В момент написания этого произведения я неоднократно анализировала события прошлого. Только теперь до моего сознания начала доходить степень тяжести психологического состояния моей мамы. И я сняла с себя своё же обвинение по поводу незаданных вопросов психологу в прошлом, это было не в моих силах – выше головы не прыгнешь. Если бы мой отец в тот момент был бы рядом, думаю, у меня был бы шанс вывезти ситуацию, с папой я чувствовала себя под защитой, что придавало мне силы. Женька – великолепный человек, с удивительно доброжелательным характером и неисчерпаемым жизнелюбием, и он отдаленно напоминал характером моего батю, но он был не ОН.
Настал день забирать маму из больницы. Мне были приготовлены изысканные пытки. Я должна была обрабатывать ей послеоперационные швы. При виде разрезанной и грубо заштопанной плоти у меня подкашивались ноги, начинали дрожать руки, и пот катил градом. Медленно и верно подступала тошнота. И этому истязанию я подвергалась до окончательного заживления разреза. Она не осознавала моего внутреннего сопротивления и считала, что это месть за межличностные конфликты в подростковые годы. Я прилагала усилия ей растолковать, что она ошибается, а я испытываю ужас к самой процедуре, к тому же не постигаю смысла медицинских терминов, которыми она сыплет, пытаясь корректировать мои действия.
В соответствии с планом ее лечащего врача, следующий этап – лучевая терапия. Какие испытания будут впереди, неизвестно. Изможденные нечеловеческой нагрузкой врачи малообщительны, я пыталась задавать вопросы, но не получала ответа.
У меня все оставалось по-прежнему. Служба, Женька, мама. Мне 44 года, я устала выживать, и у меня нет права показать, что моя энергия на исходе, иначе, как в концлагере – смерть, я стану некондиционным работником. Я предоставила в "Совкомбанк" всю запрашиваемую информацию для активации маминой страховки, всю эту макулатуру приняли и сказали ждать решения страховой компании. Я перестала погашать ее задолженность по кредиту, и это мне аукнется в ближайшее время. Но не будем нарушать хронологию.
Через три недели мы снова были в приемнике онкологической больницы, но, по моим ощущениям – будто на вокзале в Москве в напряженный период летних отпусков: везде люди, вещи, ожидание.
Мы с ней оформили карту, и я опять повезла ее на кресле-каталке по коридорам клиники, только теперь уже в лучевое отделение. Она значительно похудела, но мой позвоночник не ощутил разности в ее весе и в конце пути отреагировал болью. Мы шли по каким-то давно не крашенным коридорам, как в лабиринте. Впереди привычным флагманом двигалась санитарка. Я чувствовала себя героем плохо поставленного триллера и ожидала нападения из-за полузасохших комнатных растений. Я не догоняю, как можно рисковать психологическим здоровьем пациентов, находящимся и так в стрессовой ситуации. Почему они не могут умереть достойно, если нет шансов на выживание?! Ремонт, относительно нестарая мебель и оборудование были только в поликлинике. В лечебных блоках все пребывало как при царе Горохе. Депрессивный цвет стен, грязные потеки, отсутствие красок в холлах. Меня от депрессии спасало только общество Женьки. Он как будто впитал в себя солнечный свет и тепло своей родины и сейчас отдавал мне, и только мне. Но мгла и безнадежность этой страны иногда сильнее стараний одного доброго узбекского парня. Мне страшно представить, что чувствовала в тот момент мама.
Диалог с доктором после размещения мамы на новом месте вкратце состоял из списка рекомендуемых ей продуктов. Курица, жирные сорта рыбы, мясо, короче – качественная белковая пища, нележалые фрукты и качественно приготовленные овощи.
Свежая мясная и рыбная продукция с большими материальными затратами были доступны. Но с фруктами в Сибири было сложно. Коррумпированные чиновники оставались слепы и глухи к действиям убогих, бездарных бизнесменов, которые продавали гниль за баснословные деньжищи в нашем медвежьем краю. Чувство собственной беспомощности сдавило горло. Я пообещала следовать рекомендациям и связалась со знакомыми в деревне. Разъяснила, что я от них хочу и что деньгами не обижу, если они выступят в качестве помощников или посредников.
С тех дней у меня стало складываться впечатление, что мир восстал против меня. Но то были только цветочки. Ягодки были впереди.
В общем, ее облучали, убивали раковые клетки, а с ними и живые. На протяжении двух недель ее организм подвергался мощному воздействию, убивающему все. У меня до сих пор были сомнения в правильности выбора тактики лечения, но после драки кулаками не машут.
После завершения курса облучения она снова вернулась домой, и я пребывала в полной уверенности, что мы все сделали для победы над раком. Как же я ошиблась! Ее изношенный организм начал резко сдавать после агрессивной терапии, обострился ряд других хронических болячек.
Глава 17
Порой мне казалось, что я становлюсь энциклопедией по болезням. Панкреатит – заболевание поджелудочной железы, которое не давало маме жить без боли, а это неизменно отражалось на мне. Каша не той температуры, ледяную грелку не туда положила. В результате она на скорой отправилась в другую лечебницу.
Правда, были и хорошие новости, нежданно-негаданно я стала обладателем несметных сокровищ – совершилась сделка по продаже недвижимости в Ангарске. Теперь надо было сохранить "богатства" в условиях нестабильной экономики и вседозволенности российской власти. Мои предки обогащались и теряли накопления в один миг: революция, дефолт и всякая другая фигня. Так как угроза физической смерти матери миновала, я решила уехать из Сибири навсегда и вела переговоры о приобретении квартиры на 23-м этаже в Санкт-Петербурге на стадии котлована, чтобы мать могла почувствовать себя горделивым и сильным орлом. Конечно, мне пришлось взять ипотеку и смотаться на пару деньков в город на Неве. А там жил мой бывший муж. Женька рвал и метал. Он ревновал меня к любому столбу. Меня это забавляло. Я клятвенно обещала ему хранить верность и не трахаться с кем попало. Ревнивец остался на хозяйстве. Приготовить легкий куриный суп, приобрести другие необходимые продукты и отвезти матери не составляло для него большого труда.
Мама перед моим отлетом была в состоянии крайней тревоги: обманут, пропадут все накопления, я брошу и тому подобное. Я ее убеждала, уговаривала и объясняла, что Питер – замечательный город, что она будет жить на высоте полета птицы или в пансионате, где, быть может, найдет друзей, а мы будем ее забирать на выходные. Она меня не слышала, и все.
В Санкт-Петербурге все прошло на удивление быстро и гладко. Исключая время перелета, я потратила всего три дня на разрешение всех проблем и подписание договора.
Когда я вернулась в Иркутск, ликовали два родных для меня существа. Моя мамуля и мой Женька. Через трое суток после моего прилета маму выписали, и она оказалась дома. К несчастью, через неделю у нее начались боли в районе поясницы, и она опять загремела на больничную койку.
Глава 18
Скорбный антураж лечебниц, передачи, страх, муки, страдания. Она то была как малышка, цепляющаяся за мою юбку, то как мегера. Я никогда не знала, что меня ожидает. Разговаривая с ее нынешним врачом, приятной девушкой, я попросила пригласить на консультации психиатра.
– Простите, это невозможно, – она как-то по-детски оправдывалась. – У нас в штате нет даже психолога, а для приходящего специалиста требуется преодолеть гигантский бюрократический барьер. После окончания курса терапии у нас вам следует обратиться в психоневрологический диспансер. К сожалению, только так, – она посмотрела на меня глазами испуганного щенка (мол, не бейте меня). Какой ответ я могла дать?
– Хорошо.
Положа руку на сердце, я отдыхала, когда мама находилась в медицинском учреждении, как бы кощунственно это ни звучало. Вне стен лечебниц у нее были панические атаки и обострялись все заболевания сразу.
После стандартных 14 дней лечения и выписки ничего не изменилось. Буквально через несколько дней возобновилась боль в спине, всё лечение и блокады не имели успеха. Мое непонимание мама прокомментировала примерно так: я не осознаю степень разрушения ее костей, поджелудочная плохо работает, потому что еда не свежая и грелка не достаточно холодная. Я такая же, как и мой батя, хочу только наживаться, обокрала ее и продала квартиру, прибылью завладела.
Этот период ознаменовался также "нападением" на нас коллекторов "Совкомбанка". Я перестала вносить ежемесячные платежи, а страховая компания еще не погасила ее задолженность перед банком. С проблемой непрерывных и назойливых звонков в адрес матери я справилась легко, просто сменив номер, и направила новый всем маминым контактам по списку. Я же отвечала сотрудникам коллекторского агентства вежливо, но настойчиво, что моя мама больна раком, просьба ее не беспокоить, страховщики информированы, как только примут положительное решение, сразу же перекинут необходимую сумму в банк.
Я взяла под контроль все ее финансы. Смс-ки о движении денег на ее карте приходили на мой мобильник. Я вас уверяю, я не присвоила ни копейки. Вся ее маленькая пенсия шла на обновки, халаты, тапочки, трусики, бижутерию (она была как сорока, обожала блестяшки и радовалась, как малыш, каждой), верхнюю одежду, обувь.
Через две недели я получила странное сообщение о списании всех ее сбережений (для успокоения я переслала 100 тысяч на ее счет после продажи недвижимости, которые были материальным буфером для матери). Я тут же позвонила в "Сбербанк" и уточнила, на основании чего произведена последняя операция. Мне ответили:
– Арест счета судебными приставами. Могу вам зачитать контактные данные, указанные в исполнительном листе.
– Диктуйте, – мгновенно отреагировала я.
Получив контакты, я тут же перезвонила. На мои многочисленные вопросы уставший женский голос ответил:
– Арест наложен в связи с судебным решением, ваша мама не выполняет кредитные обязательства. "Совкомбанк" подал на нее в суд и выиграл. Мы всего лишь исполнители.
– Это всё, что у нее есть, на что прикажете жить и приобретать лекарства, она раковая! – злость от собственного бесправия практически парализовала меня.
– Приезжайте, привозите подтверждения ваших слов, и мы вернем все деньги, а потом будем списывать пятьдесят процентов от пенсионных поступлений. На ее имейл будет направлен перечень требуемых бумаг. Всего доброго.
После приступа ярости, который мне удалось подавить с величайшим трудом, наступил момент расслабления. Когда все пофиг. На имейл со списком я уже не отреагировала, моя соображалка после эмоционального всплеска отказывалась включаться.
Медленно присев на бордюр, я пыталась составить план действий.
Заехать в сбер, затем в пенсионный отдел в Ангарске – чтобы подтвердить получение пособия по старости на карточку, посетить офис приставов… Боже, сколько суеты!..
Теперь и мое тело последовало примеру моей тыквы, я почувствовала смертельную усталость. Я поехала домой и как только переступила порог, тут же на меня посыпались вопросы, что произошло и почему на мне лица нет.
Она на уровне интуиции чувствовала ситуацию, и ее выводы на 90 из 100 были верны.
– Заболела, – соврала я. – Живот крутит, ма, не беспокойся.
Заболела – синоним моей физической кончины сию минуту.
Больная, немощная, она пошла на кухню готовить мне суп с рисом и курицей. Наше семейное диетическое блюдо в случае проблем с пищеварением.
Когда я набираю этот текст, я реву, как дура, тогда – ни слезинки, как камень. Наше государство обрекло ее на голодную смерть, человека, отдавшего всю свою жизнь детям-сиротам. Без моей денежной поддержки она бы не выжила. Получается, что моя мама непрерывно трудившаяся, не имевшая возможности уделять время моему воспитанию, получавшая жалкие крохи на свое существование, как старый рабочий скот приговорена к мучительной смерти от многочисленных болезней. Мне так обидно было за нее.
Но все тайное становится явным. Мой племянник обратился к ней с просьбой занять немного наличных, и она, естественно, согласилась. Она его боготворила, так как вырастила этого большеглазого атлетического телосложения красавчика.
По моему возвращению с работы она взахлеб пересказывала подробности разговора, что завтра Аркаша приедет к нам в гости. Она так была счастлива перспективе увидеть этого своего внука, может, в последний раз!
Мне пришлось ей рассказать всю правду, у нее случилась истерика, результатом которой стали скорая и больница, но уже рядышком с домом.
Огроменная солнечная палата на 10 коек, очередной эскулап. В первый день на меня вылился словесный поток недовольства. В этот раз причиной стал матрас. С ее позвоночником она не может на нем спать. Было сделано категорическое заявление. Медперсонал был построен по струнке и разбежался в разные стороны в поисках решения проблемы. Найден деревянный щит, который тут же был водружен на ее спальное место. Я понимала, что деревяшка не спасет мой мозг в случае ее дискомфорта, и полетела покупать надувной ортопедический матрас.
Даже с новоприобретением результат вышел получился плачевный. И причина, как всегда, в моей тупости – она умела выставлять оценки. Она не могла меня исправить, потому что наследственность у меня хреновая, похожа на папочку. Живу для себя, думаю только о себе, жестокая и эгоистичная особа. Против ее оскорблений у меня была выстроена внутренняя психологическая защита, но иногда ей удавалось достучаться до меня, и ее "оценочные суждения" вызывали у меня огромный протест. Я 44-летняя женщина, воспитавшая двоих детей, дослужилась до майорских погон, а меня все тыквой в унитаз макают. Я чувствовала себя нашкодившим ребенком, стоящим посреди залитого солнцем помещения с опущенной головой. А на меня смотрели чужие люди, кто с улыбкой, кто с осуждением.
Я начала закипать, ведь я очень любила своего отца, он был и остается для меня лучшим мужчиной на свете. Мне приходилось постоянно держать под контролем свои эмоции, чтобы не сорваться на нее. Колоссальная нагрузка на нервную систему.
Я ей сказала, чтобы она не волновалась, я куплю ей новый матрас.
Два дня мы с Женькой искали в магазинах по заданным ей параметрам злосчастный матрас, а потом я психанула и купила поролон нужного размера.
Была сооружена следующая конструкция: деревянный щит, местная подстилка, затем покупная, а сверху кусок поролона. Принцесса на горошине позавидовала бы такому комфорту!
Глава 19
Отпущенные Минздравом стандартные две недели пролетели мимилетно. Маму отпустили домой. Пока она находилась в стационаре, я неоднократно посетила судебных приставов в Ангарске, привозя им бумажку за бумажкой. В итоге арест со счета был снят, сто тысяч вернули, а также страховщики все-таки погасили ее кредитную задолженность. Это позитивные новости.
Но мамин организм функционировал на пределе, и через пару дней ей стало хуже. Не знаю, с чем это было связано: страх за свое здоровье, грамотное сочетание лекарств, о котором мне не было известно, несмотря на то, что я четко действовала в соответствии с инструкциями докторов, одиночество…
Мне иногда становится стыдно, что мы с Женькой порой разрешали себе повеселиться, ночевали на берегу озера или реки. Готовили там шашлыки или плов на костре, но у нас не было возможности брать ее с собой: в России для инвалидов-колясочников ничего не оборудовано. Я очень жалею, что проводила мало времени в ее обществе. В свое оправдание скажу только одно – почти каждый диалог был для меня огромным испытанием. А созданная вокруг нее атмосфера вела к неизбежной депрессии: бесконечные скорые, пытающиеся избавиться от пациента, на которого с их точки зрения не стоит тратить время и силы, конец близко. Наши с ней тщетные попытки достучаться до каменных сердец лекарей. Их уверения, что боль в поджелудочной железе – это нормально. Холод и голод. И все пройдет. И еще, мне "нравился" вариант типа "у нее психические проблемы, а не наши". Психика не лечится медикаментозно что ли? Что мне-то прикажете делать!?
Пятая или шестая бригада врачей доставила-таки мать до лечебного учреждения, вняв нашим мольбам. И ее тут же поместили в реанимацию. Все происходило стремительно, и я иногда не успевала проанализировать, что произошло. Когда я очутилась в машине, то попыталась собрать мысли в кучу. Ни фига. В течение нескольких часов меня убеждали, что боли терпимые, что показаний к госпитализации нет. А буквально за полчаса ее самочувствие ухудшилось до необходимости использовать реанимационные процедуры, хотя я не видела изменений.
"Мне нужен СЕКС", – пронеслось в голове. Где мой великолепный, любвеобильный Аполлон с востока? Только он сможет мне помочь. Повернула ключ в замке зажигания и погнала удовлетворять свои низменные потребности…
Три дня мама находилась в палате интенсивной терапии, а потом ее неожиданно выписали. Мои шаблоны рвали каждый миг. И ее тоже. На протяжении следующего дня ее состояние было стабильное, но еще через день ей опять стало плохо. Бог тогда отвернулся от меня. Я опять превратилась в самого безнравственного в мире человека для нее, обворовавшего родную мать, способного только трахаться с молодым любовником, развлекаться и отдыхать, ведущего никчемную праздную жизнь. Если вы читаете эти строки, значит, вам все-таки было интересно. И мы приблизились к развязке.
Глава 20
На следующий день я проснулась с ощущением съехавшей напрочь крыши. Моим внутренним силам пришел конец. Пусть с ней разбирается психиатр. У меня нет требуемых знаний. И в обеденный перерыв я рванула в психоневрологический диспансер.
Заветное окошко регистратуры, тетка с безразличным ликом и голосом:
– Что вы хотите? – без приветствия спросила она.
– Здрасте, – я стала взахлеб и в красках расписывать, что происходит с мамой…
Она прервала меня на полуслове:
– Приводите.
– Она не хочет идти, – парировала я. Это было правдой. Я неоднократно пыталась с ней обсудить необходимость психологической помощи, но этот вариант ей не рассматривался по причине того, что мое наиглавнейшее желание было превратить ее в овощ (обращаю внимание, что на протяжении всего повествования я смягчала все ее высказывания), и, кроме того, ее физическое состояние не располагало к перемещениям.
– Привозите направление от терапевта, – безэмоционально заявила она. Меня потихоньку начало потрясывать. Отсутствие хоть какого-то намека на сопереживание вызывало у меня внутреннее неприятие. Она у меня ассоциировалась с зомби.
– Документ должен быть правильно составлен и подписан всеми должностными лицами, тогда врач проконсультирует вашего родственника на дому.
Она отвернула свое равнодушное лицо, давая понять что аудиенция закончена.
– Следующий, – вместо прощания услышала я.
После службы я направилась в поликлинику, чтобы записаться на прием.
Я получила талончик на пятницу в 17.00. Благо, был укороченный день. В назначенное время я сидела напротив дверей терапевта. Запись по времени не работала, было много желающих переступить порог врачебного кабинета, образовалась живая очередь недовольных, нездоровых, пожилых людей. Мне ничего не оставалось, как согласиться с очередностью и занять место, иначе я рисковала быть разорванной на куски. Час, а может, больше ушел впустую, так как мне навязали ожидание.
В кабинете меня ждал захватывающий диалог с доктором о том, как ей трудно жить. Мизерная получка, много пациентов, в основном неблагодарных, огромная загруженность бумажной работой. К сожалению, ее тирада не вызвала у меня никакой реакции. У меня и своих проблем хоть отбавляй. Я кивала в такт ее словам, как в танце, где-то поддакивала, где-то дежурно сочувствовала. Мне жизненно нужна была бумажка, а по опыту я знала, пока она не выговорится, бесполезно что-либо просить. Наконец, ее словесный фонтан иссяк, и я смогла приступить к изложению сути визита. В нескольких фразах я передала разговор с зомби из психушки. Меня заверили, что нет проблем. Завтра я получу бумазейку, оформленную с учетом всех бюрократических требований.
Я также попросила выписать рецепт для обезболивающих лекарств, так как их не было в свободной продаже.