Глава пятая
Ваня лег спать рано. Доел пиццу, и все: «Спокойной ночи, Ян». А мне не спалось. Я же днем отдохнул. Вырубился на четыре часа. И вот результат – сна ни в одном глазу.
Родители стучались в комнату. Я не открыл. Но отмалчиваться тоже не стал. Соврал им, что все в порядке. Они вряд ли поверили – не дураки ведь. Но отвязались. И тоже ушли спать.
Я остался наедине с тишиной. Пол ночи провел за компьютером, чтобы отвлечься от мыслей. От любых, даже светлых: мне казалось, у меня мозг распух от переизбытка информации. Школа, порок сердца, шахматы – все в одну кучу.
А когда Интернет надоел, переключился на окно. На обычное окно. Вид, к счастью, открывался красивый – на новую детскую площадку с вечнозелеными деревьями: сосенками, елями и пихтами. Деревья – это заслуга жильцов. Скинулись, кто сколько мог, и посадили.
Площадку построили пару месяцев назад, а деревьям было лет десять. Они росли вместе со мной и Ваней. Только быстрее. Гораздо быстрее. Вот бы всем мальчишкам так! А то девчонки из моего класса офигели. За летние каникулы выше парней стали. Им вообще круто. Они в девушек превращаются, а не в чурбанов нескладных. И голос у них не ломается.
Если мне удастся объявить пороку шах и мат, я найду себе девчонку. Как раз к тому времени вытянусь, с прыщиками покончу. Мне еще повезло – у меня их мало.
Ванька тоже поменяется. Перерастет меня, может быть. Он от рождения высокий. У нас разница в год, а ростом одинаковые. Ваня всего на пару сантиметров ниже.
Кто знает, вдруг даже Авдеева преобразится? И они с Ваней начнут встречаться… Первая любовь. Интересно, а у меня она будет? Наверняка, если не профукаю партию в шахматы.
Я заснул лишь под утро. И чуть не послал Ваню куда подальше, когда тот растормошил меня со словами: «Вставай, уже девять!». Но потом вспомнил, что сам попросил разбудить так рано – мы ведь собрались гулять.
На улице еще была темень: типично для северных городов. Летом целые сутки день, зимой целые сутки ночь.
– Сколько градусов? – спросил я, зевая.
– Минус пять.
Зашибись! Ну хоть не минус пятнадцать – и на том спасибо.
– Я в ледышку превращусь, Вань. Я мерзляк.
– Это ты так намекаешь, что прогулка отменяется? – насторожился Ваня.
– Нет, просто жалуюсь.
Ваня мог бы пойти гулять со своей компашкой, но отказался. Он выбрал меня, своего старшего брата. Неожиданный поступок. Но приятный.
– Надень мой свитер. Он теплый.
– А сам голым пойдешь?
– В кофте. У меня пуховик.
Я не ношу пуховики. Даже в лютый мороз. Они ж полнят! И парней, и девчонок. Но к женским пуховикам хотя бы поясок прилагается, чтоб талию подчеркнуть. А мужик в пуховике похож на шарик: плеч-то не видно. Девчонки не оценят.
Но Ваня еще ребенок, ему нормально. Правда, дракончик на спине все портит. Когда Ване пуховик покупали, он сказал: «Хочу с рисунком». Но с рисунком не было, и тогда Ваня сам прилепил наклейку. Он думает, наклейки – это клево. Собирает их на пару с Авдеевой. И лепит, куда ни попадя: в тетрадки, на рюкзак, на одежду. А одежда у него вся цветастая и яркая – ослепнуть можно!
– Как ты это носишь? – поморщился я, стоя перед зеркалом. Оттуда на меня пялился странный паренек в салатовом свитере с оленями. – Детский сад.
– Зато тепло, – заметил Ваня.
– Мешок картошки…
– Тебя в нем никто не увидит. Ты куртку поверх наденешь.
И правда: мы ведь не в кино собираемся и не в кафе. Так – погулять. Главное, чтоб родители не спалили.
– Мама с папой уже проснулись?
– Мама да. Папа еще дрыхнет. А что?
Черт! Как бы улизнуть незаметно? Мама себя наверняка уже накрутила. Увидит меня в этом свитере и подумает, что сын свихнулся: в жизни Ванины вещи не надевал, и тут на тебе! С горя, не иначе. Мамы, они такие – вечно преувеличивают.
И без разговора не обойдется. Мама папу приплетет. И Ваню. Семейный совет, блин. Сядем вместе за стол, и все – каюк прогулке. Родители до вечера будут по больному ездить: «Янчик, мы тебя любим. Мы поддержим, Янчик. Доверься нам, дорогой», и бла-бла-бла. Лицемеры. Как мне порок поставили, так спохватились. А до этого заняты были – работой, домом, Ваней.
И утешать они не умеют: после разговора с папой легче не стало. До истерики довел своим: «Ты что, обнаглел?».
– Мы уйдем по-тихому. Погуляем часик, и вернемся. Родители даже не заметят, – сообщил я.
Ване моя идея не понравилась.
– Они нас потеряют. Надо сказать.
– Нет, не надо.
– Почему?
Ваня считает себя умным, а простейших вещей не понимает! Все разжевывать надо.
– Не хочу с ними разговаривать.
– Давай, я их предупрежу?
– Нет!
– Но почему?
– Не вороши вот это вот все, ладно? Дай нормально пожить! Вчера утром, когда я в школу свалил, всем пофиг было. А сейчас я о каждом шаге докладывать должен?
Вечно Ваня спорит. И в кого он такой упрямый? Нет бы заткнуться и послушать брата! Пока до точки кипения не доведет, не успокоится.
– Подумай о маме с папой.
– Да плевать мне на них!
Зато Ване на родителей не плевать. И на друзей не плевать. Но что, если они «по-тяжелому» заболеют? Как бабушка с дедушкой. Ваня их за километр обходить будет. Плавали – знаем. И на меня Ваня тоже забьет, если я проиграю пороку сердца в шахматы. Бабушка вот раку проиграла. Долго боролась, но тот оказался сильнее. И бабушка провела последние месяцы жизни в хосписе. И Ваня ни разу ее не навестил!
– Ты думаешь, это круто – так говорить? По-взрослому, да?
Ваня дернулся к двери, но я загородил ему путь.
– Ты куда?
– Гулять. Мы уже сто лет собираемся.
– Ты родителям скажешь? Про гулянку.
– Да. Они ведь волноваться будут.
– Ты что, идиот? – прошипел я. – Тогда я никуда не пойду.
– О’кей. Я Веру позову, – Ваня подключил тяжелую артиллерию. – Мы с ней сегодня в «Городок профессий» собирались.
«Городок профессий» – это развлекательный центр для детей. Они туда на мастер-классы приходят: их учат кулинарии, лепке, танцам. Даже химии! Химия по субботам. А сегодня как раз суббота… Может, сгонять? Это для малышни, конечно, но Татьяна Викторовна рассказывала, что там весело.
– Ты с Авдеевой каждый день гуляешь. Обойдется.
– Она моя подруга. Я ради тебя от нее не откажусь.
– Ну и вали. Брата на девчонку променял. Да еще и на стремную, – обиделся я.
Когда мы ели пиццу, я даже поверил, что Ваня меня любит. Что между нами есть какие-то братские чувства, или как эта хрень называется? Но Ваня все испортил. Он стукач и подкаблучник. Обо всем родителям докладывает. И Авдеевой – ее он так вообще боготворит. Втюрился, наверное.
– Мы с ней договаривались, Ян, – Ваня легонько оттолкнул меня, чтобы пройти. – Я думал, с тобой погуляю, а потом сяду на автобус до «Городка».
– Я бы тоже съездил в «Городок».
– С нами?
– С тобой.
– Прости, но без Веры никак, – поставил ультиматум Ваня и открыл дверь. – Ты идешь?
Я замялся. Я ждал этой прогулки и хотел поболтать о шахматах: Ваня мне про «взятие» очень хорошо объяснил! Интернет так не сможет: там все статьи мудреные, с заковырками. Даже те, которые типа «для чайников». Но родители… Зачем перед ними отчитываться? Они ведь не отпустят.
– Ваня! Ян уже встал? – прокричала мама с кухни.
Она, видимо, услышала, как скрипит дверь. Ваня и тут меня подставил! Он что, нарочно?
– Да. Но мы завтракать не будем. Мы гулять! Ладно, мам?
Походу нарочно. Ну кто его за язык тянул? Надо было соврать.
– Голодными? Я вам блинчиков испекла. И чай с чабрецом заварила свежий.
Голос у мамы был радостный, и Ваня повелся. Схватил меня за руку и потянул на кухню.
– Не бойся. Если мама про порок тему заведет, мы встанем и уйдем. Обещаю.
– Сдались тебе эти блины, – проворчал я.
Я бы сам не отказался от блинчиков и чая, но мама спокойно поесть не даст. И уйти не даст – надавит на жалость, и мне уже совесть не позволит ее бросить.
– Блины гораздо вкуснее пирожков из киоска, – заметил Ваня.
Я поморщился, вспомнив, как отравился просроченным чебуреком. Я купил его на рынке у миловидной старушки. «Все свежее, домашнее. В магазине такого не найдешь», – хвасталась она, а в итоге чуть не отравила меня своей стряпней! Я целый день просидел в обнимку с унитазом.
– А кто спорит?
– Ну так пошли на кухню!
– Мама мне все мозги вынесет.
Аппетитный запах уже проник в комнату, и у меня засосало под ложечкой. Противиться врагу было все сложнее.
– Да пойдем уже, Ян!
Не обязательно ведь покупать пирожки в киоске или на рынке – можно зайти в кафе, там еда вкусная. Но мамины блины, как ни крути, вкуснее…
– Поклянись, что мы свалим, если мама будет на мозги капать.
– Клянусь.
– Нет, так не годиться. Поклянись чем-нибудь важным. Но не семьей.
Вот бы Ваня поклялся Авдеевой! Тогда, если он клятву нарушит, будет не так обидно.
– Клянусь шахматами.
Не Авдеева, но сойдет. Ванька без ума от шахмат, значит, его клятва – не пустые слова.
– Чувствую, я об этом еще пожалею.
Чутье не подвело: я пожалел почти сразу же. Когда показался маме в Ванином свитере. Я попросту забыл его снять! Это все Ваня виноват – заболтал.
– Янчик, а ты в нем классно смотришься.
Мама накрывала на стол. Уже постелила скатерть – белоснежную, как на праздник – и налила чай. Ване в оранжевую кружку, а мне в фиолетовую. В ту самую, из которой я вчера пил. И сама принарядилась. Уложила волосы в венок, надела летнее платье в цветочек, сережки зачем-то нацепила, бусы. Собралась что ли куда?
Нажарила стопку блинов высотой в сантиметров двадцать, открыла литровую банку малинового варенья, распаковала набор красивых чайных ложечек – подарок от подруги. Короче, головой тронулась. Иначе как это объяснить? Еще и «Янчиком» назвала! Полный комплект.
– Доброе утро, мам, – сказал Ваня.
А я промолчал. Я хотел поздороваться, но язык словно отсох. Видеть маму нарядной было так… непривычно. И кухня преобразилась. Белоснежная скатерть, красивые ложечки, блины с вареньем, чабрецовый чай – это все для меня?
Чабрецовый чай только я в семье люблю. Маме больше нравится имбирный. Она его по выходным заваривает. А в будни – с бергамотом. Для Вани. Папа уезжает на работу рано и готовит себе сам. Бутерброды и кофе. Но иногда мама ставит будильник на пять утра и радует папу горячим завтраком.
Про мужа она помнит, про младшего сына помнит. А про старшего? Я столько раз просил ее испечь блины! Что ж, она испекла. И чабрецовый чай заварила в кой-то веки…
Мамина мама – наша с Ваней бабушка, прожила всего шестьдесят лет. Ее убил рак. До рака бабушка и папа ссорились. Бабушка считала, папа плохо влияет на маму. Его это бесило. Но когда у бабушки нашли опухоль, он стал о ней заботиться, и бабушка смягчилась.
По правде говоря, когда бабушка была здорова, папа вел себя не очень хорошо. Но рак все изменил. И сейчас история повторяется. Только вместо рака – порок сердца, а вместо папы – целая семья. Родители и брат. Ян, да ты счастливчик!
– Янчик, тебе сколько блинов? – спросила мама, когда мы с Ваней сели за стол. – Три, как обычно?
Перепутала все. Это Ваня по три блина за раз съедает. А мне и двух достаточно.
– Два.
– А тебе, Вань?
– Три.
Что и требовалось доказать. Ваня ее любимый сын, а она знает его хуже, чем «вредный ревнивец Ян». «Вредный ревнивец» – это меня так папа обозвал, когда я Ваньку поколотил. Давно дело было, несколько лет назад. Родители поехали к Ване на турнир, чтобы поддержать, а про меня забыли. Все бы ничего, но в тот день в школе был конкурс чтецов, и я там выступал, и ждал, что родители посмотрят. Но шахматы для них важнее.
– А папа будет завтракать? – спросил Ваня.
– Не знаю. Может, позже, – ответила мама, ставя передо мной тарелку с блинами.
– Я по утрам его вообще не вижу.
– Не ты один, – буркнул я.
Что за мода перетаскивать одеяло на себя? Не видит он! Как будто мы с мамой видим.
– Дай отцу поспать. Он поздно лег.
Положив блинчики себе и Ване, мама тоже села за стол. И повернулась ко мне. Я опустил глаза, но это не помогло: мама пристально на меня смотрела. Поговорить, что ли, хочет?
– Ян, солнышко…
Ага, точно. Но не знает, какие слова подобрать. «Солнышко» – м-да, мне что, пять лет?
– Мы с твоим папой вчера обсуждали…
Больше неловких пауз! Что они там обсуждали? Порок? Вот это новость!
– Папа нашел прекрасного кардиолога. Через общих знакомых. И он согласился нас принять.
– Через общих знакомых? Класс! – фыркнул я.
Растрезвонили своим друзьям. Скоро весь город будет в курсе, что у меня порок сердца. Еще и кардиолога левого приплели. Молодцы, что сказать.
– Котенок, эти знакомые – тоже врачи. Они все понимают.
– Ты мне аппетит отбила.
«Солнышко», «котенок» – ну что за слащавости?
– Янчик, не нервничай.
Когда кто-то говорит: «Не нервничай», это нервирует еще больше. Родители даже не спросили, хочу ли я к кардиологу! Как тут не психовать? Мама еще и нянчится как с ребенком.
– Вдруг, УЗИст ошибся? Надо перепроверить, – предложил я.
На что мама, накрыв мою ладонь своей, ответила:
– Янчик, кардиолог сказал, что ОАП – частая находка среди подростков.
И тут я завис. У меня ОАП. Открытый артериальный проток, ага. Все правильно. Но маме я диагноз не озвучивал.
– Ты мое заключение нашла? – зло спросил я.
Мама что, в моих вещах рылась? Не стоило бросать сумку в коридоре… А родители еще удивляются, почему я такой недоверчивый. Да потому что они дом вверх дном перевернут, если им приспичит. И нашу с Ваней комнату тоже.
Особенно
нашу с Ваней комнату! Сыщики хреновы.
– Нет, ты что! – воскликнула мама. – Я позвонила твоему учителю.
– Мам, зачем? – даже Ваня, который все это время молча жевал блины, выпал в осадок с ее тупости.
– Да, мама. Зачем?
Я отодвинул от себя тарелку. Аппетит совсем пропал. Зато желание свалить из квартиры стало непреодолимым.
– Вань, ты дал клятву.
– Да помню я, помню.
Ваня поднялся из-за стола с видом мученика. Еще бы – блинов-то не пожрал!
– Мальчики, вы куда?
Мама растерянно хлопала ресницами. Длинными такими, густыми. Это она их так накрасила, чтоб моложе выглядеть. Она по праздникам всегда лицо косметичкой малюет. Но сегодня праздник не удался. Сама виновата. Совсем что ли с дуба рухнула – учителю звонить?
– Ты мне на мозги капаешь. Мы уходим. Теперь я буду прогуливать школу. Из-за тебя. Спасибо, мам, – отчеканил я.
В школе меня затравят. Ведь черный юмор – это так круто! Одноклассники сочтут за честь пошутить про сердце. Они ж не стадо. Они ж идут против системы. Мораль – для зануд, а они клевые ребята. Неординарные.
– Сынок, я как лучше хотела, – запричитала мама.
Она вцепилась в мою руку как в спасательный поплавок. Если отпустит – утонит. Вон, уже глаза блестят. Но мне было все равно: злость стучала в висках молотком. Я вырвался и рявкнул:
– А получилось, как обычно. Отвали!
– Ян, не перегибай, палку, а? – заступился за маму Ваня. – Мамуль…
Ваня обнял маму и притянул к себе. И мама уткнулась носом в его плечо, тихо всхлипнув.
Я оторопел: она… она ведь такая ранимая, такая хрупкая! А я на нее наорал. Она вместо того, чтобы отдыхать, блины пекла, чай заваривала. А я ей: «Отвали!». Как так-то…?
– Мам, – пробубнил я. – Мам, прости.
Я чувствовал себя ужасно. Готов был хоть сквозь землю провалиться – лишь бы не краснеть перед мамой и Ваней. А щеки уже пылали. И в груди свербело. Стыдно, грустно, противно – все эмоции в кучу.
Я ведь не специально. Мне тоже плохо. Как я теперь в школу пойду? Но мама не знала. Она и подумать не могла, что я с классом на ножах. Я ведь сам ей всегда говорю: «У меня все нормально». Даже если нифига не