– Вы были в зале, тогда! Что с вами?
– Тоже что и с тобой. Разгерметизация, нас высосало в открытый космос.
– Боже!
– Тот японец, Такеши, подорвал арену. Вся федерация видела, как мы…
Он осёкся и поморщился от боли.
– Стоп, нас взорвали? Тот луч…
– Да, прими мои соболезнования, твоя команда была слишком близко. Я видел новости, никто из них не пережил кварковую вспышку.
– Что?
– Зал разметало в клочья, те кто не умер от взрыва вскоре задохнулись в вакууме или замёрзли. Людей с костюмами можно по пальцам пересчитать, я и ты, пара техников и туристов, а живы только мы двое… иронично, правда?. В век путешествий по бездонным просторам люди всё ещё предпочитают носить одежду, а не костюмы, даже если это может стоить им жизни.
Вербовщик смеялся сквозь слёзы. Фёдор оцепенел и отвернулся, чтобы не видеть слёз, но смешки перемешивались со всхлипами. В палату заходили врачи, выражали соболезнования, что-то лепетали о поддержке, но Паскаль чувствовал только пустоту внутри.
Ни горя, ни гнева – холод, сплетённый с лёгкостью, наполнял его до краёв. Он лежал, отвернувшись к стене, пока медики не покинули палату, долго мочал, прежде чем спросить у вербовщика.
– Предложение ещё в силе?
– Вроде как, сейчас я не в состоянии приставать к тебе с этим, так что…
– Я согласен. Мне нужно заскочить на Гагарин-пять и отправимся на Иеремию.
Вербовщик удивился, но отвечал обычным голосом.
– Хорошо, подожду тебя тут.
– Как вас зовут?
– Кевин.
– Поправляйтесь, Кевин, во благо Федерации…