Запертые

– Он говорит правду, – подтверждаю я. – Я все слышал.

И тут снова весь подъезд от первого до последнего этажа содрогается под натиском запертого в подземелье зверя.

Ольга, белая от страха, сжалась в живой комочек и начала причитать «Отче наш, сущий на небесах, да светится имя твое..», но тут Виталя её резко перебивает:

– Хватит заниматься херней! Давай лучше подумаем, как найти этого чувака в ванной!

–Молитва это херня? – гневно сопит Ольга. – Вот посмотрю на тебя, как ты заговоришь, когда помирать будешь.

– Я не говорил, что молитва это херня, – Виталя уступчиво снижает тон. – Я говорю, надо думать о другом сейчас.

– Ну-ну, думай-думай.

Ольгу губки надула и в сторону отвернулась. Пока у них тут не начались бытовые разборки, я решил кое-что прояснить.

– Я конечно здесь новенький, – говорю с наивняком таким. – Но может быть, вы мне объясните, что это за история с демоном и его братом? И куда исчезли все эти люди, о которых писали в газетах?

Тут они оба на меня посмотрели, потом взглядами обменялись.

– Мы должны ему рассказать, – умоляюще просит Ольга, глядя на Виталю. – Теперь он с нами.

Не сразу и не очень уверенно подросток кивает:

– Ладно. Можешь рассказать ему вводную часть, но знать всё он не должен. Мы еще не знаем точно, кто он. Ты меня поняла?

– Да, я тебя поняла.

– Эй, – палец вверх поднимаю. – Я обычный парень. Клянусь все хранить в тайне. Знаете, я отлично умею хранить…

– Заткнись! – грубо шикает на меня подросток. – Ты узнаешь только то, что мы позволим.

– Хорошо, хорошо, – пожимаю плечами. – Жадничать не буду. Выкладывайте, что там у вас?

И тут Ольга с выразительностью театралки начинает мне выдавать то, о чем я бы не прочел ни в одной газете.

– Макруб и Дэмиэл единоутробные братья-демоны, – рассказывает она, глядя мне в глаза. – Мы не знаем точно, но в демонологии есть сведения, что они плод гнусного совокупления Смерти и Греха в каком-то из подуровней католического ада. Они родились в одной из темных нор Сатаны для того, чтобы нести людям страдания и пожирать их души в моменты слабости. Около тысячи лет назад им удалось выскользнуть из чертогов преисподней благодаря стараниям одного испанского мистика, который нашел запретные слова для тайного обряда. Время перехода было ограничено. Старший брат Дэмиэл прошел через пространственную щель своим телом, а Макруб не успел. Ему пришлось войти в мелкую подземную тварь с грязным мехом и острыми зубами. Оба брата ненавидят друг друга. Оба крайне агрессивные демоны. Вот уже тысячу лет они ходят по земле и пожирают души, не знавшие греха. И они используют людей в распрях между собой. Когда один из них умрет, другой станет гораздо могущественнее. Поэтому время от времени они устраивают охоту друг на друга. И теперь мы замешаны в этот междусобойчик.

Ольга замолкает и смотрит на меня с неким азартом, ожидая, как я отреагирую.

– Ага, – говорю. – Спасибо, так гораздо понятнее. Значит, мы теперь должны помочь одному демону убить другого?

– Верно, – кивает Ольга, как учительница младших классов.

– Ну, а что насчет людей, про которых писали в газетах. Где они?

Этот вопрос вызвал некоторое затруднение у Ольги. Она предварительно посмотрела на Виталю и мне показалось, что они без слов о чем-то смогли договориться. Знаю, звучит бредово, но не бредовее того, через что мне уже пришлось пройти.

– Они…– взгляд Ольги от Виталиных глаз соскакивает на мои, после падает на пол и снова поднимается. – Они …то есть большая их часть… мертвы…

– Что-о? – округляю глаза и ощущаю лед под сердцем.

– Что слышал, ясно! – грубо кидает мне Виталя. – Не хочешь ответов, не задавай вопросы!

И все же я рискнул спрашивать дальше.

– И к..как? Как они умерли?

Ольга вновь глазами с Виталей давай переговариваться. Мне от этих их погляделок только еще хуже становится. Чую я, что страшное в этом доме что-то произошло. Что-то такое, что и вслух сказать боязно.

– По-разному они умерли, – говорит Виталя, решив видимо прийти на помощь Ольге. – Все они были обречены с самого начала.

– Он приходил по ночам…– робко вспоминает Ольг и надолго замолкает.

– Ну и? – обрываю я упавшую тишину. – Что дальше то?

– А дальше.. Дальше он нападал, – рассказывает Виталя, глядя мне в глаза так, будто съесть хочет – Прыгал на грудь и перегрызал горло в два счета, а потом вырезал сердце когтями. Вырезал еще у живых…. А потом съедал его прямо тут же, глядя в глаза тем, кто уснул так не вовремя…

В интонациях подростка слышалось странное смакование жутких подробностей. Он словно хотел запугать меня, как малого ребенка. И надо сказать, у него это получилось.

– Матерь господня, – говорю, представляя себе эту картину. – А что было с телами?

– Тела мы сожгли…– Ольга смущенно отводит глаза. – Там, в логе, у дуба.

– Вы? – я чуть с кресла не падаю.

И смотрю то на Виталю, то на Ольгу.

– Мы,– спокойно подтверждает паренек. – Ольга мертвяков во сне видит. Как умрут, они к ней и являются. Так мы и узнали, что она медиумная у нас.

– Зачем вам было возиться с телами? – я уж начинаю сам себя за голову хватать – Зачем!? Зачем!? Зачем не позвонили в ментовку?

Виталя бросает на меня острый взгляд. Это самый тяжелый взгляд, который мне приходилось видеть.

– Так было нужно, – говорит он и я, вдруг, понимаю, почему он тут главный.– Он выбрал нас.

Между нами повисает долгая некомфортная пауза и все же я не мог не спросить:

– А твои родители… ты сжег и их тоже?

– Да… и их тоже. И могу сжечь тебя, если понадобится, – Виталя направляет на меня монтировку, будто собирается из неё выстрелить. – Ты пока не очень то нужный персонаж в этой чертовой истории.

– Виталя! – вскрикивает Ольга. – Мы же договорились!

– Я лишь обрисовываю ему перспективы. Ты не находишь, что наш новый друг слишком любопытен?

– Нахожу, – пожимает она плечами, – но..это вполне нормально. Просто мы слишком долго не общались с другими людьми.

– И это, между прочим, заметно, – говорю, слегка задетый угрозами сопляка. – И я все равно не понимаю, почему вы все это делали!?

– Он выбрал нас! – восклицает Ольга с каким-то надрывом, еще чуть–чуть и расплачется.– И этого уже не изменишь!

– Но почему именно вы?

– Мысли демоны нам не познать, – Ольга страдальчески опускает глаза и роняет слезу. – Это клубок порока, у которого нет конца и края…

– Он выбрал нас потому, что мы оказались сильнее остальных, – вмешивается в разговор Серафима, возвращаясь к нам перевязанная и посвежевшая. – А ты хоть и не репортер, а всю душу готов из нас высосать.

На ней больше нет розового халата. На выпирающем бюсте, обтянутым теперь белой футболкой, растянулась до предела черная надпись «ПАНК». На ногах старые, но чистые джинсы невинного голубого цвета. Босая и с сырыми волосами, скрученными в башню, она похожа на хиппи с приличным стажем. На хиппи с огромным кривым ножом.

– Прошлое оставь в прошлом, – продолжает речь тетка, опускаясь на диван рядом с Ольгой и закуривая сиагретку. – Тем более ты тут турист заезжий и знать тебе много ни к чему. Ты лучше подумай о том, как нам дело закончить мерзкое. Ведь времени у нас не так много.

– Хорошо, – с натянутой улыбкой я проглатываю её колкости. – Какой план?

Несмотря на то, что вопрос задал я, все смотрят на Виталю.

– Мы найдем его, – заявляет он безапелляционно. – Не знаю как, но найдем. Другого выхода нет.

Серафима тяжело вздыхает, выпуская к потолку долгую голубую струю дыма.

– Предлагаешь прочесывать квартиру за квартирой?

– Да, если никто из вас не вспомнит, где тут живет калека.

– Действительно странно, – пожимает плечами Ольга. – Я тут с девяносто восьмого и ни о каком калеке не слышала.

– В первом подъезде когда-то жил инвалид-колясочник, – вспоминает Серафима, закуривая новую сигарету. – Ветеран с Афгана. Но его похоронили в начале девяностых.

– Ладно, чего гадать-то, – встревает Виталя. – Начнем проверять с этого этажа и будем двигаться вниз. Раз он готовил его для нас, то калека должен быть в этом подъезде. Вряд ли в другом. Значит, нам остается проверить только одиннадцать квартир.

Серафима предложение поддержала, я тоже был, в общем, не против.

– Мы пойдем все? – спрашивает Ольга.

– Нет, не все, – Виталя спрыгивает с подоконника и показывает монтировкой на меня. – Пойдет он и пойду я. Вы с Серафимой останетесь здесь, смотреть за Грыничкиными норами. Нельзя, чтобы крысы прорвались в квартиру.

– Но почему ты берешь его? – возмущается Ольга. – Пусть Серафима идет, у неё убивать лучше получается.

Последние слова выпали как-то нечаянно. Серафима и Виталя метнули на девушку осуждающие взгляды, будто та выдала невзначай страшную тайну.

– Ну, то есть, я хочу сказать, Серафима сильнее и больше, – неловко поправляется Ольга.

– Все в порядке, – говорю, поднимаясь с кресла. – Я не против.

– Вот и отлично, – здесь Виталя впервые улыбается своей бандитской улыбкой и во рту него обнажается черная прореха вместо правого резца.

– Идем, – хлопает он меня по плечу, как кореш старый. – Решим по оружию.

Оказывается, коллекция оружия в этой квартире не ограничивалась экземплярами в виниловом коридоре. В спальню, которую я увидел в последнюю очередь, мы вошли все разом, следуя за Виталей, как гости, приглашенные на семейный праздник.

Раньше это была детская. Короткая кровать с одной стороны, книжный шкаф и ученический стол с глобусом с другой. Вот только на стенах красуются отнюдь не подростковые постеры с полуголыми девицами. Большая часть желтых обоев скрывалась за пришпиленными фотографиями с мест преступлений. На снимках пестрели изуродованные трупы, снятые в момент обнаружения: на берегу реки, на городской свалке, в овраге, на заброшенной стройке. Почти все без голов. Были и нечеткие снимки горожан (мужчин), которых поймали в кадр из толпы прохожих. У окна, частично закрывая его и придавая жутким фоткам невеселую гармонию, горбился большой зеленый сейф почти с меня ростом. С одного его боку кое-как протиснулся задний край кровати, а в другом закутке на стене друг под другом висели три восьмизарядных ремингтона и на самом верху самурайский меч в ножнах с лямкой.

– Это твоя комната? – вырывается у меня невольный возглас удивления. – Откуда у тебя все это?

Я все еще смотрел на фотки.

– А, это я искал нашего маньяка, – отмахивается Виталя. – Я сразу понял, что он это. Наш клиент. Дэмиэл, гаденыш. Он тут в городе бошки всем чикал, больше некому.

Подросток залез в закуток за сейфом и снимал со стены ружьё. Первое он сразу бросил Серафиме. Та поймала его свободной рукой, кинула свою мачету на кровать, и после проверила наличие зарядов.

– А патроны? – спрашивает.

Виталя опустился на корточки и откуда-то из-за сейфа (под подоконником) начал выбрасывать коробки с патронами. Он швырял их мне, я передавал Ольге, а та бросала их на кровать к Серафиме.

После двадцатой коробки парнишка объявил, что это всё. Затем снял со стены оставшиеся ружья. Одно отдал мне, другое Ольге, а сам сбросил с себя, наконец, порванную куртку и закинул за спину самурайский нож в изящных ножнах, инкрустированных изумрудами.

– И откуда у тебя все это? – спрашиваю, осматривая ружье.

– По интернету заказал, – деловито поясняет Виталя. – Ты не парься, всё настоящее, не подъ** китайский.

– Да я и не парюсь. А в сейфе что?

Мой вопрос снова вызывает солидарную тишину. Серафима с Ольгой, заряжая ружья, исподлобья за Виталей наблюдают. Тот делает ощутимую паузу и, глядя мне в глаза, говорит:

– Я скажу тебе потом. Хорошо?

Глава 6. Квартира 28

Первой для вскрытия выбрана квартира напротив. Это квартира с номером 28.

Перед тем, как открыть парадную дверь, Виталя смотрит в навороченный глазок с ночной оптикой. За дверью никого не видно, поэтому он нажимает на красную кнопку в цифровой панели. Дверь пикает и раскрывается на небольшой зазор.

Темнота подъезда как-то разом напрягает. Мы все толпимся в узкой прихожей. Я сразу за Виталей с нацеленным ружьем, готовый стрелять в любого, кто мелькнет во тьме. За мной пыхтят Серафима и Ольга. За передние и задние лапы они тащат обезглавленное тело мутанта с нагруженной на брюхо головой.

Мы открываем дверь шире. Мрак лестничной площадки тает под светом прихожей. Подросток с монтировкой в руке и с мечом за спиной выбирается наружу первым. В кармане его брюк звенит связка из десятка ключей.

Я выхожу следующим, направляя ружье в сторону нисходящей лестницы. Там в конце пролета, в сумраке угла, угадывается колоннообразный мусоропровод, рядом – под белилами потолка – блестит стекло подъездного окна, за которым темнеет кирпичная стена. И больше никого…

– Быстрее! – торопит Виталя женщин.

Серафима с Ольгой толкают меня, прижимают к подъездному щитку и на счет три выбрасывают тело крысы-мутанта к мусоропроводу.

Женская половина быстро ретируется обратно в крепость.

– Берегите себя! – в чувствах бросает Ольга и дверь закрывается.

Мы оказываемся в сыроватой тьме бетонных стен. Ствол ружья слегка подергивается потому, что мои руки дрожат. Виталя быстро достает связку, находит плоский ключ с алюминиевой биркой «28», вставляет его в замочную скважину.

– Дьявол! – тут же восклицает он, в этот раз без шепота.

– Чего там? – в страхе я едва не нажимаю на спусковой крючок.

– Да ни хера там, – бросает он раздраженно. – Ключ не подходит. Ладно, щас вскрою.

И я понимаю, что он пускает в ход монтировку. Я слышу, как его дыхание сбивается, он фырчит, пропускает матёк, затем звучит варварский хруст и дверь с треском отпрыгивает внутрь.

– Быстрее, заходи! – кричит Виталя.

Я выставляю руку вперед, нащупываю косяк, переступаю порог. И вот я внутри. В прихожей с длинным и в конце разветвленным коридором загорается слабая потолочная лампочка.

Виталя захлопывает дверь. Прижимает её снизу ногой и говорит:

– Держи дверь, чтобы крысы не пролезли. Я проверю ванную.

Я уж не возражаю. Нравится ему в пекло лезть, путь лезет. А я тут вообще гость случайный.

– Хорошо, – говорю.

И наваливаюсь на дверь спиной, ружье к груди прижимая, ну как караульный типа. В тишине, разбавленной жужжанием лампочки, я слышу собственное сердцебиение.

Виталя прокрадывается вперед, сжимая монтировку как биту, которой он собирается разбить кому-то череп. Лампочка в коридоре то вспыхивает сильнее, то почти гаснет и от этого Виталина тень не может определиться с размерами. Эта тень заглядывает в грязное зеркало над коридорной тумбочкой, на которой стоит стеклянная трехлитровая банка( с несколькими монетами на дне) и затем скользит по пыльным бежевым обоям в каких то странных пятнах, разбрызганных от пола до потолка. Со стен сползают лохмотья паутины… Похоже, будто здесь когда-то взорвалось нечто, наполненное жидкостью. И хотя точно сказать трудно, я уверен, что это высохшая кровь.

В середине коридора, слева, виден проход в гостиную. Двустворчатые остекленные двери пригласительно открыты. Виталя останавливается у этих дверей, привлечённый чем-то внутри.

Чем-то, чего я не вижу.

Ему не стоит останавливаться. Ему нужно пройти еще несколько метров до конца коридора и там повернуть налево в сторону кухни. Там, сразу за поворотом, находится заветная дверь в ванную комнату.

– Что ты там увидел? – спрашиваю с беспокойством.

– Телевизор, – отрешенно отзывается подросток, но тут его лицо меняется и он кричит:

– Держи дверь!

Я хочу спросить, причем тут телевизор, но в этот момент английский замок за спиной начинает жутко скрипеть. Оборачиваясь, я вижу, что круглая черная ручка замка вращается по часовой стрелке. Вращение механизма выдавливает наружу железный ригель, который входит в замочное гнездо, разбитое монтировкой. Все это выглядит так, будто кто-то с той стороны пытается открыть дверь, но на самом деле дверь закрывается.

Ригель не останавливается. Он продолжает входить уже в стену.

– Черт! – меня охватывает паника.

Пальцами я пытаюсь остановить вращение замковой ручки. Но она все крутится и крутится, будто у металлического стержня нет начала и нет конца.

Виталя подбегает, чтобы помочь. Он всаживает монтировку в замковое гнездо, но это ничего не дает. Сталь трется о сталь и ригель, беспощадно скрипя, продолжает уходить в стену.

Затем замок останавливается. Мы закрыты. Мы заперты в квартире замурованного дома. Заперты в квадрате, если угодно.

– Дьявол! – в сердцах Виталя бросает монтировку на пол, но тут же подбирает её.

– Так что там с телевизором? – спрашиваю.

– Пойдем, сам увидишь.

Через три шага я останавливаюсь у гостиного прохода, завороженный невероятной картиной. Действительно, первым делом в глаза бросается работающий телевизор. Он безмолвно вещает со средней секции мебельной стенки, зажатый с двух стороной между двумя высокими двустворчатыми шкафами. Но это еще не все.

В мелькании телевизионных теней в воздухе в самом центре комнаты кружатся мелкие клочки бумаги. Словно причудливые экспонаты они вращаются вокруг собственных осей на разных высотах. Их положение не совсем хаотично. У самого пола парят всего несколько фрагментов. Но чем выше, тем их больше и тем шире они разбросаны по воздушным спиральным кольцам. Левитирующие бумажки все вместе как бы вырисовывают объемную фигуру перевернутого конуса или воронки. Возможно, это как-то связано с воздействием электромагнитных полей. По крайней мере, ничего подобного раньше мне не встречалось.

– Господи…– поминаю я всуе. – Что это?

– Хулахлоп, – отвечает Виталя, сосредоточенно наблюдая за парящими бумажками.

– Чего? – морщу лицо.

– Хулахлоп, – повторяет Виталя. – Это что-то вроде энергетического узла в замкнутых пространствах.

– Узла?

– Да. Там, где кого-то убили, скапливается много негативной энергии. Иногда это приводит к хулахлопу.

–Ты хочешь сказать, – говорю я тихо, словно боюсь кого-то разбудить, – … здесь… призраки?

– Может быть.

От его слов мне становится не по себе. Но не по себе мне еще и оттого, что на старом диване прямо напротив телевизора возвышается деревянный стул с высокой спинкой. На сиденье стула покоится оторванная голова пластмассовой куклы из разряда пупсов. Все это выглядит так, будто нечто устроилось на этом стуле и смотрит телевизор сквозь гирлянды парящих бумажек.

С того места, где стоим мы, изображение сильно искажено из-за острого угла обзора. Я хочу сделать шаг вперед, чтобы увидеть, что там такое показывают, но Виталя преграждает путь монтировкой.

– Нет, – говорит, – сначала проверим ванную.

Еще несколько шагов и коридор разветвляется: налево, в самом конце – кухня, но до неё в стене дверь в ванную; направо – закрытая дверь в единственную спальню. Под мерцающим светом еле живой лампочки за коридорным углом я вижу кухонный стол с расставленными тарелками и темное окно с кирпичной стеной за стеклом. На подоконнике высохший цветок, с табуретки свисает полотенце. Я понимаю, что здесь уже много лет не звучали человеческие голоса и от этого становится страшно.

Прежде, чем ворваться в ванную Виталя щелкает на стене выключатель и – о чудо – белая дверь вырисовывается желтым прямоугольным контуром.

В дырявом коричневом свитере и с дорогим самурайским мечом за спиной паренек похож на провинциального ниндзя. Эти мысли несколько забавляют, и все же я чувствую, как сердце от страха бешено бултыхается в груди. Я готов стрелять в любое чудовище, но не готов к самим чудовищам.

Виталя, словно ощущая мой страх, оборачивается, бросает на меня критический взгляд и дает дельное замечание:

– Ты мне только бошку не снеси, хорэ?

Весь в испарине я нервно киваю.

Поворот дверной серебристой ручки и дверь в ванную распахивается. Мы входим внутрь почти одновременно и вместе замираем, озадаченные увиденным. Сама ванна закрыта полиэтиленовой бело-голубой шторкой. И эта ширма дергается. По эмали кто-то скребет.

«Неужели джек-пот?», проносится в моей голове.

Виталя отдергивает занавеску и в воздух подпрыгивает жирная серая крыса. Монтировка молниеносно описывает короткую дугу и оглушает тварь меньше, чем за полсекунды.

Крыса, однако, не умерла.

Свободной рукой Виталя достал животное из ванной, крепко сжимая пальцы у основания головы. От удара один глаз крысы слегка вышел наружу, из уха текла кровь. Розовые лапки конвульсивно дергались, отвратительный хвост безжизненно терся о края ванной.

– Кажется, эта еще не заражена, – Виталя поворачивает крысу с разных сторон, как пытливый зоолог.

– Какого черта ты её не добьешь? – спрашиваю, стараясь не смотреть на бедного грызуна.

– Она нам пригодится, – шмыгает подросток с умным видом.

– Нафига? – искренне недоумеваю я.

– Нам придется открыть хулахлоп, иначе мы не выберемся.

– И крыса нам поможет?

– Да.

Так же медленно и осторожно мы выбираемся в коридор. В квартире звенит напряженная тишина. Закрытая дверь в спальню зловеще таится в тени коридорного закоулка.

– Может, проверим? – спрашиваю я, кивая на дверь.

– Я бы не стал.

В центральном коридоре я снова обращаю внимание на засохшие пятна на обоях и задаю вопрос, который вертится на языке:

– Это что, кровь?

– Может быть.

Мы продолжаем идти.

– Что значит «может быть»? Как умерли хозяева?

– Я же уже рассказывал! – паренек разворачивается ко мне, взмахивая рукой, в которой держит крысу. Её длиннющий хвост шлепается о стену, как замерзший шнурок.

– Ты ж сказал, что Грыничкин убивал во сне.

– Слышь ты, – в Виталю возвращается гопник. – Хватит меня донимать тупыми вопросами. Может кто-то из них проснулся и попытался убежать.

– Это что, вопрос? – я тоже начинаю выходить из себя. – Кто здесь жил?

– Парочка одна с дочерью. Шапочники. Торговали шапками на рынке тут у нас.

Он говорит так, будто это проходная история , которая не стоит внимания. Но, несмотря на его равнодушный тон, я чувствую, что в воздухе витает страшная тайна.

– И вы сожгли их тела?

– Да, – паренек опускает глаза. – Сожгли…

– И теперь они призраки… – мрачно добавляю я.

– Все может быть.

– Надеюсь, вы были хорошими соседями?

Виталя смотрит на меня, как на бестолочь. В одной руке у него агонизирующая крыса, в другой монтировка и мы стоим в проходе в гостиную.

– Можешь не отвечать, – говорю я, почти уверенный в ответе.

В гостиной, куда мы заходим, пахнет электричеством и смертью. С потолка вместо лампочки свисает обрубок провода. Всю дальнюю стену вместе с окном закрывает серая от времени тюль, беспощадно заросшая паутиной. Включенный телевизор своим неровным черно-белым мерцанием хорошо освещает лишь голову куклы и диван. И от этого темные углы кажутся еще темнее.

До того, как ступить на ковер, Виталя останавливает меня:

– Что бы ты сейчас не увидел, постарайся не трухнуть и не натворить дел.

– Натворить дел? Ты о чем?

– О том, чтобы ты не потерял рассудок.

– Постараюсь держать себя в руках, – обещаю я и мы входим в гостиную.

Из-под кед, ступающих по толстому ковру, вздымаются клубы пыли. Словно миниатюрная песчаная буря, пыль летит в сторону странной магнитной воронки и там оживает в танце, подсвеченная лучами экрана. Мы делаем всего два шага к воронке и застываем в облаках пыли, скованные страхом и тяжелым предчувствием. Мы застываем еще и оттого, что теперь можем видеть изображение в телевизоре.

На экране мерцают черно-белые и почти статичные кадры ванной комнаты. В самой ванной, наполненной водой, сидит худой и лысый парнишка, чей возраст определить трудно. Ему может быть и двадцать и тридцать. Его руки вытянуты на белых эмалированных бортах. В вену на правой руке вставлена капельница. Трубка от неё свисает прямо с потолка, который нам не виден с этого ракурса. Зато мы видим изможденное лицо с открытыми серыми глазами, которые смотрят гипнотически прямо вперед. Под правым глазом растянулось необычное родимое пятно, похожее на растекшуюся слезу. Из ноздрей торчат прозрачные эластичные катетеры. Они проходят под острыми скулами, собираются позади головы, сцепляются там вместе и подсоединяются к пакету с бесцветной жидкостью, который вместе с другими пакетами подвешен на высокой металлической подставке, установленной на керамической полке у изголовья ванны. Здесь есть пакеты с желтой жидкостью и с синей. Все они висят на разной высоте и каждый соединен друг с другом каким-то замысловатым образом…

– Неужели это он? – говорю я, пораженный увиденным.

– Похоже на то, – на лице Витали проступает страх.

– Ты узнаешь место?

– Нет.

– А парнишку?

– Н..нет, – отвечает Виталя через паузу, которая меня несколько настораживает.

– Черт, это он, – говорю нервно, кивая на голову пупса и целясь туда ружьем.

– Кто? – не понимает Виталя.

– Демон ваш, – говорю, обтирая со лба холодный пот. – Устроил тут ловушку.

– Не думаю, что это он.

– Ну, призраки, – тут голос у меня слегка проседает от страха. – Всё одно, не выпустят теперь отсюда живыми.

– Я тебе сказал, держи себя в штанах.

– Да я держу. Просто ни черта не понимаю. Как ты выходить отсюда собираешься?

– Хулахлоп открывается отмычкой, – терпеливо объясняет Виталя, – Без неё не выйдем.

– Крыса это отмычка? – спрашиваю.

– Нет, крыса это кнопка запуска.

Я слышу в его голосе нотки иронии и начинаю думать, что паренек надо мной издевается.

– Ты меня с ума сведешь,– говорю на нервяке. – Что же это за отмычка тогда?

– Какая-то вещь, разделенная на части.

– Вещь? – я почти выхожу из себя.

– Да, вещь. Вещь, которая принадлежит здешним хозяевам.

– И как же нам найти эту вещь?

– Надо просто искать, – говорит Виталя и намеренно наступает тяжелым ботинком на мою кеду, – И лучше искать быстро. Потому что эта хулахерня крайне непредсказуема. И тебе сейчас лучше к дверям отойти. И держи их, а то нас и здесь закроют к херам.

– С кеды отойди, – говорю.

Виталя улыбается, показывая свою дырку в зубном ряду, и отступает на шаг назад.

– К дверям иди, – указывает, кивая назад. – Не шучу я.

– А ты?

– За меня не ссы, я в поряде буду, – тут он на крысу смотрит и добавляет: – Наверное.

– Ладно, – говорю.

И медленно задом отступаю, после замираю в самом проходе и продолжаю из ружья целиться в феномен из парящих бумажек.

Виталя еще раз на меня оборачивается. Думаю, он сейчас опять что-нибудь о ружье брякнет, но лицо у него теперь не раздраженное, а какое-то трагически взволнованное.

– А Ольга ничошная, скажи да?

– Чего? – я сначала не понял, о чем это он.

– Нравишься ты ей…пижон

– Какого хрена ты несешь?

– Не важно, – вздыхает и снова к воронке поворачивается.

– Ну, – говорит, – поехали.

И с бокового размаху швыряет полумертвую крысу прямо в воронку. Крыса пролетает пару метров в мерцании черно-белых теней и, вращаясь длиной тушей, врезается в невидимый барьер, но не падает. Несколько секунд она горизонтально висит в воздухе, словно прилипла к чему-то. Затем некая сила начинает медленно втягивать крысу во внутренний контур воронки из парящих бумажек. Она пролазит сквозь невидимую мембрану сантиметр за сантиметром, сначала голова, потом все остальное. И когда её хвост оказывается внутри, тушка начинает вращаться в воздухе по центру воронки с сумасшедшей скоростью, а потом неожиданно резко устремляется вверх, где от сильного удара с характерным шлепком расплющивается на белом потолке громадной кроваво-меховой кляксой.

Брызги крови достают и до меня.

Потолок мгновенно покрывается сетью темно-красных дорожек, исходящих из расплющенного тела. Кровь из крысиной кляксы струится вниз многочисленными ручейками, которые спускаются по невидимым спиралевидным руслам внутри воронки. Со стороны похоже, будто сверху разматываются кровяные нити. По причудливым траекториям они соединяют лоскутки разорванной бумаги.

–Чтоб меня… – говорю я про себя, чувствуя, как дрожат колени.

Кровавая сеть с потолка распространяется на стены. Потолок полностью утрачивает прежний цвет, покрываясь темной бугристой поверхностью с трещинами и вздутиями, из которых лениво сочится бесцветная слизь. Вскоре метаморфозы пожирают стены и достигают пола. Сквозь ворсовую ткань узорчатого ковра прорастают странные губчатые наросты. Я в страхе отступаю назад на скользкий паркет коридорных полов.

Виталя в боевой стойке сжимает монтировку обеими руками. Я нацеливаю ружье в центр воронки, теперь больше похожую на гигантскую кровеносную систему.

За одну минуту гостиная стандартной отделки превращается в страшную меблированную пещеру с капающей то тут, то там слизью. Однако телевизор, мигнув несколько раз, продолжает работать. Диван и стул с головой пупса стоят на месте. Ну, а клочки бумаги… они вдруг начинают склеиваться. Они соединяются друг с другом, скользя по красным кровяным ниткам, которые затем рассыпаются бледно-алой пылью.

– Что происходит? – кричу, весь заинтригованный.

– Пока не знаю, – отзывается Виталя, завороженный не меньше моего.

Бумажные фрагменты, как разрозненные части пазла, собираются в единый лист, и он падает на дно воронки. Правда теперь ничто не висит в воздухе и воронки по сути больше нет.

Виталя поднимает лист с бугристого пола, смотрит на него и озадачено произносит:

– Тёлка голая.

Я плюю на осторожность и иду взглянуть на бумажку. На листе отпечатан черно-белый рисунок обнаженной стройной женщины без головы. Женщина позирует на белом фоне листа, упираясь ладонями в талию. На срезе шеи прорисованы кружки гортани и артерий.

–Может карта таро? – предполагает Виталя.

– Не уверен, – говорю я и в этот момент улавливаю мелькание на экране телевизора.

Листок в моей руке начинает дрожать.

– Смотри в телевизор!– шепчу, взволнованный до крайности.

На экране камера медленно меняет ракурс, поворачиваясь от паренька в ванной к зеркалу над белой раковиной. Однако в зеркале мы видим не камеру, закрепленную на штативе с автоматическим поворотом, а нечто другое.

Это нагое нечеловеческое существо, покрытое повсюду гнойными коростами. Из-под нависшего широкого лба на нас смотрят два маленьких желтых глаза из глубоких глазниц. Широкий рот осклабляется, обнажая ряд мелких черных зубов. Это лицо необычайно вытянуто сверху вниз и кажется будто оно продолжает медленно вытягиваться, как горячий гудрон на весу.

– Макруб…– с обреченностью произносит Виталя.

Динамики телевизора начинают шипеть. Существо в экране приближается к зеркалу, вытягивает вперед морду и в гостиную проникает мягко рычащий голос:

– Следи по сторонам, червяк…

Лицо настолько мерзкое, что мы оба невольно отступаем от экрана. Однако изображение в ящике вдруг пропадает, сливаясь в диагональные шипящие полосы. Затем помехи вновь исчезают и на экране появляется совсем другая картинка.

Вместо ванной комнаты с демоном и его жертвой, мы видим часть спальни: окно, закрытое горчичными шторами, а внизу крупным планом – большой, обитый гравированным железом, сундук.

Эти кадры длятся не больше двух секунд. Затем изображение вновь сливается в полосы. В телеприемнике что-то щелкает, фыркает, трещит и экран гаснет. Сзади поднимается белый дымок.