Танцы казначея. Censored version

Глава вторая

(Санкт-Петербург, Российская Федерация, немного раньше)

– Он приходит ко мне, Влад, каждую ночь, и мне страшно. Я схожу с ума. Господи, ну я же именно этого и боялась. Я же тебе рассказывала, да? Мой отец сошел с ума, когда стал знаменитым. Ему еще и тридцати не было, а он уже был «того», представляешь? О Боже, Влад, ну я ведь никогда такого не желала. Ну почему именно сейчас, когда я наконец-то добилась успехов в карьере? Ни раньше, ни позже! Теперь мне придется переживать, что кто-нибудь меня раскусит и сместит с поста, понимаешь? О нет, только не это, только не это, – она истерично нарезала круги по комнате, периодически, для большего драматизма, хватаясь за голову.

– Я тоже его видел, Ками, – пробормотал я.

– С-серьезно? Тогда, может быть… – девушка остановилась и посмотрела на меня глазами, полными надежды.

Увы, я не соврал. Пару недель назад мне показалось, что я слышу голос Кая. Сначала я был более чем уверен, что это ветер, или соседи, или что-то еще. Но на всякий случай все-таки выглянул в коридор.

– О Господи, – только и прошептал я.

Полупрозрачный Кай стоял возле двери в свои покои и гневно размахивал руками, повторяя, что кто-то изуродовал все посольство и его красномраморные колонны, и что этот кто-то за все ответит.

– О, Владик! – Кай помахал бесплотной рукой и, судя по всему, направился ко мне.

Я истошно закричал. Ужас сковал все тело. А потом видение резко исчезло. Растаяло в воздухе. Спал я в ту ночь с включенным светом, а утром списал все на ночной кошмар. Если бы не одно «но»: я никогда не вижу снов.

Март – первый месяц весны. Солнце становится ярче и теплее, дни длиннее, ночи короче, птицы поют, на деревьях лопаются почки, в воздухе пахнет свежей травой, весело звенит капель, дети пускают кораблики по лужам, а взрослые через эти лужи перепрыгивают, чтобы не промочить обувь. Весенний воздух пьянит, сердце начинает биться чаще… По крайней мере, так было раньше. Эта же весна, подобно прошлогодней, выдалась на редкость холодной даже для здешнего сурового климата. Ни луж, ни капели, ни птичьих песен, только обжигающе ледяной воздух бьет по нежным щекам до красноты.

Второго марта где-то около восьми часов вечера Ками возвращалась в посольство с бутылкой сладкого красного вина. Того, которое обычно обожают девушки рабочего класса, и которое является моветоном в приличном обществе. Подобное вино покупается либо для кухонных девичников, либо незадачливыми ловеласам для неискушенных барышень, и пьется, разумеется, исключительно в уютной атмосфере многоквартирных домов. Ками прекрасно все это знала, но ничего не могла с собой поделать – очень уж ей нравился простой химозный вкус этого вина. Мне же было все равно: я мог пить и самый дрянной портвейн, культуре потребления алкоголя меня никто не учил.

Понадобилось опустошить бутылку, чтобы она начала свое откровение. И, будучи удачливой картежницей, Ками сделала верную ставку на единственного человека, который и правда не посчитал ее сумасшедшей. Не потому что это в порядке вещей, а потому что и сам имел неудовольствие столкнуться с паранормальным явлением, после которого без бутылки хотя бы такого дрянного вина больше не можешь спать.

Как умные и рациональные люди (которые видят призраков), мы решили сопоставить факты. Все началось в феврале.

– Гребаный-гребаный февраль, – повторяла себе под нос Ками, продолжавшая нарезать по комнате круги. Кажется, она не только не присела, но даже не останавливалась с момента своего признания. На ее лице застыла улыбка. Та самая нервная улыбка, которая появляется на лице человека, находящегося на грани истерики. А может, даже за гранью. Человека, который уже ничему не удивится.

– Итак, все началось в феврале. Если быть точнее, во второй его половине, – начала Ками, активно жестикулируя в своей привычной манере, – ну там ты помнишь, что было в первой… и раньше. А я вот уже почти забыла. И, если вспоминаю вдруг, то сразу забыть стараюсь. Ты там тогда не был, а я была, сам понимаешь, – тут она, наконец, присела и развернулась к окну, не глядя мне в лицо, – принеси еще бутылку, пожалуйста. Все равно, чего.

Я не знал, что происходило с Ками в то время, и никогда не спрашивал. Нас просто ошарашили новостью о Кае, в это никто поверить не мог. А Ками куда-то исчезла. И мне тогда не пришло в голову поинтересоваться, как она. А потом стало уже как-то поздно. В следующий раз я увидел ее после вручения агремана. Новая стрижка, безупречная укладка. Правда поговаривали, что челкой, закрывающей один глаз, прикрыто настоящее кровавое месиво. Сейчас челка немного отросла, а у Ками оба глаза были на месте, хотя один порой выглядел краснее другого, но не более чем у людей, сутками сидящих за компьютером. Ками за компьютером я не видел никогда.

Я встал, пересек комнату и вернулся обратно с бутылкой вишневого ликера, взятой из ее личного «мини-бара», который располагался на обычной подвесной полке. Мне вдруг стало ужасно любопытно, что же происходило с Ками в январе и начале февраля, и я усилием воли подавил в себе порыв спросить. Тогда бы у нас вряд ли бы остались силы на обсуждение призраков.

– Он всегда появляется вот в этой самой комнате, в районе балкона, – продолжила Ками, – возвращаюсь я однажды к себе, а там стоит фигура. Солнце уже зашло, и, поскольку белые ночи еще не начались, месяца два-три до них еще, на улице было достаточно темно. Но это не помешало мне разглядеть его лицо. Это лицо я бы узнала и в кромешной темноте. Узнала бы и сто лет спустя, не то, что какой-то месяц. Знаешь, я действовала автоматически. Просто прошла несколько метров и обняла его. Такого же красивого, с темными волосами, мелкими морщинками и осенними глазами. «Говорят, ты умер, – сказала я». «Много, что говорят, а видишь, как бывает, – ответил он с усмешкой». А я кинулась к нему на шею, и целовала, и вдыхала такой привычный запах мужского парфюма, каким сама теперь пользуюсь, и шептала что-то бессвязное. Боже, Влад. Я спала с покойником, – обреченно заключила Ками, разведя руками для большей драматичности.

Я понятия не имел, что нужно говорить в таких ситуациях. Да я даже не знаю, кто нашел бы здесь нужные слова. Сам Кай наверное один во всем мире бы и нашел, чертов кретин обладал особым даром всегда находить нужные слова, он был способен любого успокоить и вызвать доверие. Правда пользовался даром этим он крайне редко, чаще предпочитая доводить окружающих до нервного срыва. Вот и сейчас.

– Так, эээ… – промямлил я, – то есть, он был материальный, осязаемый?

– В тот раз – да. И потом еще несколько…

– Да сколько раз их было?!

– Ну… Было… – стыдливо проговорила Ками, хихикая, – не перебивай. А потом он стал появляться уже почти совсем бесплотный, полупрозрачный, как дух. И говорить про обезьяну.

– Обезьяну?

– Да, белую хромую обезьяну. И там еще одна просьба была. Но я не знаю, как тебе объяснить, не вдаваясь в детали. Это было давно, он тогда еще академию не окончил, а мне, сам понимаешь, сколько лет было. В Мэленде. Плохая история, – Ками снова отвернулась к окну и замолчала, видимо, она решила делать так каждый раз, когда дело будет касаться плохих историй.

Через время она снова повернулась, но возвращать разговор в предыдущее русло нужным не посчитала:

– Все, что происходило с момента моего приезда сюда, я считала безусловно, неукоснительно правильным. Самым правильным, что я делала в жизни вообще, и единственно правильным конкретно в данной ситуации. Однако, как только все самое сложное, почти неосуществимое, получилось и осталось позади, мой жизненный ориентир потерялся. Не скажу, что у меня стало меньше решимости, нет, скорее наоборот. Просто я даже в глубине души не надеялась зайти так далеко, по этой причине я не смела составлять дальнейший план действий. Пресыщенная своим мимолетным успехом, я просто по вечерам смотрела в звездное небо и размышляла о том, куда следует плыть дальше и следует ли вообще…

– Ками, обезьяна?

– Ах, да, – она глубоко вздохнула, – очень-очень плохая история. Я расскажу. Только, пожалуйста, давай сначала еще выпьем. И, ответь мне, ответь мне, Влад, вот лично для тебя, в какой момент началось все-это-дерьмо?

И я знал. Она не уточняла, что подразумевается под этим словосочетанием, но я сразу все понял. Ответ появился в моей голове еще до того, как девушка отчеканила последнее нелитературное слово. Если бы Кай был жив или, по крайней мере, материален, и заставил бы меня писать отчет по теме, я бы так и написал: «Все-это-дерьмо началось в конце первого года моей работы в Посольстве Королевства Мэленд в Российской Федерации, когда я услышал то, чего слышать был не должен».

Глава третья

(Санкт-Петербург, Российская Федерация, гораздо раньше)

На моем этаже звукоизоляция практически отсутствовала. Я частенько слышал, как Кай приводил к себе в апартаменты разных девушек. Но никто никогда не приходил к Каю сам. Никто не стучался в его дверь. До сегодняшней ночи.

«Тук-тук-тук» – еле слышно, очень осторожно. Потом еще раз, чуть громче: «Тук-ту…».

Дверь лениво открылась.

Я прильнул к глазку на своей двери – уж очень мне было любопытно, кто пожаловал к Каю без приглашения, еще и в столь поздний час.

Это была Ками. В коротком черном платье и на высоченных каблуках. Даже сквозь глазок и с приличного расстояния я заметил, как дрожат кисти ее рук. Несмотря на роковой наряд, она, должно быть, не на шутку нервничала.

Кай, стоя в дверях в черной льняной пижаме, беззаботно спросил:

– Зачем ты пришла, Камелия? За последним желанием?

– Да… – дрожащим голосом выдавила Ками.

Кай распахнул дверь шире, жестом приглашая ее внутрь.

– Будешь виски? – как всегда бесстрастно спросил мужчина.

Спрашивать вообще-то не имело смысла.

– Буду. С колочкой, – все тем же дрожащим шепотом проговорила Ками.

Она так и стояла в дверях, не решаясь ни сесть, ни даже пройти дальше в комнату. Она боялась его. Боялась и обожала одновременно. Лишь, когда он наполнил два стакана и поставил на такой же стеклянный столик, как в ее апартаментах, девушка все-таки набралась смелости и без приглашения присела на краешек стула.

– Так что там за желание у тебя?

Ками опустила глаза в пол и заморгала чаще обычного. Щеки налились краской:

– Можно, я чуть позже скажу? Когда выпьем.

– Я бы сказал «нельзя», но выбора ты мне не оставляешь, я полагаю, – скучающе-пренебрежительно протянул Кай, зажигая сигарету, – знаешь, я бы тебя и на порог не пустил, но тут такое дело…

Ками прекрасно помнила, что это за дело. У него на днях был день рождения, а он всегда тяжело переживает подобные события. Вот и сейчас. На это она и сделала ставку, поднимаясь сюда.

– Как тебе город? – спросил Кай. Дежурный вопрос, чтобы поддержать диалог. Ему глубоко плевать на самом деле.

– Я не люблю этот город настолько, что он уже кажется мне родным, – честно ответила Ками. В какой-то момент своей жизни она взяла за правило почти всегда и всем отвечать честно. Поэтому редко нравилась людям. В отличие от Кая, он-то врет, как дышит.

– Можно тебя обнять? – спрашивает Ками после второго стакана виски-колы, сама удивляясь собственной смелости, – ты ничего не подумай, просто мне необходимо какое-то тепло, знаешь ли.

– Только аккуратно, а то у меня встанет, – усмехается Кай.

Он в этом не признается даже сам себе, но вообще-то ему тоже тепла не хватает – на улице не май месяц, да и батареи греют слабо, несмотря на то, что якобы отопительный сезон – по местным новостям так передали.

Они ложатся в кровать и обнимаются там. Уже было множество моментов для поцелуев, но Кай не целовал ее, а она и не настаивала. Хоть и хотела. Очень.

– Ты трогаешь мою грудь, – прокомментировала Ками.

– Потому что ты мне это позволяешь, – бросил Кай все еще скучающим голосом.

Его рука оказалась между ее ног. Сначала просто случайно, а потом намеренно принялась изучать каждый миллиметр ее тела. Там влажно. Даже мокро. Ками предпочла бы, чтобы он об этом не знал, конечно, но получилось наоборот.

– Ты же понимаешь, к чему все идёт, – констатирует он.

И тогда уже целует.

Некоторое время Ками лежала с закрытыми глазами, не особо отдавая отчет, где она находится, и какой сейчас год. Из сладкого оцепенения ее вывел голос Кая:

– Так что все-таки за желание?

Мужчина курил вишневые сигариллы, сидя на краю кровати. Ками подскочила и принялась собирать по комнате немногочисленную одежду.

– Переспать с тобой, – девушка старалась, чтобы это звучало иронично. Такой защитный механизм – попытаться обратить все в шутку. Но, к сожалению для нее же самой, шуткой это не было.

С этими словами она пулей покинула комнату и выбежала в общий коридор, чтобы Кай в очередной раз не увидел, как покраснели ее щеки после этой реплики. Какой позор, вы только подумайте, до чего она докатилась. Явилась к нему сама и такое сказала прямым текстом. А с другой стороны, разве стыд – не разумная цена за эту ночь? Будь она даже последней, разве не будет Ками вспоминать до конца жизни именно ее, а не свои покрасневшие щечки?

Не знаю, сколько времени прошло, когда я снова услышал звук открывающейся двери и голос Кая:

– А знаешь, я передумал, оставайся.

После этой фразы дверь захлопнулась.

Я снова побежал к глазку, мне уже было не на шутку интересно, что это за «последнее желание».

Ками прошла пару метров, облокотилась о стену и сползла по ней вниз. Волосы ее растрепались, она тряхнула ногой, скидывая туфли, и запрокинула голову, то ли смеясь, то ли плача. Тут я все-таки решил вмешаться и, как был, в старой домашней футболке и трусах, открыл дверь и вышел к ней в коридор – не привык я бросать женщин в таком состоянии. Даже, если это Ками.

– С тобой все в порядке?

Ками удивленно посмотрела на меня. Она все-таки смеялась, не плакала. Глаза сияли еще ярче, чем обычно, пухлые губы растянулись до ушей в лягушачьей улыбке, образовав ямочку на правой щеке.

– Да, все просто отлично! Лучше, чем было, теперь уж точно! – закивала она, – помоги мне встать.

Я взял ее руку и потянул на себя, аккуратно придерживая за талию, чтобы она еще чего не потеряла равновесие и не грохнулась из моих рук на мраморный пол.

– Спасибо. Спокойной ночи, – она по слегка извилистой траектории направилась в сторону лифтов.

– Надень туфли! Заболеешь же! – крикнул я ей вслед.

– Не вздумай меня учить! – донеслось до меня.

Как известно, инициатива порой бывает наказуема. Так произошло и в тот раз. Через несколько дней после описанных выше событий, в мою дверь постучал технический работник и сообщил, что я должен освободить свои апартаменты. Он объяснил, что в моей и еще нескольких комнатах необходимо срочно заменить сантехнику, и что это потребует достаточно много времени ввиду нехватки технического персонала, но я был уверен, что проблема была в том, что я видел накануне. Кай и раньше не гнушался спать с сотрудницами посольства, но все они были значительно ниже его по чину, и я никогда не видел возле его апартаментов одну и ту же девушку хотя бы дважды. Ками же теперь приходила каждую ночь. Я не знал, как они взаимодействуют непосредственно на службе, но за обедом они никогда не сидели вместе, на завтрак и ужин тоже приходили порознь.

Итак, собрав свои немногочисленные вещи в небольшой синий чемодан и уродливый клетчатый баул, я покинул свои апартаменты и направился в новую выделенную для меня комнату. Крыло, в котором она располагалась, являлось нежилым, а комната была малюсенькой, вероятно, переделанной под спальню из чьего-то бывшего кабинета. В любом случае, выглядела она лучше квартиры в Красногвардейском районе, где я прожил большую часть жизни под одной крышей с мамой, сестрой и бабушкой, поэтому я даже не думал жаловаться и просить другое жилье.

Тем проклятым утром, разделившим жизнь на «до» и «после», я проснулся от шума этажом выше. В любой другой ситуации меня вряд ли бы насторожило подобное, но первое, о чем я вспомнил – прямо над моей комнатой расположен кабинет посла. На часах была половина шестого утра, а за окном – типичное для Санкт-Петербурга серое дождливое утро. С момента моего переезда в эту комнату прошло уже несколько месяцев, на дворе стоял ранний март, впрочем, как известно, смена сезонов в этом городе все равно почти не ощущается, разве что, иногда бывает очень холодно. А вот очень тепло – никогда.

Итак, в такую рань серым холодным утром я проснулся из-за криков над головой. Я мог не реагировать вовсе и попытаться продолжить сон, на который у меня оставалось еще минимум два часа, но любопытство взяло верх, и я решил прислушаться. Посол, господин Рунид, был человеком приятным и очень интеллигентным, я ни разу не слышал, чтобы он в принципе разговаривал с кем-то на повышенных тонах. Несмотря на высокий чин, он часто спускался к нам в подвал, когда я еще полноценно работал на задворках консульского отдела, и вел беседы. Обедал он тоже всегда в общем зале и частенько подсаживался за разные столы, чтобы узнать, как дела у подчиненных.

– Пойми, я пытался, но король даже не захотел меня слушать… Я не могу рассказать всего! – донесся до меня голос посла.

– Я умоляла Вас о помощи как старшего, как друга моей семьи! А Вы просто рассказали все ему! Знаете, что он сделал со мной после этого?

Кричащий истеричный голос принадлежал девушке, и я сразу понял, какой именно, поскольку этот голос невозможно было спутать ни с кем. Ками в последние месяцы я встречал много раз, и мы даже как-то вместе ходили в бар.

Бар назывался «Drop Stop» и был до неприличия дешевым. Контингент там тоже собирался сомнительный. В заведении было два этажа, мы сели на первом в темном углу напротив входа рядом с туалетом и буфетной (причем именно буфетной, а не барной) стойкой.

Ками заказала клубничный дайкири, который был даже близко не похож на дайкири в классическом понимании: ром, содовая, химозный клубничный сироп и два крупных куска льда в бокале для виски. Моя спутница совершенно не вписывалась в атмосферу этого заведения и одновременно смотрелась здесь очень гармонично в своей вечно мятой одежде и с растрепанными желтыми волосами.

– Знаешь что, Влад, я обожаю такие заведения. Тут ты сидишь, и никто на тебя не смотрит. Даже, если я прямо сейчас достану пистолет и начну убивать посетителей, никто не обратит на это внимания. Эти люди пили, пьют и будут пить, у них больше ничего нет. А есть такие, как ты, Влад. Те, которые не курят, не ругаются матом и выпивают бокал шампанского на Новый год. А я не первая и не вторая. В Мэленде я лет с четырнадцати посещала подобные места, а теперь планирую продолжать мою личную традицию здесь. Ты вряд ли будешь часто видеть меня трезвой, Влад.

– А ты никогда не думала, кем ты такими темпами станешь через 5—6 лет? – вырвалось у меня. Я не терпел алкоголиков, не понимал, к чему вообще она все это говорит, и мечтал быстрее вернуться и лечь в свою постель. Мне не было с ней комфортно.

– Мастером, – тихо ответила Ками, а затем прибавила – У нас во дворце был пруд, в котором плавали удивительные рыбы. Нет, не золотые, а такого горчичного цвета. Их нельзя было увидеть с поверхности, только, если целиком зайти в воду с головой. Однажды я так сделала. Любопытство взяло верх. Вода в том пруду очень горячая, кипяток просто. Было очень больно, Влад, зато я увидела тех рыб, и оно стоило того.

Большую часть времени, как я понял, ей было нечем заняться. В отличие от Кая, она совсем не держала со мной дистанции и относилась, как к старому приятелю, рассказывая порой фамильярные и неприличные вещи. Я отвечал ей тем же. При других сотрудниках она держалась от меня на расстоянии, и я принимал это с пониманием.

Тем не менее, Ками скорее раздражала меня. Вернее, я осуждал ее, и ничего не мог с собой поделать. Осуждал за то, что она спит с Каем. За то, что одевается неуместно. За то, что, в конце концов, бесцельно слоняется по коридорам, ничего не делая, и при любом удобном случае отправляется в бар. Меня раздражала ее беззаботная жизнь, потому что я никогда не мог себе такую позволить, и понимал, что вряд ли смогу. Мне хотелось опустить Ками на свой уровень, заставить ее пожить двадцать с лишним лет в Красногвардейском районе рядом с промзоной, а потом работать с девяти до шести, чтобы хоть как-то выживать и по выходным ходить в МакДональдс. Когда же моя зависть молчала, мы вполне мирно сосуществовали, и порой слушать ее было даже интересно.

Жизнь ничему меня так и не научила, поэтому я окончательно продрал глаза и сел в кровати, прислушиваясь:

– Я видела, что Вы умрете, – страшную фразу произнесла Ками, причем насмешливо, со злобной издевкой. Дрожь пробрала меня не от самих слов, а именно от интонации, с которой они были сказаны.

– Вот как, – ровным голосом ответил посол, – что ж, чему быть – того не миновать.

– Ой блять, – выругалась тогда Ками, – да с чего Вы взяли-то? Может, еще прямо сейчас умирать ляжете? Никто не говорил никогда, что это нельзя изменить. Я лично считаю, что глаз лишь показывает один из возможных вариантов. А это мой глаз, мне виднее. Я бы даже сказала, за мной здесь последнее слово.

– Камелия, – все так же спокойно продолжал Рунид, – я люблю Кая, как сына. И дядю твоего люблю, как брата, даже после всего, что он сделал. Тебя, каюсь, не любил и любить не мог, все-таки с Пуннором рядом рос, с детства его другом был, а отношения между братьями не очень были, сама наверное сто раз слышала. Но мы с тобой в одном похожи, и с тобой у нас поэтому общего больше, чем у меня с ними: обостренное чувство справедливости. Мне приятно, что ты, несмотря на многолетнюю обиду, пришла сейчас меня предупредить, но я свое отжил. Другой на моем месте пулю в лоб бы пустил еще тогда, когда меня, первого советника, в эту дыру на пенсию определи, но я честно исполнял свой долг перед королевством и семьей твоей и исполнять его готов до последнего вздоха, но не дольше. И, раз уж, счет мой пошел уже на минуты, выбора у меня все равно нет, но я рад, хоть это, признаться, и неожиданно, что именно ты стоишь передо мной в минуты эти. Подойди поближе, присядь, – я услышал громкий цокот каблуков и звук, с которым Ками отодвинула тяжелый резной стул в кабинете посла, – я сейчас расскажу тебе самую, что ни на есть, государственную тайну…

Больше я уже ничего разобрать не мог и вскоре, сам того не заметив, снова задремал. Через некоторое время хлопнула дверь, цок-цок-цок, каблуки стучат о мраморные коридоры посольства. У меня перед глазами Ками, в одной руке держит огромный зеленый глаз так, как короли держат державу, и возле нее стоит не менее огромный карп горчичного цвета – просит меня зайти в воду. А я понимаю, что уже по пояс в воде этой стою, и что везде вокруг: вода, вода, вода и ни кусочка суши. В воде этой мутной я замечаю свое отражение, только вот одного глаза у меня нет. «Ничего страшного, я поделюсь, у меня их три, да вот, уже даже четыре…» – ласково произносит Ками, и я понимаю тогда, что в руке у нее мой собственный глаз.

– ПОМОГИТЕ! – вопит кто-то сверху.

На часах 8:02. Крики наверху истошные, голос женский, принадлежащий уже не Ками. Я наспех оделся и побежал наверх. Возле кабинета господина Рунида столпились дипломаты. Ками стояла чуть в стороне, одетая в черный пиджак с приподнятым воротником и узкую юбку, не доходящую до колен, облокотившись о стену. Она улыбалась и смотрела в потолок, запрокинув голову.

Не успел я понять, в чем же все-таки дело, из лифта вышел Кай. Повисла такая тишина, что мы могли слышать каждый шаг его модных белоснежных кроссовок по казенному мрамору. Выглядел он сейчас далеко не по протоколу. Под небрежно расстегнутым пальто была застиранная футболка (когда-то она наверное была черной, но сейчас казалась скорее серой), в центре которой было изображено какое-то очень схематичное солнышко. Джинсы с оттянутыми коленками выглядели так, как будто перешли к нему по наследству от дедушки-фермера. На правой руке, как и всегда, была перчатка. Почему-то только на правой, да еще и не обычная теплая перчатка, а спортивная – такая кожаная, без пальцев. Зачем она тут? Этим вопросом я задавался с самой первой встречи.

Самыми удивительными в Кае были глаза. Я так и не смог сообразить, какого они цвета. Больше всего глаза его напоминали осенние листья, но этим словосочетанием все равно нельзя полностью передать их оттенок. Ближе скорее к оранжевому. И при этом такие глубокие и прозрачные, что в них можно потеряться. Они одновременно похожи и на огонь, и на воду. В них можно было смотреть вечно – это факт, и я бы смотрел, пока боковым зрением не заметил, что вот он уже подошел ко мне почти вплотную. Кай был несколько выше меня и заметно шире в плечах. Я инстинктивно отступил назад, пропуская его к кабинету, но в этот момент от стены оторвалась Ками и в два шага оказалась возле нас.

– Разрешите отрапортовать, – она вела себя совсем несвойственно, игриво, эту реплику она произнесла сладко-заискивающе, закусив при этом нижнюю губу.

Кай сию же секунду грубо схватил ее за руку и шикнул на ухо так, что я едва расслышал:

– Свои армейские замашки следовало оставить в академии, а неумелый флирт – сама знаешь где. Быстро рассказывай, что здесь произошло!

Глаза Ками стали стеклянными и с минуту она просто смотрела на Кая, не веря в то, что он сказал подобную грубость ей, хоть это и было более чем в его характере. Затем дар речи вернулся:

– Господин посол мертв. Одна из уборщиц обнаружила его тело сегодня утром, не более получаса назад.

– Причина смерти? – Кай спросил это бесстрастно, словно вполне ожидал подобное развитие событий.

– А ты… Вы… Посмотри, короче.

Кай дернул на себя дубовую дверь кабинета, Ками юркнула за ним, а я стоял и не мог поверить в происходящее. Рунид мертв? Послом теперь станет Кай? Или из Мэленда пришлют кого-то нового? Что произошло? И, главное, имеет ли к этому отношение утренний разговор, который я имел неудовольствие подслушать?

– Влад, – из размышлений меня вывел голос Кая, – после завтрака жду тебя в своих апартаментах, – шепнул он мне почти в самое ухо, а затем громко скомандовал, – всем разойтись и продолжать работу в штатном режиме. Магдалена, извести приемную Его Величества и российский МИД о ситуации, отчет жду до обеда!