Между кружкой пива и чашкой кофе. Весёлые рассказы и нетленные мифы

Луковица
Один из немногих правдивых рассказов в книжке

Моя бабушка по маминой линии считала себя сталинисткой. По тем временам это не было таким уж модным, люди старались свои взгляды не сильно афишировать. Можно даже сказать, что бабушка была своего рода фрондой, потому что многие веяния тех лет (потом их назовут годы застоя) не одобряла.

Алкаши, в изобилии обитавшие на квартале, её побаивались. Она могла и клюшкой устрашить, припечатав: «Ну ты и бездельник! Сталина на тебя нет!» Некоторые, устыдившись, даже останавливались в своём алкашьем развитии, бросая на какое-то время спиваться, но потом природа, увы, брала своё. Впрочем, рассказ вообще не об этом…

Мои родители, безудержно строившие коммунизм в самых разных уголках нашей великой страны, подбрасывали меня на воспитание к бабушке, а проживала она в Новосибирске. К своей задаче старушка относилась на полном серьёзе, так что к пяти годам я знал практически все патриотические песни, которые тогда звучали по радио. Возможно, бабушка считала, что это может в жизни как-то пригодиться.

Она выводила меня к своим подругам (они сидели у подъезда на двух лавочках), и я закатывал им концерты. Репертуара хватало на полчаса. Слуха у меня не было, но я старался – пел так громко, что старушки оставались довольны. Помню, что все они были набожны, молчаливы, ходили в больших шерстяных платках и с клюшками. Хотя таким уважением у алкашей, как моя бабушка, они не пользовались, это я гарантирую.

Всё шло своим чередом. Я понемногу, но уверенно взрослел. Казалось бы, ничего не предвещало беды…

Но тут неожиданно отцу, который скучал по мне неимоверно, пришла в голову гениальная идея – взять меня в новую командировку в Забайкальский округ. Военные строили там базу неподалёку от Читы и без его дарований обойтись никак не могли (надо вам знать, что мой отец мог отремонтировать любое транспортное средство, у которого были гусеницы или колёса, а ещё сообразить, как достать «КамАЗ», упавший в котлован, или вытащить кран, который опрокинули в болото).

Так в возрасте пяти лет я оказался в военном городке.

Помню огромную (так мне казалось) комнату, которую нам выделили. Мебели было по минимуму: койка, стол и ни одного стула. Жрать было нечего (родители питались в столовой и домой приносили свёртки и консервы). Игрушек не было тоже. Я катал по дощатому занозистому полу луковицу, как какой-то Буратино. Родители были на работе, и я целыми днями был предоставлен самому себе. Луковица стала для меня целым миром.

Потом меня, наконец-то, пристроили в детский сад, и у меня появились друзья. Это был один из многих детсадов, в которых я к тому времени побывал. Но этот стал особенным. Одна из воспитательниц выяснила, что я знаю полезные песни, и попросила исполнить их для других детей. Так вместо друзей у меня образовались первые поклонники. Думаю, что они меня ненавидели.

Никто из детей до встречи со мной не был знаком с артистом такого калибра. Сейчас мне приходит в голову, что я вообще был первым в их жизни небожителем сцены. Конечно, они относились ко мне настороженно, как к любому выскочке, но, когда я условно становился артистом, крыть было нечем и им оставалось только завидовать.

Потом меня водили по другим группам, как какого-то дрессированного медвежонка, и я исполнял одну-две песни перед полдником – для затравки. Это были уже не совсем полноценные концерты. Моими любимыми в то время были «Утро красит нежным светом стены древнего Кремля, просыпается с рассветом вся Советская земля» и «Песня о Щорсе» («Шёл отряд по берегу, шёл издалека, шёл под красным знаменем командир полка»).

В годы перестройки я узнал, что этот Щорс приветствовал государственный переворот, и мне стало неловко. Ведь в каком-то смысле я занимался пропагандой этого террориста…

Как-то родители пришли забрать меня из детского сада пораньше и застали поющим в какой-то группе. Они были в шоке. Ни папа, ни мама понятия не имели, что я пою песни, да ещё такие патриотические! Они считали, что я и разговаривать толком не умею, не то что запомнить столько слов.

Воспитательницы, собравшись кулуарно, долго хвалили их за моё правильное воспитание. Родители скромно отмалчивались. Похвала была приятна, ведь они тоже были коммунистами, но моя скрытность заставила их приуныть. Я почувствовал, что они смотрят на меня с нарастающей тревогой.

Думаю, ничем хорошим мои песнопения не закончились бы, но тут я слёг с адовой ангиной, и мои гастроли по группам детского сада завершились.

В следующий раз я расскажу вам историю о том, как я убежал из дома в сопки и угодил в волчью яму. Говорят, я провёл в ней больше суток.

В какой-то момент сообразив, что меня нет рядом с луковицей, что я вообще куда-то из квартиры подевался, родители забили тревогу и организовали поиск своего единственного чада. Кстати сказать, потребовалось два взвода солдат с автоматами, чтобы меня найти (может, в дальнейшем этот ориентир кому-то пригодится).

Иногда я думаю, что в той волчьей яме солдаты нашли вовсе не меня, а какого-то совсем другого, никому не нужного мальчика, который больше никогда не пел таких хороших патриотических песен.

Впрочем, не будем сгущать краски, друзья!

После апокалипсиса
Записки прожжённого оптимиста

Поправка: из всех искусств важнейшим является искусство выживания.

Максим Егоркин, писатель-ведун

Дедушка Мазай и мутационные зайцы
Из стопы глиняных табличек «Легенды с другого берега»

Плыл как-то дедушка Мазай на своей утлой лодочке по реке в половодье. Смотрит: на островках зайцы барахтаются, причём все какие-то крупные, клыкастые и ушастые необыкновенно. Подплыл дедушка к ним поближе, а зайцы как начали в его лодку сигать, что чуть было не перевернули. Десятка два набралось лопоухих.

«Повезло! – думает Мазай. – Ни часов, ни компаса нет, а ведь оказался в правильное время и в нужном месте!»

Решил он, раз такое дело, к своему корешу дедушке Пахому отправиться, тот знатным шкурником слыл и сильно деньгу на этом деле заколачивал.

Встретились старички, порадовались удаче Мазая, заперли зайчиков в старом амбаре и сели водку кушать.

– Надо же, – всё время удивлялся дедушка Мазай, – какие зайцы глупые попались: сами ко мне в лодку попрыгали!

– Завтра забьём, мясо закоптим, шкуры в заброшенном городе продадим и ещё водочки купим! – подхватывал тему дедушка Пахом.

– Дело!

Наступила чёрная ночь. Зайцы прогрызли двери амбара и на сторожевого пса-волкодава напали – тот только и успел пару раз тявкнуть. Потом ушастые уничтожили всю растительность в огороде, а под утро стали в избушку ломиться. Проснулись старички, перепугались: виданное ли дело, ополоумевшие зайцы жилище штурмуют!

Открыли друзья окна и начали из ружьишек отстреливаться. Но нет, не отступают ушастые зверушки! Мало того, некоторые до того страх потеряли, что до окон допрыгивают и страшно зубами клацают! Не ровён час откусят что-нибудь ценное, потом не пришьёшь.

Тут уж и патроны кончились, так что пришлось старичкам огородами уходить.

Кинулись они к реке, а ушастые по пятам! Еле от них отбились, запрыгнули в лодку, отчалили. Сейчас, думают, бросятся твари вслед за ними.

Но нет, остались зайчики на берегу. Стоят на задних лапах, в зубах передними ковыряют и смотрят с видом самым злодейским…

Наконец выплыли страдальцы на стремнину, понеслись вниз по реке, тут только и отдышались.

– Смотри, Мазай, лисы чернобурые плывут! – вскрикнул Пахом, перевязывая укушенную руку. – По сто новых баксов шкура стоит!

– Гони их в шею! – проворчал дедушка Мазай и замахнулся на мутантов веслом.

Похороны дяди Джона
Из заметок гаитянского натуралиста

Мы решили похоронить дядю Джона, так уж было принято в нашей деревне.

Когда мы внесли дядю Джона за ограду, все наши были уже в сборе, пришёл даже священник Джексон. По своему обыкновению, он был пьян, и по его покрасневшей физиономии кочевали фиолетовые пятна. Было ясно, что он прибыл с других похорон и ещё не успел оклематься. Нельзя так часто бывать на похоронах. Это неприлично.

– Итак, – сказал священник Джексон, – мы собрались здесь, чтобы похоронить нашего дядю Джона. Мне он, конечно, никакой не дядя, так что не желает ли кто-нибудь из близких сказать что-то хорошее о покойном?

Дядя Джон сказал:

– Если вы, паразиты, меня закопаете, я вам все уши пообрываю. Лучше оставьте свою безумную затею и расходитесь по домам.

Тетя Агата сказала:

– Мы все знали дядю Джона как хорошего семьянина, трудолюбивого работника и, по большому счёту, честного друга. Всем нам хорошо известно, как дядя Джон держал своё слово. Помню, он сказал, что, если полезет чинить крышу, свалится непременно, тут уж хоть к колдуну не ходи. Кто мог знать, что это будут его последние слова?

– Знаешь что, Агата! – прокричал дядя Джон. – Ты ко мне лучше не подходи! Я за себя больше не ручаюсь!

Тётя Агата расплакалась, и её стали утешать тётя Марта и тётя Берта. Потом сводный брат покойного, дядя Бак подошёл к бренным останкам и сказал:

– Я знал Джона с давних пор и могу вспомнить о нём только хорошее. Помню, он помогал мне купить корову. Не помню, сколько мы за неё отдали. Могу сказать только одно: это была хорошая животина. Правда, мы пропили её в тот же день, но было бы несправедливым считать, что это вина только нашего Джона. Так уж сложилась судьба этой коровы… Так что спи спокойно, Джон. Никто тебя здесь больше не потревожит!

– Вот от кого я не ожидал такой подлянки, так это от тебя, Бак! – прошипел дядя Джон, ёрзая от негодования в гробу.

После этого Джексон открыл свою тетрадку с лекциями и зачитал нам очень душевный отрывок со старых времён. Понять, о чём идёт речь, было решительно невозможно, но слова всё равно пришлись весьма кстати.

Многие плакали и были взволнованы, несмотря на то, что дядя Джон сквернословил и называл всех наших нехорошими словами. Мы узнали так много нового друг о друге, что просто представить страшно!

Наконец, последние слова были сказаны. Двое рабочих подошли к гробу и опустили его на верёвках в свежевырытую могилу. Каждый из наших бросил вдогонку горсть земли…

Так мы и похоронили дядю Джона.

Мероприятие всем очень понравились. Все наши сошлись на том, что это были лучшие проводы за последние полгода. В следующий раз мы устроим ему более пышные похороны, если сумеем ещё раз отловить в наших местах.

В конце концов, мало кто из наших может догнать дядю Джона, когда он припустит со всех ног по дороге.

Герой на каждый день
Из бортового журнала почтового звездолёта

Запись 13415. В тот день наш «Неистребимый» держал курс на планету Пугливая Свинка, да продлит Вселенная её небесные дни. Неожиданно катер без опознавательных знаков обстрелял нас с левого борта, а потом взял на абордаж. Два десятка злобных корсмоков, размахивая заострёнными ауярангами¹, пронеслись по коридорам, намереваясь ворваться в рубку капитана Свиндера, захватить бортовой журнал и взять управление звездолётом на себя. Весь экипаж был страшно напуган, но наш повар Эдди Паттерсон успел выстрелить из своего бластера первым.

После этого он ещё c минуту демонстрировал своё превосходство, после чего мы несколько часов кряду выбрасывали останки корсмоков в открытый космос и никак не могли нарадоваться на нашего кока. Как же нам с ним повезло! И что с того, что у него вечно курочка подгорает?

Запись 13519. В тот день мы летели мимо притона «Врождённый порок». Неожиданно из-за скопления метеоритов вынеслось с десяток флаеров с вооружёнными до зубов хрюкенвузерами. От страха при виде этого зрелища одна половина членов экипажа буквально остолбенела, а другая уже подумывала застрелиться.

Хорошо, что наш повар Эдди Паттерсон снова не растерялся. Он выкатил из подсобки лазерную пушку и перестрелял всех хрюкенвузеров ещё до того, как они подгребли к нашим шлюзам. Капитан Свиндерс сообщил, что такого прекрасного зрелища он ещё не видел, а ведь в своей жизни пережил уже двадцать восемь кризисов и шесть дефолтов.

Запись 14621. Как говорили знающие люди после апокалипсиса: «Ничто в тот день не предвещало беды…» Всё шло в штатном режиме и у нас, когда мы подходили к Пугливой Свинке. Неожиданно офицер таможни открыл из импульсной пушки огонь, намереваясь попасть в самые ценные узлы нашего звездолёта. Похоже, он решил, что мы проявили к нему неуважение, не притормозив возле аварийных буйков.

Весь экипаж уже приготовился, как говорится, удобрить своими телами парсек, но наш повар Эдди Паттерсон и на этот раз не подкачал. Он переслал на терминал таможенников стихотворный экспромт на старославянском, в котором объяснялся в искренней любви и заверял, что среди нас их оппонентов нет, не было и быть не может. Выяснив, что на нашем звездолёте его всё-таки уважают, неназвавшийся сотрудник таможни прекратил огонь и позволил нам сбросить груз возле доков.

Запись 14741. Сегодня мы со слезами на глазах проводили нашего кока Эдди на заслуженный отдых. Капитан Свиндер выставил все запасы спиртного на праздничный стол и с горечью заметил, что едва ли мы снова увидим нашего доблестного героя. В самом деле, невозможно слишком долго оставаться в живых на то пособие, которое выплачивают нашим пенсионерам.

Батрачка Соня
Из бесплатной листовки «Вооружись историей успеха!»

В старые недобрые времена жил-был один кулак-эксплуататор Иван Магнитов. И была у него в собственности небольшая станция метрополитена с названием «Прогрессивная», и батрачило на этом объекте восемь работников. А ещё была у него в услужении юная батрачка по имени Соня: обед ему готовила да бельё подшивала.

Красивая была девица, но уж больно глупая, всё время вопросы несуразные задавала:

– А откуда поезда берутся? А почему Луна не падает? Есть ли хоть что-то аморальное в банаховом пространстве, если оно полное по метрике, порождённой нормой? А кто такой В. И. Ленин?..

Нравилась кулаку эта Соня – статная, молодая, глаза горят, передвигается быстро, а вот отвечать на её вопросы – не нравилось. Потому что был кулак таким же тёмным и невежественным и никогда солнца настоящего не видел.

Однажды надоели ему Сонины вопросы, дал он ей десять рублей и послал в город за учебниками. Девушка вышитым платочком своему работодателю помахала, поднялась по эскалатору и исчезла под табличкой «Выход в город».

День ждал её кулак, два ждал, да так и не дождался. Тогда разогнал он всех своих работников и запил беспробудно. Некому стало убираться на платформах, и поезда с тех пор проезжали мимо, не желая останавливаться на станции «Прогрессивной».

Пошёл позабытый всеми кулак по рельсам смысл жизни в тёмный тоннель искать, да где-то в тупике заблудился. Там-то его гигантские крысы метрополитена, видать, и погубили…

А Соня выучилась на системного программиста и теперь в одном научно-исследовательском институте работает. Если встретите её – привет от меня передавайте. Я как-то мороженым её угостил, она должна помнить…

Властелин овец
Рукопись, найденная в мусорной корзине
профессора Дж. Дж. Полкина

Оторваться от книжки невозможно – все страницы измазаны клеем.

Старая авторская шутка

Это было действительно смутное время. Ещё не существовало наркоконтроля, микроволновок и распределения рынков сбыта. Не было придумано «Клуба 12 стульев», компьютерных игрушек и антидепрессантов. Но больше всего рассеянные волшебники страдали от отсутствия «Бюро находок»: все утерянные предметы приходилось искать долго и мучительно, а находилось часто совсем не то, например, всякие магические вещицы, от которых потом было трудно избавиться.

Вот в таких случаях и приходилось обращаться к маленькому народцу – хоббунтам. Так уж повелось, что не было в мире никого им равного, если уж надо что-то сломать или испортить.

Да будет вам известно, что, если бы не домашние овцы, которых надо время от времени выгуливать, хоббунты вообще не покидали бы своих чудесных нор, проводя целыми днями за изобретением вечных лезвий для бритья вечно волосатых конечностей.

Хоббунты не любят лезть в чужие дела, пока их об этом не попросят. А просить их надо три раза. Или четыре. Впрочем, они все равно не умеют считать…

И вот однажды возле норы хоббунта Фрадия остановился великий волшебник Гундосвнос (всех невеликих к тому времени извели шарлатаны).

Он знал, что до сердца хоббунта трудно достучаться, посему взял в руки бейсбольную биту и со всей дури заколотил ею в дверь:

– Фрадий! На твоём пороге стоит великий волшебник Гундосвнос! У нас проблема!

– У меня всё тихо, – вежливо ответил хоббунт из-за двери.

– Великое зло наступает с востока, мы должны с этим разобраться.

– Я занят.

– Ты всегда занят. И пока ты бездельничал, я нашёл для тебя новое дело! Злой волшебник Мцыритель установил квази-вертикальную скульптуру на востоке Средизимных земель, и до того она безобразна, что надо срочно её уничтожить.

– Вот и займись этим, волшебник!

– Я не могу, – болезненно скривившись, ответил Гундосвнос. – У меня рука не поднимается на произведение искусства. Но если ты не уничтожишь эту напасть, у людей навсегда исчезнет чувство вкуса, и тогда уж начнётся Всемерная Катаклизма. А когда она кончится, и хоббунтам не поздоровится, и овцам тоже!

Хоббунт молчал. Не исключено, что он уже просматривал свои сны.

– Открывай немедленно, мой мохноногий друг?! – вскричал волшебник. – У меня есть для тебя вкусная прожевалка!

О, да! Гундосвнос знал, как можно выманить хоббунта из норы! Дверь открылась, и Фрадий схватил волшебника за балахон.

– Где прожевалка? Дай!

– Идём, я куплю тебе её по дороге.

Фрадий внимательно посмотрел на волшебника: не врёт ли? Балахон и в самом деле был подозрительным: красный кафтан с белым отворотом. Заметно было и то, что длиннющая борода мага сделана из ваты. Впрочем, у хоббунта не было причин сомневаться в словах волшебника, ведь он видел его впервые!

– Это ты чё, типа, на себя, в смысле, напялил?

– Не бери в голову. Я только что с детского утренника. Друзья попросили подменить захворавшего Деда Мороза.

– Мня-мня-мня, – промямлил Фрадий, утратив к обсуждаемой теме всякий интерес, что происходило с ним всегда, как только звучало два-три незнакомых слова. – Ну давай, пойдём уже за прожевалкой!

Хоббунт взял с собой заветный молоточек, чтобы разделаться с ужасным творением злобного Мцырителя, и новоиспечённые друзья отправились в долгий путь.

– Так чем же мы будем питаться в дороге? – обеспокоенно спрашивал Фрадий через каждые двадцать шагов.

Гундосвнос задумчиво чесал в ухе, словно выковыривая назойливое насекомое.

– Ладно, твоя взяла! – наконец простонал он. – Провиант мы возьмём сухим пайком в ближайшем трактире, а то ты мне весь мозг уже вынес…

В трактире «Вечнозелёная тоска» кого только не было! Здесь были и гроблины, и геномны, и урки, и позабытые ныне хмурники. В общем, все местные дебоширы и алконавты.

Гундосвнос подошёл к стойке и повелел:

– Эй, коммерсант! Заверни мне два ковша засахаренных прожевалок, да покрупнее. Да смотри, чтобы не было пересоленных!

– Да поживее, смотри у меня! – поддержал товарища Фрадий, сообразив, что время любезностей и предисловий прошло.

– И почему у тебя тут всё гроблинами провоняло? – поинтересовался волшебник.

Пока трактирщик тупо почёсывал свои бакенбарды, которым позавидовала бы любая овца, к друзьям подошла компания обиженных гроблинов

– Уважаемый путник! Нам послышалось что-то не политкорректное и, быть может, даже не толератное о наших персонах. Не изволите ли объясниться?

Гундосвнос достал из скрытых складок своего балахона членский билет «Партии умеренных волшебников» и раскрыл его перед носом главаря:

– Читай, если грамотный! Э, нет! Только из моих рук. Видишь? Ну и на кого ты наехал, вундеркинд стоеросовый?!

Пучеглазый гроблин недоверчиво сморгнул и потянулся за дубинкой. А Гундосвнос, более не медля, взмахнул бейсбольной битой и страшным голосом прокричал:

– Уринкой, бурсай, влонекроз! Шуриман, бурундук, какматцу! Тот, кто не сможет запомнить слова, того одолеет склероз! А тот, кто запомнит, того, так и быть, я превращу в овцу! – сообщил он правила нового заклинания, после чего залепил битой по голове оппонента.

Желающих проверить свою память в трактире не нашлось, и все бросились врассыпную. А Гундосвнос с ленинской хитринкой посмотрел на хоббунта и ласково произнёс:

– Запомни, Фрадий! Не всего в жизни можно добиться кулаками. Иногда приходится брать в руки увесистую дубинку!

«Лучше бы он превратил его в овцу, – подумал на это хоббунт. – Овца в норе всегда пригодится…»

Как раз в этом месте объёмной рукописи переводчик подавился прожевалкой. Жаль, что мы теперь не узнаем, чем закончилась эта увлекательная фэнтезийная бодяга…