей жизнью, бегая как белка в колесе или ходя как осёл за морковкой?

Ну вобщем, я решил «не быть ослом» и взял морковку, выражаясь этими образами, – взял счастье. А как известно, – а может быть кому-то и неизвестно, – за счастье всегда необходимо заплатить ничем иным, как только одним несчастьем. Это и везде так, не только в моей беде. Возьмите, например, войны, – разве это горе не расплата за мирное время? Впрочем, я, кажется, фаталист…

Так вот, о первом разе, – и даже не о первом, а о десятке «первых разов». Всё было, по-правде, как в Раю. Говоря «всё», я имею ввиду не только эти два часа забвения, но и вообще мою жизнь. У меня постоянно были деньги, а деньги приносили лёгкие заработки, которые сами находили меня. Я чувствовал себя великолепно и никаких «отходняков» не испытывал. Я сейчас сравниваю эти «отходняки», которые естественно впоследствии появились, с тем, когда в детстве и в юношестве человек не испытывает похмелья после употребления спиртного, а с годами , разумеется, начинает этим страдать. Но это всего-лишь сравнение, – вряд ли уж в этом есть какая-то законная медицинская логика.

Я не хочу того, кто читает этот текст, погружать в ту грязь, в которой происходит описываемая история, поэтому больше философствую и лишь краями буду задевать саму историю. Да и истории-то собственно как таковой почти нет, – интриги нет! История как меня затянуло – это не история.

Сподвигло меня написать её моя любовь, которую я встретил на одной из вечеринок. Да, девицы из приличных домов на такие «мероприятия» не ходят. Но «минус на минус дают плюс», как известно. И я надеялся что вот и мы – встретились два минуса и станет между нами один большой плюс.

Вот ведь чёрт, я же хотел оставить эту деталь всё-таки в виде интриги, ну или, лучше сказать, изюминки в рассказе, а взял и просто объявил прямым текстом. Что ж, не имею таланта, а если и имел, то весь его растратил. Хотя говорят – талант не пропьёшь, – чему доказательство тот же лидер группы Многоточие «Руставели» – это кличка у него такая. Был грузинский поэт с таким именем – и очень известный, в Грузии и не только, поэт, – но вот стихов его я до сих пор не удосужился почитать. Отчего это так? Наверно потому что стихи его, как и стихи многих, или почти всех поэтов, это стихи не имеющие ничего общего с действительностью. А вот стихи «псевдопоэта» под псевдонимом Руставели я считаю не то что талантливыми, а прямо гениальными. Чего стоят выдернутые из контекста две только строчки:

И в час, когда с губ тихо капнет слюна,

Ему никогда не вернуться из сна…

Да, «рифма» эта не высокопарна, которой побрезгают ценители поэзии, но рифма эта, этот настоящий законченный короткий стих, настолько пронизан болью и любовью к несчастным грешным людям, что я бы за неё одну только отдал всех грузинских Руставели вместе с английскими Шекспирами и русскими Пушкиными, с их безмерно длинными поэмами ни о чём.

Ладно, раз уж проговорился про любовь, то с неё и начну, хотя случилась она почти в самом конце истории моего увязания в болоте отравы.

Я, вообще говоря, человек, хоть и не скромный, но спокойный, и так же, хоть и любитель компаний, но не очень-то общительный, – вернее, не навязчивый. Так и с этой девчонкой, с которой я впоследствии как-то привязался, я вовсе не хотел никаких отношений. Мы просто тусовались в одной компании, говорили привет при встрече, и не более.

Опишу один вечер, пришедшийся на ту пору, когда у меня не стало ни денег, ни работы, ни сил к заработку. Даже на бензин у меня денег не было, поэтому я, после того, как дядя Вадим не открыл мне дверь, шёл обратно, думая, что пойду домой, но домой мне не хотелось… Дядя Вадим спросил через домофон: принёс ли я деньги за прошлую дозу, – я ответил, что нет, и на том наше общение подошло к концу.

Первые так называемые ломки не вызывали у меня никакого опасения, – они были похожи на усталость, на лёгкое недомогание. Теперь же, когда я шёл от продавца смертью, я чувствовал себя в таком упадническом состоянии, похожем на тяжёлую ангину, только без температуры.

Шёл я долго, и так как не привык ходить пешком, то к моему больному состоянию добавлялась всё больше и больше усталость. Я долго боролся сам с собой до одной развилки, где нужно было выбирать – пойти домой или ещё куда-нибудь. Я не первый раз уже боролся с собой, потому что даже с самого первого раза думал, что не в коем случае нельзя становиться зависимым.

Выбор был сделан в пользу друзей и я свернул в сторону парка, где в это вечернее время мог их встретить. Я, к слову, даже не надеялся, что меня угостят, а просто на душе было невыносимо тоскливо и хотя бы их компания хоть сколько-то меня развеселила бы.

2

Шёл я своей медленной походкой около получаса. Каково же было моё удивление, когда, приближаясь к толпе возле парковки с машинами, и узнавая знакомые образы, среди них я увидел и дядю Вадима. Он первый встретил меня, как я подошёл.

– О! Бедолага идёт! – весело поприветствовал он меня.

Я пожал руки друзьям и кинул «приветы» девчонкам.

– На-ка вот, подарок тебе. – произнёс дядя Вадим и сунул мне в руку «чек». Чек – на сленге это доза наркотиков.

Мне было и радостно и грустно одновременно. До этого мне было просто грустно, но у меня хотя бы была такая соломинка, за которую я цеплялся слабой своей волей, что брошу. Теперь же я просто утонул, зная, что через пять минут я снова буду “в раю”.

– Славик, можно я к тебе в машину сяду? – обратился я к одному из парней, который, кстати, был законным парнем той самой девушки, о которой я анонсировал ранее как о повстречавшейся на моём пропащем пути любви. Но нужно заметить, в этот момент я её еще “не повстречал” в этом смысле.

– Иди. – нехотя согласился Славик.

Я подумал, что он как бы брезгует мной, ну то есть опасается, что наркоман будет проводить незаконные манипуляции в его собственности и под его ответственностью, – хотя это всё не так, а на самом деле он опасался, что я проплавлю ему салон зажигалкой, ну или мало ли ещё чего может быть в подобной процедуре побочного… Но оказалось проще.

– Только вперёд садись, а то там Анжелка с Катькой сзади.

– А, хорошо. – тут же, с лёгкостью на сердце, поблагодарил я. – Спасибо дядя Вадим, – обратился я и к нему, – век не забуду!

Всё-таки добрый этот дядька, – ну кто ещё из людей в статусе продавца станет делать такие дружеские жесты! Конечно, можно рассудить и так, что я для него всего-лишь клиент, и поэтому он даря сейчас, рассчитывает заработать ещё больше в будущем. Но нет, он всё-таки действительно добрый, и к нам, малолеткам, относился с позиции почти отцовской, – ну или по крайней мере ко мне.

*

Я подошёл к машине и открыл заднюю дверь, не взирая на просьбу Славика. Ближе к двери сидела Анжела, – чёрненькая хорошенькая татарка, – и я попросил её выйти и пересесть вперёд.

– А что такое? – взбунтовалась было она, но бунт её был слаб передо мной, – она меня несколько побаивалась.

– Мне надо тут одну манипуляцию произвести.

– Анжел, пересядь, пусть он… – попросила подругу Катя, понимая что я хочу сделать.

Анжела пересела на переднее пассажирское, и теперь обе подруги были как бы напротив меня, – Катя осталась сзади. Не стану описывать весь следующий процесс, потому что во-первых это незаконно, а во-вторых – кто не может представить себе зависимого парня и двух хихикающих над ним и над его пороком девушек?

Через десять минут меня хорошо расслабило. И вот в чём наша проблема, – проблема наркоманов, – мы будто бы живём в двух мирах: один мир это реальность, второй – мир грёз, и наша беда, что мы не можем перенести из того мира в этот ничего. Нет, есть такие гении, как советский писатель Булгаков или тот же рэпер Руставели, которые могут что-то запомнить или осмыслить в этом опьянении. Я же ничего и никогда не мог в этом роде ни осилить, ни сохранять хотя бы часть здравомыслия во время опьянения.

Нет, конечно, кое-что и я понимаю и могу описать, но я всё-таки живу всю свою жизнь как животное и полагаюсь на одни инстинкты и чувства. Ну вот зачем, скажите мне, я стал тянуться к подруге приятеля? А я и без вас отвечу – потому что искал, как обычно, удовольствие. Я тут обмолвился выше, что «не повстречал её ещё пока эту свою любовь», но тянуться я к ней тянулся уже давно. В тайне от самого себя даже тянулся. Я ведь понимал, что опять хочу запретного, а поэтому и скрывал пока от самого себя, что я подлец ради «кайфа», то есть ради любви.

3

Пришло время описать ощущения под действием психотропного вещества – и тут возникает дилемма. Боже упаси меня пропагандировать эти ощущения, но и обойтись в этой истории без хоть какого-то описания их невозможно. По правде говоря, многим, я знаю, интересно такое описание, – ведь запретный плод сладок. Но в сущности и описать-то это невозможно. Вот как вы, например, опишите любовь? Скажете, что это такое наваждение, когда один человек видит в другом ангела? Допустим. Но это получится как в школах преподают науки детям по учебникам, тогда как они не то что не знают что есть науки в жизни, но самой жизнью ещё не жили.

Ладно, так и быть, раз уж я надел на себя мантию профессора наркопсихологии, то попытаюсь прочитать лекцию в вольном стиле своему читателю. Я уже, впрочем, обмолвился, что впечатления эти похожи на Рай. Для нерелигиозного читателя сравню их с сказкой, – но с сказкой не во взрослом возрасте, а в детском, когда нет сомнения в сказке, когда нет сомнения в чуде. Правда, после этой сказки приходит ей на смену в разы жесточайший, чем обычно, реализм…

Умные люди – азиаты, – придумали такой философский символ – Инь и Янь. Но только я бы его подправил, – я бы оставил один чёрный полукруг с белым глазком. Чёрное тянется к белому. А белого так мало… И по-моему лучше наверно не знать этого белого вовсе, так как мучения после его познания несравненно больше, как та чёрная часть Инь в сравнении с её белым глазом.

*

Перед самым описанием случая в машине я должен ещё раз оговориться, только по другому поводу. Просто «знатоки» начнут обвинять меня, прочтя, что мол нет галлюцинаций под влиянием наркотиков. Это и я знаю, что нет. Но они есть, как ни парадоксально звучит. Призраков тоже ведь нет, но они нет-нет и явятся кому-нибудь в каком-нибудь упадническом состоянии, например, в болезни или если съесть чего не того на ночь…

Я конечно осознавал, что рядом со мной в машине, в которую усадил меня Славик, сидит его подружка – Катя. Но внутренно я был не с ними, и даже будто бы не в машине. Да, я слышал смех девчонок, и даже отвечал им что-то, – чего конечно теперь не помню, – но то, что я чувствовал, это было куда веселее и радостнее.

Мне почему-то так представилось, что мы одни, – если не во всём Мире, то по крайней мере очень далеко ото всех, от цивилизации и даже от времени, в котором мы живём; можно сравнить то ощущение с одиночеством в глухой какой-нибудь тайге. Мне казалось будто бы мы в какой-то пещере… И будто вижу я перед собой Катин образ и он так светел (хотя на самом деле её лицо освещала люстра на потолке машины), и видится мне лицо Анжелы таким чёрным, таким нехорошим, будто она, Катина подруга, враг ей, а не подруга. На самом деле, опять же, лицо её казалось мне таким тёмным, во-первых, из-за её действительной черноты, а во-вторых потому что она сидела в тени на переднем сидении, а стёкла автомобиля затонированы все вкруг, даже вместе с лобовым стеклом.

Тут хочу сделать отступление и сказать два слова по поводу этой татарки Анжелы и по поводу самих татар. Бывают же такие две подруги, где одна злее, а другая добрее; многие сравнивают такие пары подруг по тому, кто из них красивее, – тут я бы не стал так сравнивать, потому что обе они были красивые. Но даже и злые они были в принципе одинаково, да только я почему-то из них двоих ненавидел эту Анжелу гораздо более Кати; да, Катя меня тоже немного раздражала порой, не смотря на мою к ней симпатию, но всё же.

Теперь, касаемо татар. Я вообще не понимаю людей, которые живут не на своей земле. Нет, я вовсе не расист, не фашист там какой-нибудь и даже наверно не патриот, – но просто не могу себе представить, чтобы я жил в Монголии и чувствовал себя как дома. Не пойму негров, которые живут в США и качают там права, обижаясь на слово «негр». Ну призовут такого негра-американца в армию и отправят в Африку убивать его собратьев, и что он скажет – я не негр, я американец?

Я просто с детства вижу как все татары нас русских более или мене ненавидят. У меня много друзей татар и я всегда замечал как они друг с другом общаются несколько теплее, чем с нами, русскими. Хорошо, и русские ненавидят друг друга, причём все и всех, но ведь это другое! А если посмотреть на этот вопрос вот с какой точки зрения: есть народы научные, как европейцы, есть народы мудрые, как азиаты, есть народы добрые, как африканцы, и у каждого народа есть своя ахиллесова пята. И вот скажи я из своей России неграм, что они мол тупые и в науке представляют собой полный ноль, – так ведь они и не обидятся! А обидятся из них те, кто живёт у нас, а не у себя, – и здесь нет никакого расизма. У себя в Африке он даже согласится, а в ответ скажет, что русские зато в футбол не умеют играть, а мы мол умеем, и ещё добавит: “я уж молчу про баскетбол и просто бег”. Но скажи это негру здесь у нас и он полезет с тобой в драку, потому что – что ему ещё остаётся? Он скажет, что ты расист, что ты негостепреимен в собственной стране и так далее, и так далее.

Вот так же и с татарами, и с башкирами, и с казахами. Я почему-то люблю эти народы, когда их показывают по телевидению, но ненавижу, когда они считают себя русскими. Да вы же сами себя унижаете! Предателей никто не любит, – ни свои, ни чужие. А эмигранты отправились за деньгами в чужие страны, – ну или даже родились в чужой стране и не хотят уезжать из неё потому что в ней повкуснее кормят.

Я обожаю туристов, но ненавижу эмигрантов, – вот что я хотел сказать; да, и русских эмигрантов я тоже презираю, не смотря на какую-нибудь изъявляемую ими любовь к своей стране из какой-нибудь Франции, как, например потомки нашего Пушкина, что с трудом могут уже и изъясняться-то на русском. Впрочем, про Пушкина это я зря вставил, ведь он был и негр и русский одновременно… Да, и кстати, тот обожаемый мной рэпер Руставели тоже чистокровный татарин, живущий в Москве…

Мда, здорово я проврался и отвлёкся, так что придётся продолжение истории описать уже в следующей главе. А впрочем оно так и лучше будет, так как глава эта и закончит рассказ, и глава эта опишет всю катастрофу, что повлияла на мою жизнь кардинально.

4

Вернёмся в автомобиль. Чувствую, зря я так предвосхитил эту последнюю главу, потому что ничего толком не помню, а помню лишь фрагментами… Впрочем, их и опишу.

Я кажется ничего такого грубого не сказал чёрненькой Анжеле, но помню страх в её лице, помню как Катя утешала её словами – «да чего ты», – помню как она вышла, а Катя осталась. И вот тут произошло оно… Всякое в моей жизни случалось, – и очень неприятное, и очень приятное, – но такого восторга, такого упоения, как в тот вечер, сидя с ней рядом, я не испытывал никогда.

Мы о чём-то перекидывались словами, – я не помню о чём. Помню то как я чувствовал это упоение за самой обыкновенной беседой, сидя с самой обыкновенной девушкой. Не знаю, любовь ли это меня наполняла, – я никогда никого не любил по-настоящему. Сомнение моё по этому поводу другого рода: я сомневаюсь, что любовь может быть настолько сильной, и я думаю, что то, что я испытал тогда, гораздо сильнее той самой настоящей любви, о которой так много песен спето.

Не помню как я прилёг к ней на коленки, но помню, что моей голове было очень приятно на них лежать. И вовсе не похотливое чувство владело мной! Мне казалось, будто это какое-то божество , какой-то ангел, который заботится обо мне, который не отвергает и значит любит меня! Она так нежно гладила мои волосы…

Да, всю эту сцену, весь этот вечер я сам устроил, – я уже давно шёл к этому вечеру, я, может быть, на наркотики подсел ради этого вечера. Впрочем, я, кажется, опять вру… Я ведь всего-лишь симпатизировал ей на наркоманских хатах, от безделья заигрывая с ней и отвешивая различные шутейки. Но так или иначе я добился своего. Она была рада тому, что мы вместе и тоже не из похоти, а из какого-то детского чувства, искренного чувства, как когда двум хорошим людям очень приятно находиться вместе и общаться друг с другом. Конечно, читатель уже поморщился – как де может подонок наркоман считать себя и свою потаскуху подругу хорошими людьми. Но я же сказал в самом начале, что отношения наши подобны двум минусам, из которых вышел плюс, – вот, видимо, мне и причудилось такое блаженство на один вечер, пока мы были даже и физически один поперёк другого, то есть как бы плюсом, – согласитесь, это очень смешно – такое совпадение.

А дальше произошла катастрофа.

Я уснул у неё на ногах. Я понятия не имею чем она занималась во время моего сна, – наверно тупила в свой мобильник, – что же ещё она могла делать, не книжку ведь читать. Мне ничего не снилось, но помню, что и во сне мне было так же хорошо, как и наяву.

Когда я открыл глаза, пробудившись, то первое, что я увидел, это орущего на Катю Славика. Я не мог ничего сообразить – почему он орёт? Спросонок я сообразил, что он в чём-то обвиняет её, я слышал, что он припоминает ей какие-то старые грехи перед ним.

Я стал приподниматься, – вернее, хотел было приподняться, но тут же меня поразило неприятное (ой какое неприятное) чувство, что сказка закончилась… Я был похож на Золушку после бала… Мне хотелось чтобы сказка продолжалась хотя бы ещё мгновенье, а лучше два или три. Я как полоумный продолжал лежать у Кати на коленях, не обращая внимания на приревновавшего её Славу и нс её не менее гневные оправдания и ответные упрёки. Поверите ли, если скажу – я даже хотел было притвориться опять спящим, – и хорошо, что не притворился, потому что это бы заметили.