Дом и алтарь

Ещё немного дальше, и они не доберутся до нового источника газа, а при попытке врастут в белое все и не сумеют отработать дойдо до того, как оно изойдёт чёрной иглой на мир и проткнёт его, исказив и поглотив Машину. Тогда мир кончится. Тогда они все умрут.

Конструктор попытался подняться, но вновь потерпел поражение. К нему быстро подошёл Всадник Хаоса и толкнул, заставив упасть на бок, а дальше перевернул на спину. Осмотрел, но не нашёл повреждений. Предложил ему свою плоть – сделал всё обычно, предлагая ему свою помощь так, как сделал прошлым днём Ювелир. Однако Конструктор не смог даже слизать свежую кровь. Его почему-то покинул Голод.

Конструктор зачерпнул в ладонь белый песок. Отделить песчинки от общей массы оказалось почему-то непреодолимо сложно, словно это было трагедией, словно это было предательством. Он глубоко переживал этот акт, это действие, эту скорбь. Он видел, как сносит белые крупицы жестокий ветер, и не понимал, как это возможно – быть хрупким настолько, чтобы покоряться этому ветерку. Как можно действовать так нелогично, чтобы самому подняться среди ночи на Машину и смотреть в сторону мира. Дойдо исходит песком. Газ истощается. Мир расширяется на погибель. Конструктор закрыл глаза и уронил руку. Регенерация со следующей за ней неизбежной эйфорией не пришли.

Когда он открыл глаза, то понял, что находится один на лежанке, что огонь не горит, а за стенами Машины ревёт Хаос. Конструктор не видел его, Врага, но по одному звуку безошибочно предугадывал каждое его движение. Он его помнил почти наизусть, он его понимал.

Он чувствовал, как сейчас там, наверху, на Машине, сидит на корточках Всадник Хаоса, как смиряет он взглядом безумное вещество, ревущее и желающее поглотить хрупкий мир, как подманивает Всадник его опущенной низко, до самой главы Машины рукой, тем самым предавая во власть Часовщика, который, облачённый в свет Сотворителя, уже готов раскрыть все свои шесть крыльев, и подняться высоко над Машиной, и одеть своим седьмым крылом мир, тем самым оттеснив от Хаоса, оторвав у него, отвоевав новое дойдо, которое поднимется вверх и будет гулять под солнцем, то закрывая его собой, то позволяя светить.

И Конструктор знал, что Враг ещё атакует, что он ещё огрызнётся, что вот-вот нанесёт страшный удар, и если Всадник не будет достаточно расторопен, чтобы взять его под свою власть, то он разметает их обоих – и Часовщика и Всадника – далеко, а один Ювелир бесполезен там, перед лицом Хаоса, он один ничего не сделает, а Конструктор сейчас здесь, он почему-то лежит и ничем не может им помочь.

Взяв себя в руки и стиснув зубы, демон попытался поднять голову и выйти из Машины, чтобы встретиться с Врагом. И если не помочь, то по крайней мере дать своё тело на регенерацию Всаднику или Часовщику. Ему удалось оторвать затылок от каменной лежанки, и он снова провалился в бессилие.

Следующим воспоминанием стала белёсая жирная масса у него на губах. Приподняв его голову ладонями, Часовщик терпеливо, по маленьким каплям давал ему ценнейшее вещество, скапливающееся на стенках баллона с газом и соплах конфорок. Они все четверо с величайшим почтением собирали его, запасая, чтобы не дать засохнуть. Ели они по очереди, не в каждый месяц и с величайшей бережливостью.

Очень часто эту еду получал тот, кто пострадал больше других. Чаще всего – Всадник Хаоса, поскольку он ближе всех находился к Врагу и отдавал ему больше других.

А сейчас Часовщик отдавал еду ему, Конструктору. Внимательно следил за тем, чтобы каждая мельчайшая капля попадала тому в рот. Однако Конструктору не становилось лучше, и еда не помогала. Так прошла ночь, вторая и третья. Конструктор метался в лихорадке, день и ночь оставаясь внутри Машины. Он понимал, что Всадник Хаоса смотрит в глаза врагу тем же взглядом, которым Ювелир смотрел в ту жестокую ночь в мир. Конструктор понимал, что это что-то значит и что к этому имеет отношение песок. В один из редких проблесков ясного сознания Конструктор понял, что все три ночи Ювелира в Машине не было.

Тогда Конструктор понял, что Ювелира здесь больше нет, что Ювелир ушёл. И что всё произошло из-за тех событий, когда Конструктор вернулся за ним в ночь. И из-за той ночи, в которую Ювелир не вернулся за Конструктором. И ещё дело, конечно, в дойдо и в песке. Дело в мире.

Пока Часовщик не работал с дойдо, не мог настать длинный день. Поэтому по истечении третьей ночи Часовщик больше не смог ждать. Он вынес Конструктора из Машины на руках и опустил на песок. Начал работать с дойдо через его глаза. Но в этот раз дойдо не уменьшилось. Что-то произошло, что-то кончилось. Не случилось даже мелкого песка, даже пыли.

Часовщик в ужасе отшатнулся от тонущего в лихорадке Конструктора, поскольку он понял всё об исчерпании мира. Гнёт дойдо скоро станет нестерпим. Неразработанное, оно притянет Хаос или поглотит мир.

Конструктор, собрав последние силы воедино, повернул голову прочь от Машины. Он посмотрел далеко, в сторону мира, и он увидел Ювелира там. На страшном, исключавшем всякую возможность вернуться к Машине до прихода ночи отдалении, в безумной глубине пустошей. Так непереносимо далеко, что Конструктору еле-еле хватало взгляда, для того чтобы различать его фигуру.

Но там, где находился Ювелир, белый песок обретал смысл. Конструктор боялся этого смысла, но в то же время это новое ощущение придало ему самому сил. Он повернул голову в сторону Часовщика, который пытался в этот момент работать с дойдо через Всадника Хаоса. Тот быстро слабел и становился сухим изнутри от этой работы, а само дойдо вело себя нестабильно, исходило микроскопической пылью, подвисавшей в воздухе. Дойдо стремилось к Хаосу.

Конструктор с трудом повернулся на бок. Затем он встал на четвереньки, затем на колени, затем на ноги. И он пошёл. Он поднял взгляд на дойдо. Он понял, что скоро настанет ночь. И что он уже слишком далеко – он не сможет добраться до Машины. Но он и не обернулся на неё и не попытался пройти к ней. Он знал, что уже никогда не вернётся.

Ночь пришла. Налетело белое, и пришёл сильный ветер. Конструктор шёл сколько мог, но силы его ослабли. Он знал, что забрался уже слишком далеко, что никто не поможет и никто не даст больше еды. Он понимал, что врастёт в белое и, возможно, не сможет добыть достаточно сил для новой регенерации.

Однако там, в этой безумной, нелогичной дали, песок грозился вот-вот обрести смысл. И он шёл туда. Ради этого белого песка. Потому что туда его звали они оба: солнце и дойдо. Он словно бы затылком ощущал, как его проводил взглядом Часовщик. Должно быть, он таким образом прощался с Конструктором, как попрощался с Ювелиром ранее. Теперь они больше не были вместе, больше не были вчетвером. Часовщик остался в паре и команде со Всадником Хаоса. В этот раз обработают дойдо и встретят Врага они только вдвоём.

Ночь продолжалась не очень долго, потом дойдо оставило солнце, а затем почти сразу же опять укрыло его собой через неровный, предательски короткий промежуток. Обе ночи Конструктор выдержал вне Машины, но ветер сорвал большую часть кожи с его тела, а регенерация исчерпалась. Должно быть, она захлебнулась из-за болезни и навсегда оставила Конструктора.

На третий, длинный, день пути Конструктор добрался до Ювелира. Тот пострадал ещё больше, поскольку находился вне Машины уже пятую ночь.

Они оба находились среди ничто. Вокруг, насколько хватало глаз, был только песок. Они вдвоём стояли на небольшом возвышении над остальной пустошью. Машину отсюда было видно, но уже с большим трудом. И из-за взвеси, в которую превращалось в этом месяце дойдо, её силуэт казался размытым, словно бы ненастоящим, несбыточным.

Конструктор понимал, что они с Ювелиром находятся в другом мире. И он понимал причины, по которым Ювелир ушёл от Машины в него. Он не умел назвать эту причину словами, но очень остро её ощущал. И всё же, кроме неё, кроме этой причины, кроме этого возвышения и этой пустоши, вокруг не существовало ничего.

Конструктор вспомнил дойдо и вспомнил те дни, в которые оно давало нужные вещи. Это не были те вещи, которые Конструктор хотел. Очень часто он, к примеру, хотел, чтобы у него был материал ещё для одной Машины или хотя бы что-то, чем её можно укрепить. Но когда дело касалось только желаний, дойдо никогда не давало этого. Дойдо реагировало не на эмоции и не на потребности, нет. Оно было настроено на что-то более глубокое, какое-то внутреннее понимание Конструктора, его странное, но оформленное представление о чём-то новом.

Не просто не существовавшем ранее, а не созданном, не обдуманном ранее, как концепция. Оно словно питалось какой-то глубокой, экзистенциальной потребностью, которая исчерпалась в окрестностях Машины. Которая не могла быть обновлена в безопасном ореоле двух-трёх метров от Машины и уютном газовом тепле внутри. И тогда, в ту ночь, когда Конструктор заболел, Ювелир понял необходимость этого обновления у него внутри.

Да, Ювелир не пошёл за ним в ту ночь. Но он тем не менее вышел к нему из Машины на улицу и смотрел всю ночь в мир, он искал это место. То, где они сейчас оба стоят, где пустоши только, где никого и ничего нет.

Конструктор даже не представлял, что может случиться дальше. Они оба выдохлись и почти исчерпали свою регенерацию. Они уже вряд ли могли вернуться, и они здесь ничего не нашли. И всё же, несмотря на снедающую его слабость, на лихорадочный озноб, снова возвращающийся в его тело, Конструктор продолжал держаться на ногах.

Ювелир подошёл к нему ближе. Он опустился на корточки перед ним и ободранным ветром до костей, обмороженным дочерна пальцем провёл линию перед ногами Конструктора.

Неровную короткую линию на песке – вот зачем нужен был песок. Конструктор вдруг понял, что это вокруг них – это земли печалей. Что Ювелир привёл его в земли печалей и теперь предстоит самое главное.

Конструктор переступил через линию. Он преступил порог, он вошёл куда-то ещё. Чего раньше не существовало, что только что оказалось создано и осмыслено, чего как концепции, как философского понятия раньше просто не могло быть – Конструктор преступил Первый Порог.

Он вошёл внутрь дома.

Раньше он никогда не думал о доме, но сейчас, после того как он вошёл, после того как Ювелир пригласил его внутрь, он оказался полностью и абсолютно вовлечён в видение завтрашнего дня, в созерцание будущего. В ясное и горькое видение прекрасного. Он увидел дом, который ещё предстоит построить. И быть в нём, и разделить творение мира и творение Машины.

Вспомнив о ней, Конструктор оглянулся через порог на границу мира и Хаоса. Он вспомнил о Ювелире, посмотрел на него. Тот работал над тем, чтобы очерчивать периметр будущего дома, работая по песку и с помощью песка. Конструктор несколько раз поправил его, указав, как будет должно.

Но потом длинный день иссяк, дойдо вовсе рассеялось, и начал подступать Хаос. Ювелир, поспешил использовать последнее, ускользающее время для того, чтобы вернуться к Машине и помочь Часовщику и Всаднику Хаоса в битве с Врагом.

Как только он переступил Первый Порог назад, к месту Творения, видение дома для Конструктора исчезло. Вокруг снова остался только однообразный, бессмысленный вид пустошей. Делая всё, чтобы вернуть только что мелькнувшее ощущение осмысленности, Конструктор потянул брата назад, опять за Порог, опять туда, домой, под ещё не существующий потолок, внутрь стен, которые никто ещё не воздвиг.

Конструктор понимал, что Ювелир стремился вернуться назад не просто так, что Хаос очень опасен и что любая помощь во время Шага вперёд важна. Он знал, что пора возвращаться, пора снова прийти в настоящий мир, в реальный мир, в Машину. Что Враг реален и что Машина полна жизни. Даже если Часовщик и Всадник Хаоса, оставшись только вдвоём наедине с Врагом, победят его и снова насытят дойдо, сколько времени Ювелир и Конструктор смогут просуществовать здесь, вне Машины, в белом?

Ювелир, сделав под напором Конструктора Шаг назад, обернулся на него. Он не сопротивлялся напору Конструктора и не оскалился. Не демонстрировал своей готовности к отстаиванию собственного мнения. Он просто надеялся, что Конструктор позволит им двоим жить.

Но мир изменился. Мир уже изменился, и Конструктор потянул его назад с новой силой. Поняв, что Конструктор не отступится, Ювелир попытался приложить все усилия для того, чтобы вернуться к Машине, и снова выбрался за порог дома, проявляя благоразумие и желая, чтобы и Конструктор его проявил. Очертания будущего снова исчезли.

И само это понимание, само знание о том, что будущего больше нет, что оно снова стало невидимым, а дойдо продолжит исходить пылью, привело Конструктора в ярость. Ювелир сопротивлялся, однако острое, непереносимое ощущение неверности мира, несправедливости мира, в котором нет места для будущего, придало Конструктору небывалую силу. У него никогда не было столько силы, даже жажда жизни, жажда крови или еды, оголённое горькое желание победы над Хаосом не давали Конструктору притока энергии, столь необузданной. Он напал и сделал с Ювелиром всё, что счёл нужным.

Сквозь прозрачные стены грядущего дома он злобно наблюдал за тем, как Часовщик освободил шесть своих крыл, и Всадник Хаоса оседлал Машину, и вместе они, как единое целое, встретили надвигающегося Врага. Конструктор, перебирая в пальцах волосы избитого им до полусмерти, потерявшего силы для регенерации Ювелира, думал о том, как отнять у Машины котёл.

И вот Враг напал. И в этот момент Конструктор понял, что не сможет отнять котёл у Машины. Потому что для этого придётся снова воссоединить разошедшиеся миры, а это уже невозможно. Ему не вернуться никак, потому что Порог так и должен будет оставаться не преступленным.

Пока Хаос ещё кричал и бился, захваченный Всадником в силок, ещё не покорившийся, но уже подготовленный к тому, чтобы седьмое крыло Часовщика отсекло часть его тела для дойдо, Конструктор уже рыл руками песок, думая о том, чтобы создать хотя бы какое-то укрытие на время ночи. Он подумал совершенно ясно и неожиданно, что песок не мог весь насквозь врастать в белое, иначе белое не уходило бы от солнца так быстро, а оставалось бы внутри песка. Но перед ночью он не смог ничего сделать. Ночь пришла и настигла их обоих.

Испугавшись, что Ювелир умрёт и дом навсегда исчезнет, Конструктор накрыл его тело своим, и ветер добела отполировал кости рёбер у него на спине.

А когда прошла ночь, стало ясно, что Конструктор тоже не мог больше восстанавливаться с помощью регенерации: они оба получили слишком тяжёлые повреждения и пробыли вне Машины слишком долго. Пока их тела ещё не окончательно вросли в белое, Конструктор протянул руку и заново прочертил стёршуюся от ветра линию на песке, которую до этого сделал Ювелир. Ветер быстро развеял её, и больше Конструктор не возобновлял этой линии. Потому, что Порог установился. Потому, что он больше не был равен линии, не выражался в ней, и оттого ветер уже никак не мог бы ему повредить.

Демон понял, что ему повезло – начался регенеративный шок, а значит, скоро наступит эйфория. Во власти этих чувств Конструктор думал только о доме и забыл о том, что сил для регенерации у него совсем не было и она не могла бы наступить без внешнего вмешательства. Он осознал это уже на излёте, уже поняв, что не может шевелиться, и резко вскинулся в ужасе, предчувствуя, что снова оказался в Машине, и Часовщик сейчас сидит над ним и снова отдаёт ему питательный экстракт, жизненную эссенцию, а значит, дома больше нет.

Но всё оказалось не так. Рядом с Конструктором горел огонь. Вовсе не то ровное, тихо шипящее пламя, которое поднималось от костра в Машине – здесь горел яркий, рыжий и довольно шумный огонь, подрагивавший от ветра. Он поднимался из ямы, которую Конструктор вырыл перед приходом Хаоса. И сейчас Ювелир, обложив камнями это углубление, иногда подбрасывал в костёр тот песок, который в последнее время давало дойдо. Когда ветер проносил мимо пламени песчинки, те вспыхивали яркими искрами.

У Ювелира был потухший, словно бы обесцветившийся взгляд. Демон дрожал от мелкой, слабой волновой регенерации, признака еле-еле восстанавливающегося после крайнего истощения тела. Он повторял операцию с подбрасыванием песка, словно не замечая, что способ подачи топлива неэффективен, и костру нужно подавать песок снизу, чтобы тот прогорал медленнее и пламя было ровнее, вместо того чтобы так опасно вспыхивать.

Конструктор заметил, что воздух очистился и в нём больше не было той мелкой взвеси, на которую истаяло дойдо, когда Часовщик работал с ним через Всадника Хаоса. Отвернувшись от костра, Конструктор, лёжа на боку, стал смотреть за тем, что происходит вокруг Машины. Он не обращал внимания на то, что сейчас день и нужно бросать все усилия на работу, чтобы что-то сделать для дома и подготовиться к ночи. Не следил за перемещением дойдо по небосводу и не оценивал его размеры. Он только следил за Часовщиком.

После того как ушло белое, Всадник Хаоса и Часовщик вышли из Машины и принялись её осматривать. Они не сильно пострадали при Шаге вперёд и, как показалось Конструктору, хорошо согрелись в Машине, поскольку во время Шага вперёд им не пришлось заботиться ни о Конструкторе, ни о Ювелире и отдавать им свою плоть. Конечно, всё могло закончиться не так хорошо, если бы сам Шаг оказался неудачным и кому-то из них понадобилась бы быстрая пища, но всё вышло как вышло, и сохранённые ресурсы принесли больше пользы.

Часовщик отошёл от Машины на максимально безопасное расстояние, оценил дойдо, посмотрел в сторону дома и поднял руку. Конструктор, поразмыслив над этим жестом, поднял руку в ответ. Затем к Часовщику подошёл Всадник Хаоса и встал перед ним на колени. Часовщик взял его голову, повернув так, чтобы было удобно.

Неожиданная, яркая догадка пронзила сознание Конструктора, и тот бросился к костру, начав заваливать пламя камнями. Ювелир оскалился, попытался защитить огонь, но Конструктор не показал зубы в ответ и не стал нападать. Он только прижал место погасшего кострища руками и посмотрел Ювелиру в глаза. Неспокойно, нервничая, ищуще.

И Ювелир отстранился от предмета их спора. Конструктор своим взглядом просил у Ювелира доверия, и Ювелир поверил ему.

Дойдо начало рассыпаться мелкой пылью всё ещё далеко от солнца. Эта неприятная взвесь заполонила собой воздух, а когда Всадник Хаоса упал под ноги Часовщику и тот поднял его, чтобы отнести к Машине, Конструктор взял назад забранное у него Ювелиром ради костра Острое и высек искру.

Мир на мгновение оказался объят пламенем. Весь. Оно сверкнуло, превратившись в существовавший меньше мгновения огненный полог, а потом без следа исчезло, забрав весь воздух с собой. Конструктор знал, что это было от искры.

Он оглянулся на Часовщика и поднял руку. Замерший на пороге Машины, Часовщик ответил ему тем же. Воздух начал потихоньку возвращаться.

Ювелир поспешил восстановить костёр. Конструктор не стал учить его подавать песок в огонь правильно, потому что дойдо уже почти закрыло солнце. Ночь пришла, а белое – нет. Они сидели перед костром досветла, не ложась, но и не работая. Оба провели это время каждый в своих мыслях. Конструктор смотрел на дом, а потом Ювелир отвлёкся от огня и тоже поднял глаза. Конструктор знал, что Ювелиру не дано видеть будущий дом так, как Конструктору. Поэтому Конструктор не мог понять, на что именно смотрит Ювелир так внимательно и так увлечённо. Но Конструктор хотел узнать и хотел понять суть и ход мыслей брата. Что там, наверху, в непроглядной тьме, увлекает его? Раньше не случалось ни одной такой ночи.

После её окончания они принялись за работу. Необходимо было сперва разобраться с костром, подачей песка в него и укрытием от ветра на последующие ночи. Конструктор занялся первым, а Ювелир – вторым. К сожалению, и на то, и на другое требовался материал, а достаточно камней в безопасном и даже опасном периметре не хватало. Разумнее показалось заняться стенами, и они объединили свои усилия.

Оценив риски и снова поступив мудро, Конструктор в этот раз переждал период работы с дойдо, но снова разжёг костёр только после того, как взвесь улеглась, поскольку заботился о кислороде. Хотя он понимал, что это значит, что ночью опять придёт белое, он согласился на те страдания, которые белое несло с собой. Ювелир не противился ему, спокойно позволив принять решение по той причине, что прошлое решение Конструктора оказалось правильным, а Ювелир был готов рисковать жизнью ради наилучшего исхода для дома. Дома, которого он даже не видел и о будущем которого ничего не знал.

За возведёнными за промежуток перед новой ночью стенами Конструктор и Ювелир смогли спрятаться, улёгшись на бок и прижавшись крепко к кладке вокруг костра, и так они провели ночь. Белого оказалось существенно меньше, чем обычно, и они не вросли в него, хотя и тяжело пострадали.

Утром они продолжили труд. Конструктор часто оборачивался на Часовщика, понимая, что пора продумывать порядок и способ их нового воссоединения, поскольку для дома очень нужны лучшие вещи от дойдо, а песок, пусть и оказался удобен для того, чтобы не врастать в белое, всё же опасен. И Машина всё ещё находилась в опасности, а без газа в очаге в смертельной опасности были также Часовщик, Всадник Хаоса, а с ними весь солнцехранимый мир.

Тем не менее Конструктор понимал, что он ни за что не сможет вернуться к Машине. Что он скорее умрёт и убьёт Ювелира, чем переступит Порог опять. И что Часовщик, лишённый этого ограничения, не сможет добраться до них, поскольку пройти и туда, и назад за один долгий день невозможно – обязательно придётся прихватить пару ночей. А между тем каждый день нужно работать над дойдо, иначе оно вберёт в себя мир. Вернуться же нужно до прихода Хаоса и остаться при этом здоровым, иначе Хаос победит Всадника и пожрёт мир.

Часовщику никак не попасть к ним. Просто не успеть. Конструктору не вернуться назад. Построить дом не хватит материала, да и доступный песок скоро закончится.

Чувствуя отчаянную беспомощность, Конструктор обернулся к Ювелиру, требуя от него решить эти парадоксы, придумать, создать, как он создал понятие дома, понятие возвращения: одновременного преступления Порога и фикцию нахождения внутри. Сделать так, чтобы возможно стало и идти куда-то ещё, и оставаться в доме. От этой фикции, ложного эйдоса, от этого разрешения конфликта внутри сознания Конструктора сейчас зависело всё, зависел мир, поскольку существование только вокруг Машины тоже уже обречено. Без концепции возвращения наступало время ххра – того, что вело к гибели в торжествующем Хаосе.

Ювелир встретил взгляд Конструктора прямо. Он понимал, чего Конструктор хотел от него, и мог это дать, уже давал, но между ними в воздухе разлилось предвкушение трагедии и боли. Это и было возвращение. Конструктор закричал от внутреннего горя, от несогласия и от отчаянного нежелания конфликта, и Ювелир напал.

Он опрокинул только что возведённую каменную стену на Конструктора. Уничтожил всё, что они вместе смогли сделать, ради чего работали, ради чего страдали все эти ночи под белым. Тяжёлые камни перебили Конструктору ноги у бёдер, регенерация бросилась их восстанавливать, но Ювелир не дал. Какое-то время Конструктор думал о том, что действия Ювелира сакральны, что они имеют какой-то больший, чем видимое, какой-то великий, скрытый смысл и ему следует покориться, однако не смог. Очень скоро злость за уничтоженную работу, перспектива возвращения, мысль о временном оставлении, о разлуке с константным видением дома полностью поглотили Конструктора, и больше он не был согласен на путь к Машине, если идти следует этим путём.

Исступлённо, со всей доступной ему яростью, он бросился на Ювелира, сначала последним проблеском сознания планируя только снова избить брата до полной потери сил и затем держать его тело в беспомощности, но скоро Конструктор вовсе потерял над собой контроль. Он чувствовал только то, что есть он и есть нерушимая связь с будущим, и не может никто, никто испокон этого мира вставать между ним и этой связью, и никто не может диктовать своего права на неё.

Ослеплённый и поглощённый неистово пышущей злобой, он снова победил, но не понял, когда именно пришла эта победа, и остановился только тогда, когда силы окончательно его покинули.

Пребывая внутри собственных мыслей, внутри необходимости постулирования своей правоты и своего права на созерцание будущего, он ещё долго держал свою власть над Ювелиром, не убивая его, но и не давал сил, чтобы восстановиться.

Два следующих дня он, пуская и не пуская огненную волну попеременно, работал один. Потом материал в безопасном периметре кончился. Потом кончился песок. В длинный день Конструктор ничего не смог сделать. Он только сидел подле Ювелира, с машиноподобной закономерностью нанося тому удары и придушивая.

Потом пришёл Хаос, первая, самая холодная ночь, в которую Конструктор пустил огненную волну. И в следующую. От отчаяния. Просто чтобы согреть.

Из-за этого воздуха стало не хватать, а затем сам дом принялся меркнуть. Конструктор понял, что дело заключалось в тающих силах Ювелира. Он предложил тому свою плоть, но Ювелир не смог есть. Не прореагировал ни на запах кожи, ни на тёмную густую кровь.

Не зная, как поддержать ему силы, Конструктор осмотрел кирпичи дома. Оглядывая алчно каждый миллиметр, он, к своему огромному счастью, нашёл там крупицы жирного питательного налёта и вытер о губы Ювелира. Однако тот не впитался, а дом почти полностью померк.

Конструктор победил. Он отстоял своё право, но теперь для воплощения его ясного видения будущего не было ни материала, ни сил, и само ясное пророчество, вёдшее демона до того, готово было вот-вот перестать существовать.

Конструктор оказался в самом сердце отчаяния, он понял, что нужно вернуться к Машине, вернуться любой ценой. Что нужно бежать назад, потому что это единственный шанс для дома.

Демон подсунул руки Ювелиру под плечи и колени, чтобы отнести к Всаднику и Часовщику, но у него не хватило сил поднять брата. И не хватило сил встать самому.

Задыхаясь горем, он опустил голову Ювелиру на грудь и в наступающей короткой ночи у него по щекам, прямо из глаз, пошло белое и замёрзло в ледяных ветрах ночи.

Той ночью силы Конструктора окончательно закончились, и регенерация больше не пришла.

Очень многих событий после той ночи Конструктор не помнил, хотя почти всегда оставался в ясном сознании. Он полностью осознал себя в тот момент, когда понял, что песок вокруг места, где мог быть дом, горел.

Он горел уже который день. Пожар не прекращался с приходом ночи – ветер только раздувал пламя. Конструктор не помнил, как он начался, как Часовщик и Всадник Хаоса, отреагировав на то, что Конструктор однажды не поднял руку в ответ, пришли за ними с Ювелиром. Рискуя собой и всем миром, они вдвоём отнесли Конструктора и Ювелира к Машине.

Сейчас же Конструктор сидел наверху и смотрел на пожар. Пожар означал, что песок, сколько бы его ни просеялось за прошлые периоды из дойдо, сгорит весь, без остатка. И что топлива для костра вокруг Машины больше нет.

С тех пор как Конструктор пришёл в себя от регенерации, он так и сидел здесь, глядя на то место, где мог встать однажды их дом. И ничего не видел.

Ювелир всё ещё находился внутри Машины. С ним постоянно находился Всадник Хаоса, не оставлявший надежды на то, что, согревшись и отдохнув от пронизывавшего ветра, Ювелир сможет хотя бы проглотить кровь. Ни Часовщик, ни Всадник Хаоса не понимали, что случилось с Ювелиром в доме, если ни один Шаг вперёд, ни одна встреча с Хаосом не имела ни для кого из демонов таких последствий.

Они не знали, что такого сделал с Ювелиром Конструктор, чего даже Хаос не смог. Конструктор не потрудился объяснить, хотя знал ответ: Враг неразумен. Кричащий или нет, желающий поглотить весь мир или отступающий от сияния седьмого крыла, Хаос остаётся неживым. Он неразумен. Хаос не знает, как поступить с демоном, чтобы его уничтожить, а Конструктор знает. Конструктор знал, куда бить и как. Он знал, что он делал. Поэтому у Ювелира не было страшно выглядевших повреждений, какие оставлял Хаос, но он тем не менее всё дальше уходил в смерть.

Из-за пустых надежд на выздоровление Ювелира Всадник не помогал Часовщику. Все вместе демоны всё больше увязали в бездействии, растрачивая последние ресурсы, но всё зря. Конструктор знал, что зря.

Конструктор тоже не ел. Не грелся. И не двигался.

Газ у них кончился. В прошлом Шаге вперёд, к которому Часовщик и Всадник Хаоса еле-еле успели вернуться и который прошёл неудачно, Машина сильно пострадала, и чинить её было нечем. Теперь у неё зияла дыра с одного бока, а где взять материал на её починку, никто не знал. Дойдо им ничем, наверное, уже не могло помочь.

Уходило их последнее время. Пожар пока достаточно согревал их и защищал от ночи, оставаясь безопасным, поскольку песок у Машины прогорел быстро и пламя достаточно скоро ушло от них на достаточное расстояние.

Но огонь стихнет рано или поздно. Дойдо изойдёт пылью и исчезнет, будет новый Шаг, придёт пронизывающий ветер, снова, насытившись из бессмысленного вещества, придёт белое. И тогда они замёрзнут насмерть все четверо. Врастут в белое, которое не уйдёт, поскольку некому будет работать с дойдо, и длинный день не наступит. Тогда придёт Хаос и всех их поглотит.

Прошла ночь. За ней наступил, должно быть, последний длинный день. Дойдо, как и думал Конструктор, дало лишь бессмысленную горючую пыль, которая тут же прогорела наверху бушующего пламени, там, над пожаром, образовав из себя слепящий, искрящийся венец над головой огненного шторма, шествующего внутрь пустошей.

На исходе месяца, по пришествии Хаоса, Конструктор спустился с Машины и зашёл внутрь. Всадник Хаоса сидел на лежанке, держа на руках тело Ювелира, Часовщик стоял рядом, положив Всаднику руку на плечо. В воздухе витала смерть, первая смерть этого мира.

Оба демона подняли головы на вошедшего Конструктора. Тот холодно встретил их взгляды и закрыл за собой дверь. Наступал Враг. Но Враг, понятный им, жестокий, но известный Враг лишь только наступал, а смерть уже была здесь. Конструктор был здесь. И все приняли это. Все приняли, что смерть – отныне и навсегда – это теперь только Он.

И Конструктор напал. Это не было яростью, не было жестокостью и не было продиктовано исступленной борьбой за жизнь. Конструктор действовал не хладнокровно – им управляла внутренняя неутолённая боль. Она проявлялась не хаотично, но с неимоверной силой, которая становилась только больше от того, что ни Часовщик, ни Всадник Хаоса не знали, зачем они должны защищать себя от Конструктора.