Сквозь пелену слез я плохо различала окружающее, но я отказывалась в это поверить. Что, я больше никогда не заговорю с мамой? Она больше никогда не скажет мне «моя доченька, моя куколка, моя красавица?».

– Может, Вам сделать успокаивающий укол?

– Идите к черту, не нужны мне Ваши уколы.

И я медленно пошла к выходу из отделения, больные расступались передо мной, заговорить никто не осмелился.

В коридоре приемного покоя вместе с Витей сидели уже все мои дети их жены. Владик плакал так, что я подумала, что ему за руль сейчас садится нельзя. Меня посадили в машину, повезли домой, а у меня не укладывалось в голове, что мамы больше нет. Она была рядом с самого моего рождения, как же я буду жить без нее? Что это за жизнь без самого любимого и дорогого человека? Я не могла есть, не могла спать, не могла ни о чем думать. С трудом отвечала на звонки с соболезнованиями. Витя не отходил от меня ни на минуту: буквально кормил с ложечки и водил за ручку. Организацию похорон взяли на себя сваты, родители Иры, и дети – Владик с Егором, организацию поминок сотрудники с работы. Во время отпевания священник говорил о том, что наши души встретятся в другом мире, а я смотрела на мамино родное лицо и не могла поверить, что я никогда ее больше не увижу. Мне было очень тяжело заходить в мамину квартиру, где все с такой любовью было сделано для нее, ее удобства, ее радости. Всех этих предметов совсем недавно касались мамины руки, и вот все эти предметы здесь, а ее самой нету. Мамочка, мамулечка, как же мне без тебя плохо! Я ловила себя на мысли, что услышав какую-то новость думала «Вот маме расскажу», и тут же останавливала себя – нет, теперь уже не расскажу. Я винила себя в том, что не наорала на врачей сразу и они потеряли драгоценное время, может еще можно было успеть что-то предпринять и спасти ее. Моя крестная и мамина подруга, которая приехала из Тамбова на похороны, сказала мне:

– Натуля, не вини себя. Это такая судьба. Можно позавидовать такой легкой и быстрой смерти.

– Зоя Ивановна, но ей ведь был всего 71 год! У нас в родне все женщины долгожительницы, бабушка дожила до 87, а прабабушка до 94 лет. Почему мама так мало пожила? Ведь только все стало налаживаться, жить бы да радоваться!

– Девочка моя, все в руках Божьих, на все его воля.

Мама часто снилась мне, и я просыпалась вся в слезах. Она же не успела даже попрощаться со мной…И вот, словно услышав меня, мама приснилась как раз в годовщину своей смерти. Как будто она заходит в какой-то двор, где я сижу, и я говорю ей:

– Мамочка, что же ты ушла так рано? На свете столько людей, но никто не заменит мне тебя!

– Доченька, такая судьба.

И выходит, закрывая калитку, и с той стороны калитки говорит:

– Благослови тебя Господь.

И уходит.

Я проснулась вся в слезах, не могла успокоиться и на работе, причем было так больно, как будто мама умерла только вчера, а прошел ведь уже целый год! Время лечит, но эта ране не заживает и не заживет наверно никогда.

Глава 14 – Жизнь продолжается

Свет померк для меня, ничего не интересовало, в душе была пустота. Все напоминало о маме, везде были следы ее присутствия: очки на столике возле компьютера, недописанная ею студенческая контрольная, адресованные ей открытки – поздравления с 8 марта. Рука по привычке тянулась к телефону позвонить маме, мысленно я продолжала обращаться к ней.

Дети пытались расшевелить меня, подарили новый мобильный телефон, Витя не отходил ни на шаг, но мне не хотелось никого видеть, никуда идти, ни с кем разговаривать.

Но долго так продолжаться не могло, внешний мир стал активно напоминать о себе. Банк переходил на новую программу, и без меня никак не могли обойтись. Руководство банка попросило выйти на работу на любых условиях – обещали отгулы, премию. Продолжали звонить студенты. Я отказывалась делать им контрольные и курсовые, но были еще дипломники, которым я уже начала делать работы и взяла предоплату. Обязательность, воспитанная родителями, победила: я вышла на работу и потихоньку стала втягиваться в повседневную жизнь. Боль не притупилась, а как бы отошла на второй план, и вступала в свои права вечером или ночью.

Говорят, что беда не приходит одна. Через два месяца после несчастья с мамой, Владика положили на операцию в институт грудной хирургии. Врожденный порок сердца был у него еще с детства, но в Ташкенте я побоялась его оперировать, потому что все нормальные врачи уже уехали из Узбекистана. В Росси с нашей нищетой и семейными проблемами тоже было не этого, вопрос встал со всей остротой во время медицинской комиссии в военкомате. Я ездила с ним каждый год на обследование, но от операции уклонялась – и боялась за него, и не доверяла врачам. А теперь, при очередном обследовании, выявили, что динамика болезни ухудшается и стали пугать наступлением неоперабельной стадии. Сначала его просто положили на обследование, он очень там скучал, и я каждые два-три дня к нему ездила. Садилась после работы на электричку, или ехала в выходные. Хорошо, хоть баночки с едой не надо было возить: на первом этаже была хорошая столовая для персонала, и я возила ему только деньги.

Он с самого детства был худеньким мальчиком с плохим аппетитом, и отказывался есть то, чем кормили больных на завтрак, обед и ужин. Разговоры с лечащим врачом не прибавили оптимизма. Надежды на то, что вместо полостной операции ему поставят зонд, который закроет открытый артериальный проток, не оправдались – не позволяет строение порока. Будет настоящая полостная операция под общим наркозом. Сын держался молодцом, а я совсем перестала спать, не знала, как переживу все это. Утром в день операции заведующий кардиологическим отделением пригласил родителей на беседу. Я приехала с Витей, он взял на работе день без содержания, не хотел отпускать меня одну. Мы стояли в коридоре, ждали заведующего и разглядывали висящие на стенах плакаты – сердце во всех видах и проекциях, кровеносные сосуды, описание сердечных болезней. Вскоре появился Василий, но я не собиралась с ним разговаривать, только кивнула издалека. Нервы и так были на пределе, и он – последний человек, которого я бы хотела видеть.

Заведующему отделением было около сорока. Я обратила внимание на то, что все кардиохирурги в отделении были молодые мужчины, от 30 до 40. Плотно закрыв дверь кабинета, заведующий сказал нам о том, что, несмотря на опыт врачей, возможны всякие осложнения и непредвиденные ситуации. Мы с Витей специально задержались в кабинете, потому что я не хотела при Василии предлагать деньги. Когда он вышел, я протянула заведующему конвертик с деньгами и сказала:

– Может, как-то все же можно избежать осложнений?

Он вскочил и как заорет:

– Вон из моего кабинета! Мы и так для больных все делаем! Все, что в наших силах!

Мы выскочили, как ошпаренные. Остановились в коридоре.

– Вить, а мы не узнали, как за ним ухаживать, и что ему можно будет кушать.

Но я боюсь к нему опять заходить…

Витя вздохнул и зашел один. Заведующий его не выгнал, через несколько минут Витя вышел и рассказал мне, все, что ему удалось узнать. Ухаживать родным не разрешают, даже не пускают в реанимационное отделение, если все будет хорошо, то через 2 дня Владику разрешат вставать, кушать ему ни до, ни после операции нельзя. Мы поднялись к сыну в палату. Жена сидела около него на кровати, он пытался шутить. Зашла санитарка, попросила нас забрать домой все его вещи, а телефон кошелек, и часы сдать в камеру хранения. Потом Владик попрощался с нами, его положили на каталку и повезли в операционную. Витя незаметно перекрестил его вслед.

Мы спустились в вестибюль. Возле иконы святого Пантелеймона я поставила свечу и долго смотрела на огонь и на лицо святого, просила помощи и защиты. А сына в это время готовили к операции.

Когда мы сидели на вокзале в ожидании нашей электрички, зазвонил мобильник. Наверно, думаю, с работы что-то хотят спросить. Но это звонил брат из Канады.

– Наташ, ну как там Владик?

– Вот сейчас оперируют. Сказали, можно позвонить через 3 часа. Как раз мы домой доедем, из дома позвоним.

Дома я сразу села к телефону и стала набирать номер реанимации. Спросила, закончилась ли операция у такого-то. А мне в ответ:

– А вы кто?

– Мама его.

– Мама только что звонила, мы ей все рассказали.

– Как рассказали? Я в первый раз вам звоню.

– Операция закончилась, все нормально, он еще в сознание не пришел.

И в трубке запищали гудки отбоя. Я сразу стала звонить Иринке, мы так договаривались с ней, чтобы рассказать, что я узнала.

– А я уже все знаю, Ольга Александровна звонила в больницу.

Ольга Александровна – это новая жена Василия. Владик с Иринкой работают в организации, которой она руководит.

– А, вот почему мне сказали, что мама уже звонила! Она ничего лучше не придумала, чем мамой назваться?

– Мамуль, ну а как бы она объясняла, кто она такая?

– Так лучше мне было в дурацком положении оказаться?

К тревоге за сына добавилась обида. Опять этот Вася со своей женой пытаются перейти мне дорогу!

Я решила, что все равно буду звонить в больницу столько раз, сколько сочту нужным. И того, кто усомниться в моих полномочиях, резко поставлю на место. Но когда я позвонила вечером, мне ответили довольно вежливо, что сын пришел в сознание и состояние его средней тяжести. На другой день Владик позвонил сам, ему вернули мобильный телефон (я так рада была слышать его голос!) и сказал, что на другой день переведут в палату из реанимации.

На другой день мы с Иринкой поехали к нему. В кардиохирургическое отделение посетителей не пускают. Мы поднялись на третий этаж и увидели, что Владик сам идет по коридору к нам! Правда, идет очень медленно, и видно, что каждый шаг причиняет ему сильную боль. На нем полосатая больничная пижама (до операции он лежал в своей одежде), а лицо с красновато-синим оттенком.

– Мама, мне трудно дышать…

Я попыталась обнять его, но он резко дернулся, как от удара и распахнув пижаму показал мне трубки дренажа, которые были и спереди, и сзади. Вся грудь была забинтована.

На глазах его были слезы.

– Мама, я не могу спать ни днем, ни ночью, до того все болит…

Минуты через три он устал и пошел в палату. Мы сказали, что посидим во дворе сколько надо, хоть до вечера, а когда отдохнет, пусть позвонит нам и мы опять поднимемся в отделение.

Во дворе был небольшой садик и скамеечки. Прошло не больше получаса, смотрим Владик ковыляет – ищет нас на улице.

– Сынок, зачем ты вышел, тебе же нельзя много ходить!

– Мама, я буду ходить, буду бороться и буду жить!

Лоб его покрылся испариной, видно что чувствует себя он пока неважно.

– Конечно, любимый, я в этом уверена. Давай мы тебя проводим и поедем домой. А то пока мы в больнице, он лежать не будет – шепнула я невестке.

Я приезжала к сыну через день, с каждым разом он выглядел все лучше, но боли мучили его еще долго. Болела левая рука, болели швы. Рука не поднималась целый год. Еще через несколько дней Владика выписали из больницы, и оправили в санаторий для реабилитации.

Санаторий, в котором проходил реабилитацию мой сын, находился на берегу моря и был очень дорогой и комфортабельный. Чего стоили палаты на двоих, оснащенные кондиционером, туалетом и душем, и шведский стол четыре раза в день, где можно было есть что хочешь и сколько хочешь. Если бы Владик был не так серьезно болен, его нахождение в санатории можно было бы назвать приятным. Но швы болели сильно, не поднималась и плохо работала левая рука, ходить он много не мог – быстро уставал, и при ходьбе все время наклонялся влево, наверно так ему было легче. При своем высоком росте он был похож на большой вопросительный знак. Купаться в море сыну не разрешали, хотя у санатория был свой хорошо оборудованный пляж. Ухоженностью пляж напоминал мальтийский, только вода в море была более грязная и холодная. Вдоль набережной располагалась аллея из хвойных деревьев, цветники, фонтаны, раскинули яркие шатры летние кафешки. Несмотря на все это великолепие, Владик отчаянно скучал и не знал, чем заняться и как отвлечься от постоянной боли. Тогда он попросил меня привезти ему учебники – он будет готовиться к экзаменам в институт! Мы с Витей приехали проведать его в выходной и привезли все, что он просил. Когда мы все вместе гуляли по набережной, сын не жаловался, но видно было, что ему нелегко дается каждый шаг. Несмотря на это, он каждый день потихоньку ходил пешком и разрабатывал руку, и мы не переставали восхищаться его мужеством и волей к жизни.

Я вспомнила, как в детстве мне рассказывал мой папа про разные случаи из своей фронтовой жизни. Его призвали на фронт в 17 лет, прямо из девятого класса средней школы. В январе 1943 года призвали всех юношей 1925 года рождения, а у него день рождения только в конце ноября.

В тот далекий ноябрьский день

Мне 17 исполнилось лет.

Небольшим мальчуганом я был

И почти не видал еще свет.

Ковш медведицы звездной струей

С той поры проливался не раз.

Наша юность ушла с войной,

Наша зрелость с войны началась.

Да, три года немалый срок

И два года в тяжелых боях,

Тяжкий груз боевых тревог

Я пронес на своих плечах.

Свою юность вспомнив сейчас,

Вспомнив этот ноябрьский рассвет

Говорю я: многим из нас

Стало больше чем 20 лет.

Папа был воздушным стрелком-радистом, летал на штурмовике Ил-2. У него было более тридцати боевых вылетов и пять боевых наград.

Так вот, он рассказывал, что в критической ситуации все люди ведут себя по-разному. Например, из-за неисправности или повреждения самолет теряет высоту. Одни закрывают лицо руками – все пропало, будь что будет, и их ждет плачевный результат. Другие пытаются что-то предпринять, начинают дергать все подряд рычаги, пробовать все мыслимые и немыслимые способы борьбы за жизнь, и побеждают! Я рада видеть у сына черты дедушки, который умер за несколько лет до его рождения. Эти черты есть, и значит не прервется связь поколений…

Солнце село за море, на небе высыпали яркие южные звезды, мы уже расстались с Владиком, проводив его до санатория, а я все продолжала думать о связи времен и поколений, о вечности, о жизни. Волны прибоя успокаивали – все буде хорошо, молодой организм быстро восстановится.

Через месяц Владик успешно сдал экзамены в институт, еще чуть погодя вышел на работу, и отказался от предлагаемой инвалидности. Некоторые друзья и родственники не понимали, как можно отказаться от дармовых денег. Но я поддержала сына:

– У тебя вся жизнь впереди, тебе всего 19. И к тому же, как вы яхту назовете, так она и поплывет.

Воля к жизни и упорство сделали свое дело: несмотря на то, что швы долго болели и их приходилось натирать специальным лекарством, где-то через год рука восстановила подвижность и сын перестал гнуться влево и выпрямился во весь свой двухметровый рост. Жизнь продолжалась.

Глава 15 – Здравствуй, Канада!

Желание снова поехать в Канаду возникло у меня практически сразу, как я вернулась оттуда. Сначала – на уровне мечты, которая со временем приобретала все более реальные очертания. Можно было бы поехать в отпуск куда-нибудь, где я еще не была, но я после поездки на Мальту поняла одно: мне нравится ехать туда, где меня ждут и хотят видеть, а не туда, где меня никто не знает. Тем более, если ехать одной. Вите совершить зарубежную поездку не позволяет пока финансовое положение: сын-студент и выплата большого кредита.

И вот в кармане у меня паспорт с канадской визой, за которой не пришлось даже ехать в Москву. Визу я получила, отправив документы через курьерскую службу. Радуется брат, ликуют мои друзья в Торонто, ждет одноклассница Ирэнка в Монреале. Даже транзитная пересадка в Москве обещает встречу с другой одноклассницей – Олей, живущей в Пушкино.

Витя, конечно, не особенно доволен, даже временами совсем не в настроении. Но про его настроения я обещаю себе подумать после возвращения из отпуска. На работе с трудом, но удалось выбить отпуск на четыре недели. Предупредив всех, что российский сотовый работать не будет, я приготовилась полностью отключить свои мысли от рабочих проблем.

И вот настал долгожданный день отъезда. Только забрезжил рассвет, а Владик уже вез меня в аэропорт. В этот раз я решила распрощаться с традицией ехать поездом и во все точки своего маршрута лечу только самолетом. Во время путешествия скоротать время мне поможет книга Задорнова. Читая ее в зале ожидания аэропорта, я еле сдерживаюсь, чтобы не хохотать во весь голос. Вобщем, настроение бодрое и веселое, впереди отпуск!

Полет из Краснодара в Москву пролетел незаметно, да и длился всего два часа: взлетели, поели, приземлились. Подхватив свой нехитрый багаж, сажусь в транзитный автобус до аэропорта Шереметьево-2. Тут ожил мой сотовый, в Москве он пока еще работает. Это жена брата расспрашивает меня, когда я вылетаю в Торонто и что собираюсь делать в оставшееся до вылета время. Она пока еще в России и ждет визу в Канаду на ПМЖ.

К разговору внимательно прислушивается женщина лет 50, сидящая через проход от меня, и вдруг спрашивает:

– А Вы в Торонто летите?

– Да.

– А Вы не в первый раз летите?

– Нет.

– А английский знаете?

– Немножко.

– Можно я буду Вас держаться?

В глазах ее была такая мольба, что отказаться неудобно, и я киваю в ответ.

– Алла, – представляется она.

Оказывается, она летит в гости к дочке, которая вышла замуж и уехала в Канаду.

Неожиданно для меня, наш альянс с самого начала начал приносить положительные моменты: одной можно было сходить в туалет или прогуляться по залу ожидания, пока другая караулит вещи.

В ожидании встречи с Олей прогуливаюсь возле табло, и вдруг вижу, что наш рейс задерживается на 4 часа. Ну что ж, приключения начинаются!

Увидев быстро идущую ко мне одноклассницу Олю, я почувствовала, что нет тех тридцати лет, что прошли с момента окончания школы. Мы-ташкентские девчонки, подружки с Новомосковской. И с радостным визгом, как в детстве, мы повисли друг у друга на шее. Нам столько надо рассказать друг другу, и мы присаживаемся за столик ближайшего кафе и погружаемся в воспоминания. Это даже хорошо, что рейс в Торонто задержали, есть время наговориться вдоволь. Незаметно промелькнули два часа, и Оля спохватилась первая:

– Слушай, а твои вещи там не украли? Пошли посмотрим!

Мы быстро пошли по залу ожидания к тому месту, где оставили Аллу с вещами.

– А нашему рейсу должны дать бесплатные талоны на обед, – гордо сообщила Алла, как только мы приблизились, – По радио объявили, что выдают их где-то на первом этаже у окошка №5.

И мы с Аллой пошли искать окошко №5 на первом этаже, а Оля осталась караулить наши вещи. Искать нам долго не пришлось: к окошку тянулась очередь человек в пятьдесят. Показав билет в окошко, я получила талон на обед и на бесплатную камеру хранения.

– А как нам позвонить в Торонто?, – спрашиваю, – Нас ведь будут встречать. Что, наши родные должны 4 часа в аэропорту сидеть?

– Да, да, позвонить, – загудела стоящая за мной очередь.

– Купите телефонную карту и позвоните.

– Мы же не по своей вине задерживаемся, Аэрофлот нам должен предоставить бесплатный звонок, – не унималась я. Я не очень хорошо знаю свои права, но тут недавно кому-то из студентов контрольную писала на эту тему, и точно знаю, что имеем мы право на бесплатный звонок.

– Идите наверх к окошку №12., – отмахнулась от нас служащая в окошке, раздосадованная обилием слишком грамотных пассажиров.

Мы сдали вещи в камеру хранения и налегке пошли теперь к окошку 12: я, Алла, и за нами следом еще несколько пассажиров нашего рейса.

В окошке 12 с нами не спорили, а сразу дали в руки телефон. Я позвонила брату, он, конечно не догадался посмотреть в Интернете вовремя ли летит самолет, и собирался отпрашиваться с работы встречать меня. Тут опять ожил мой сотовый:

– Мама, – это Владик, – я смотрел, в Торонто погода хорошая. Почему вас задерживают? Может, террористы?

– Сынок, не волнуйся. Просто самолет оттуда вовремя не прилетел.

– Но почему? Топлива нету?

– Не знаю почему, нам не объясняют. Не волнуйся, роднуля, я тебе позвоню, как прилечу.

Убрав телефон в сумку, замечаю, что рядом со мной переминаются с ноги на ногу двое пассажиров с нашего рейса.

– А Вы не можете нам тоже набрать номер в Торонто?, – робко спрашивает девушка лет двадцати.

Я иду с ними к телефону, Оля за мной.

– Слушай, тебе надо тут стоять и по 10 рублей собирать за услугу, – смеется она.

Мы выходим на улицу и прощаемся – Оле надо на электричку и домой в Пушкино.

Следом за нами идет Алла и с оттенком зависти спрашивает Олю:

– Вы и на обратном пути встречать ее будете?

– Обязательно!, – улыбается Оля, и отойдя на несколько шагов, оглядывается и машет мне рукой.

А мы с Аллой идем в кафе есть свой бесплатный обед стоимостью в одиннадцать евро. По привычке русского человека к халяве, мы набираем продукты на всю эту сумму, и с трудом поднимаемся из-за стола. Остальные пассажиры нашего рейса ходят по залу ожидания кто с банкой сока, кто с пирожными – с тем, что не поместилось в них во время обеда. На нашем рейсе около четырехсот человек, стульев в Шереметьево-2 не хватает, и все ходят вокруг табло с одной мыслью: в назначенный час начнется регистрация или нет? Или придется еще несколько часов просидеть на полу или на ступеньках? Мне жалко новый костюм, поэтому я продолжаю стоять, и жалею о том, что не одела джинсы. Вдруг у стойки регистрации загорается заветный номер нашего рейса, и все кидаются туда: вот они, совсем рядом, перед выходом на посадку, заветные стулья!

Когда нас наконец-то посадили в самолет, я закуталась в плед и вытянула свои уставшие ноги. Не хотелось ни есть, ни пить, на протяжение всего пути я то дремала, то проваливалась в сон. И вот самолет пошел на снижение, показалось целое море огней, до самого горизонта. Здравствуй, Торонто! Я так мечтала о тебе, и наша встреча наконец состоялась!

Глава 16 – Возьмемся за руки, друзья!

Утром меня разбудил звук отъезжающей машины, моя комната находится как раз над гаражом. Брат после развода с первой женой купил другой дом, я его вчера вечером и не рассмотрела толком (в смысле дом, а не брата). Рейс прибыл в 10 вечера, пока мы получили багаж, прошли все формальности с документами, доехали из аэропорта и попали домой в начале первого ночи.

Выглянув в окно, я увидела, что брат уехал на работу. Яркое солнечное утро встречало меня пением птиц и легким ветерком. День был таким хорошим, что спать расхотелось. Я выскочила из постели и пошла осматривать дом. Дом двухэтажный, на верхнем этаже три спальни, два туалета, ванна, джакузи и душевая кабинка, на первом этаже большая гостиная с телевизором и кухня с посудомоечной машиной. На первом этаже тоже есть туалет. Как ни вспомнить тут нашу российскую работу, где один туалет на два здания!

Я открыла дверь и вышла на задний двор. Свежий воздух, пахнет травой и какими-то цветами, синее-синее небо и тишина. За домом небольшое озерцо, там плавают утки. Как здорово!

Открыв холодильник, я вспомнила рассказ брата, что он хотел сделать шопинг вместе со мной, но из-за задержки рейса его планы не осуществились и в результате мне нечего завтракать. Вернее, то, что нашлось в холодильнике, не вдохновило меня. Выпив чашку кофе, я быстро навела порядок, запихнув всю лежащую в мойке грязную посуду в посудомойку (спасибо опыту уборок в богатых домах, знаю как с ней обращаться), одежду, висящую на перилах лестницы, в стиралку, старые газеты в мусор, разбросанные игрушки – наверх в комнату племянника. Небольшой рейд с пылесосом завершил картину. Одеваюсь и выхожу в ближайший магазин купить продуктов. По дороге в магазин ощущение счастья не покидает меня, как будто мне удалось вернуться в прошлое. Я помню, как сначала, в первый приезд, Торонто был чужим и незнакомым, я боялась, что никогда не запомню названия его улиц и системы проезда в городском транспорте. Но все страхи оказались напрасными, мы подружились, и я успешно прошла проверку на прочность. Теперь Торонто встречает меня как старый друг, мне приветливо улыбаются его жители, пропускают машины (а это так непривычно после России, в Краснодаре даже на пешеходном переходе машины редко уступают дорогу).

Я выбираю в магазине свои любимые булочки, творожный крем, и остальные продукты, необходимые для приготовления обеда, и пускаюсь в обратный путь, и всю дорогу улыбаюсь встречным пешеходам, машинам и уткам, плавающим в пруду, малышам, сидящим в коляске, и солнечным лучам, ласково гладящим мое лицо. И особенно радует, что впереди у меня целый отпуск, обещающий мне чудесный отдых и захватывающие приключения!

На следующий день я собираю дрова для костра на берегу озера. Мы с Аллочкой и ее семьей приехали в парк на пикник, но неожиданно пошел дождь.

Сначала мы с тоской смотрели, как по крыше машины барабанили капли дождя, а над озером стелилась серая дымка. Виталик даже предложил поехать обратно. Но мы побежали по мокрой еще траве собирать сухую траву, мелкие веточки, Лешка – старший сын помогал нам, Колька пинал мяч на полянке. Виталик ворчал, что дрова мокрые, что дождь скоро опять начнется, но вопреки его прогнозам тучи постепенно уходили за горизонт и костер, нехотя, но все-таки разгорелся. С деревьев падали тяжелые капли, поэтому мы перенесли стол на середину полянки, и принялись за подоспевшее барбекю. При этом торопимся рассказать друг другу все новости за то время, что мы не виделись. Алла закончила курсы в колледже, и через три недели будет сдавать экзамен на медицинскую лицензию. Она уже хорошо говорит по-английски, и до сих пор не утратила своей способности заговаривать с людьми в парке, в магазине, на остановке. Впрочем, здесь это воспринимается естественно и доброжелательно. Для меня удивительно, что семилетний Колька почти не говорит ни по-русски, ни по-украински. Начнет фразу по-русски, а заканчивает по-английски, ему так легче. Виталик, муж Аллы, только что потерял работу – попал под сокращение. Но он совсем этим не огорчен, будет получать пособие по безработице, достаточное, чтобы прокормить семью с двумя детьми. Даже наоборот, рад, что будет больше свободного времени. Через несколько дней они совершили всей семьей туристическую поездку по реке Мунривер, плавали на лодках, ночевали в палатках, купались и ловили рыбу. Мы в России, имея работу, не всегда можем себе позволить такие поездки – дорого. Правильно кто-то сказал, что Канада – полу-социалистическая страна.

Пикник наш завершился игрой в волейбол. К тому времени тучи окончательно сдвинулись к линии горизонта, засияло солнце, и мы носились босиком по чуть влажной траве наравне с детьми. На озере появились паруса яхт, но купаться было прохладно. Даже подойти к воде было неудобно из-за крутого обрывистого берега. Мы постояли на берегу, сфотографировались, посмотрели на белые гребешки волн. Онтарио почти как море, противоположного берега не видно. С наступлением вечера стало еще прохладнее, и мы засобирались домой.

Из окна комфортабельного междугороднего автобуса я смотрю на проплывающие за окном поля и озера. Сидящая рядом женщина заговаривает со мной по-английски, рассказывает, что она приехала в Канаду из Ливана. Удивляется, что я постоянно живу в России, но достаточно хорошо говорю по-английски. Некоторое время мы беседуем о наших семьях, детях. Женщина пенсионного возраста, часто путешествует, любит ходить в казино. Сейчас она едет к родственникам в Монреаль. В Кингстоне наш автобус делает двадцатиминутную остановку, и я выхожу перекусить в кафе на автостанции. Здесь не принято, как в России, носить в собой бутерброды и термосы, да и нет необходимости: везде можно купить любую еду и достаточно дешево. Выходя из автобуса, я догадалась записать его номер. А возвращаясь обратно, увидела на стоянке четыре абсолютно одинаковых автобуса, – да здравствует предусмотрительность! Правда, моя ливанская подруга махала мне рукой из окна, чтобы я не заблудилась. Позвонила Ирэнка, узнать где я еду, и сказала, что от Кингстона осталось ехать ровно три часа.

Вот уже и машины стали встречаться с другими номерами, и надписи на французском языке. Мы находимся в провинции Квебек. Здесь я не была ни разу в прошлые свои приезды. Въехали в Монреаль, автобус долго петляет по промышленному району с какими-то путепроводами, а я мысленно подгоняю его, потому что знаю, что Ирэнка уже полчаса ждет меня на автовокзале. Мы виделись с ней в последний раз на выпускном вечере в школе, и много лет ничего не знали друг о друге.

Я напрасно боюсь, что мы не узнаем друг друга. Ирэнка первая из всей толпы встречающих подбегает к нашему автобусу, едва я успеваю из него выйти, и мою сумку из багажного отсека мы вытягиваем уже вместе. Встреча почти через тридцать лет! Мы так рады друг другу, и втиснувшись в вагон метро, наперебой рассказываем о себе, о детях, о жизни. Мы так увлеклись разговором, что дорогу до нужной станции метро я не запомнила, и как она называется тоже.

Ирэн живет недалеко от метро, в съемной двухбедрумной (или по-нашему трехкомнатной) квартире вместе с сыном-студентом и сиамским котом Каспером, который переехал с ними из Ташкента.

Несмотря на разгар рабочей недели, нас ждал дома шикарный ужин. Салат из баклажанов, болгарского перца, и помидор источал запах маринада, селедочка с лучком соседствовала с немецким картофельным салатом, в духовке томилось мясо с картошкой, посыпанное тертым сыром. А на сладкое в коробочке лежали пирожные – картошки.

– Как в нашем гастрономе возле школы по 22 копейки, – пустилась в воспоминания Ирэнка.

Пока я помогала накрывать на стол, раздался звонок в дверь. Пришла Ирэнкина подруга Галя, принесла творожный пирог (знаю, что вкусный, мы такие упаковывали на фабрике). Мы сели за праздничный стол, выпили за встречу красного вина, и заговорили о нашей нелегкой женской доле. Галя до Канады жила в Израиле и на Украине, Ирэнка в Узбекистане, я – в России. Галя в Израиле пережила военные действия, Ирэнка – разочарование в близком человеке, но мы хором решили, что все плохое осталось в прошлом. За дружеским разговором время пробежало быстро. Галя побежала домой к сыновьям, а мы сгребли всю посуду на кухню и завалились спать.

А наутро началась обширная культурная программа.

Мы шли с Ирэнкой по улицам Монреаля, день был солнечный, и не очень жаркий, небо ярко-синее. Мне сразу бросилось в глаза, что люди одеты более изыскано, чем в Торонто, многие женщины в платьях и на каблуках, в коротких юбках. В Торонто все ходят в майках, джинсках и кроссовках, не придавая особого значения одежде. Так, глазея на людей, мы дошли до собора святого Иосифа. Собор этот расположен на горе, и ведут к нему три лестницы. По двум крайним люди просто поднимаются пешком, а по средней лестнице грешники ползут на коленях. Я думаю, что они не более грешны, чем все остальные, просто с самооценкой что-то не в порядке. Во всяком случае, мы с Ирэнкой поднялись по крайней лестнице обычным способом.