Czytaj książkę: «Не время для драконов»
Hymn of Apollo
The sleepless Hours who watch me as I lie,
Curtained with star-inwoven tapestries
From the broad moonlight of the sky,
Fanning the busy dreams from my dim eyes, —
Waken me when there Mother, the grey Dawn,
Tells them that dreams and that the Moon is gone.
Бессонные Часы, когда я предан сну,
Под звездным пологом ко мне свой лик склоняют.
Скрывая от меня широкую луну,
От сонных глаз моих виденья отгоняют, —
Когда ж их мать, заря, им скажет:
«Кончен сон, Луна и сны ушли», – я ими пробужден.
Перси Биши Шелли. Гимн Аполлона, 1,1–6, перевод К. Д. Бальмонта
Пролог
Есть миры, где солнце зелено, а песок черен. Есть – где горы из звонкого хрусталя, а реки несут чистое золото быстрой воды. Есть такие, где снег – цвета крови, а сама кровь, напротив, белее белого. Есть миры, где замки еще не уступили место громадам серых многоэтажных игл, и есть такие, где эти иглы давно заброшены, а на их руинах воздвигаются стены замков.
Есть миры, где рассвет встречает слитное хлопанье мириад крыл существ, парящих высоко над землей, где торжественный гимн восходящему светилу сливается с воплями умирающей на презренной земле бескрылой сыти. Есть миры, где солнечный свет встречает лишь глухую стену закрытых ставен – ибо он там горше яда.
Но речь не о них.
Есть миры, где ночь и день слились неразрывно. Где можно поднять взгляд к солнцу и увидеть звезды. Где можно выйти в ночь и увидеть солнечный свет.
Речь не о них.
Есть миры, где солнце желто, как зрачок дракона, трава зелена, а вода прозрачна. Там тянутся к голубому небу замки из камня и здания из бетона, там рвутся в небо птицы, а люди улыбаются друг другу.
В путь.
Глава 1
Погас свет.
Когда мелкие неприятности преследуют тебя постоянно, это уже не мелкие неприятности, а одна Большая Неприятная Система. Именно Система, с большой буквы. А теория учит, что ни одна по-настоящему Большая Система не может не иметь под собой по-настоящему Глобальной Причины. Глобальная же Причина – это такая вещь, пренебречь которой можно только один раз.
Виктор на ощупь пробирался к двери, где таился вмурованный в стену, точно сейф, распределительный щиток. Мебель, похоже, решила воспользоваться случаем и слегка прогуляться по квартире, появляясь в самых неожиданных местах. Один оказавшийся на дороге стул он обманул, засада не удалась, зато второй радостно ткнулся ему в ноги. Потирая на ходу ушибленную коленку, Виктор осторожно протянул к нему руку – и тут зазвонил телефон. Даже не зазвонил, а мерзко и ехидно заорал, подпрыгивая от усердия. Так звонят, наверное, когда случился пожар или кто-то умер. Звонки шли частые и отрывистые, вроде бы межгород, а это значит и вправду что-то случилось. Мама позвонила бы лишь в том случае, если на их Богом забытый городишко обрушилась стая огнедышащих драконов.
Огнедышащих драконов с узкими желтыми зрачками…
Виктор помотал головой, отгоняя вдруг привидевшуюся чушь, и прыжками рванул к аппарату, опрокинув по пути стул.
Вероятно, тот же самый, но злокозненно вернувшийся на прежнее место.
Рывком сорвал трубку.
В трубке молчали. Только доносилось очень-очень медленное хрипловатое дыхание.
– Алло? Алло, мама, ты?!
Он уже знал, что это не мама. Но признаваться себе в этом упрямо не хотел.
В трубке размеренно дышали. С присвистом, точно втягивая воздух сквозь неплотно сжатые (острые-острые!) зубы.
– Алло… – повторил Виктор. Устало и покорно, удерживаясь на самой грани телефонной вежливости, рано или поздно превращающейся в поток отборной ругани, от которой через минуту самому становится неловко.
– Не выс-с-совывайся… – шепнула трубка. Протяжно, через силу, словно неведомый собеседник хотел сказать что-то куда более обидное, но тоже нашел в себе силы сдержаться. – Живи… тихо… живи… пока…
Прижимая к уху забибикавшую трубку, Виктор стоял, глядя в просвет между шторами. В просвете была ночь, темнота, слабая жиденькая белизна фонарей с соседней улицы. Нет, люди стали людьми не тогда, когда придумали керосиновые лампы и электричество. Вначале они придумали темноту – такую непроглядную, что природе и не снилась.
– Уроды, – сказал Виктор. – Козлы.
Хотелось сказать что-нибудь позлее и покрепче. Вот только ругаться одному в пустой и темной квартире так же глупо, как поэту декламировать в одиночестве только что сочиненные стихи.
– Идиоты, – добавил Виктор, бросая трубку на рычаг.
Теперь он пробирался к щитку куда медленнее и осторожнее, чем раньше. Спешить не хотелось. Да и некуда было спешить. Выбило пробки в старой квартире, эка невидаль. Позвонил пьяный дурак или обкурившийся сопляк. Со всяким бывает.
Но почему так часто? А?
Большая Неприятная Система. Мама, наверное, сказала бы, что кто-то его сглазил. Но нельзя же быть таким суеверным!
– Пробки, пробочки, – успокоительно сказал Виктор, опершись одной рукой о стену, а другой шаря в поисках распределительного щитка. – Сейчас кнопочку нажмем…
Он нащупал что-то холодное, неровное, стал водить пальцем, соображая, на что же напоролся. Виток, другой…
Электропатрон. Пустой. Пробка даже не отключилась, она попросту исчезла.
Руки не удивились, в отличие от сознания. Они, эти руки, медленно, чтобы ненароком не дернуло, отползли от патрона и спокойно приоткрыли входную дверь.
На лестнице, как ни в чем не бывало, горел свет. На полу у самого порога валялась пробка. Вывалилась, значит. Выкрутилась. Случайно. Сама. Бывает?
Нет.
Поражаясь собственной невозмутимости, Виктор поднял пробку. Аккуратно вкрутил на место. Вжал кнопку.
Послушно вспыхнул свет, заголосил телевизор, натужно вздохнул старенький холодильник.
Очередная неприятность. В одном ряду с прорвавшейся трубой, взорвавшимся кинескопом, забившейся канализацией и тому подобным. Чуть поэкзотичнее, правда. Хотя… есть в психиатрии специальный термин для таких «необъяснимых» ситуаций, когда человек абсолютно уверен, что сделал что-то, а на самом деле – нет. Ну, скажем, отвлекся, когда вкручивал эту самую пробку. Вчера, когда ее в последний раз выбивало. Да, вот только почему свет горел? Электрончики тоже поверили в то, что пробка вкручена?
Дверь закрыть надо…
Он потянул ее на себя… и тут в край створки, возле самого низа, вцепились чьи-то тонкие, испачканные кровью пальцы. Вернее, пальчики. Длинные ногти блеснули золотом – яркий, праздничный лак, неуместный, но красивый рядом со свежей кровью.
Наверное, надо было испугаться.
То ли въевшиеся профессиональные навыки, то ли тот злой, еще не прошедший запал, но Виктор не почувствовал страха. Так же медленно и бережно, как минуту назад, вынимая пальцы из оголенного, ждущего электропатрона, стал приоткрывать дверь. Когда окровавленная рука соскользнула – осторожно протиснулся в щель.
Она лежала на резиновом коврике, прижав колени к груди.
Девочка-подросток. Девчонка лет тринадцати или, может быть, чуть старше. Рыжая. Волосы недлинные, растрепанные. В черных зауженных брючках и распоротом сбоку темном свитерке.
«Потеряла много крови», – мелькнула первая мысль. Тонкое, высокоскулое, белое-белое лицо. Не мертвенное, даже не бледное – именно белое.
Прежде чем нагнуться к девочке, Виктор все же окинул взглядом лестничную клетку. Не было на ней никого, и не слышно было ни звука. Словно весь подъезд вымер давным-давно, а истекающая кровью девчонка под его дверью появилась из ниоткуда.
Девочка еле слышно застонала.
Он подхватил легонькое тело, машинально отметив, что крови под дверь натекло не так уж и много. Но бледность такая – она-то откуда? И кровавых следов нет, и площадка чистая. Раненая словно с потолка свалилась на его коврик.
Все так же бочком, словно боясь раскрыть дверь шире, он протиснулся обратно в квартиру. Телевизор из комнаты бормотал что-то свое, вечно веселое и успокоительное.
– Больно? – спросил Виктор. Даже не ожидая ответа, просто надо было что-то говорить, пока он нес девочку из прихожей в комнату, укладывал на диван… дьявол с ней, с вытертой светлой обивкой, мгновенно покрывшейся бурыми пятнами. – Сейчас…
Вначале вызвать «скорую». Он не питал лишних иллюзий по поводу оперативности своих коллег, но, значит, тем более это надо сделать в первую очередь. Потом – перевязать девочку. И закрыть дверь!
– Не надо, – неожиданно громко сказала девочка. – Никуда не звони… Виктор.
Он даже не остановился, даже не удивился тому, что девочка знает его имя. Сегодня такая ночь, когда не стоит ничему удивляться. Виктор протянул руку к телефону, сорвал трубку.
И выронил – из микрофона вывернулся, расплываясь в воздухе, клуб вонючего черного дыма.
– Не звони! – повторила девочка.
Собирались медленно – в час Серого Пса, самое унылое время ночи. Час, когда все заранее определено, неизменно и известно наперед. В такое время лучше всего собраться беззаботным кругом старых друзей, развести костерок пожарче, откупорить старое доброе «Aetanne», достать видавшую виды гитару, да спеть что-то вроде «Эх, по камню, по черному камню, где не чуешь земли ты корней…», а потом, после грустного – что-то донельзя веселое, может, даже фривольное, если нет в компании дам.
Но делать нечего. Час Серого Пса – и скользящие тени крадутся по самому краю ночи, такой темной, что слепой станет проворнее зрячего. Под плащами не видно мечей. То, ради чего они собираются, потребует иного оружия. Не для ритуальных дуэлей с себе подобными. От того, чем кончится эта встреча, зависит многое. И пусть не все из идущих знают размеры опасности, никого не приходится торопить. Медленно расступаются деревья, редеет лес, столетие назад изрядно покалеченный топорами дровосеков. Когда-то здесь тянулись дороги, стояли дома. Но время ничего не щадит. Неумолимое время, с которым никому не хочется соглашаться. Даже молодые деревца, что так любят пепелища, успели вырасти и одряхлеть. Даже камни фундаментов рассыпаются ныне в прах под корнями трав…
Дорога в час Серого Пса опасна, но не так, как в иные часы ночи. Бродят Неупокоенные, высоко в аэре кружат Летящие; из-под лесных завес смотрят голодные алчные глаза тех, кто так и не смог преодолеть векового страха и выйти из чащобы. Их следует остерегаться, но не более. Бояться стоит иных, когда-то бывших друзьями и соратниками. Они, пришедшие с родных берегов, – здесь самые лютые враги. Забыт давно тот миг, когда они стояли рядом, не сжимая рукояти мечей, забыт и проклят.
Наверное, навсегда…
На разоренной земле, где бессчетные разы сшибались закованные в броню армии, среди иссеченного, измочаленного леска, где каждое дерево истыкано стрелами, на крутой скале, взлетевшей над озером, стоял замок. Вернее, то, что от него осталось.
…Привратные башни обрушивали не пушками и не таранами, те остановились на дальних подступах, завязнув в липких мхах и упав в тайные ямы, – стенобитным заклятием. Остались лишь фундаменты да груды битого камня, обильно припорошенного серой пылью, – магия раздробила гранитные глыбы. Земляные ежи затянули, заткали резаную рану рва, оставленную грубыми заступами.
Приветствовали друг друга молча – этикета и положенных фраз для подобных встреч еще не придумали. Тронный зал был разрушен сильнее всех помещений, когда-то тут отшумела самая отчаянная, последняя битва оборонявшихся и нападавших. До сих пор остатки стен хранили следы наложенной строителями волшбы, последнее, что удерживало их от падения. Единственная уцелевшая винтовая лестница вела в зал, подобно птичьему гнезду прилепившийся к остаткам стены на высоте двадцати человеческих ростов.
Здесь не стоило шутить с магией. Особенно – с боевой.
Потому и встретились тут.
Те, кто пришли первыми, встали у основания разрушенной стены, добровольно соглашаясь, что их силуэты будут легкими мишенями. Знак доверия и мира. Но сколько раз уже эти знаки оборачивались ловушкой, усыплением бдительности, подлым расчетом…
И все-таки это был знак мира.
– Нам надо о многом поговорить, – начал высокий, закутанный в плащ мужчина, вожак пришедших первыми.
– В час Серого Пса? – с иронией отозвались из темноты, где едва угадывались коренастые фигуры припоздавших. Всем известно было, что произнесенное в этот час не стоит принимать слишком уж серьезно.
– В следующий час для нас нет правды, – невозмутимо ответил вожак. – Час Просыпающейся Воды – не наше время. И уж тем более – не ваше. Не стоит тянуть.
– Мы слушаем тебя, Ритор, – согласился незримый собеседник. Словно признал, что не стоит играть словами. – Путь был долог, не зря же мы шли?
Ритор оставил вопрос без ответа. Он так и не смог опознать отвечавшего ему. И это тревожило. Обернувшись, он окинул быстрым взглядом своих товарищей.
Четверо, как и договорено. Братья Клатт, слабые маги, но великолепные бойцы. На них ложилась вся тяжесть охраны в такие часы, когда слабела магия воздуха. Шатти, нестарый еще, но опытный чародей, подобно Ритору, маг первой ступени. Даже сейчас, во время Серого Пса, ненавистное всякой магии, от него исходило едва ощутимое дыхание Силы. По правую руку от Ритора стоял Таниэль, его племянник. Паренек, в свои шестнадцать лет уже заслуживший прозвище Любимец Ветра. Будущая надежда клана Воздуха.
Какое-то предчувствие, неясное и совершенно необоснованное – нет истинных предчувствий в час, когда вся магия мира спит, холодком обдало Ритора. Не стоило брать с собой мальчика! Пусть даже должен, согласно всем обычаям, присутствовать на переговорах кто-то, еще не ставший мужчиной, способный смотреть и слушать со всем присущим юности жаром – все равно.
Он не должен был брать с собой Таниэля!
– Что ты хотел сказать, Ритор? – повторил предводитель собеседников. Странно, он словно был не против заминки…
Ритор встряхнулся.
Предчувствия – чушь. Клан Огня никогда не был их врагом. А сейчас, на переломе ночи, они одинаково слабы – это любого удержит от предательства.
– Война близка, – сказал Ритор. Сказал – словно ринулся в холодный воздушный поток, берущий начало над горными ледниками. Поверит ли кто его словам? Люди клана Огня были первыми, кому он это говорил.
Фигуры у противоположной стены молчали. Застыли в тяжелой недвижимости длинные плащи.
– Война близка, – повторил Ритор. – А в кланах, как всегда, нет единства.
– Мы знаем, – прошелестело в ответ. – Но знаем и то, что единства – настоящего единства не было никогда.
– После войны… – начал Ритор.
– Эти времена давно прошли, – жестко ответил собеседник. Лица его Ритор по-прежнему не видел. Ни обычным зрением, ни тем более бессильным сейчас магическим. – После войны – да. Но потом… Глупо рассчитывать, Ритор, что без общего врага кланы не начнут считаться обидами. Странно слышать такое от тебя, мудрого.
Ритор вздохнул, провел рукой по лбу, не давая укорениться раздражению. Клан Огня славился своим упрямством. Ничего иного он, Ритор, ожидать и не мог.
– Хорошо, – сказал он. – Хорошо. Оставим единство. Пока оставим. Я только хочу сказать, что Прирожденные ничего не забыли и не простили.
– Ты можешь доказать свои слова? Но почему ты тогда настаивал на тайной встрече, почему не созвал всех имеющих Силу?
Лба Ритора коснулась холодная струйка страха. Клан Огня должен был понимать… Хотя они всегда отличались непредсказуемостью, как и питающая их силой своевольная стихия.
– Потому что на Большом Сборе все неминуемо закончится столь же большой сварой, – желчно ответил Ритор. Почему он должен объяснять и без того всем понятные вещи? – Что же до доказательств… Они, Прирожденные, – они все помнят! – Ритор сам поразился отчаянию, прорезавшемуся в его голосе. – Я знаю… все дети Воздуха знают! Южный ветер с Горячего Моря шепчет о кораблях, ждущих у Разлома, приносит запахи кующейся стали и варящихся зелий! А ветер севера набирается сил, чтобы раздуть пламя над нашими городами! Птицы улетают на запад раньше срока, стервятники потянулись из восточных пустынь – они ждут поживы. Прирожденные собирают войско!
– В первый ли раз, Ритор? Они уже пробовали. И сразу после великой войны, и семь лет назад. Что осталось от их армий, Ритор? Помнят ли твои ветра предсмертные крики Прирожденных?
Не было в голосе говорящего никаких сомнений. Не было и страха. В пробуждающемся утреннем свете закутанные в темно-оранжевые плащи фигуры застыли мрачными непреклонными изваяниями. Ритор почувствовал безнадежность.
– После войны мы еще были едины, – прошептал он. – А семь лет назад… да разве десяток кораблей это армия? Разведка, проба сил… Мы собрали все доказательства, какие могли. Теперь нужна ваша помощь, Огненные. Ветры многое видят… но только Огонь может сказать, что именно варится в поставленных на него котлах.
– Понятно, – ответили из темноты. – Но рассуди сам, мудрый Ритор, – дважды Прирожденные пытались покончить с нами. Дважды. С разными силами, разными средствами. Оба раза мы справились сами. Но… Нам понятна твоя тревога. Однако – разве не ты сам лишил нас защитника? Никто не скажет, что он – средоточие добра и справедливости, но Прирожденные вздрагивали при одном звуке его имени! Разве не ты пресек этот род?
Ритор опустил голову. Предводитель Огненных сказал правду. Чистую правду. Мельком Ритор успел заметить округлившиеся глаза Таниэля. Бедный мальчик… хотя почему бедный, война на пороге, пришла пора становиться мужчиной.
– Ты пресек этот род… – мягко продолжал собеседник. – Едва ли это можно назвать мудрым решением, не так ли, Ритор?
Было в этих словах нечто, заставившее Ритора вновь насторожиться. И опять – он не смог определить, что же его встревожило. Клан Огня всегда считался союзником… или по крайней мере он не считался противником. Что уже много.
– Ты не смог собрать достаточно сведений, чтобы убедить Большой Сбор, не так ли, мудрый Ритор? И теперь ты просишь, чтобы сыновья Огненных сделали недоступное сынам Ветра? Ты, убивший последнего из рода, чье прозвание зарекся произносить? Навлекший на нас беду?
Упреки били, словно острый водяной кнут. Ритор опустил голову. Да, Таниэль, да. Когда-то я, Ритор, покончил с величайшим проклятием нашего мира. И одновременно – с его величайшей защитой. Так бывает почти всегда, мой мальчик. Ничто не может иметь слишком много силы.
– К чему твои слова, Огненный? – Ритор поднял голову, сжал кулаки. – Сделанного не воротишь.
– Как знать? – загадочно отозвались из темноты. – Как знать, мудрый Ритор… убивший последнего из тех, чье имя проклято?.. Но, значит, ты считаешь, что войны не избежать?
– Да, – твердо ответил Ритор. Он вновь обретал почву под ногами… или воздушный поток под крыльями, как угодно. – Война близка. Она неизбежна. И если кланы вновь не станут едины, как когда-то…
– А что ты хочешь делать с едиными кланами? – последовал ехидный вопрос. – Если Прирожденные и впрямь сойдут с орлиноголовых кораблей, мы объединимся и так. Что же ты хочешь сделать, мудрый Ритор, объединяя нас до того, как начнется война? Ты лишил нас самой надежной защиты… убив Того, чье имя для тебя непроизносимо, убив вопреки мнению многих мудрых, – а теперь хочешь, чтобы мы все подчинились тебе? Ты что-то скрываешь, Ритор. Пришло время открытых слов, если ты еще этого не понял. Перестань вилять, подобно весеннему ветру, и отвечай прямо, коль хочешь рассчитывать на нашу помощь.
Клан Огня славился упорством. Трудно было ожидать от них иного.
Ритор вздохнул.
– Ветры несут разные вести. Обрывки заклятий летят через Горячее Море, словно сорванные листья. Прирожденные готовят нечто… нечто ужасное, остановить которое…
– Смог бы только убитый тобой? – резануло из тьмы.
– Да, – глухо признал Ритор. – Да. И поэтому…
– Ты вновь жаждешь всей силы кланов… зачем?
Ритор сжался. И впрямь – пришло время открытых слов.
– Судя по принесенному ветром, Прирожденные хотят создать Дракона.
На развалины пала тишина. От рокового имени, казалось, стали еще мертвее даже камни, вконец истерзанные былой магией.
– Создать Дракона? – раздельно произнесли в темноте. – Создать… Дракона? Да разве такое возможно?
– Как знать… – Ритор опустил голову. – Мы не верили и в их корабли, помнишь? А когда они появились – было уже поздно. Ты помнишь, сколько крови пролилось на том берегу?.. Помнишь?
– Я помню, – пришел шелестящий, словно быстротекущая вода, ответ. – Но корабли – это одно, согласись, мудрый Ритор, а Дракон – совсем иное. Но… ты нас не удивил.
– Как?! – поразился Ритор.
– Никто не ведает пределы сил, отпущенных Прирожденным. Мы не верим, что Дракона можно создать… но ты прав, мы не верили и в их корабли. Так что же тогда, Ритор? Что ты предлагаешь? Хочешь вновь тряхнуть стариной? – В голосе мелькнула издевка.
Главный вопрос, ради которого он, Ритор, не жалея сил, готовил эту встречу, наконец прозвучал!
– Приходит время Дракона, – сказал Ритор.
Его собеседник рассмеялся тихим булькающим смехом.
– Время тех, кого уже нет? Что с тобой, мудрый Ритор?
– Приходит Дракон, – повторил Ритор. Наступила тишина. Он слышал, как за спиной вздохнул Шатти. Чародея тоже что-то тревожило.
– Я понял, – наконец отозвались из темноты. – Тебя не оставляет память о днях великой войны. Надежды и страхи – они из твоей юности, Ритор. Ритор… убийца Последнего Дракона.
Он сжал зубы, сдерживаясь. Клан Огня, остававшийся в стороне в дни войны, вправе был упрекать его. И все же…
– Мы не устоим перед вторжением Прирожденных. Тем более если их поведет Дракон Сотворенный.
– Но разве не приходит вместе с Драконом в наш мир и его Убийца?
Странно, предводитель клана Огня как будто бы ничуть не удивился. А ведь должен был. Должен. Если убит Последний Дракон… то даже Прирожденным не сотворить вновь такое чудо.
– Разве не был ты таким же Убийцей, Ритор? Разве не прошел ты посвящение Огнем, Водой, Воздухом и Землей, разве не творили над тобой обряды мудрецы всех поверивших тебе кланов? Если Прирожденных возглавит Дракон… мы противопоставим ему Убийцу.
– Есть другой путь.
– Другого пути нет, – жестко сказал предводитель Огненных. – Да и чем плох тот, который я только что привел тебе?
– Прирожденные могут сделать и кое-что еще, – медленно сказал Ритор. – Возможно, им не так и нужен тот же Дракон. Что они станут делать с ним после победы? Не так-то просто убить Дракона. Даже рожденному для этого. Гораздо проще раздуть вражду меж кланами… чтобы вновь вспыхнула усобица… тогда, чтобы взять нас, не нужно ничего. Мы сами перебьем друг друга. Разве не готов вцепиться и нам, и вам в глотки клан Воды? Разве клан Барсов не поссорился с Тиграми? Разве те же Водные, разве не разыскивают они последних из Неведомого клана – столь же неведомо зачем?! Разве вы не досаждаете клану Земли всем, что в ваших силах?
Последнее прозвучало слишком резко. Но брать назад эти слова было уже поздно. Однако предводитель клана Огня как будто бы ничуть не обиделся.
– Оставим ссоры и споры, – легко сказал он. – Если я понял тебя, Ритор… ты считаешь, что Дракон нужен нам?
– Да. – За горизонтом вдали прогремело – или это лишь почудилось Ритору? – Чтобы отразить армаду… чтобы победить Дракона Сотворенного.
– Значит, Дракона еще можно вернуть. – Огненные не спрашивали, они утверждали.
– Если не придет Дракон, наш мир погибнет.
– Вот как?
– Войны…
– Со всеми войнами мы справились сами. Ушло время Драконов, Ритор.
Да что же такое случилось с кланом Огня – до конца стоявшим за свергнутых повелителей мира?
– Нам нужен Дракон, – сказал Ритор. – И он… он придет.
Он ждал новой волны издевок, горькой иронии, упреков. Ведь всем известно, что Драконы ушли навсегда.
Во многом – из-за него.
– Я знаю, – ответил его собеседник. – Ты не убил последнего… или последнюю? Изгнал, но не убил.
Слова были сказаны. Ритор услышал, как за спиной начали переминаться товарищи. Лишь маг сохранял спокойствие. Может быть, потому, что в отличие от воинов и детей знал, как много ликов у правды.
– Да, – промолвил Ритор. – Я не мог убить, ведь…
– Знаю, знаю, – мягким, журчащим шепотом отозвался собеседник. – Не объясняй. Ты отпустил… и теперь Последний Дракон пробуждается. Но он не нужен!
– Единственная защита нашего мира…
– Защита – мы сами! Ритор, мы не допустим возвращения Драконов! Пробуждается Дракон – и пробуждается тот, кто его убьет. Так было с тобой когда-то. Так будет и сейчас. И снова – война, пострашнее схватки с Прирожденными, которой ты пугаешь нас. Ты все забыл, мудрый Ритор?.. Или нет? И все же, несмотря ни на что, ты позвал Дракона, верно?
– Нельзя позвать Дракона. Он приходит сам. Я лишь чувствую это… слишком много их крови на моих руках.
– Зато можно позвать того, кто остановит Дракона. И мы сделали это.
Ритор почувствовал, как вздохнул за спиной Шатти. Что-то изменилось вокруг. Пространство вздрогнуло, когда сила начала возвращаться в мир. Кончался час Серого Пса, магия оживала. Пусть еще слабая – слишком далек был час Открытого Неба. Ритор ощутил, как вьются у пальцев струйки ветерков, услышал, как шепчет за спиной, в провале стены, воздух.
– Странно слышать такое от детей Огня… – прошептал он.
– Здесь нет Огня! – отрывисто сказал за спиной маг. – Ритор, здесь нет Огня!
Ритор вскинул руки – изо всех сил потянувшись к укутанной в плащи группе. Порыв ветра пронесся по залу, совсем слабый, его едва хватило, чтобы сдернуть надвинутые на лица капюшоны. Но даже это усилие далось с трудом.
Открывшиеся лица были бледными. Слишком прозрачными и чистыми для клана Огня.
– Предательство! – выкрикнул Ритор, машинально ловя рукоять несуществующего палаша.
Тот, кого он принимал за предводителя клана Огня, засмеялся.
– Почему же? Они не предавали вас, Ритор. Долго, очень долго мы уговаривали их назвать место встречи…
Братья Клатт синхронно – им не нужны были слова, чтобы понять друг друга, – шагнули вперед. Их сабли и пистолеты остались в лесу, в ста шагах от разрушенного замка, как того требовали правила, – даже в час Серого Пса маг легко ощутит припрятанное оружие. Но и длинные ножи в руках братьев кое на что годились. Таниэль тоже попытался прикрыть собой Ритора и мага, но предводитель клана локтем оттолкнул мальчишку назад. В схватке тот был не помощник.
– Мы уходим, – сказал Ритор. Скорее утверждающе, чем вопросительно, пытаясь придать голосу уверенность, которой не чувствовал.
Между кланами Воздуха и Воды не было открытой распри. Порой они даже дружили… как в дни великой войны. Быть может, им позволят уйти?
– Нет, – сказал тот, кто руководил детьми Воды. – Боюсь, что нет, Ритор.
Это был их час. Миг предельной Силы. И они не боялись ее проявить.
Все пятеро вскинули руки, сбрасывая с плеч чужие плащи. Лишь теперь стало видно, что оранжевая ткань кое-где прорвана, а кое-где покрыта бурыми пятнами. Под снятой с убитых одеждой светлели бледно-синие обтягивающие камзолы.
Это был час их Силы – и никто в мире не смог бы остановить магию Воды.
Клатты кинулись в бой, пытаясь успеть. Ритор видел, куда более ясно, чем ему хотелось, как старший из братьев споткнулся, зашатался, хватаясь за горло. Его гибкое, тонкое тело принялось раздуваться, мгновенно затрещала рвущаяся ткань, с тонким звоном посыпались на пол серебряные застежки. Ставший вмиг неуклюжим и неповоротливым воин рухнул, уши полоснул захлебывающийся крик. Потом старший Клатт лопнул. С отвратительным звуком рвалась кожа, кровь, ставшая ненормально светлой и прозрачной, била во все стороны.
Кровь – та же вода.
Младший жил на несколько секунд дольше. Любая магия нуждается в противовесе, и его плоть не лопалась, а иссыхала. Он даже успел ударить – нож скользнул по груди одного из врагов. Наверное, без привычной смертоносной силы, и все же тот застонал, отшатываясь, ломая слаженный строй. Высохшее, как мумия, тело рухнуло к ногам детей Воды. Мгновения замешательства были коротки, и все же…
– Уходи, Ритор! – крикнул Шатти, выступая вперед. Пришла его очередь умирать, и маг знал это.
Ритор оглянулся. Прорваться к лестнице мимо врагов было невозможно. Значит, оставался единственный путь. Проломленная стена, за которой светлело небо и дышала высота.
Чуть больше силы! Хотя бы чуточку больше!
– Таниэль! – Он потянул за собой паренька. Увидел страх в его глазах. В свой час тот был способен на многое, но сейчас… – Таниэль, иначе смерть!
Им в спины ударило ветром. Наверное, маг отдавал сейчас все свои силы в последней схватке, короткой и безнадежной. Детей Воды отшвырнуло к лестнице ревущим воздушным потоком. Их предводитель схватился за горло, как минуту назад старший из Клаттов. Основной удар маг обрушил на него, вытягивая воздух из легких, пытаясь удушить. Не будь сейчас часа Просыпающейся Воды – Шатти сумел бы это сделать.
– Прыгай! – крикнул Ритор племяннику. Паренек выдохнул, не отводя от него перепуганного насмерть взгляда, и шагнул в пустоту.
За спиной свистнул водяной бич.
Прыгая, Ритор обернулся и успел увидеть, как гибкая голубая плеть, окруженная ореолом разлетающихся капель, перерубила тело мага, от правого плеча к левому бедру, сверкнула, взлетая к сводам зала, и метнулась к нему. Боец не успел совсем чуть-чуть – еще не утих вызванный магом ветер, и бич, тянущийся из его руки, дрожал, нащупывая дорогу в чуждой среде.
Ритор уже падал.
Воздух ударил в лицо – ласково и растерянно.
Не твой час, Ритор, что ты делаешь, Ритор…
Он падал – с высоты двадцати ростов. Внизу кувыркалось тело Таниэля. Вот паренек собрался – раскинул руки, ложась на воздух. Слабое свечение окутало фигуру мальчика, когда тот попытался лететь. Выплеснулись мерцающие магические крылья.
– Нет! – закричал Ритор. Но крик унесло ветром.
Даже самый сильный из детей Воздуха не смог бы взлететь в час Просыпающейся Воды. Но Таниэль слишком верил в себя, в свои силы, в родную стихию. Его возраст не признавал компромиссов.
Он верил так сильно, что на какой-то миг Ритору показалось – мальчик справится…
Аура, окутывающая Таниэля, полыхнула особенно ярко – и угасла. Воздушные крылья так и не расправились.
Не было времени, чтобы почувствовать боль. Падение скоротечно. Ритор закрыл глаза, всем телом ощущая воздушный океан вокруг, вытягивая тонкие ниточки Силы, рассеянной в пространстве. Ему не удастся создать крылья. Но это не единственный путь…
Воздух уплотнялся, сжимаясь под ним тугой подушкой, прозрачной линзой. Детская забава, одно из первых упражнений в магии. Кто дольше продержится на невидимой опоре, кто выше подпрыгнет, раскачавшись на упругой воздушной перине… Как мог Таниэль забыть несложные заклинания? Или помнил, но предпочел воспользоваться серьезным, взрослым умением летать?
От удара о землю воздушная линза лопнула. Удерживаемый магией воздух облегченно рванулся в стороны. И все же падение смягчилось. Ритора слегка подбросило, качнуло на стремительно уменьшающейся опоре. От перепада давления заложило уши. Потом он коснулся камней, но уже без прежней убийственной скорости. Прокатился по склону, замер, вцепившись онемевшими пальцами в ветки кустов, выросших на краю давно пересохшего рва. С этой стороны замок не штурмовали, и ров не был заткан земляными ежами, сохранил порядочную глубину и острые колья, вкопанные в дно.
