Среда обитания

Валентина Петровна всю свою жизнь прожила со своим скрытным мужем. Она много раз замечала, что её муж Андрей, продавая тот или иной продукт, не всегда был разговорчив и открыт ни со своей женой, ни со своим единственным сыном – верным ему помощником по всем его делам, но только не по части получения доходов, которые отец очень тщательно скрывал как от своей жены, так и от своего родного сына. Однажды Валентина Петровна заметила, что её муж часть денег куда-то складывает, но найти это место (тайник) никак не могла. За долгие годы совместной жизни с таким замкнутым мужем и сама Валентина Петровна стала скрытной и приучила себя быть неразговорчивой и какой-то таинственной не только по части получения дохода, но и скрытности получения этого дохода! Скрытничая, Валентина превратилась в скрытного зверька наподобие лисицы. Лови момент! Где чего не хватает! Быстренько провернуть своё дело! И в норку! И снова ищет момент! Исполняет его и снова в норку, в норку и никому ни единого слова!

Татьяна Васильевна Нечаева

Жена Геннадия Дмитриевича Нечаева, моего дяди (родной брат моего отца), присутствовала при моём крещении и выступала в роли моей крёстной матери. Тётя Таня и дядя Геннадий жили в городе Краснокамске Пермской области. Дядя Геннадий работал начальником пожарной команды, а тётя Таня всю свою сознательную жизнь проработала Главным бухгалтером на швейной фабрике, и она взяла надо мной шефство по части обеспечения меня верхней одеждой. Моя крёстная мама частенько приглашала меня к себе на работу и, демонстрируя меня всем своим друзьям и подружкам, приговаривала:

– А вот это мой крестник! Девчонки! А что у нас наиболее модное-то есть на сегодняшний день?..

И женщины (девчонки) начинали наперебой предлагать разные брючки, рубашки, курточки… Подобрав для меня общим советом то или иное изделие, женщины приглашали меня в примерочную мастера, который снимал с меня мерку, и через несколько дней меня уже приглашали на первую примерку, а затем и на примерку уже готового изделия. Тётя Таня обновляла мой гардероб каждый год. И, конечно же, я выглядел лучше всех среди моих однокашников, однокурсников и друзей.

С тётей Таней мы дружили до самых её последних дней. В день её девяностолетия я приехал к ней в гости, и мы, как закадычные добрые друзья, долго-долго болтали, вспоминая и довоенные годы, и военное время, и послевоенные… Вспоминали и про тяжёлые барачные годы, и про холод, и про голод… И как страна поднималась после разрушительной и опустошительной войны с этой чёртовой фашисткой Германией, а потом и внутри страны с различной сволочью, с паразитами разной масти… Да! Было нелегко! Но мы справились и быстро стали наращивать промышленное производство, поднимать сельское хозяйство! Да! И ещё раз скажу да! Было нелегко! Но мы выдюжили и начали строить настоящий социализм в нашем понимании!

– Ой, Боря, как хорошо мы с тобой поговорили! А давай-ка мы с тобой, как в старину, приготовим пельмени, да и по чарочке опрокинем! Ты давай-ка сейчас сходи на рынок и купи самого хорошего мяса: полкило говядины, свинины – тоже полкило, полкило репчатого лука, чёрного перца, сметаны, чёрного хлеба и хорошей водочки бутылочку, а я пока приготовлю тесто для пельменей. Только давай мы сперва с тобой вдвоём посидим! Выпьем, горячими пельмешками закусим, как бывало, и поговорим ещё. У нас ведь был длинный-предлинный жизненный путь! А потом уже после нашей беседы и девок пригласим! (А девки-то кто? Семидесятилетняя дочь Роза и пятидесятилетняя внучка Эльвира.)

И мы вдвоём с моей крёстной мамой настряпали целых два поддона пельменей. Я рассказывал своей крёстной маме, как я работал на крайнем Севере, про таёжную Минусинскую котловину, про Тагарку, про Хакасию. И, конечно же, рассказывая, я показывал фотографии, как я выглядел в подаренном ею (сшитом) костюме, который долгое время служил мне верой и правдой вплоть до армейской жизни! Конечно же, я рассказывал моей крёстной и про армейские будни, и про институт, и про целину, и про женитьбу, и про своих детей и друзей… И вот мы вдвоём сидим, как закадычные друзья! Пьём водочку и закусываем пельменями… И говорим, и говорим, и никак наговориться-то не можем!

Крёстная же рассказывала мне про свою дочь Розу, про её мужа, про Ташкент. Как она воспитывала внучку Эльвиру и про её уже детей…

Мы с ней так долго просидели и проболтали, глядя друг на друга, что даже и забыли и про Розу, и про Эльвиру, которых надо было уже давно пригласить к нашему столу и продолжить совместный ужин и семейный разговор…

Вот такая у нас с моей крёстной мамой была дружба и любовь в течение долгой нашей жизни!

Здесь надо немного вернуться в довоенные годы и рассказать, как образовалась семья Нечаевых из союза тёти Тани и дяди Гены.

Когда разорили хутор нечаевский, дядя Гена сбежал куда-то очень далеко и начал свою новую жизнь, обустроившись разнорабочим в железнодорожном рабочем посёлке – будущем городе Краснокамске. Там он и познакомился со своей будущей женой Татьяной. Жили они в легко продуваемом бараке, и у них всегда было холодно. Даже летом у них было прохладно. В 1932 году у них родилась дочь Роза. Рабочий посёлок постепенно начал разрастаться и постепенно превратился в самый настоящий город Краснокамск. Градообразующим предприятием стал знаменитый Краснокамский целлюлозно-бумажный комбинат. Во время Великой Отечественной войны на территории Краснокамска геологами были обнаружены нефтяные залежи, и город начал ещё быстрее расти и развиваться. Были построены большие кирпичные здания, швейная фабрика, кинотеатры, парки… Семья Нечаевых (Геннадий, Татьяна и их дочь Роза) переехала жить в просторную двухкомнатную квартиру с большой прихожей и с балконом большого (я бы даже сказал, огромного) многоквартирного дома. Дядя Геннадий Дмитриевич закончил военное училище и получил звание лейтенанта. Впоследствии его назначили начальником пожарной части города Краснокамска, и он в этой должности (начальника) прослужил там до конца своей жизни.

С их дочерью Розой в 1942 году случилось несчастье: она пыталась вскочить на подножку уходящего поезда и, не удержавшись за поручень, соскользнула с подножки пассажирского вагона и попала прямо под колесо следующего вагона. Кондуктор вагона тут же остановил поезд, но уже было поздно. Колесо вагона напрочь отрезало Розе ступню левой ноги. Розе была тут же оказана медицинская помощь, но в то военное время не было ещё практики пришивания части отрезанной ноги, и Роза осталась инвалидом на всю оставшуюся жизнь. Всё спешим, спешим, а куда спешим-то?! Бить непрошеных фашистов, ступивших на нашу родную землю своим вонючим сапогом?! Но фашисты-то там, на фронте, а здесь надо думать, как помочь нашим солдатам извести этих непрошеных мерзавцев и прогнать их с нашей священной земли!

Но несмотря на такое увечье, Роза успешно закончила среднюю школу и поступила на курсы швеи-мотористки и, получив квалификацию «мастер швейного дела», стала настоящим модельером по пошиву женской и мужской верхней одежды. Потом, став мастером-модельером, Роза уехала в хлебный город Ташкент. Там она нашла своё широкое признание и, как говорится, спела свою соловьиную песнь! Организовала «Ателье модного пошива» и стала узнаваемой и уважаемой мастерицей высшего класса! У неё был явно выраженный талант по пошиву модной одежды, и она имела успех и уважение среди модниц не только Ташкента, но и других близлежащих городов и крупных посёлков… У Розы появились ученицы и ученики. Роза наслаждалась и в прямом смысле слова купалась в признании её успеха и таланта…

Роза успешно вышла замуж, родила дочь Эльвиру. В Ташкенте у них был свой частный кирпичный дом с садом, где рос виноград, абрикосы, персики и инжир. Жизнь у Розы была прекрасно обустроена, и она, изучив и освоив различные способы вышивания, добавила к своей профессии мастера-модельера и признание мастера по части вышивания.

Познакомиться с мужем своей дочери и домом с садом пожелала и мама Розы – Татьяна Васильевна. Татьяне Васильевне в Ташкенте всё понравилось, и она прожила в гостях у дочки целый год. Но очень жаркое лето было для Татьяны тяжким испытанием, и она вернулась к себе домой в Россию – в город Краснокамск Пермской области.

Мой брат Виктор, узнав о прекрасном житии своей двоюродной сестры Розы, тоже поспешил приехать к Розе в гости. Насытившись сладкими и вкусными ягодами и фруктами, Виктор, как и тётя Таня, тоже решил вернуться к себе домой в город Пермь. В Ташкенте летом было уж очень жарко. Но Ташкент есть Ташкент! И поговорка «Ташкент – город хлебный» всегда звучала загадочно и заманчиво! Да и сейчас, в наше время, эта поговорка («Ташкент – город хлебный») в полной мере соответствует этой замечательной как хлебной поговорке, так и о людям, там живущим!

Инвалидность Розы, полученная в раннем детстве, неизбежно сказывалась и на бытовом житейском уровне, и на нервной системе самой Розы, и, конечно же, в большей мере отражалась на воспитании своей дочери Эльвиры. Бабушка Эльвиры – Татьяна Васильевна, прочувствовав все тяготы и невзгоды, которые тяжёлым бременем ложились и на её дочь, и на её внучку – Эльвиру. И, Татьяна Васильевна, как хорошо воспитанная и образованная бабушка, приняла единственное правильное решение! Увезти внучку к себе в город Краснокамск и плотно заняться и её воспитанием, и её учёбой. Отъезд и проводы бабушки и внучки – были далеко не из лёгких…

Во-первых, Эльвира родилась в городе Ташкенте, и она приняла существующие климатические условия как свою естественную среду обитания. Она уже привыкла и адоптировалась и к высокой температуре в летнюю пору, и к прохладному климату в зимний короткий период. И естественно, что Эльвира воспринимала ташкентский климат как совершенно нормальное явление. Для Эльвиры все социальные, бытовые ситуации были естественными. Соседи и её подружки по детскому саду и в школе принимали Эльвиру за свою узбечку. И, конечно же, Эльвира не понимала и не хотела понимать, почему это бабушка так настойчиво хотела вывезти свою внучку из этой жары и духоты – куда-то на Север.

Во-вторых, как дочка, Эльвира, естественно, тяготела к своей матери и, несмотря на мамины раздражительные рефлексы, которые возникали время от времени между дочерью и мамой, Эльвира хотела остаться рядом с мамой!

Но как бы то ни было, бабушка привлекла на свою сторону зятя, и они, сговорившись, уговорили Розу и Эльвиру хотя бы на один год переехать в город Краснокамск и там пожить хотя бы какое-то короткое время. Так и случилось! Бабушка увезла внучку в свой уже родной Краснокамск.

Тётя Таня воспитывала и держала внучку в строгости, как подобает в русских семьях! Бабушка вырастила внучку! Дала ей хорошее светское обучение и качественное финансовое образование. Впоследствии бабушка выдала внучку замуж. И до конца своих дней помогала ей всеми доступными для бабушки способами и методами как в воспитании уже правнуков, так и на бытовом уровне. Она пристально следила за деятельностью и продвижением внучки по работе. А когда Эльвира подарила бабушке двух правнуков, то Татьяна Васильевна немедленно вышла на пенсию и отдала своим правнукам не только внимание и заботу, а взяла на свои плечи и их обучение и воспитание! Как и бабушка, они все пошли по финансовой стезе!

Эльвире тоже нравилось работать главным бухгалтером в своём частном предприятии вместе со своим мужем. А её дети, бабушкины правнуки, – тоже хотят стать финансистами! Дай-то бог!

В последнею нашу встречу моя крёстная мама Татьяна Васильевна, как бы предчувствуя, что наша встреча последняя, спросила меня:

– Боря, крестник мой, а ты приедешь на мои похороны?

Я начал говорить, что ещё рано говорить об уходе в потусторонний мир, что ещё есть правнуки, которых тоже надо и поддержать добрым словом, лаской, и добрым примером для них послужить, но моя крёстная мама, положив мне на плечо свою правую руку, остановила мой монолог и, глядя мне прямо в глаза, сказала:

– Постарайся приехать проводить меня в последний путь, если сможешь!

И тут я почувствовал, что моя тётя Таня говорит совершенно серьёзно о своём нелёгком пройденном пути, и в словах её была и мудрость, и неизбежность, и ещё что-то важное, которое нельзя ни высказать словами, ни передать мыслями, но что-то очень дорогое, душевное, тёплое исходило из её души и сердца… Выразить своё отношение к этому миру прекрасному, свою благодарность за хотя и не лёгкую, но плодотворную и продолжительную жизнь, отданную своим близким и родным! А, в общем-то, и за великую, огромную нашу страну – Страну Советов, страну, полную сил, неиссякаемой энергии и всевозбуждающего энтузиазма!

Телеграмму о смерти моей Крёстной мамы я получил с большой задержкой и тут же умчался в аэропорт, но погода была совершенно не лётная, и тогда я бросился на Курский ж\д вокзал и уехал с первым же скорым поездом в город Пермь. А уже из Перми – в город Краснокамск.

В квартире тёти Тани я оказался только тогда, когда люди, провожающие Татьяну Васильевну Нечаеву в последний путь, вернулись уже с кладбища и сели за стол, чтобы помянуть усопшую Маму, Бабушку, Прабабушку и просто Тётю – спокойным, добрым, тёплым, нежным и любящим словом и выразить ей свою благодарность за всё то хорошее, чем Татьяна Васильевна одарила всех своих близких и родных!

Да! Я приехал, к сожалению, уже только на поминки моей крёстной мамы, но на следующее же утро мы вместе с Эльвирой (внучкой), Зиной (моей сестрой), Володей (сыном Зинаиды) и Виктором (моим братом) посетили свежую могилку тёти Тани на загородном Краснокамском кладбище. Она ушла от нас в неведомый нами мир на девяносто втором году своей славной, замечательной жизни и была с почестями и глубоким уважением похоронена на Краснокамском кладбище. Мир её праху! Моя милая, заботливая крёстная мама останется в моей памяти до конца дней моей жизни! Пусть земля ей будет пухом! Мир и царствие ей небесное!

Анатолий Николаевич

Анатолий, 1931 г.р., мой старший брат, всегда был моей силовой опорой в школьные годы. Несмотря на нашу разницу в возрасте – всего три года, он был выше меня ростом на целую голову. У него были тёмные вьющиеся волосы, и он был одет всегда как франт. Его детская мечта была – стать капитаном дальнего плаванья.

Я не знаю, откуда он достал такую прекрасную детскую капитанскую форму, но он с этой формой капитана почти никогда не расставался и ходил в этом чёрном френче с блестящими латунными пуговицами с якорями в один длинный ряд посредине – щёголем. Анатолий – а все местные ребятишки и даже едва знакомые ребята почему-то называли его «Анатоль», – Анатолий всегда ходил в хорошо начищенных чёрных ботинках, в чёрных отутюженных, слегка расширенных внизу брюках, которые называются «клёш». Ходил он всегда прямо, словно аршин проглотил, и ничего и никого не боялся! Он всегда был самоуверенным в себе, словно говорил всем: «А может быть, кто-то есть постарше и поумнее меня, так давай выходи – посмотрим, что ты можешь и что ты умеешь…»

А если и кто-то пробовал задираться на меня или оскорбить в его присутствии, то он эти разборки решал очень просто! Подходил вплотную к обидчику или к тому, кто только собирался какую-нибудь пакость сотворить или подножку подставить, подносил под его нос свой здоровенный кулак и говорил тихо-тихо, но очень-очень спокойно: «Смотри у меня! Нюхай, чем пахнет – лепёшку из тебя сделаю!»

Мне, невысокому мальчишке, частенько приходилось слышать от шпаны и от прочей нечисти: «Не тронь Бориса, у него старший брат есть – ух сила! Троих заломить может!»

Анатолий никогда не занимался мелочами и сам никогда не любил мелочиться… Ребята – есть ребята! И с ними всегда случаются какие-нибудь разногласия – кто царь горы? Анатолий в таких случаях никогда не лез со своими принципами бросаться в какие-то неведомые ему различные разборки! Он сперва предпочитал обстоятельно ознакомиться с возникшей вдруг ситуацией с какими-то срочными сложностями, которые необходимо было решить во что бы то ни стало – в срочном порядке! Взглядом подыскивал какой-нибудь пустой ящичек из-под овощей. Вставал на него, чтобы быть повыше всех и надменно, без крика, но твёрдо и уверенно провозглашал, а вернее, бросал слова в толпу, не обращаясь к кому-либо лично, а именно в толпу:

– А есть ли кто из нас в нашем досточтимом коллективе, кому бы было под силу выполнить это занюханное дело или у нас только одни слабаки и недоумки остались?! И нет ни одного смышлёного?

Конечно же, слыть недоумком или слабаком никто не хотел, и всегда кто-нибудь находился такой, который, сплюнув на пол, цинично говорил:

– Да тут и делать-то нечего! Раз плюнуть – и все дела в шляпе!

Анатолий тут же подбадривал выскочку:

– Ну! Что я вам говорил!.. Есть ещё в нашем здоровом коллективе мастера своего дела! Как тебя звать-то, Мишка? Нет! Ты у нас не Мишка, а самый настоящий Михаил, как Михайло Ломоносов!.. Сколько тебе людей надо для этого пустякового дела?

– Десятерых!

– Ну, это ты, брат, хватил! Десятерых! Они же только мешать друг другу будут… Это же толчея получится, а не работа… Тут тебе троих за глаза и за уши хватит! А, ребята? Давай выбирай себе помощников… Ты будешь командиром и четвёртым в твоей бригаде…

– Нет! – настаивал Михаил. – Троих маловато будет! – тут же парировал только что вновь назначенный командир. – Хотя бы ещё одного человека надо…

Анатолий высоко поднимал голову над собравшимися и демократично провозглашал:

– Ну что, ребята? Дадим ему ещё одного человека?

В ответ кричали: «Да! Да! Надо дать!»

– Ну, раз народ единогласно говорит, что надо дать, так, значит – надо!

И Анатолий, никем не избранный и никем не уполномоченный, отправлял на работу целую бригаду, как самый настоящий НАЧАЛЬНИК.

Так он и шёл по всей своей жизни, изображая из себя мудрого, демократичного руководителя, не имея на это никаких ни прав, ни полномочий… Но имея прекрасный вид, статность и достоинство, всегда выходил из любой ситуации, как говорится, на белом коне!

Однажды Анатолий продемонстрировал мне, как он превращается в «знатока» по гуталинам по части чистки не только сапог, но и другой модной обуви – полуботинок и даже штиблет…

На городском рынке, где в основном продавали только чёрный гуталин для чистки сапог и ботинок, Анатолий брал у продавца баночку гуталина в руки и, открывая её, начинал говорить очень громко, чтобы слышал не только сам продавец гуталина, но и окружающие люди:

– Вот смотрите, уважаемые граждане, чем нынче торгуют на рынке! Смотрите повнимательнее, какое качество этого гуталина! Это же не гуталин, а какая-то мешанина грубого помола… Здесь даже невооружённым глазом видно, что присутствуют какие-то посторонние примеси! Катышки какие-то… А для того, чтобы увидеть всю эту грязь и посторонние предметы, надо посмотреть на этот гуталин сбоку… посмотрите, посмотрите! Этот так называемый гуталин даже совсем и не блестит! А на кой чёрт нам покупать такой гуталин?!

«А где же нам брать хороший-то гуталин?» – возмущалась толпа.

– Да, у тех же, кто понимает в этом толк, у чистильщиков, конечно же! Ну, например, у Петрухи, который сидит при входе на рынок! У этого чистильщика не только качественный гуталин, да он ещё и значительно дешевле, чем здесь, на этом распрекрасном рынке!

Вот так Анатолий и себя демонстрировал как знатока, да и своему дружку Петрухе помогал, обеспечивая его покупателями.

Оставив продавца гуталина в раздумье, мы отправились с братом к его хорошо знакомому чистильщику сапог и ботинок Петрухе. Анатолий хотел показать мне, чтобы я убедился и посмотрел воочию, каким гуталином пользуется его знакомый чистильщик Петруха. Этим достойным уважения чистильщиком оказался молоденький мальчишка около девяти-десяти лет. Он сидел на маленькой скамеечке с двумя щётками в руках, а перед ним стояла деревянная подставка для обуви со специальным маленьким помостом, похожим на след ботинка или сапога, на который ставится нога в ботинке или в сапоге… В подставке был маленький ящичек, где хранились: бархотка, крем, щёточка для намазывания крема, особенно на сапоги, которые всегда были грязными, в пыли и в комочках засохшей земли или глины, и ещё были две запасные щётки для чистки элегантной коричневой обуви… Анатолий подошёл к мальчишке, щёлкнул его слегка по затылку и поприветствовал:

– Привет, Петруха! Ну, как? Удачное сегодня у тебя утро? Может, по мороженому…

Петруха открыл ящичек подставки и выдал Анатолию пятак, сказав:

– Ну вот, Анатоль! Пока только так! Вечерком, может быть, что-нибудь будет получше… Рановато ты, Анатоль, пришёл. Сейчас ведь только ещё утро… День только начинается! Так что ты…

– Не дрейфь, Петруха! – прервал его Анатолий. – Это я так!.. А пятак оставь на сдачу! Если кто будет обижать тебя… Ну, ты знаешь, что делать!.. А меня ты знаешь где найти!

– Да, конечно, Анатоль!.. Знаю!

– А это мой брат Борис!

– Ну, он у тебя ещё маленький! Привет, Борис! А ты хочешь научиться чистить ботинки? – спросил меня Петруха. – Я легко могу научить тебя этому не очень-то сложному, но очень нужному и полезному в плане дохода ремеслу!.. В случае крайней нужды всегда можно кусок хлеба заработать, да и не только…

У меня промелькнула мысль…

– Да я и сам уже чищу и сапоги, и ботинки…

Но тут, прервав монолог своего Петрухи, вмешался Анатолий:

– Да нет, Петруха! Борис уже может не только почистить сапоги или ботинки. Он может уже и починить и сапоги, и ботинки, и даже валенки… Он многое что умеет! Ты не смотри на него, что он ростом поменьше тебя! Он тоже такой же башковитый! Недавно он бабушке Петровне, соседке нашей, часы с кукушкой отремонтировал! Ты вот что, Петруша! Ты лучше скажи нам, как это ты так научился чистить сапоги, что они у тебя всегда блестят так, как ни у какого другого чистильщика?! В чём секрет твоего мастерства, блеска и лоска? У тебя в роду-то были предки чистильщиками? Или ты, как и Борис, всё своей головой додумываешься?

– Анатоль! Да ты что? Хочешь жить – умей вертеться! Я же тоже ещё маленький! Где я ещё могу работу найти?! А чистильщики в любом городе нужны. У меня мамка одна, а отец на фронт ушёл. Под Москвой сражается с фашистами.

– У тебя, ты говорил, что ещё сестрёнка есть?

– Да! Есть, но она ещё совсем малая!

– А у тебя мамка-то где работает?

– На нашей местной швейной фабрике. Они там шьют верхнюю одежду и в основном для наших солдат и офицеров! Работают в три смены.

– Петруха! Ну ты не сомневайся! Я тебя всегда поддержу! Ты настоящий помощник маме! Ну, давай расскажи про крем-то.

– Да тут нет ничего сложного… Я в крем обычно добавляю немного растворённого сахара… А сейчас с сахаром-то, сам понимаешь, туговато! Так я немного сахаринчику в гуталин добавляю. И очень хорошо размешиваю. А лучше всего дома на плите подогреть, а потом быстро-быстро размешать надо! Вот и весь секрет! А перед тем как бархоточкой пройтись по сапогам или ботиночкам, так я мелко-мелко плюю на щёточки и наношу лёгонький-лёгонький слой слюны, а затем хорошо и быстро растираю бархоткой. Это всё равно что лакирнуть слегка перед завершением своего дела! Это и хозяину сапог приятно, и мне тоже приятно – побольше за качественное обслуживание получить! Анатоль! В любом, даже маломальском деле, всегда есть тонкости, изюминка, – напутствовал Петруха, этот маленький чистильщик сапог и ботиночек… – В этом заключается и моё мастерство, да и любого другого ремесленника… Овладеть ремеслом – не так уж и сложно, а вот стать мастером… Это уже совсем другое дело!..

Философия этого маленького мудреца, с одной

Стороны, удивила меня, а с другой – приятно было видеть, как маленький чистильщик помогает своей маме, да и сестрёнке тоже!

– Вот видишь, Борис! Учись! – напутствовал мне мой старший брат Анатолий.

И вот таким он был в любом деле – добрым, добродушным, покровителем для малолетних и не по годам мудрым человеком! Он всем напутствовал, как, что и когда надо делать. Всем рассказывал, что учиться очень и даже очень полезно, и только тогда, когда получишь знания, только тогда можно достичь каких-то высот. Но сам Анатолий, к моему сожалению, не был ни примером для мастерства, ни наставником для ремесленничества, ни в какой-либо учёбе, чтобы достичь каких-то немыслимых высот. Он как бы был выше той рутинной обыденной нашей жизни и всё время пытался демонстрировать из себя какого-то Гоголя-покровителя.

После войны, в конце лета 1945 года, он уехал куда-то вместе со своим дружком «Япончиком» (нашим местным хулиганом) искать лучшую для себя жизнь и пропал без вести. Он так и не написал своим родным ни одного письма. Прошло уже более семидесяти пяти лет, а я так и ничего не знаю о дальнейшей судьбе моего старшего брата Анатолия Николаевича Нечаева.

Анатолий и меня уговаривал сбежать вместе с ним из родного дома в какие-то неведомые дальние края. Он почему-то считал, что дом – это клетка, которая ограничивает его какую-то свободу. А для меня дом был моим надёжным причалом, моим родным гнёздышком, в котором я всегда найду и приют, и тёплый уголочек, и всегда могу получить мудрый и правильный совет. И, конечно же, зная авантюрный характер своего брата, я отказался последовать его примеру – убежать из родного дома. Ну что я буду делать в его компании? Стать его тенью или подбадривать и поддакивать ему, так это мне не нравится! А стать рядом с ним и быть его правой или левой рукой, так и это дело – тоже не моё! Хотя Анатолий и мой брат, но бегать, как говорится, по лесам, по долам – это не моё ремесло! Ранним, уже солнечным тихим августовским утром, в четыре часа, Анатолий разбудил меня и ещё раз предложил мне покинуть вместе с ним наш дом родной и, получив отказ, подался на какие-то, как он сказал, «юга». Да! Я в очередной раз отказался последовать его примеру, сказав брату, что ботинки чистить или чеботарить – это мной уже пройденное ремесло! Я лучше останусь дома и буду учиться, как напутствовал мне мой отец Нечаев Николай Дмитриевич, советник финансовой службы Министерства финансов РСФСР, куратор по финансовой части Пермской области!