– Давай выпишу бесплатный, она раковая.
По моему лицу прошел нервный тик! Представляете, уже несколько месяцев я трачу практически всю зарплату на бесчисленные микстуры, пилюли, инъекции, а они, оказывается, могли ничего не стоить для меня.
– Ой, подожди, я посмотрю в перечне медицинских препаратов для онкобольных. Ага, это входит.
Чтобы не закатить безобразную сцену, я глубоко вдохнула и медленно выдохнула. Да, действительно, кто такая моя мать? Сумасшедшая полуживая старуха, недостойная адекватного лечения.
Если я сейчас выскажу все, что я думаю об этой ситуации и профессионализме этого горе-лекаря, ничего хорошего не выйдет, в заложниках у системы – мой любимый и беспомощный человек. Все мои силы были брошены на подавление эмоций и попытку удержать себя в руках.
Одновременно с заполнением бланков она несла очередную чушь. Мне приходилось расшифровывать ее тексты неандертальца. А ведь передо мной был представитель одной из самых сложных, требующих высокой квалификации профессий.
Улыбнувшись своей фирменной кривой улыбкой, я осведомилась, когда можно забрать документы.
– Послезавтра, – получила я ответ.
Она потеряла ко мне интерес. Я отработала роль общественного эмоционального клозета. Она слила своей негатив, пользуясь своим положением и не задумываясь о моем душевном равновесии.
Я попрощалась и поехала домой. К Женьке и маме.
Через два дня, традиционно сбежав пораньше с работы, я забрала у этого горе-терапевта необходимые документы.
И опять предстала перед этой безэмоциональной рожей в регистратуре психдиспансера после длительного ожидания в душном, непроветриваемом, заполненном людьми помещении.
Зомби без приветствия молча взяла направление, пошевелила губами, читая, и резюмировала:
– Здесь не хватает слова "на дому".
– Чего не хватает? – пытаюсь понять я.
– После фразы "требуется консультация врача-психиатра" должно следовать "на дому".
Я уже не могла справиться со своим негодованием, гнев и ярость как будто миксером перемешали мои мысли и блокировали волю.
– Давайте я допишу, – прошипела я, бросив все эмоциональные силы на борьбу с желанием закатить безобразную истерику.
– Вы не можете, – не прекращало вещать невозмутимо равнодушное лицо. – Вам нужно вернуться назад к терапевту, чтобы она внесла изменения и заверила их печатью.
Аудиенция опять была закончена. Из окошечка вытолкнули мою бумажку и, не прощаясь, опять выдали стандартное:
– Следующий.
Я поехала обратно в поликлинику, причем на скорость передвижения моего автомобиля я не обращала внимания. Я обязана верить в себя, чтобы быть сильным человеком и бороться за жизнь матери.
Горе-лекаря я поймала в коридоре. Она куда-то бежала, что-то бормоча себе под нос.
После моего контролируемого возмущения она закудахтала:
– Ой, ой, забыла. Исправим.
– Когда я смогу получить направление? – спросила я.
– Сегодня пятница, в понедельник в часы моего приема и без какого-либо ожидания.
Она схватила злосчастное направление и продолжала двигаться и существовать только на своей волне.
Посмотрев ей вслед, я подумала: "Легко сказать – без очереди". Мое воображение нарисовало мне картину, как эти старые и полуживые пенсионеры рвут мою плоть зубами за нарушение заведенного ими порядка, ведь они тоже хотят жить.
И зачем-то произнесла в пустоту:
– До встречи.
Глава 21
Это последняя глава в моей летописи. Я еще раз хочу подчеркнуть любимому читателю, что это произведение основано только на реальных событиях. Конечно, я немного приукрасила происходящее, потому что пережить опять то, что было на самом деле – прямой путь в сумасшедший дом.
В ту пятницу вечером мама закатила истерику. Что послужило поводом – не сохранилось в моей памяти. То ли фраза, сказанная невпопад, то ли не с той интонацией… Короче, мы с Женькой сидели в нашей спальне и не отсвечивали. Мой милый узбек принес нам ужин короткими перебежками. Это была война, а мы с ним находились в окопах. Каким образом мама вырабатывала энергию, из каких ресурсов – для меня остается загадкой. Мы так тихонечко и уснули, боясь издать какой-либо звук.
На следующий день ее отпустило, и она захотела деревенского творога со сметаной. Мы как нашкодившие щенки рванули на центральный рынок.
Суббота, центр города. Кругом тачки. Мы запихали мою машинёшку в микроскопический зазор и не увидели знак о запрете парковки. Уже минут через десять мы вернулись с приобретенной молочкой, но автомобиля нигде не было. Меня прорвало. Я выла, тонко и негромко – чтобы не пугать людей. Слава богу, у нас остались мобильники, я связалась с полицией:
– Майор Лозова, – представилась я.
– Что случилось, – услышала я стандартный вопрос.
– У меня украли машину.
– Где?
– Рядом с Шанхай-сити.
– Номер авто?
Я продиктовала.
– Успокойтесь, – продолжал вещать голос на другом конце провода. – Ваша машина отправлена на спецстоянку. Что же вы паркуетесь в неположенном месте, товарищ майор? – воспитывал меня полицейский.
Я оставила его тираду без внимания и попросила назвать адрес штрафстоянки, который я повторяла вслух, чтобы Женька тоже запоминал, где это. Тут же мы заказали такси и направились за моим транспортным средством.
Весь этот неожиданный напряг вывел из моего поля зрения маму. Она ни разу не позвонила мне. Это было очень странно, но я не обратила на это внимания. Всю дорогу я напряженно молчала, потому что не знала, хватит ли мне денег, чтобы оплатить все штрафы.
Такси затормозило перед маленькой будкой в начале огороженной территории стоянки. Мы рассчитались. Опять окошечко, усатая морда в фуражке и в капитанских погонах. Как я устала общаться немного нагнувшись, как бы прося милостыню. Правда, здесь я ощущала себя более уверенной. Сунув ксиву в окошко, я спросила, есть ли у них информация о местонахождении моей малюсенькой машинки.
– Только что привезли, – получила в ответ я. – Что же вы, товарищ майор, нарушаете? – Где-то пластинку заело, поймала я себя на мысли.
– Капитан, не начинай, – резко прервала его я, – мне к больной матери срочно надо.
– Придется внести плату за работу эвакуатора, штрафовать не буду.
Я достала все оставшиеся деньги из кошелька и протянула их капитану. Получив доступ к собственному транспорту, мы с Женькой на всех парах полетели домой. Неосознаваемая тревога заставляла действовать без промедлений: именно так, видимо, где-то внутри меня шел неуправляемый подсознательный процесс анализа отсутствия звонков от мамы. Оно насторожило меня, но так как мозг был занят разбором сложившейся ситуации, интуиция была подавлена. Возвращалась я домой с максимальной скоростью, которую позволяло движение, скоростные ограничения и качество дорог. Бросив автомобиль под окном, я вбежала в квартиру.
Мама как будто очень крепко спала, но не на животе, как в большинстве случаев, а на спине, голова ее была повернута вправо, а по щеке стекала струйка слюны. На прикроватной тумбочке лежала записка: "Ухожу из жизни добровольно, виноваты во всем врачи", а на ковре были раскиданы таблетки.
Я облокотилась о стену и медленно поползла вниз, пока мой зад не почувствовал твердую поверхность. Я не могла даже плакать, полнейший ступор. Женька немного задержался и вошел позднее, и именно он начал ориентироваться в реальности и выступил инициатором дальнейших действий. Я была как в бреду.
– Наташ, Наташа, вызывай медиков, быстро, где телефон, доставай из кармана…
Я набрала 03, что несла – не помню, на этот раз бригада докторов не заставила себя ждать, они задавали вопросы, я что-то отвечала.
Маму быстро погрузили в неотложку, которая сразу же приступила к транспортировке пациента в тяжелом состоянии, а мы с Женькой поехали за ними на моей бибике. Как только мы все переступили порог лечебного учреждения, каталку с мамой после нескольких вопросов поместили в лифт, нас информировали, что ее разместят в палате интенсивной терапии и вежливо попрощались.
После таких событий я была невменяема, и мой верный партнер потащил меня в боулинг. Мы пили пиво, катали шары, пока не надрались в хлам. Пьяные в говно мы пешком плелись в надежде, что завтра, после сна, вернемся в тот же мир, где все мы вместе. Женька по пути следования тужился завязать конфликт с каким-то парнем своей национальности, но я прекратила начинающиеся военные действия.
Послесловие
Мама скончалась через месяц в больнице. Она один раз пришла в сознание, и мы смогли посмотреть в глаза друг другу. Она пыталась что-то сказать, но дыхательная трубка мешала ей.
О ее кончине мне даже не сообщили. О произошедшем я узнала на следующий день во время телефонного разговора. Я связалась с работниками реанимационного отделения, чтобы уточнить, какие лекарства или средства ухода я должна привезти вечером. Мне ответили, что Ефимова Людмила Михайловна умерла сегодня.
На ее кладбищенском памятнике указана неправильная дата ее смерти.
Женька оформил документы с моей помощью и покинул страну. На сегодняшний день он, здоровый и счастливый, живет и работает у себя на родине. Мы с ним часто созваниваемся. Он с каждым разом становится все красивее и красивее – брутальный мужик (мой размерчик), исчезает мальчишеская худоба, тело наливается мышечной массой. Лакомый кусочек, но по ряду причин у нас с ним платонические отношения. Что будет в будущем – я не знаю.
Мама иногда снится мне. Временами я подскакиваю в холодном поту. Ее комната, кровать, она после самоубийства, даже струйка та же, и по моим ладоням стекает кровь. Я перевожу взгляд с ее кровати на свои кровавые руки и какой-то голос сверху провозглашает: "Это ты убила ее!" А я кричу: "Нет, это неправда, я все сделала, что было в моих силах, чтобы она жила!"
Иногда мама приходит ко мне как ангел с облаков, молодая, обворожительная и веселая. Она мне улыбается и произносит: "Какое счастье не чувствовать больше страх и боль. Наташа, я свободна. Спасибо, что позволила уйти из ада".
Книга написана по рекомендации младшего сына. Люблю тебя, мой мальчик. Спасибо художнику Янтуриной Альмире Рашидовне.