Мгновение за мгновением, он водил проволокой между звеньями цепей, ловко манипулируя и умело открывая их. Чувствовалось его настойчивое усердие и решимость в каждом движении. Словно художник, он сотворил свою работу, освобождая нас от тяжелого оков.
Сквозь мрачную атмосферу камеры, слышались только едва уловимые звуки скрипящей проволоки и шороха, возникающего при открывании цепей. Сердца наших грудей бились сильнее, осознавая, что близится момент освобождения, что свобода уже наступает.
Каждый из нас, освобожденный от своих оков, почувствовал легкость и возможность движения. Взгляды наших товарищей наполнились надеждой и благодарностью к полковнику Харрисону, который не покладая рук, провел нас через эту испытательную черту.
Все было тщательно спланировано и рассчитано. Наша первая цель была добраться до охраняемого забора, который ограждал лагерь. Мы знали, что нам потребуется снять охрану с постов, чтобы иметь возможность проникнуть сквозь эту охраняемую территорию.
Как старый спецназовец, большую часть операции планировал я, и и по моим указаниям, мы начали медленно, но решительно перемещаться по территории лагеря, избегая от патрулей.Внезапно, наш план столкнулся с непредвиденным препятствием.Мы наткнулись на участок, который был под постоянным пристальным наблюдением охраны. Наши сердца заколотились, но мы не сдавались. Вместо того, чтобы разочароваться и отступить, мы приняли решение обратить внимание охраны на другую часть лагеря, создавая иллюзию, что там происходит что-то необычное и требующее их внимания.Наши товарищи, Филип и Майкл, решили взять на себя эту задачу. Они начали создавать шум и размахивать факелами в другом уголке лагеря, привлекая внимание охранников. В это время остальные из группы тихо и незаметно продвигались в сторону забора, готовясь к преодолению последнего этапа побега.Когда товарищи отвлекли внимание охранников, мы приблизились к забору. Наши руки потели от напряжения, а сердца бились как будто соревнуясь с ритмом свободы.
Время казалось тянущимся медленно, каждая секунда была наполнена страхом и надеждой. Мы преодолевали последние метры до забора с приподнятым дыханием, осознавая, что свобода всего в нескольких шагах от нас.
Однако, когда были уже так близко к успеху, наш план столкнулся с неожиданным препятствием. Похоже, охрана заметила нашу активность и начала собираться в той части лагеря, где мы создавали диверсию.Нам стало ясно, что товарищи не смогут удерживать их внимание на себе вечно, и время было против нас.
Паника и тревога охватили нас, но не хотели сдаваться без боя. Мы решили ускорить наш побег, надеясь, что скорость и решимость помогут нам перехитрить охрану. Мы сделали рывок к забору, пытаясь преодолеть его, но уже не хватало времени на то, чтобы быть незамеченными.Когда мы были почти на грани свободы, оглушительный звук сирены разорвал тишину лагеря. Мы остановились в испуге, осознавая, что нас обнаружили. Охранники, вооруженные и готовые к борьбе, подступили к нам. Безоружные и уязвимые, мы оказались в ловушке, из которой не было спасения.
Охранники пронзительно кричали нас, приказывая остановиться и сдаться. Мы были окружены, без места для укрытия или пути отступления.Сердца наших грудей забилось сильнее, а надежда на свободу исчезала с каждым мгновением. Мы были пленниками, пойманными в своей собственной сети, лишенные возможности побега.
Тяжелые руки охранников схватили нас, заковывая в наручники, сжимая нашу последнюю нить свободы. Все планы, мечты и надежды рухнули вместе с теми стальными оковами, которые окружили наши запястья.
Охранники, полные ярости и жестокости, начали свою месть над нами. Они не терпели никакой неповиновения или сопротивления. Руки в наручниках сводили нас в беспомощное положение, лишая нас последних остатков свободы.Они наносили беспощадные удары своими кулаками и дубинками, словно отрывая от нас последние капли надежды. Боль и страдание пронизывали наши тела, а их безжалостные крики звучали в ушах, будто предвещая еще большую опасность, которая нас ожидала.Когда охранники насытились своим варварским наказанием, они решительно рассортировали нас. Меня, как одного из главных "провинившихся", отправили в карцер.Некоторых в темный подвал, а также удары электрошокером.Шаги ведущие к карцеру были наполнены угрозами и мрачной тишиной, словно проклинающими мою судьбу.
В карцере царила темнота и зловещая атмосфера. Холодные стены казались поглощающими свет и надежду, оставляя только мрачный приют для моих мыслей и страданий. Я ощущал запах гниющей влажности и слышал шорохи таинственных темных углов, будто духи прошлого поджидали свою жертву.
Там, в мрачной темноте, был лишенным всего – свободы, света и даже надежды. Время замедлило свой ход, превращаясь в бесконечность, где каждая минута превращалась в часы мучений и самоотверженных мыслей.
Так я оставался в темнице, влача свое существование в мире тьмы и отчаяния.
Каждый день в карцере становился все тяжелее. Я уже не знал, сколько времени прошло с тех пор, как меня забросили в это мрачное место. Дни сливались в одну непонятную череду, а часы теряли свой смысл в мире, где время стало бессмысленным понятием.Мои мысли превратились в беспорядочный поток, лишенный связи с реальностью. Я постепенно терял чувствительность в ногах и руках, словно они отделены от моего тела. Они стали немыми свидетелями моего умирания в этом заточении.
Каждый раз, когда маленькая дверь карцера открывалась, меня охватывал миг живости. Я чувствовал какая-то связь с реальностью, даже если она была пропитана гнилым хлебом и грязной водой. Это были маленькие моменты, когда я ощущал, что все еще жив, несмотря на все мои страдания и измученное состояние.
Нечто похожое на кусок гнилой плоти, с каждым приемом пищи напоминал мне о моей уязвимости и беспомощности. А грязная вода, скользкая и неприятная на вкус, наполняла мою жажду, но не принесла никакого облегчения.
В карцере я чувствовал, что тело и душа угасают, постепенно теряя всякое чувство жизни. Отсутствие света и контакта с внешним миром разрушали мою психику, и иногда мне даже казалось, что я умер в этой темноте и только тело мое осталось здесь, пленником в мире мертвых.
Но я не сдавался. Даже в самых мрачных моментах, искорка борьбы все еще жила внутри меня.Все таки мечтал о свободе, о воссоединении с моими близкими.Каждый раз, когда я вновь просыпался в мрачном карцере, повторял ее имя вслух, словно пытаясь проникнуться своей любовью и поддержкой к ней. Я громко кричал: "Эмми! Моя дорогая! Как ты справляешься?
Вспоминая дорогую жену, я не мог не задаваться вопросом: как она справляется с детьми, и решениями проблем, оставаясь одинокой без моей поддержки рядом с ней?В моих снах, где реальность и вымысел смешивались, казалось, будто я находился дома, в объятиях Эмми, и вопросы о ее самостоятельности не замыкали меня в мрачной камере. Я представлял себе, как она ухаживает за нашими детьми, утешает их в ночи и преодолевает все трудности, стоящие перед ней.Но реальность всегда приходила возвращаться, разрушая мои иллюзии. В темноте камеры, окруженной лишь холодом и безмолвием, осознавал, что Эмми и дети находятся далеко без моего присутствия.
Моя душа разрывалась на куски, не зная, как помочь своей семье из этого кошмара. И все же, сквозь свою боль и отчаяние, я надеялся, что моя семья найдет силы преодолеть все трудности. Я верил в силу любви, которая связывала нас.
В карцере, все больше и больше погружался в безумие, психическое напряжение достигло предела. Однажды, глаза мои в темном углу стены уловили нечто необычное. Там, словно из мрака, нарисовалась фигура – Лиза, моя дочь! Мое сердце застучало сильнее, и слезы набежали на глаза. Она была совсем рядом со мной, хотя и находилась за пределами этой мрачной камеры.
Все во мне кричало, чтобы я схватился за эту необыкновенную возможность и протянул руку к дочери. Но мой разум понимал, что это лишь иллюзия возникший из глубин моего подсознания. Но, несмотря на это, я не мог удержаться от того, чтобы поговорить с ней.
"Папочка, я уже не болею, не волнуйся, но так скучаю по тебе", прошептала она, смотря на меня с нежностью и любовью в глазах. Мои руки дрожали, а сердце разрывалось на части, слыша ее голос.Слезами, заполняющими мои глаза, я отвечал: "Доченька моя милая, папа обязательно вернется. Я выберусь отсюда любым способом и приду к тебе. Ты просто жди меня, ладно?" Мои слова были искренними и полными обещаний, даже если сам не знал, как смогу выполнить это обещание.Лиза улыбалась, смотря на меня, словно зная, что в моих руках лежит сила и решимость, способные преодолеть все преграды. Но затем, она исчезла из вида, растворившись в темноте, оставив меня смешанным чувством облегчения и грусти.Спустя неопределенное количество времени, мои нерасчесанные волосы и нерегулярная борода стали свидетелями моего падения. В карцере, где мрак превращался в мой спутник, галлюцинации начали сменяться звуками, раздирающими мою голову. Я слышал голоса, кричащие в сознании, словно суровые командиры, которые не жалели слов.
Один голос, так пронзительный и проникновенный, говорил со мной, словно кричал прямо в лицо: "Эй, слабак, очнись! Кому говорю? Открой глаза! Поднимай задницу! Каким же дермом ты стал, разве таким был спецназовец, каким я тебя тренировал? Ты до сих пор не смог выбраться отсюда. Как жалок ты стал!"Это был голос капитана Тейлора, который всегда держал нас настоящими мужчинами. Его слова пронзали меня, вызывая смешанные чувства в моей душе. Я испытывал гнев на себя за свою слабость и неспособность выбраться из этой проклятой темницы, одновременно с этим чувствуя себя преданным и разочарованным в себе.Голос капитана Тейлора проникал в самые глубины моей психики, поднимая вопросы о моей настоящей силе и решимости. Он высмеивал мою немощь и беспомощность, вызывая бурю эмоций внутри. Но я все еще оставался пленником этой темной тюрьмы. Каждый день, каждый час здесь только углублял мое страдание и самоотчуждение. Меня пронизывало ощущение бессилия и отчаяния, когда осознавал, что не смог покинуть этот адский мир.В какой-то момент, наконец-то, та проклятая дверь распахнулась. Я был в полумертвом состоянии, израненный и изможденный.Охранники, схватили меня, кинули как отброс, несущийся ветром, снова в свою камеру к товарищам.Моё измождённое тело взлетело в воздух и безжалостно рухнуло на холодный пол камеры, словно мешок, полный никчемного мяса.Кости, истощенные мучениями, пронзали острыми болями, а каждый удар каменного пола напоминал, что я всего лишь пылинка, брошенная на обочину беззаботного мира.Душа была разбита на куски, а мечта о свободе, казавшаяся мне столь близкой, теперь сияла как звезда, которую никогда не смогу дотронуться.
Приоткрыв глаза, я обнаружил, что весь пол камеры покрыт кровью. Ужасная тишина царила вокруг, а я понимал, что что-то ужасное произошло. Но то, что удивило меня, был аромат, который наполнил воздух.
Я прямо перед собой увидел накрытый стол, на котором торжественно выставлены арахис, орехи, сушеный хлеб с чесночными пряностями, похожий на гренки. Они просто притягивали взгляд своим аппетитным видом и прекрасным ароматом. Рядом с ними были разложены сырные палочки, крекеры и другие сухарики. Но никто из присутствующих не смел прикасаться к этой вкусной пище.Мне было необычно и интересно, что происходит.Глаза скользили по столу, где эти аппетитные закуски выглядели так привлекательно. Они были словно искусно выставлены для праздника, но несмотря на это, все оставались сдержанными и не трогали еду.
Аромат этих закусок проникал в каждую клеточку моего организма, вызывая во мне смешанные чувства голода и изумления. Мой желудок рычал от желания отведать хоть одну из этих вкусностей, но что-то в этой атмосфере заставляло меня сдерживаться.
Подобное явление мне казалось загадкой, и я задавался вопросами: кто и по какой причине приготовил все это блюдо? Почему никто не решается взять хотя бы кусочек?
Я не мог сдержаться и решил обратиться к ребятам с вопросом: "Чего же вы ожидаете, официанта, чтобы он подал вам? Или, может быть, какого-то особого приглашения? Почему вы не едите?" Мое любопытство вызвало неожиданную реакцию: ребята внезапно разинули руки и открыли рты в знак полного недоумения.Однако, когда я пригляделся, мое сердце замирало от ужаса. У всех моих товарищей я увидел, что их зубы были ужасающим образом выколоты охраной, до единого. Взгляд на их руки заставил меня покачать головой в отчаянии: там лежали все эти, кровавые зубы, словно груз накопившейся боли и страдания.Весь рот у них, был метафорой их безжалостного и мучительного существования. И все это происходило ради издевательства, чтобы они могли лишь смотреть на пищу, не в состоянии съесть ни единого кусочка. Мои глаза не могли отвести взгляда от этого зрелища, которое вызывало у меня жуткий ужас.Эти дикари специально принесли твердые пищи ради унижении.Под властью гнева, я решительно схватился за край стола и с неистовой силой снес все блюда с его поверхности. Пища разлетелась по комнате. Моя ярость не знала предела, и я не смог сдержаться, чтобы не уничтожить каждый кусочек еды.
Осколки твердых закусок разлетелись во все стороны, а я не приблизился ни к одному из них. Мои руки, которые только что разрушали, теперь сжимались в кулаки, полные негодования и отчаяния. Я не желал соприкоснуться с этой пищей, которая была принесена с целью насмешки.Взглядом я обвел помещение, которое стало свидетелем моей ярости и отчаяния. Вокруг витал запах разбросанных кусочков пищи и мерзкий запах крови. Вся эта жестокость и издевательство, с которыми я столкнулся, вызвали тошноту и чуть не лишили меня сознания.На следующее утро, когда солнечные лучи едва проникали сквозь темные стены камеры, дверь резко распахнулась, и внутрь вошел Такеда, сопровождаемый своим переводчиком. В его глазах сверкала жестокость и наслаждение, будто он собирался насладиться зрелищем, где кровь и страдания станут его развлечением.Он медленно подошел ко мне, и его палец указал на меня, а затем на Питера, словно выбирая жертв для своей жестокой игры. Его холодный голос раздавался в комнате, наполняя ее угрозой и злобой. "Вы оба будете сражаться", заявил он, "и тот, кто победит, получит теплый суп, в то время как проигравший будет вынужден провести целую сутку на холоде, покинутый и одинокий".Нас вели к месту схватки, мрачному и безжизненному. Охранники стояли по обе стороны, как тени, готовые вмешаться в любой момент. В центре арены нас встречало зловещее ожидание. Я оглядел Питера, моего соперника, и заметил в его глазах смесь страха и решимости. Было ясно, что нам придется сразиться друг против друга, но наши сердца и мысли все еще были связаны общей болью и надеждой на спасение.
Атмосфера напряжения и тревоги висела в воздухе, словно темная тень, готовая поглотить нас. Я почувствовал, как адреналин начал биться в моих жилах. Мы стояли на грани, готовые сойтись в смертельной схватке ради выживания.
Такеда наслаждался зрелищем, которое он сам создал. В его глазах я видел безразличие к нашим страданиям, к жизням, которые он играл, словно шахматной доской. Он поднял руку и махнул ею, звучно приказывая нам начать бой. Сердце мое колотилось, а мысли кружились в голове. Питер, приблизившись ко мне, нанес мне удар в лицо. Ощутив слабость удара, понял, что он не хочет на самом деле драться со своим товарищем, просто пытается избежать еще одной пытки, которая наверняка последует, если мы не выполним приказ.Несмотря на боль и унижение, я улыбнулся, немного насмехаясь.Громко заявил: "Я не буду драться! Если хотите, оставьте меня на сутки в холоде двора, верните обратно в карцер, даже убейте, если хотите. Но я не соглашусь на эту подлость! Я не буду сражаться подонки!"Капитан Такеда смотрел на меня с презрением и злобной улыбкой. Его глаза светились яростью и удовольствием от того, что он мог манипулировать нами, как куклами на своей площадке. Он велел стражам вернуть меня обратно в камеру, ничего не сделав со мной в этот день. Это было неожиданно, и я не мог понять, почему он решил позволить мне остаться в покое. Но в глубине души я знал, что его жестокость их пытки еще далеко не закончились.
Так я вернулся в темные стены своей камеры. Быть заключенным в этом аду было нестерпимо, но я обещал себе, что не потеряю свою силу и волю бороться. В серую, обычную будничность нашего заключения ворвался неожиданный момент. Дверь нашей камеры открылась, и японец, говорящий на английском, вошел внутрь. Он нас оповестил, что принесут нам еду, и мы должны быстро съесть ее перед отправкой в новое место. Мы были поражены такой неожиданностью. Мгновенно появилась мысль, что за этим обедом скрывается что-то гораздо более мучительное, чем обычные пытки, которые уже пережили.Но когда наши тарелки были накрыты перед нами, мы были удивлены. Там лежало обычное, но аппетитное блюдо – рис с курицей, и большой стаканчик с ароматным чаем. Мы поспешили его съесть, понимая, что нас ждут новые мучения. Вскоре вышли на двор, где перед нами стояли крупные и длинные древесины деревьев. Нам приказали собрать их и отправить в другое место, куда и сами должны были отправиться. Подозрительное чувство окутало нас, ведь японцы собирали свои боеприпасы и другие вещи, будто готовились к чему-то важному. Было ясно, что наша перемена места будет сопровождаться большими испытаниями и опасностью.Пока мы собирали древесины, обстановка вокруг нас оставалась не слишком жесткой. Погода была прохладной, но не суровой, позволяющей нам продолжать работу без излишнего страдания. В то же время, не могли не задуматься, что ожидает нас в новом месте, и какие испытания придется преодолеть, чтобы выжить. Не знали, насколько они будут суровыми и опасными.Машины, заполненные японцами, медленно тронулись в путь, оставив лишь несколько стражей. У каждого из них, имелась лошадь, чтобы отвезти в нужное место.Нам, пленным, судьба была уготована иная – отправиться пешком вместе с военными, которые обращались над нами как хищники. Их приказы были жестокими, и мы без возражений выполняли их, зная, что любое отклонение от указанного, будет караться болезненными ударами и пытками.Мы смущенно взглянули на несколько огромных древесин, которые находились перед нами. Они были слишком тяжелыми и громоздкими, чтобы быть увезенными на машинах, поэтому они лежали здесь, ожидая своего назначения. Приказ был ясен – поднять эти массивные стволы и нести их на плечах. Наше тело было связано с деревьями, чтобы предотвратить их падение, а те, кто не мог справиться с такой непосильной ношей, были беспощадно биты по ногам и рукам, чтобы подчиниться без возражений.
Чувствуя тяжесть древесин, мы ступили в движение, выжимая последние капли сил из наших изнуренных тел. Каждый шаг был мучительным, каждое дыхание становилось все труднее.Наша жизнь зависела от того, насколько успешно мы справимся с этой проклятой ношей. Мы шли в строю, каждый шаг сопровождался стоном и слабым вздохом, и знали, что отступать нельзя. Боль и усталость проникали в каждую клеточку тела, но мы продолжали двигаться, поддерживая друг друга словами ободрения.
Вид наших измученных лиц и истекающих потом тел вызывал у нас что-то еще неописуемое чувство смешанных эмоций – ярость, отчаяние, но и силу воли, чтобы противостоять этому кошмару.Многие из нас не были способны продолжать тащить этот груз в течение долгого времени. У них дрожали колени, не могли идти дальше и справиться с болезненным испытанием. Однако, офицеры не имели никакого сострадания. Они вопящим голосом заявляли: "Либо вы продолжаете нести эту тяжесть, либо умрете".Мой товарищ, Джейкоб, был позади меня и прошептал мне: "Джереми, что ты думаешь, куда мы идем?" Я ответил, что не могу точно сказать, но полагал, что наша конечная остановка будет смерть. ‘‘Дружище, это прямой рейс к последней остановке. Никто уже не в состоянии переносить новые испытания". Ответил ему.Мои глаза многократно обращались к его лицу, и наблюдал за его состоянием. Бедняга уже получил несколько ран и тяжело переносил все эти мучения.Когда я повернулся, чтобы вновь взглянуть на Джейкоба, мое сердце сжалось. Его тело было измождено и истекало кровью. Он был в сильной боли, и ему было очень трудно продолжать движение. Я сказал ему: "Джейкоб, молись, чтобы наша дорога стала короче, чтобы это страдание нашло свое завершение".Мы продолжали идти, таская наши измученные тела и стволы.Боролись с болезненными мыслями и надеждами, которые вспыхивали и гасли в наших сердцах. Каждый шаг был исполнен страхом и исчерпанием, но мы двигались вперед. Наши молитвы и надежды стали последним оплотом, на котором опирались. На самом заднем краю нашей группы находился дядя Майкл, и мы умоляли военных, чтобы они посадили его в середину каравана. Знали, что конечная часть древесины была самой тяжелой, и он, уже так изнуренный, что не сможет выдержать такую нагрузку.Просили этих бездушных козлов, но они отмахивались от наших просьб. Их лицам была присуща лишь равнодушие и безразличие к нашим страданиям.
Время проходило, и каждый шаг становился все труднее. Древесина, внезапно стала еще тяжелее на плечах, словно набирала вес с каждым усталым шагом. Мы не понимали, отчего это происходит, но старались не думать о причинах и продолжали двигаться вперед. Но вдруг обернулись назад и увидели ужасную картину – Майкл не двигался, он потерял сознание. Его истощенное тело не выдержало этой огромной нагрузки.Японцы, увидев это ужасное происшествие с Майклом, демонстрировали свою жестокость и безразличие. Они безжалостно развезли веревки и выбросили Майкла, словно ненужного мусора. Их улыбки и насмешливые крики наполнили воздух, они сказали нам: "Вот, видите, он вас покинул и оставил огромный груз за собой. Такая же участь ждет каждого, кто не выдержит. Вы должны быть командой, вы же- американцы, единая сила". Они насмехались над нами, радуясь нашим страданиям и слабостям.
Иногда, со злорадством в глазах, они давали нам немного воды. Но это не было из жалости или сочувствия к нашему состоянию. Нет, они делали это, чтобы мы могли продолжать нести свою тяжелую ношу, чтобы груз достиг до целевой точки. Это был способ контролировать нас, чтобы мы не умерли или не остались на полпути. Мы пили воду, не для того, чтобы облегчить наши страдания, а чтобы поддержать физическую выносливость и продолжить ужасное путешествие.Все остальные пленники были в глубокой печали и состоянии горя после гибели Майкла. Они шагали вперед, устремленные только прямо, с одной общей целью – добраться в нужное место как можно быстрее. Мы были наполнены надеждой, что хоть и испытываем ужас и страдания, сможем выстоять вместе и преодолеть все испытания, которые встретятся нам на пути.
"Знаешь, дружище, что я сейчас фантазирую?" прошептал Джейкоб мне в ухо. "Впереди спрятались несколько американских танков, и они ждут этих ублюдков. А после этого, нас ждет тепло и комфорт, в огромном отеле. Сначала мы попадаем в сауну, где расслабляемся и забываем о всех проблемах. Затем нас встречает шикарный стол, полный разнообразных блюд, вина и шампанского. Едим, пьем и просто наслаждаемся жизнью, забывая об этом кошмарном сне. Ты тоже фантазируй, друг мой. Почувствуешь от этого, что древесина кажется легкой на наших плечах."
Я не мог удержаться от смеха и ответил: "Приятель, добавь в эту фантазию и этих ублюдков. Представь, как после прекрасного отдыха мы берем их одного за другим и надираем их задницы."Мы воображали себя героями, способными противостоять этим ублюдкам и вернуть себе свободу. Эти разговоры давали эмоциональное подспорье, помогая сохранить хоть чуточку оптимизма.Прошло значительное время, и наши силы почти иссякли. Древесина стала еще тяжелее, а ветер, который вдруг поднялся, усилился, будто насмехаясь над нашими страданиями. Мы с трудом продвигались вперед, каждый шаг был тяжелым, как будто ноги утопали в глубоком болоте. Понял, что силы искончаются. Казалось, что вскоре упадем на землю, безжизненные и истощенные.Но проклятые японцы не позволяли нам отдохнуть ни на секунду. Они продолжали нас гнобить и мучить, не давая даже пяти минут отдыха. Мы останавливались лишь на мгновение, чтобы попить немного воды, но это длилось всего несколько минут. Я увидел вдали какое-то место, мерцающее перед моими глазами. Военный стражник крикнул, что мы приближаемся.Я обрадовался и сказал Джейкобу: "Приятель, нужно выдержать всего лишь несколько минут, мы уже почти там. Давай представим, что мы уже на месте, и нам подают горячий суп в обмен на эту проклятую древесину. Давай не будем мечтать, а сделаем вид, что это уже реальность". Но мне не было слышно ответа от Джейкоба. "Эй, кому я говорю?" – спросил я, но тишина была единственным ответом. Я повернулся к нему, и сердце начало колотиться от тревоги и страха. Мои челюсти начали дрожать от грусти и волнения. Я сказал ему: "Эй, приятель, что с тобой? Очнись! Мы уже достигли цели! Мы победили!". Джейкоб, окрашенный кровью, просто висел на древесине, словно мертвый. Он не дышал, его тело было безжизненным. Мои глаза наполнились слезами, и понял, что потерял своего друга. Мы прошли через все это вместе, сражаясь за свободу, и теперь он лежал передо мной, в таком состоянии.
Я в ужасе крикнул: "Стойте! Пожалуйста, остановитесь! Джейкоб нуждается в помощи! Он в плохом состоянии, ему нужна помощь!"
Японцы, испытывая злобу и раздражение, спешили с лошадей и грубо спросили: "Что там происходит? Что с ним случилось?" Я быстро объяснил, что Джейкоб потерял сознание и нуждается в медицинской помощи. Они с неохотой развязали веревку, и сказали мне: "Тупица, он уже сдох больше часа назад! Тебе просто нечего терять времени!"Сердце разорвалось на части, и боль заполнила каждую клеточку моего существа. Я склонился над ним, держа его руку в своих, и прошептал: "Джейкоб, ты был смелым и непоколебимым, настоящим героем. Твоя жертва не будет забыта".
Слезы стекали по моим щекам, смешиваясь с грязью. Я поклялся, что продолжу бороться, идти вперед.С печалью в сердце, я отпустил его руку и поднялся. Эти твари бесчеловечно пнули Джейкоба, оттолкнув его через гору, еще хуже чем дяди Майкла.Эмоции переполнили меня, и не смог сдержаться. Я выкрикнул на них: "Что вы делаете? Он же не животное! Разве вы совсем сошли с ума?" Однако трое из них моментально бросились на меня, нанеся удары в живот и голову. Внезапно, их командир приказал им остановиться, сказав: "Стоп! Хватит бить его! Когда мы приедем, они нам понадобятся целыми."Сердце сжалось от боли и ярости. Я смотрел, как его тело скатывается вниз, метаясь по камням и земле. Руки дрожали от ярости и беспомощности. Понял, что не могу дать им победить меня своей жестокостью. Я должен был продолжать сопротивление, несмотря на все испытания, которые они бросали на пути.С горечью в сердце, я снова поднял свою долю древесины на плечо и зашагал дальше.
Наконец-то, этот мучительный путь подошел к концу. Мы добрались до места, отличающегося от прежнего лагеря. Место, где нас ждало нечто новое и неизвестное. Я огляделся вокруг и увидел высокие стены, за которыми скрывалось наше следующее испытание. Мы были измучены и изранены, но сила и наша надежда не угасли.
Место, куда мы попали, оказалось немного меньше по размеру, но зато там было гораздо больше военных и офицеров. По центру прогуливались люди в белых халатах, которые казались похожими на докторов. Они делали свои дела, а мы стояли и наблюдали за ними, не понимая, что происходит.Нам приказали аккуратно сложить древесину в одном уголке.Когда закончили, все чувствовали себя безжизненными и упали на землю от истощения. Но покой не длился долго, ведь эти жестокие существа снова бросились на нас. Однако англоязычный офицер, находившийся среди них, приказал им не трогать нас и сказал, что нам нужно немного отдохнуть. Он сказал, что у нас осталось считанные дни.Ночью, когда все стихло и наступила тьма, капитан Такеда посетил нашу группу. Он смотрел на нас с презрением и сказал, что завтра нам будет предоставлена последняя порция пищи перед нашей смертью. Он не хотел, чтобы мы умирали с пустыми желудками. Затем холодно добавил, что после этого мы должны быть уничтожены.
Моя душа наполнилась отвращением и гневом. Все были обречены на гибель, и с каждой секундой становилось все яснее, что смерть уже неотвратима. Теперь нам оставалось всего лишь одна ночь до предполагаемой казни.
Мои губы дрожали, когда я произнес последние слова: "Конец пришел, Джереми Росс." Сердце мое сжималось от волнения, и мы не могли уснуть всю ночь. Как можно заснуть, когда ты знаешь, что завтра тебе придется попрощаться с жизнью? Мы с товарищами собрались вместе, сжимая друг другу руки и обнимаясь. Это был наш последний момент вместе, и старались поддержать друг друга, попытаться утешить самих себя, несмотря на безысходность ситуации.Мы размышляли о наших семьях, о тех, кого мы оставим позади. Вспоминали моменты счастья и смеха, которые теперь казались такими далекими. Но в глазах все еще горел огонек надежды, надежды на чудо, на спасение. Мы обнимались, словно пытаясь передать друг другу последние осколки тепла и силы.В темноте нашей камеры время казалось замедляться.Сидели в тишине, только дыхание слышалось в ушах. Мы слушали каждый шорох, каждый звук за стенами, надеясь услышать что-то, что может изменить положение. Но мир вокруг нас был лишь мрачной тюрьмой, от которой нет спасения.Я погрузился в свои мысли, перебирая в памяти свою жизнь. Вспомнил моменты радости и горя, счастливые улыбки и горькие слезы. Все это сливалось в голове, создавая горькое послевкусие незавершенности. Задумался о смысле всего происходящего, о несправедливости и жестокости мира.Слезы текли по моим щекам, когда я в молчании молился: "Боже Всемогущий, пожалуйста, ухаживай за моей семьей, даруй им силу и поддержку. Помоги моей любимой Эмми справиться с тяготами материнства и преодолеть все трудности, пусть она никогда не чувствует моего отсутствия. Помоги Лизе, чтобы она восстановила свое здоровье, и снова встала на ноги.Пожалуйста, береги Алекса, чтобы он никогда не испытывал горечи и печали без своего отца рядом."Мои мысли смешивались с молитвой, я переживал за каждого члена семьи, оставленных позади. Сердце разрывалось от боли, осознавая, какой ужасной и трагической будет конечная точка моей жизни. Но в то же время я чувствовал облегчение, понимая, что скоро избавлюсь от физических и психологических мук, которые мне пришлось пережить.Смешение этих противоречивых чувств заполняло мое существо. Моя молитва была наполнена верой в то, что близкие найдут силы и справятся со всеми испытаниями, которые им предстоят. И хотя дни были сочтены, я верил, что когда-нибудь мы снова встретимся в вечности.Мое сердце было наполнено смирением перед Божьей волей.Так мы провели эту ночь, в оковах страха и безысходности.