– Никто. Он нашёл фотки, которые мы с Леонидом сделали полгода назад. Интимки. Мы тогда с Лео тайно встречались уже два месяца. И все эти быстрые свидания… кровь кипела, адреналин, риск! Сама понимаешь, что такое служебный роман в нашей клинике.

– Да уж. Шеф ходил и орал на всех, кто дышит неправильно, а сам, как оказалось…

– Хватит, – скомандовала Мари. – Не будем говорить о нём плохо.

26

– Что на этот раз? – вместо приветствия спросил Ян. Он уже видел Дитриха несколько часов назад и не рассчитывал снова встретить его до следующего вечера.

– Женщина, сорок девять лет. Ей на почту приходят сообщения с угрозами распространить её фото в обнажённом виде. Один раз она заплатила, но когда у неё потребовали денег снова, она решила разбираться. Намерена рассказать об этом СМИ, если мы не примем меры. У нас уже становится меньше пациентов. В пластической хирургии – так и вовсе вдвое меньше.

– Ты передал информацию полиции?

– Само собой, Ян.

– Хорошо. У меня сегодня просто убийственный день. В самом худшем смысле этого слова. Хочется провалиться сквозь землю, но напоминаю себе, что нам нужно работать.

– Как насчёт того, чтобы рассказать, что у тебя происходит?

Док поднялся с кресла и размял плечи. Обычно он делал небольшую зарядку, когда вставал из-за стола, но на этот раз решил обойтись без неё.

– Мне крайне стыдно рассказывать об этом, док. Мари изменяла мне с отцом.

Боковым зрением Ян видел, что Дитрих никак не показал удивления, и подумал, что лучший друг отца мог всё знать и тактично помалкивать. В глубине души Ян заранее простил Дитриха за это.

– Да уж, с каждым годом мне всё сложнее и сложнее понимать женщин, – нейтрально ответил Иван.

– Я уже не так уверен в её невиновности, но и обратного доказать не могу. Разбирательство идёт так медленно, я как будто стою по колено в пластилине. Каждый шаг даётся с трудом.

– Что тебе сегодня нового рассказал следак? Хотя, он сам сейчас в замешательстве, надо полагать.

– Следак явно даёт понять, что однозначно обвинить Харанжевич нельзя. Самое страшное, что я тоже начинаю это понимать. После сегодняшнего так тем более.

– Ян, веришь или нет, но меня тоже не покидает ощущение, что нас дурят, как детей. Даже если это и посторонний человек, то кто-то из наших людей позволил этому произойти! Есть места, доступ к которым имеется только у персонала.

– Я одновременно очень хочу узнать правду, но в то же время боюсь, что мы обвиним не того человека. Это так скверно – верить кому-то, а потом в один момент узнать, что тебя обманывали. Я, видимо, совсем не умею разбираться в людях.

Взгляд Дитриха померк, он с сожалением развёл руками и не знал, какие слова подобрать, чтобы успокоить парня.

– Ян, знаешь… это не наша вина, что мы доверяем людям. А то, что они этого не заслужили… что ж, пусть это лежит на их совести.

В этот вечер Ян шёл домой пешком. Он специально не брал такси и был готов идти час или два – сам не знал, сколько времени потребуется, чтобы попасть домой таким образом. Ян думал о Саше. О том, почему получается, что с одной стороны Саша – волк в овечьей шкуре, а с другой – человек, которого могли намеренно ввести в грязную игру. Он мог бы с ней поговорить, но для этого нужно было прийти к ней, так как пользоваться интернетом Саше запретили, и теперь все её аккаунты были удалены. Но что он ей скажет? «Привет, Саш! А у меня тут в жизни такое происходит! Кстати, я уже не думаю, что ты злобный шантажист». Смех, да и только. Оставалось ждать, что ему скажет следователь Сулейманов.

Почему-то никакой боли в душе от предательства Мари он не ощущал. Наоборот, Ян как будто выдохнул, поняв, что больше не будет каждый день позволять себя обманывать. Единственное, что не укладывалось у него в голове – как на это мог пойти отец.

Проходя по пустым сырым переулкам Ян понял, что хочет уехать из этого города, на какое-то время остаться без новостей, пожить в полном одиночестве. Бегать по утрам, а потом варить кофе и читать книгу, лёжа на мягком диване, делать то, на что у него не хватало времени в последние месяцы. Но бросить всё он не мог: рядом с ним остался Дитрих, который ни разу не дал повода сомневаться в нём.

27

Мари и Ян не виделись больше недели. Парень даже не предполагал, где она могла жить всё это время, и думал, что Троицкая сняла себе квартиру. На работе она не появлялась, сославшись на плохое самочувствие: видимо, намеревалась купить листок нетрудоспособности, что для неё не составило бы труда. В клинику она пришла лишь на восьмой день после разрыва с Яном и сразу отправилась в отдел кадров, откуда через пару минут вышла с образцом заявления на увольнение. Осталось лишь получить подпись Ивана Дитриха. Этого человека она недолюбливала по ряду причин. Самая весомая из них – он всегда мешал ей быть ближе к Леониду, приходить к нему когда ей вздумается и не осторожничать. Молясь, чтобы Яна не было в клинике, Мари ждала в приёмной, пока новый главврач закончит разговаривать с кем-то из своих заместителей. Когда посторонние вышли, она прошмыгнула в кабинет и обратилась к новому шефу без приветствия.

– Подпишите.

Мужчина взял заявление в руки и прочёл напечатанный текст по диагонали. Он нашёл под ворохом документов ручку, расписался и молча отдал листок ей. Троицкая торопливо выхватила его, развернулась и зашагала к выходу.

– Тебе не звонили из полиции? – догнал её вопрос доктора. – У них появились вопросы к тебе.

Мари Вдруг остановилась, обернулась и пару секунд озадаченно смотрела на Дитриха. Затем она согнулась, ойкнула и сползла по дверному косяку.

– Живот! – простонала она, подняв глаза на доктора Дитриха. Он подскочил со своего места и кинулся к девушке, попутно крича, чтобы кто-то вызвал к нему в кабинет других докторов. На этаже началась суматоха, когда пронёсся слух, что сотруднику (практически никто не знал, что это Мария) резко стало плохо. Иван с огорчением отметил, что эта ситуация очень напоминает ему трагическую кончину Леонида, но в душе пожелал, чтобы на этот раз всё обошлось. Как бы подозрительно он ни относился к Троицкой, та явно не заслуживала умереть вот так, на полу. Через несколько секунд внутри появились три человека в белых халатах.

– В реанимацию, быстро!

За столпотворением Дитрих не заметил, что в приёмной стояла уборщица Анечка, которая вытягивала шею и пыталась понять, что происходит. Как только девчонка разглядела, что в дверях лежит Мари, она истошно завизжала и кинулась к ней, выкрикивая её имя так громко, что его должны были услышать сотрудники с первого этажа.

– Успокойся же ты! – тянула её за руку одна из докторов. – Не дураки, сами разберёмся!

– Сестрёнка! – прохлюпала заплаканная Анечка, упав на колени рядом с Марией. – Что с тобой? Маша? Маша!

Медики были слишком взволнованы, чтобы реагировать на некстати пролетевшие слово «сестрёнка», однако Дитрих уже точно знал, что не оставит этот факт без внимания.

– Сестрёнка? – повернув Анечку в свою сторону за плечо переспросил он. Девчонка вместо ответа неуверенным движением смахнула со щеки слезу.

Уже через полчаса в клинику приехал Ян, а через час он и доктор Дитрих сидели напротив следователя в его кабинете. На столе стояла коробка с двумя пончиками, один из которых был надкусан.

Пять месяцев назад

В отделе кадров никто не знал о том, кто такая Анечка на самом деле. Мари убедила Леонида, что пожилая уборщица не успевает справляться со своими обязанностями, и тот побеседовал с кадровиком. Уже через неделю старушка ушла по собственному после разговора с начальством, и к работе приступила новенькая сотрудница, молодая и подвижная. Разные фамилии и непохожесть лиц позволяли Анечке и Мари скрывать своё родство. Сёстрами они были только по отцу. Единокровными – это слово они узнали уже будучи взрослыми.

Они знали друг о друге с детства, но снова встретились лишь когда Мари было восемнадцать. Годом ранее они нашли друг друга в соцсетях. Тогда Маша была совершенно свободна, так как мать целыми днями работала и таскалась по любовникам. А вот младшая сестра (разница между девушками составляла полтора года), напротив, страдала от желания матери постоянно держать дочь при себе и вымещать на ней свои преимущественно негативные эмоции.

Марии всегда хотелось, чтобы мама почаще замечала её: интересовалась, как прошёл день, как зовут её нового мальчика и чем она хочет заняться после школы. Но женщина проходила мимо дочери, как мимо стенки, и единственным человеком, в отношении которого Мария ощутила себя нужной, была Аня. На следующий день после наступления совершеннолетия Троицкая оставила на холодильнике записку, что уезжает насовсем, собрала вещи, сняла наличные и поехала в Астрахань – забирать Анечку.

– Ань! – шепнула ей Мари, когда они оказались вдвоём в помещении для персонала клиники доктора Ланде через пару недель после того, как младшая официально устроилась туда на работу. – Заканчивай со своими привычками брать без спроса чужие вещи. Мне и так стоило больших трудов тебя сюда привести.

– Я всего лишь взяла зубную пасту с витрины! Там никто не видел, что я её беру!

– Нютик, неужели твоей зарплаты не хватает, чтобы купить зубную пасту? Тебе ведь нормально платят!

На самом деле хорошо ладившая с интернетом и компьютерами Аня могла пойти работать в любое другое место, но зарплата уборщицы в клинике могла сравниться с зарплатой администратора парикмахерской или кассира супермаркета. Это помогло Ане Истоминой наконец съехать из проходной комнаты трёшки, в которой она жила с момента переезда в Санкт-Петербург.

Первые полгода она делила громоздкий диван с сестрой, но та быстро смогла встать на ноги. Весной, перед Пасхой, Мари закупила несколько коробок искусственных цветов и продала их в одном из переулков недалеко от кладбища, один раз даже ввязавшись в спор с другой торговкой и еда не получив по голове раскладным стулом. С вырученных денег она оплатила курсы флористов, открыла небольшую точку в своём районе, устроила туда сестру, а ещё через полгода – молоденькую девочку из Киргизии, чтобы они сменяли друг друга. Через год вместо маленького белого вагончика магазин переехал в аккуратный павильон, что позволяло больше не ассоциировать его с привокзальным прилавком. Мария не имела с этого огромных денег, но всё-таки смогла уйти с наёмной работы, а вот Аня продолжила торговать букетами, получая зарплату наравне с Динарой.

Сама Троицкая на тот момент уже встречалась с Яном, о чём любила лишний раз упомянуть перед младшей. Парочка познакомилась на бизнес-саммите, куда Мари чудом попала после того, как другой участник не смог прилететь из Москвы. Аня улыбалась, слушая эти рассказы, но по вечерам открывала профиль Марии в соцсетях и с завистью пролистывала фото, на которых та была запечатлена с молодым и красивым парнем. Он дарил Маше дорогие духи, и Аня, спрашивая у сестры их название, по вечерам ходила в торговые центры, наносила на запястья ароматы из флаконов-тестеров и постоянно подносила руки к лицу, чтобы ощущать роскошные композиции. Она искала в них ноты тех цветов, которые окружали её на работе: статусность розы, деликатность лилии, нежность пиона и вальс зелёных аккордов.

Все эти годы Аня продавала огромные букеты, которые позже молодые люди дарили таким девушкам, как её сестра. Когда она поняла, что клиенты обычно не пересчитывают цветы, если их в композиции очень много, то начала считать «мёртвые стебельки»: вместо ста роз продавать на три или четыре меньше, а разницу в сумме забирать себе. Маша так и не узнала об этом. Старшая сестра верила, что делает всё возможное для близкого человека: поддерживает, обеспечивает работой и иногда дарит подарки, на которые у Ани не хватает денег. Но Ян постепенно оттягивал внимание Троицкой на себя.

– Машенька, экономия складывается из многих частиц. Здесь сэкономишь двести рублей, там сэкономишь двести рублей… ещё три раза так – и экономишь целую тысячу!

Снимая с себя халат уборщицы, Аня делилась советами с сестрой, про себя усмехаясь тому, как наивно ей верила Мари. Истомина подошла к зеркалу, чтобы поправить чёлку, но наступила на что-то прямо у стены. Это была небольшая карта памяти для фотокамеры, которую кто-то, по всей видимости, потерял.

– Маш, это что?

– Это? А, это от фотика. Положи на полку.

– Чё у вас тут, фотосессии проводят? – улыбнулась уборщица и принялась вертеть в руках находку.

– Господи, оставь её! Наверное кто-то из врачей потерял. По уму-то она должна быть в камере. Врачи иногда снимают пациентов, чтобы показать, как было до операции, а как после.

– А чё, так можно?

– Да, если пациент не против и заполняет письменное согласие. Ну и, конечно, они не хотят светить своё лицо. Поэтому перед выгрузкой на сайт мы им лица делаем, ну, как это… квадратиками!

– Только представь, какой сейчас компромат у нас в руках!

– Так, вот эта фраза мне очень не нравится! – заподозрила неладное Мари. – Если Леонид узнает, что его врачи так халатно относятся к фото, он устроит разнос до небес!

– Кстати, – прищурилась младшая, – Маш, а правда, что у вас с Леонидом Марковичем что-то есть?

Мари ощутила, что от волнения у неё будто возник холодный комок в животе. Она считала, что её тайная связь надёжно скрыта от посторонних глаз. Что же случилось? Они с Леонидом постепенно теряют бдительность?

– С чего ты взяла?

– Ты пришла на работу с помадой на губах, а после разговора с ним в кабинете она почему-то пропала. Не просто же так ты её стерла.

Да, это именно потеря бдительности, отметила Мари. Сестру она недооценивала, но чем дольше та работала с ней бок о бок, тем проницательнее становилась. Снаружи послышались шаги. Аня успела отойти к противоположной стене и сделать вид, что поправляет волосы. В помещение вбежал взмыленный кудрявый мужчина лет сорока.

– Девчонки, вы тут синюю флешку не видели?

– Нет! – неожиданно для самой себя ответила Аня. Она понимала, что если вытащит находку из кармана, куда рефлекторно её засунула, к ней возникнет много вопросов.

– Потеряли? – чтобы разбавить напряжение, спросила Мари.

– Видимо, да, – ответил врач, осматривая пол.

– Павел Валерьевич, вам бы отдохнуть, – улыбнулась ему Мари. Аня в свою очередь ещё не имела достаточно крепких позиций в коллективе, чтобы столь же свободно общаться с врачами всех рангов.

– Ничего не говори, Маша, я уже год без отпуска. Без преувеличения.

Коротко попрощавшись, мужчина куда-то убежал. Мари убедительно просила Аню подкинуть флешку в какой-нибудь угол и по-тихому уйти, и та коротко кивнула, пообещав сделать это. Девушки переоделись и покинули клинику в разное время: они могли играть роль приятельниц, но существовала черта, переходить которую не стоило. Например, постоянно виться рядом друг с другом они не могли, ни к чему лишние подозрения.

Через неделю после того, как проклятая флешка попала в руки Анны, над клиникой сгустились тучи: один из давних и весьма состоятельных пациентов заявил о шантаже. Он точно знал, где и при каких обстоятельствах были сделаны фото, распространением которых ему угрожали, поэтому пришёл в клинику на долгий и неприятный разговор с Леонидом. Через несколько дней то же самое повторилось, но уже с другим пациентом.

Клиенты начали отменять записи, СМИ завалили корпоративную почту запросами, а Леонид и его замы жили в настолько нервном режиме, что начали конфликтовать между собой. Кто-то уволился, и Леонид прекрасно понимал, что это были редкие профессионалы, равных которым ему придётся долго искать. Но тяжелее всего ему далось расставание с Павлом – человеком, который стал одним из первых сотрудников клиники много лет назад. Тот не стал оправдываться, сказал: «Разбирайтесь. И если будут поводы винить меня, я готов отвечать».

Но только теперь к ответу призвали виновных.

28

– …и ей было, из-за чего нервничать, – рассказывал следователь, размешивая сахар в стаканчике с кофе. – Если раньше Аня была зависима от Марии, то пять месяцев назад всё изменилось. Помогая своей сестре, Маша перестаралась. Совсем забыла о том, что младшая сестра хорошо её знает, а работая рядом с ней рано или поздно заметит, что Мари спит… эм… с твоим отцом, Ян.

Всё это Руслан рассказывал, будто историю из своей жизни: жестикулировал, навевал голосом интригу там, где следовало.

– Так и случился перевес. И когда младшая начала шантажировать пациентов найденными на флешке фото, старшей пришлось прикрывать её. Ведь при желании Аня могла разоблачить Мари, и тогда сладкая жизнь у неё закончилась бы.

Ян тяжело вздохнул, а доктор Дитрих просто промолчал.

– Как уборщица могла до такого додуматься? – недоумевал Ланде.

– Уборщица оказалась не так глупа, как кажется. Да, у неё нет образования, но она с двенадцати лет сидела за компьютером, без друзей, практически без поддержки родителей. Если ты думаешь, что она даже не умеет пользоваться электронной почтой, то ты, Ян, ошибаешься. Она очень многое знала о том, как не оставлять следов в интернете, или оставлять их по минимуму. Собственно, именно она вычислила Сашу, когда та пришла в клинику.

– Под видом пациентки? – уточнил Иван.

– Нет, в качестве пациентки: у косметолога сделала себе губы. Позже эти губы, а также голос, её выдали. Саша никогда не показывала своё лицо целиком, но губами в соцсетях похвасталась сразу. Сначала у девчонок сыграло любопытство. Они поняли, что голос пациентки им кого-то напоминает, и скоро установили, кого именно. Ведь Аня, желая развить в себе харизму и обаяние, как у сестры, начала массово подписываться на всякого рода психологов, и одним из них стала Саша.

– И вот так просто её решили подставить? – возмутился Дитрих.

– Нет-нет, не сразу. Первые два пациента действительно заплатили за то, чтобы их снимки не утекли в сеть. А вот третий и четвёртый в их списке сразу решили разобраться во всём, начиная с клиники. И когда уборщица-шантажистка поняла, что пошла внутренняя проверка, пришлось выкручиваться. А что она умеет делать лучше всего? Прятаться за спину старшей сестры. Леонид, судя по всему, начал что-то понимать. Тогда младшая осмелилась попросить старшую взять вину на себя. Как вы понимаете, отказать девице, которая знает твою главную тайну, не так-то просто. Поэтому Маша начала искать способы отвести подозрения от коллектива в целом и от себя с сестрой в частности. И вот тогда они вспомнили, что знают человека, который знаменит на весь город умением проникать в любые щели, замешанного во многих скандалах.

Теперь пазл в головах Дитриха и Ланде сложился. Аня и была той самой недостающей деталью, затерявшейся где-то в углу, но играющей важнейшую роль в завершении картины. Пока Ян и Иван молчали, следователь наконец смог сделать глоток карамельного латте.

– Жесть! – не находил слов Иван Дитрих.

– Мари утверждала, что хотела просто отстоять доброе имя доктора, – продолжил Руслан. – По правде говоря, это очень наивная мысль. То, что мы поймали шантажиста, не отменяет один крайне важный факт. Пациенты пришли в вашу клинику, договор они подписывали с клиникой и доверяли именно вам. И именно в стенах клиники случилось так, что приватная информация стала доступна нечистым на руку людям. Иными словами, врач потерял флешку, чего не должен был делать. Это хреново, так нельзя. Сухими выйти из воды у вас уже не получится. При всём уважении к покойному доктору Ланде, к вам, Иван Робертович, и к тебе, Ян, за репутацию вам придётся бороться. Сложно сказать, смогут ли люди снова вам поверить.

Иван опустил голову, Ян заметил это и покосился на мужчину. В его глазах он видел измученность, и догадывался, что Иван жалеет о принятом решении взять на себя руководство клиникой. Он не мог судить его: мало кто вынес бы столько испытаний, сколько выпало на плечи Дитриха. Через несколько минут мужчины покинули кабинет следователя. Они впервые переглянулись, и Дитрих словно поспешил оправдаться.

– Ян, чтобы ты понимал, я правда не знаю, что мы будем делать дальше. У меня нет такой харизмы, как у твоего отца, и такого же умения бороться с проблемами.

– Я всё понимаю.

– Хотел сказать, что я в любом случае попытаюсь. У нас есть несколько месяцев. Если нам не удастся убедить людей снова нам доверять, то тогда уже точно пойдём ко дну. А пока – барахтаемся дальше.

– Понимаю. Когда суд?

– Двадцать пятого ноября.