Швея из Парижа

Эстелла вскочила и принялась расхаживать по комнате.

– То есть вопрос не только в том, чтобы создавать модели одежды. Вопрос еще и в том, чтобы заставить людей поверить: создаваемая здесь одежда ни в чем не уступает Шанель и заслуживает упоминания имени модельера.

– А еще проблема в том, чтобы сделать одежду дешевой, – добавил Сэм.

– Доступной по цене, – уточнила Эстелла. – Просто неприлично выпускать одежду, которая стоит сотни долларов, тем более во время войны.

– Джейни, – спросил Сэм, – а ты принесла тот номер «Вог», о котором мне рассказывала? Где пишут о четырех типах женщин: Леди, Путешественница, Бережливая Хозяйка и Бизнесвумен?

– Вот он! – Джейни радостно выудила из стопки другой журнал и прочла, гротескно изображая акцент Верхнего Ист-Сайда: – «С девяти тридцати до двенадцати тридцати дня Бизнесвумен напряженно и продуктивно работает в офисе. С двенадцати тридцати до двух часов ее головой занимаются в Charles Brock’s, поскольку она считает элегантную прическу составляющей успеха. Пока волосы сохнут, ей делают маникюр…»

Эстелла фыркнула:

– Не похоже, что Бизнесвумен сильно загружена работой, если может позволить себе посвятить полдня прическе и маникюру. Эти люди вообще-то существуют? Много ли Путешественниц найдется сейчас, когда идет война? Мне нужны работающие женщины. Такие, как мы. Мы назовем их «Реальные женщины». И я хочу шить одежду для них – удобную и стильную, а еще с какой-нибудь неожиданной деталью. – И тут идея буквально слетела у нее с языка: – Да ведь я раньше делала цветы! Я хочу сделать их отличительной чертой бренда!

– Может сработать! – Джейни приподняла бровь.

Может. И все, что нужно, – это тетрадь для эскизов, швейная машинка да пригоршня храбрости. С таким закройщиком, как Сэм, она сможет уменьшить количество элементов выкройки и превратить набросок в тетради в доступную по цене одежду. А уж если Джейни возьмется демонстрировать модели… никто не устоит! Останется найти постоянных покупателей.

– Я должна это реализовать, и, черт возьми, как можно быстрее! Иначе мне будет не по карману даже раскладушка в «Барбизоне»!

– Мне кажется, у нас есть повод выпить. – У Джейни вспыхнули глаза. – И кстати, на вечеринке бесплатные напитки. Здорово.

Девушка помахала украденными приглашениями.

– Она права. – Сэм повернулся к Эстелле: – Все, что тебе нужно, – это наряд. Я знаю, ты где-то прячешь феерическое золотое платье.

– Я принесла его с собой. – Джейни достала платье из сумки.

– Тогда я пошла переодеваться. – Эстелла нырнула за ширму в углу комнаты.

Джейни, а затем и Сэм тоже приоделись; Сэм великолепно выглядел в смокинге, а Джейни была совершенно неотразима в простом черном платье. Оно застегивалось сзади на шее и ниспадало до пола, подчеркивая высокий рост и стройность девушки. Блондинка с соблазнительной фигурой и алыми губами, Джейни выглядела так, будто ждала, чтобы кто-нибудь расстегнул на ней платье – во всяком случае, Эстелла надеялась именно на такой эффект, когда его создавала.

Они сдвинули бокалы, выпили до дна и скрыли свои наряды под верхней одеждой – Эстелла с сожалением вспомнила плащ, который в Париже пришлось отдать таинственному незнакомцу, а здесь она не могла позволить себе что-нибудь поинтереснее будничного пальто, – затем Сэм поймал такси до Грамерси-парка.

Такси остановилось у здания, очертания которого показались Эстелле смутно знакомыми. Фонари не горели, она не могла как следует разглядеть дом, и тем не менее что-то заставило ее вздрогнуть и плотнее запахнуть пальто, словно декабрьский холод проник до костей.

– Замерзла? – спросил Сэм.

– Нет, – покачала она головой. – Всего лишь померещился призрак.

– Идем внутрь. Там светло, море шампанского и никаких призраков. – Джейни плавно взбежала по ступенькам, кивнула швейцару и протянула приглашения. Всех троих пропустили без лишних слов. – Говорила же вам, пройти сюда так же просто, как найти Канзас на карте^[31].

В зале было накурено, однако не настолько, чтобы затмить дам, щеголявших в сверкающих драгоценностях. Как догадалась Эстелла, это не бижутерия. Она поблагодарила свое платье, которое позволило чувствовать себя хотя бы отчасти принадлежащей к кругу избранных. Джейни не потребовалось много времени, чтобы найти мужчину, который выразил готовность закружить ее в танце; точно так же и Сэм непринужденно присоединился к группе любителей сыграть в покер и пропустить по бокалу виски. Однако Сэма почти сразу увела на танцпол симпатичная брюнетка, а на следующий танец, не дав брюнетке опомниться, перехватила рыжеволосая девушка.

Эстелла попеременно проводила время то в баре, то на танцполе, куда ее периодически вытаскивали нетрезвые молодые мужчины, все как один упорно предлагавшие – несмотря на возражения – показать библиотеку, хотя, как Эстелла догадывалась, в их планы вряд ли входило чтение книг. После четвертого приглашения она перешла на французский, сделав вид, что не понимает кавалеров, и налегла на шампанское.

Наверное, именно потому, когда рядом очутилась Джейни, Эстелла указала на проходящую мимо женщину и произнесла громче, чем нужно:

– Только взгляни на эту жалкую, испорченную копию платья от Ланвен. Я зарисовала его на одном из показов в прошлом сезоне. Знать бы, что из него сотворят, в жизни не стала бы копировать.

Джейни посмотрела туда, куда показывал палец Эстеллы. Юбка с асимметричным краем из полос белого и черного шелка, черный корсаж, колье-воротник с жемчугом.

– Они сэкономили на полосках ткани, – продолжала Эстелла. – Юбка задумывалась в два раза пышнее. А эта смотрится как бабочка, у которой одно крыло короче другого.

– А давай еще? – засмеялась Джейни.

Эстелла повернулась и лицом к лицу встретилась с женщиной, которая явно расслышала комментарий. Дама сжала губы бантиком, вот только вместо улыбки приоткрыла рот и произнесла тоном, далеким от доброжелательного:

– Вы слишком уверенно судите!

Эстелла поняла, в чем дело. Дама тоже носила копию, провальную версию одного из любимых Эстеллой вечерних платьев от Шанель, которое, по задумке модельера, должно обнимать тело, как рука любовника. Оригинал был пошит из черного кружева, расходящегося вниз веером и плавно переходящего в длинную юбку; букетик белых камелий из льняной ткани, приколотый над правой грудью, частично маскировал ложбинку – там, где ее открывал вырез в форме сердца. В версии, которую надела дама, камелии прикололи слишком высоко, выставив ложбинку на всеобщее обозрение, кружево пришили к подкладке кое-как, так что оно задиралось с одной стороны, а юбка свисала до пола, вместо того чтобы грациозно ниспадать. Оборонительное выражение лица намекало: дама заподозрила, что Эстелла понимает, насколько ее платье не соответствует бренду из мира высокой моды, которому обязано своим происхождением.

– Не понимаю, почему столько энергии тратится на вещи, которые не соответствуют своему предназначению. – Шампанское развязало язык Эстеллы, однако она старалась быть вежливой.

– А что демонстрирует ваше платье? Небольшую вспышку на солнце? – спросила дама с презрением, слишком очевидным, чтобы его проигнорировать.

– Это оригинал. «Стелла Дизайн». Приходите ко мне, если вам наскучили подделки.

– «Стелла Дизайн». Я запомню.

Дама удалилась прочь, и Эстелла с опозданием поняла, что совершила чудовищную ошибку. Что в очередной раз ей следовало прикусить язык одним высказыванием раньше. Она протянула руку за очередным напитком – на этот раз джином. Джейни снова умчалась танцевать.

После полуночи по залу пронесся шепот, сопровождаемый радостными женскими возгласами и придыханиями, похожими на внезапные и повторяющиеся рулады саксофона.

– Алекс вернулся!

Эстеллу заинтересовало – кто же смог вызвать такое смятение в рядах людей, которых трудно удивить?

– Он такой загадочный, прямо как Гэтсби^[32], – одна из женщин в баре со знанием дела просвещала другую, – да к тому же сомнительного происхождения. Ходят слухи, его отец был пиратом в восточных морях. – Женщина хихикнула и продолжила свою сказку: – Я знаю, адвокатам много платят, но у него, кажется, денег больше, чем можно заработать легально. И такое фатальное обаяние! Ты сейчас увидишь, почему все женщины в зале штабелями падают.

Эстелла улыбнулась. Фатально обаятельный пират! Нельзя подпускать Джейни к этому мужчине. Он явно не из тех, кто рвется связать себя узами брака. Она огляделась, разыскивая подругу, однако не смогла ее найти. Эстелла обошла зал по периметру, улыбнулась Сэму, на коленях у которого удобно устроилась очередная девушка, на сей раз блондинка, и вскоре ощутила, что не настолько твердо стоит на ногах, как хотелось бы. Самое лучшее для нее сейчас отправиться домой. Джейни достаточно разумна, чтобы не клюнуть на пирата.

Эстелла нашла свое пальто, накинула поверх платья и направилась в дальний конец зала, надеясь обнаружить там выход. Однако колонны отбрасывали тени, сбивая ее с толку, а свет с высоты второго этажа сюда не проникал. Она почти ничего не видела. К тому же выпитое шампанское придавало залу некоторое вращение.

– Алекс! – Какой-то мужчина в спешке налетел на Эстеллу и оттолкнул за колонну, расплескав на нее свою выпивку. – До меня дошли слухи…

– Это не слухи, – весело ответил другой, очевидно тот самый таинственный Алекс. – Я вернулся.

– До тех пор, пока мы опять не вышвырнем тебя из страны, – мрачно расхохотался первый. Эстелла вытерла с пальцев ви́ски.

– Если моим преследованием займешься ты, я останусь здесь на десятилетия, – ответил Алекс. – Уж извини. – Его голос был знаком Эстелле. Мужчина говорил почти без акцента.

И прежде чем Эстелла, занятая стряхиванием виски со своего пальто, успела поднять голову, она обнаружила, как ее сгребли в охапку и крайне нецеломудренно поцеловали рядом с мочкой уха, а тот же самый голос – голос Алекса – произнес:

– Я нашел тебя!

Мысли Эстеллы заметались.

Кто он, черт возьми? Разве у нее была привычка бегать по вечеринкам и напиваться? В этом проклятом полумраке она ничего не могла разглядеть, кроме темных волос мужчины и его губ, которые тянулись к ее губам.

Поблизости кто-то зажег сигарету, и во вспышке пламени она рассмотрела блестящие карие глаза и контуры лица, которое назвала бы séduisant^[33] – не сумев подобрать точного английского эквивалента этому слову; красивый – слишком пресно, соблазнительный – слишком тривиально, слишком безвкусно. Нет, этот мужчина настолько привлекателен, что глазам больно – он не прилагает усилий ради того, чтобы так выглядеть, и, безусловно, осознает эффект, производимый на людей его внешностью, – привлекателен до такой степени, что его лучше избегать. Такого мужчину забыть невозможно. Они встречались раньше?

Вспышка зажигалки длилась всего лишь миг, и впечатления накатили и моментально схлынули. Все снова погрузилось в темноту прежде, чем Эстелла смогла как следует разглядеть черты его лица, размотать клубок воспоминаний и выяснить, откуда она знает этого человека.

И тут этот Алекс начал целовать Эстеллу, да так, как ее давно еще никто не целовал – а вернее, как никто никогда не целовал, – а поскольку он делал это умело, она тотчас же ответила и приоткрыла рот в поисках его языка. Одной рукой мужчина перебирал ее волосы, что помогало его языку еще глубже проникнуть к ней в рот, в то время как другой рукой спустился к бедру Эстеллы и погладил ее сквозь пальто, буквально обжигая кожу.

Попав в ловушку доселе неиспытанного желания, она отступила назад от человека, которого не знала, однако целовала так, словно знала лучше, чем кого-либо. Он не отрывал от нее глаз, и Эстелла ощутила себя обнаженной, даже кожа будто отшелушилась и открыла сердце. А ведь она вовсе не была уверена, что хочет, чтобы этот мужчина видел ее сердце.

– Подожди, – тихо проговорил он почти шепотом, и шепотом настолько нежным, как скользящая по ее спине рука, но также и голодным, жаждущим получить от нее то, что, как она догадывалась, он получал слишком часто и слишком легко, особенно учитывая его привычку так целовать женщин.

Мужчина протянул руку, и их пальцы сплелись, однако и этого хватило; вот они, танталовы муки сгорающей на огне желания плоти, когда она соприкасается с другой плотью.

«Завтра вечером у «Джимми Райана», – послышалось Эстелле, прежде чем ее утянуло в гущу танцующих, а Алекса окружило кольцо дружеских и одновременно раздосадованных голосов. Эстелла споткнулась, потом еще и еще раз, словно ее подошвы смазали маслом – настолько ее ошеломил и нокаутировал поцелуй.

Как-то ей удалось найти выход, и она, ощущая все ту же дрожь, пробежала через готическую арку и дальше, вниз по лестнице. Остановила такси и лишь тогда сообразила, что нет денег. Она долго, очень долго шла пешком до «Барбизона», одинокая и покинутая, а под веками унылой чередой проплывали образы, в которых она узнавала свою маму.

Вернувшись в отель, она упала на постель, не потрудившись снять платье, и свернулась клубочком, а во сне видела, как прижимается к мужчине, обнаженная, и его руки обнимают ее.

Когда Эстелла проснулась, уже наступило утро. Она изогнулась всем телом, чтобы вновь почувствовать мужчину, однако ощутила лишь пустоту, и тогда принялась воскрешать в памяти обрывки минувшей ночи. Поцелуй. Мужчину, одновременно знакомого и чужого, и все дальнейшее, которое было лишь сном. В горле застрял комок, к глазам угрожающе подступили слезы.

«Завтра вечером у «Джимми Райана»… Неужели и эти слова приснились?

Глава 6

Эстелла провела следующий день, сгорбившись над швейной машинкой – она шила платье для свидания, которое, вполне возможно, существовало лишь в ее воображении. Джейни позвонила и сообщила ей, что сразу после работы встречается с мужчиной, с которым познакомилась на вечеринке, и Эстелла поблагодарила бога: теперь не придется объяснять, что с ней творится. Тем более она и сама этого не понимала.

В полдень Эстелла устроила небольшой перерыв и отправилась в бассейн отеля. Она старалась делать это ежедневно, наслаждаясь медитативными ощущениями от рассекания воды руками, хотя и плавала не очень хорошо. Эстелла надеялась, что вода, как обычно, поможет ей расслабиться. Однако время она выбрала неудачное, и, к несчастью, у входа в лифт натолкнулась на администраторшу отеля. Эстелла была в купальнике, который соорудила из купленной по дешевке хлопчатобумажной мужской рубашки, у которой она отпорола рукава и пришила к ней нижнюю часть из ткани черного цвета, получив в результате стильный купальный костюм обтекаемой формы, намного более практичный, чем тяжелые и впитывающие воду платья-купальники, которые надевали другие женщины.

– Что это на тебе? – рявкнула администраторша.

– Я собираюсь поплавать.

– Нельзя разгуливать по отелю в таком виде!

– Я иду в бассейн.

– Или прикройся, или тебе придется искать другое жилье. Тут у нас Америка, а не Франция.

– Знаю, – ответила Эстелла и тут же бросилась в свою комнату, чтобы найти остаток черной хлопковой ткани и подвязать на талии в виде юбочки. А смотрится отлично, признала она, нужно запомнить на будущее. Проходя мимо администраторши, она дерзко послала ей воздушный поцелуй в знак благодарности за идею.

В восемь вечера, искупавшись, Эстелла надела свое новое платье из зеленого джерси, длинное, стройнящего покроя: широкий шарф перекинут через шею, скрещивается на груди, далее обматывается вокруг тела под грудью, спускается ниже и завязывается сбоку у бедра. Сначала она решила, что концы шарфа будут просто ниспадать, однако в последний момент придала узлу форму объемного цветка, напоминавшего пион. Платье спереди выглядело классическим, и ничто не намекало на то, что спина полностью открыта. Сюрприз. Дань уважения к Вионне с ее драпировками, но пошито из демократичной ткани, которую могли позволить себе женщины, подобные Эстелле.

Она подкрасила ресницы и губы, распустила волосы, чтобы темные локоны струились по спине, а сбоку закрепила прическу заколкой из искусственного бриллианта в форме звезды. Заколку мама подарила ей на шестнадцатый день рождения. Эстелла прикоснулась к звезде, вновь попытавшись ощутить мамино присутствие, и попросила вселенную отправить ей весточку, сообщить, в безопасности ли Жанна; однако по-прежнему слышала лишь гудки проезжающих по Манхэттену автомобилей.

А затем, пока не успела спохватиться и спросить себя, что творит, она спустилась в метро и доехала до 52-й улицы. «Джимми Райан», джаз-клуб в цокольном этаже старинного особняка, смотрелся с улицы более консервативным, чем можно было предположить по извергавшейся из его чрева музыке.

– Два доллара, – сказал бармен, наливая ей сайдкар.

Она кивнула и сделала вид, что роется в сумочке, прекрасно зная, что не может себе позволить истратить на выпивку целых два доллара, затем отодвинула бокал.

– Я оставила деньги на комоде. Простите меня.

– За счет заведения, – подмигнул бармен.

– Спасибо. – Эстелла подняла бокал и с удовольствием отпила коктейль. И внезапно совсем рядом увидела Алекса, такого чертовски неприступного, что почти физически ощутила, как ее платье самопроизвольно падает на пол.

– Ты пришла! – А ведь она слышала этот голос не только вчера на вечеринке, но и где-то еще.

Вспышка памяти ослепила ее. Эстелла резко опустила бокал на барную стойку. Театр Пале-Рояль. Танец с мужчиной, от которого можно ждать больше чем неприятностей; он по меньшей мере имел дело со смертью и с секретными заданиями. Алекс и есть тот роковой мужчина.

Прежде чем она успела что-либо сказать, в клуб вошла другая женщина и, устремившись прямо к Алексу, схватила его под руку и поцеловала в щеку. Эстелла сдавленно вскрикнула, да так громко, что удивилась – как только посуду не побила?

Потому что та женщина была ее точной копией, и Эстелла едва могла определить, где кончается она сама и начинается другая. Разве что та женщина явилась из ее будущего – из такого будущего, которое, как надеялась Эстелла, не наступит никогда: Эстелла с потухшими глазами, Эстелла сломленная.

Алекс отступил на шаг, переводя взгляд с одной версии Эстеллы на другую.

Ей хотелось зажмуриться и убежать, чтобы никогда не видеть той женщины – да кто она, черт возьми? – однако Эстелла не могла показать такому мужчине, как Алекс, и женщине – его любовнице и своему двойнику, – насколько сбита с толку и напугана.

– Странно, не правда ли? – выпалила она, прежде чем развернуться и выскочить из клуба. В глазах щипало.

На улице, почувствовав себя в безопасности, она согнулась пополам и ухватилась за стену, ища у камня утешения, которого тот не мог дать.

Алекс целовал ее прошедшей ночью, потому что принял за другую. Одной загадкой меньше. А остальные Эстелла разгадывать не хотела. Что принес ей Алекс, начиная с того самого вечера в Париже? Только потери, боль и страдания.

Часть 2
Фабьен

Глава 7
Май 2015 года

– Объявляю выставку «Швея из Парижа» открытой!

Публика, собравшаяся в Метрополитен-музее на ежегодное празднество, зааплодировала и начала продвигаться к залам. Фабьен помедлила, не желая очутиться в самой толчее. Хотелось побыть одной у каждого экспоната – она до такой степени гордилась своей бабушкой, что буквально задыхалась от восторга. Фабьен поняла, что стоит рядом с Анной Винтур^[34], и нацепила глупую улыбку. Однако секунду спустя улыбнулась уже по-настоящему; Анна, которая также была одета в «Стелла Дизайн», заметила ее вечернее платье и с одобрительным кивком шепнула:

– У вас превосходный вкус.

Весь вечер Фабьен преследовало неуловимое ощущение нереальности происходящего. От вида Пятой авеню, заполненной обезумевшей толпой, жаждущей лицезреть знаменитостей (с каким разочарованием, должно быть, они взирали на Фабьен!), и до красной ковровой дорожки, вдоль которой под прицелом камер прошли Кейт Хадсон, Сара Джессика Паркер и, кажется, одна из сестер Кардашьян – Фабьен редко смотрела телевизор и потому не была в этом уверена, – а еще Хью Джекман и Николь Кидман; к этим двоим ей хотелось подбежать и дружески поприветствовать, потому что они австралийцы.

Если бы только Эстелла могла прийти и увидеть все это, думала Фабьен. Бабуле понравилось бы, как люди восхищаются платьем «Зве́зды и по́лосы», классического темно-синего цвета с узкими белыми горизонтальными полосами и оригинальной звездой чуть выше сердца, или великолепной красной юбкой – единственным экземпляром из 1943 года, – вышитой крошечными повторяющимися изображениями трех ведьм на помеле, или блузками 1944 года с рисунком на ткани: обесцвеченная карта Парижа, на которой улицы выглядели как тонкие перекрещивающиеся линии; образ города, изо всех сил снова пробивающегося к свету. Фабьен подошла ближе, чтобы рассмотреть еще более неяркую карту на одной из блузок, и споткнулась о чью-то ногу. Чтобы не упасть, она выставила вперед руку и задела спину незнакомого мужчины.

– Простите! – воскликнула она. – Я загляделась на блузку.

Мужчина обернулся; то же самое сделала его спутница. Оба вежливо улыбнулись.

– Это потрясающе, верно? – обратилась женщина к Фабьен. – Я пыталась отыскать Триумфальную арку и не заметила вашу ногу. Сама виновата.

– Так вы нашли арку?

– Вот она. Справа внизу. – Мужчина показывал на карту, и Фабьен невольно обратила внимание на то, что тот очень привлекателен: темные волосы, голубые глаза, со вкусом пошитый смокинг – в котором он походил на Тома Форда^[35] – и титановый браслет от Тиффани на запястье.

Фабьен резко переключилась на блузку, и как раз вовремя, прежде чем незнакомец поймал ее взгляд, и велела себе не домогаться чужого бойфренда, особенно бойфренда такой приятной женщины. Она улыбнулась, различив крошечную Эйфелеву башню, затем проследила глазами вдоль Елисейских Полей, по рю де Риволи, пока не уперлась в нагрудный карман прямо над сердцем, и увидела крестик на рю де Севинье. Там находился дом ее бабушки. Дом, в котором Эстелла никогда не жила.

– У вас чудесное платье, – сказала женщина, с восхищением глядя на Фабьен. – Можно потрогать вот этот цветок? Как настоящий!

– Конечно! – рассмеялась Фабьен.

Женщина нежно провела рукой по кожаным лепесткам черного пиона, украшавшего плечо Фабьен.

– Само совершенство. Никогда не подумаешь, что пион сделан из кожи. Оттого он выглядит еще более интригующе. – Она вздохнула и посмотрела через плечо Фабьен на другое платье. – Только взгляните. Можно носить сейчас, и все скажут, оно по-прежнему сказочно красиво.

Фабьен повернулась к золотому платью, одной из самых любимых вещей бабушки. Эстелла всегда говорила, несколько загадочно, что платье предопределило ее судьбу.

– Согласна с вами.

Они замолчали, и до Фабьен дошло, что она всего лишь случайная собеседница, лишь отнимающая время у пары.

– Приятного вам просмотра, – сказала она и двинулась дальше.

Следующие два часа пролетели быстро; Фабьен обошла всю выставку, не в силах отогнать от себя мысль: как здесь понравилось бы бабушке! И как понравилось бы отцу…

Она пила шампанское. Затем куратор Института костюма представил ее паре знаменитостей, при виде которых она чуть не лишилась дара речи. У Бабули ни за что не зарябило бы в глазах от звездного блеска, напомнила себе Фабьен и попыталась представить, что все они обычные люди, подобные ей самой. В час ночи она решила, что пора уходить; увиденного достаточно, чтобы дать Эстелле исчерпывающую информацию. Она вышла на улицу и направилась вниз по ступенькам ловить такси. У пары впереди, кажется, были проблемы. Мужчина поддерживал под руку женщину, которая двигалась медленно и неуклюже, словно получила травму и каждый шаг причинял ей боль.

– Могу я помочь? – спросила Фабьен и бросилась вперед, не в силах наблюдать мучительную картину и ничего не делать. А вдруг эти двое скатятся с лестницы?

– Вот и опять мы встретились, – через силу улыбнулся мужчина. Фабьен узнала ту самую пару, с которой столкнулась ранее.

– Ах да. А если я поддержу ее с другой стороны? Или поймаю вам такси? – Она коснулась руки женщины и увидела ее лицо: бледное, застывшее и безучастное, будто та полностью погрузилась в себя.

– Такси было бы неплохо, – ответил мужчина.

Фабьен поспешно преодолела оставшиеся ступеньки и отчаянно замахала рукой. Такси подрулило к бордюру, как раз когда пара доковыляла до тротуара.

– Спасибо. – Мужчина ответил ей очередной вежливой улыбкой, которая не затронула его потемневших от тревоги глаз. Он помог женщине сесть в машину, и спустя секунду их поглотила манхэттенская ночь.

* * *

– Долго мне еще ждать?

Фабьен разбудили, как ей показалось, среди ночи; однако, разлепив глаза, она поняла, что на улице светло, а туман в голове вызван переменой часового пояса и поздним отходом ко сну.

– Она настойчиво потребовала привезти ее сюда, – извиняющимся тоном произнесла сиделка, вкатывая в спальню кресло. – Я удерживала ее, сколько могла.

– Все в порядке. – Фабьен села на кровати и наклонилась поцеловать бабушку в обе щеки.

– Она позавтракала и сделала все утренние процедуры, – сообщила сиделка и вышла из комнаты.

– Как прошел вечер? Ты развлеклась? – спросила Эстелла таким знакомым голосом, который невозможно спутать с другим: своеобразная смесь французского и американского акцентов и необычный тембр, словно не от мира сего. Да и внешний вид, с грустью отметила Фабьен, это подтверждает. Будто бабушка больше не принадлежит сегодняшнему дню и уже присоединилась к отцу Фабьен на небесах; до сих пор Эстелла цеплялась за этот мир кончиком пальца, но в конце концов даже и он соскользнул. Фабьен считала, что ей повезло: Бабуля в свои девяносто семь лет все еще с ней. И вдвойне повезло, потому что, хотя тело бабушки ее подводит, ум остался таким же острым, как всегда.

– Вечер прошел идеально, Бабуля, – ответила Фабьен и принялась рассказывать бабушке все: во что была одета публика, какие экспонаты выставлены, кто присутствовал и кто что говорил, какими почестями осыпали Эстеллу Биссетт и ее легендарную линию одежды «Стелла».

Эстелла протянула ей открытый конверт.

– Самой красивой, уж во всяком случае, была ты, – с гордостью произнесла она.

Фабьен вытряхнула из конверта фотографию, которую, вероятно, доставил сегодня утром какой-то бабушкин почитатель из журнала «Вог». Фото запечатлело Фабьен на красной ковровой дорожке в бесподобном вечернем платье, созданном Бабулей персонально для нее, – сплошная лента серебристого шелка, изящно драпированного и спиралью обвивающего ее тело, с необыкновенно пышной юбкой, которая сделала бы честь любой принцессе, с глубоким вырезом и рукавами-крылышками, начинающимися от края плеч и открывающими ключицы; а чтобы не изобразить Фабьен совсем уж принцессой, на выручку пришли пионы из черной кожи, букетик слева на талии и такой же над правой грудью. В этом платье она уже не чувствовала себя неуклюжей австралийкой, спотыкающейся о чужие ноги.

– Мне кажется, ты пристрастна, – улыбнулась Фабьен.

– Твой отец наверняка согласился бы со мной.

Фабьен коснулась бабушкиной руки:

– Ему бы понравилась выставка.

Слезы, которые, как она надеялась, наконец иссякли, вновь навернулись на глаза.

– Фабьен… – вздохнула Эстелла. – Мне тоже его не хватает.

На несколько минут обе замолчали. Фабьен понимала, что бабушка, как и она сама, вспоминает Ксандера Биссетта, отца Фабьен и сына Эстеллы. Замечательный человек, любящий отец и сын, он, казалось, совсем не старел – даже в семьдесят четыре года волосы были не совсем седыми. Однако месяц назад с ним случился тяжелый инсульт.

– Твоя мама не захотела приехать в Нью-Йорк вместе с тобой? – спросила Эстелла.

Фабьен покачала головой.

– Думаю, она страшится увидеть тебя. Вы с папой так похожи. Она… – Как описать то, что произошло с мамой за месяц после смерти отца? – Она упала духом и не в состоянии распрямиться. Я за нее беспокоюсь. Правда, теперь ушла с головой в работу, как всегда.

Сидя рядом с бабушкой и крепко сжимая ее руку, Фабьен ощущала ту же привязанность, что и в детстве – и большую, чем близость к матери, – хотя и видела Эстеллу лишь раз в год, в июле, когда Фабьен с папой совершали путешествие из Сиднея в Нью-Йорк и затем во Францию.

– Да и ты тоже хандришь. – Бабушка откинулась в кресле и придирчиво оглядела Фабьен. – Слишком грустна для молодой девушки. И дело не только в твоем отце. Почему ты не приехала со своим молодым человеком?

– Мы расстались, – созналась Фабьен.

Тот самый молодой человек, Джаспер, последние два года был ее бойфрендом, и кстати, не таким уж молодым – тридцать семь лет. На восемь лет старше Фабьен. На следующий день после смерти отца она наконец поняла, что их с Джаспером представления о любви разнятся: для него это означало иметь девушку, с которой он будет хорошо смотреться на очередном показе, и к тому же совместимую с ним в постели и с которой ни к чему особо напрягаться, поскольку тебя уже выбрали и не нужно добиваться расположения. А вот для Фабьен любовь означала запредельную интенсивность чувств и нестерпимую вибрацию в воздухе, когда любимый рядом; постоянное желание коснуться руки любимого. Хотя, возможно, это всего лишь фантазии и такую любовь, какой она представала в рассказах бабушки, Фабьен может никогда не испытать, – та любовь осталась в прошлом, когда все было иначе.

– Ну и отлично. Мне он никогда не нравился, – произнесла Эстелла как отрезала. Фабьен не смогла удержаться от смеха. – Тебе нужно съездить в Париж, – продолжила бабушка. – Париж – то место, где ты непременно найдешь свою любовь.

– Бабуля, люди находят свою любовь в разных местах по всему миру. Нет необходимости ехать в Париж.

– Любовь, которую ты найдешь в Париже, особого рода, – настаивала бабушка. – Отправляйся туда на уик-энд. Взбодрись, прежде чем возвращаться в Сидней и браться за новую работу. Что ты теряешь?

– Я проделала весь этот путь, чтобы повидаться с тобой, – осторожно возразила Фабьен. К тому же нужно кое о чем расспросить бабушку, а сделать это из Парижа невозможно.

– Мне не нравится видеть тебя такой понурой. Хочу видеть настоящую Фабьен, ту, которую я почувствовала в тебе, еще когда впервые взяла на руки. Просто ты еще не открыла в себе ту Фабьен. – На последних словах бабушка выставила вперед палец, словно желая подчеркнуть их, и от напора Бабули Фабьен слегка вздрогнула.

Настоящая Фабьен… Кто она? И чем отличается от Фабьен нынешней? Да, ей очень грустно, ведь недавно умер отец, и еще она рассталась с Джаспером. Уик-энд в Париже ничего не изменит.

* * *

Входя в театр Пале-Рояль, Фабьен уже не сомневалась, что бабушка была намного мудрее ее. В конце концов, сдавшись под напором Бабули, она отправилась в Париж на уик-энд и уже на другой день почувствовала себя лучше. Даже ночь в самолете ее не утомила. А еще, кажется, она не пробовала ничего вкуснее французского багета и французского кофе в одном из уличных кафе в сердце квартала Марэ, неподалеку от дома бабушки, где Фабьен с отцом – и реже с матерью – останавливалась на каникулах столько раз, что воспринимала его как уютную пижаму, хотя подобное сравнение наверняка звучало оскорбительно для такого большого и старинного особняка. А сегодня она проведет вечер в своем любимом театре, который посещала с бабушкой так часто, что не имело значения, какое представление дают; даже просто очутиться в хорошо знакомом и приятном месте достаточно, чтобы почувствовать красоту, неподвластную времени.