Внутри себя маяк

– Но Маша мне говорила, что вы всё время в одной компании отдыхаете.

– И что? Если эта стерва, Лолита, смотрит на меня плотоядно, и имеет во всех позах, это считается изменой? Она и на Семёна так смотрела. Она на всех так смотрит. На всех обеспеченных мужиков.

– Ты по приезду её видел, сейчас?

– Да, но мельком в клубе. Потом я уехал на похороны бабушки Светланы и деда Захара. А спустя сутки или двое мне позвонили следователи и попросили явиться для допроса. Ты им наплела чёрти что.

– Я тебе не верю. Я отчётливо помню, что ты и она…

– Да, было. Один раз и всё. На кой чёрт мне нужна эта шлюха? Сама посуди? Я не люблю, когда меня имеют, а она именно этим и занималась. Я мужчина, мне нужно играть, покорять, флиртовать. Она же кидается на тебя. Да, она прекрасивое создание, её ковали боги и получилось что-то изумительное, но больное на всю голову. Никому такого счастья не нужно. Так и импотентом можно стать, или почувствовать себя таковым. Сколько в ней прыти. Я ей предлагал зарабатывать этим делом. Она обиделась. Странная престранная была особа. Я даже рад, что её не стало. Немного выдохнул. Честно говоря, от неё очень устаёшь. Это как один раз объесться тортом и потом каждый раз, когда его видишь, возникает рвотный рефлекс.

– Судя по моим воспоминаниям, я тебя совсем не знала, все эти годы.

– Люди никогда до конца не узнают друг друга. Иначе они сразу расстанутся. Есть такие вещи в жизни каждого, о которых ты всю правду не расскажешь никому и никогда.

– Значит – это не ты её убил?

– Я? Вера, ты думаешь, я способен на убийство?

– Думала да. Но теперь уже не знаю чему верить.

– Вера, я этого не делал. Она мне безразлична.

– Как торт, от которого тошнит?

– Да.

Глава 7. Тонкий лёд.

Даня не изменится. Он будет продолжать жить ту жизнь, к которой привык. Поездки, работа, другие женщины, дочка. А я в старости буду как свекровь, проклинать его и корить в том что, я как женщина его не интересую? Я не хочу себе такого будущего. Квартиру, где мы живём, снимаю я, точнее снимала до аварии. Это моя квартира. Даня меня отсюда не выселит.

Надежда дала Дане на подпись все документы на развод. Это случилось после аварии, в документах прописали: дочка остаётся со мной, и папа будет видеть её каждую субботу. Она пошла на мои условия, думая, что я не выживу, умру. Чтобы не мучила совесть. Имущество так и осталось в их семье. Вдруг у меня объявятся какие-то родственники. Это озарение случилось, когда я делала очередную запись в дневнике. Я продолжала его вести. На этой неделе нужно было прийти на плановый осмотр и сходить к Ольге Михайловне.

– Вера, здравствуйте. Вас не узнать!

– Добрый день.

– Как я поняла по вашим сообщениям, к вам начала возвращаться память? – она открыла мою карточку и начала записи.

– Да, в общих чертах. И больше всё связано с материнством и с нашими отношениями с бывшим мужем.

– С бывшим? Вы развелись? – она перестала писать и посмотрела на меня.

– Я была в процессе развода до катастрофы.

– Никогда бы так не подумала. Даниил очень заботился и переживал о вас. Он тепло относится к ребёнку. Мы видели, как семьи после такого рушатся и рассыпаются на глазах. Но я была уверена, что это не про вас.

– Я это подозревала с самого начала. Что мы не семья.

– Но и дочь вы не помнили. Вера, это немного иное. У вас с Даниилом ещё есть недосказанность. Я не могу вам сказать, в чём она. Но ваши отношения ещё не угасли. С его стороны точно что-то есть. А проснётся ли в вас таящаяся симпатия…

– Пока во мне просыпается только негодование и злость. Я стала понимать происходящее вокруг и вспоминать людей – но лучше бы я их и не знала. Я ужасно от всего устала. И хотела бы вернуться на то распутье шесть лет назад и всё исправить.

– Я знаю, у вас умерли пожилые родственники, я вам сочувствую. Поймите, Вера, не будь этой аварии, вы чувствовали бы то же самое – это связано со всеми событиями вокруг вас. Переломные моменты нужны, чтобы вас изменить. Помните об этом. И в какую сторону меняться – выбирать вам. Сломаться и упасть или стать сильнее и пойти дальше. Нельзя вернуть прошлое.

– Ну, конечно же, можно, старина.

Я спрятала лицо в ладошки и тихо заплакала. «Ну, конечно же, можно… ох, Гэтсби, Гэтсби». Мне вспомнилась та мелодия The xxx – together. Вспомнился Саша. Этот мужчина был именно в моём вкусе, если бы он был тем санитаром, который приходил с моей дочкой. Если бы он признался, что мы женаты, я бы поверила без колебаний и упала в его объятия. Как во всех романтических фильмах это случается: он – немного взлохмаченный, с робкой и открытой улыбкой, букет цветов, светлые брюки и джемпер, держит Соню за руку и говорит, что он мой муж, а Соня моя дочь. И все обнимаются, все счастливы. Медсестра пускает слезу от умиления. Лучше и не придумаешь. А не вот это всё. Я собрала себя до кучи. Вытерла слёзы и посмотрела на Ольгу Михайловну.

– О чём вы больше всего жалеете?

– Кажется, я потеряла всех любимых. Кроме дочки. Послушайте, Ольга Михайловна, со мной в машине был мужчина?

– Да. Вы правы. Александр. Но он был в очень тяжёлом состоянии.

– Он же погиб… он тоже погиб.

– Вы его знаете?

– Да, знала.

– Правда? Я об этом не подозревала. Вы первую неделю лежали вместе в реанимации. Но мужчина сильно пострадал. Его тазобедренная кость и сустав слева были сильно повреждены. Пришлось собирать по кусочкам. Реабилитация была более долгой. Но он сразу пришёл в сознание. Вы могли его видеть в кабинете интенсивной терапии. Но просто не вспомнили, как он выглядит. У него были сильные порезы лица. Это оставило следы и глубокие шрамы.

– Собирали,… были в реанимации. Не узнала.

– Я была уверена, что вы были попутчицей. Он о вас ни разу не спросил.

– Но ведь у него не было потери памяти?

– Нет. Он пришёл в сознание сразу.

– Простите, а у вас нет его данных, адреса или номера?

– Я не могу разглашать личную информацию.

– Понимаю.

– Извините, Вера.

Я вышла из кабинета. Села на первую попавшуюся кушетку, где ожидают очереди. Я и подумать не могла, что он жив. Эта стерва сказала, что его больше нет. Почему я не усомнилась в её словах? Саша жив. Я безумно рада, но всё кажется таким расплывчатым и сомнительным. Но почему он со мной не связался, не нашёл меня, не позвонил? Он знает, где я живу. А если он думает, что я не выжила? Нет, если мы виделись в терапии, он видел меня. Но почему не зашёл ко мне ни разу? А может он не мог зайти, если врач сказала, что у него была более длительная реабилитация. Я направилась к выходу. Меня окликнул Олег Сергеевич и попросил зайти. Мы обсудили последующее лечение. Отменили некоторые препараты. И я благополучно вернулась домой. Меня радостно встречала Соня. Даня говорил по телефону. Он поинтересовался о самочувствие и о последующем лечение. После попрощался и ушёл.

– Мама, почитаешь мне мою любимую сказку про Груфало?

– Да, конечно, доченька.

После третьего прочтения сказки Соня уснула. Я упала в постель и будто мгновенно провалилась в дремучие леса мыслей. Луна иногда освещала мне дорогу, проникая сквозь оконную раму. Почему он не нашёл меня, если помнил?

Звонок в дверь. Я осмотрелась. В окно бил солнечный свет. Встала будто сама не своя. Видимо новые таблетки так действуют. Сногсбивательно. Снова короткий звонок в дверь. Кого это принесло. Я накинула длинный шёлковый халат с бахромой по краю подола, мимоходом заглянула в комнату Сони, её не было. В кухне записка: «Мы на аттракционах. Отцовская суббота». Снова короткий звонок. Я открыла, даже не спросив, кто там…

– Сашш-ша. – Руки упали вниз, глаза широко раскрылись, я начала заикаться.

Он не говорил ни слово. Только молчал и смотрел. По моему телу пробежала мелкая дрожь, щёки заалели. Это был он. Но что стало с его лицом. Шрам тянулся кривой дугой из-под глаза, нырял под левую часть носа, оттягивая его на одну сторону, рассекал носогубную дугу пополам и упирался в губы.

– Саша. Боже мой. – Получилось без запинки.

Я обняла его, обливаясь слезами радости и горечи. Он пришёл ко мне, пришёл! Саша, …но что же с ним стало? Он вошёл за мной, опираясь на трость. Сильно хромая на левую ногу. Двигался за тростью в параллель, вытягиваясь как тростинка. Боже, что с ним стало. Я вспомнила, я вспомнила, как видела его в терапии. Он был чернее ночи – больно смотреть. Ни с кем не встречался взглядом, отёки от швов, страшно вспомнить. Смотря на покореженного калеку, я думала, мне повезло и всё не так плохо, что есть такие, как он, …а это был мой Саша. Боже, это был он…

Я оперлась о стену спиной и несколько минут смотрела, молча, как он раздевается – снимает пальто и ботинки. Что стало с ним. За что такие муки человеку? Мы прошли в кухню. Я поставила чайник. Стала напротив него у раковины. Саша протянул ко мне руки. Бахрома заиграла по полу. Мы слились в объятиях друг друга. Широкие рукава халата окутали его. Животом я чувствовала жар, который исходил от искалеченного лица. Мои пальцы прошлись по мягким волосам. И остановились у него на плече. Его руки нежно обхватили меня за талию и не двигались с места, будто два потерявшихся корабля, наконец, нашли свою пристань. Опустившись на пол, на колени, мои глаза оказались совсем близко, они бороздили когда-то красивые черты лица вдоль и поперёк, он смотрел куда-то вниз. Рука первая не выдержала и прикоснулась к лицу, закрывая весь шрам собой. И вот будто он прежний и ничего не изменилось. Наши взгляды встретились. Я никогда не забуду ту боль и смирение, будто дикая косуля, обглоданная беспощадным зверем, осталась, страшно изувеченной, и зачем-то живой. Перегрызи он ей тогда шею, она не чуть не пожалела бы о смерти.

Мои губы прикоснулись к его губам. Бахрома от халата разлилась по полу будто фейерверком. Его руки обхватили мою шею в объятья.

– Наконец-то ты пришёл…

– Я не мог прийти раньше.

– Но почему?

– Кому захочется смотреть на незнакомого изуродованного человека?

– … – я села на ноги и смотрела на него с недопониманием.

– Я приходил к тебе, пока ты лежала в больнице. Точнее приплачивал медсестре, чтобы она привозила меня к тебе на каталке, я тогда ещё не мог ходить. Ты ничего не запоминала, но уже приходила в сознание. Я даже был рад, что ты меня не узнавала. Я гладил тебя по руке. И после этого меня быстро увозили. Посещения к тебе были запрещены. А потом появился твой бывший. Я попросился перевестись в другое крыло больницы и не хотел ничего видеть и знать. Я был уродлив, не стоял на ногах, прикован к чёртовому креслу, что я мог сделать против него? Он представился мужем. Стал таскаться каждый день. Я не мог на это смотреть, прости. Изредка, когда ты пришла в сознание и начала курс реабилитации, я мог тебя видеть на интенсивной терапии, но твой испуганный взгляд при виде меня я не мог терпеть. Я понимал, что ты видишь во мне урода, бедного искалеченного незнакомца, не больше. И я ждал. Ты очень быстро стала поправляться. Меня же выпустили сравнительно недавно. На каталке я отказался выписываться. Я дал себе слово, что из больницы выйду своими ногами. Врачи разводили руками и продолжали со мной работать, не веря, что это возможно. А я верил.

– А твои родители? Тебя кто-то навещал?

– Они живут в другом городе. Я не хотел становиться чьей-то обузой. Зачем? Я сразу сказал, что оповещать некого, я никого не хочу видеть. Я верил, что пойду и пошёл. Врачи удивлялись моему сильному стремлению подняться на ноги, превозмогая нестерпимую боль. А я мысленно, каждый раз делая шаг, шёл на встречу к тебе. Я должен был вырвать тебя из лап этой мрази. Я не мог позволить ему дурачить тебя снова.

– Но он любит меня, пусть и ведёт себя не совсем по классическим канонам семьи, любви и верности, но он старается. Старается и старался для нас.

– Вера, ты совершенно его не знаешь. Ты ещё не всё вспомнила, Вера. Как он тебя избивал из-за твоей ревности. На просьбы приходить домой ночевать он мог тебя ударить, назвать грязной шлюхой и снова куда-то уйти. А как он издевался над этой глупой девушкой Лолитой. Подлаживал её под кого ни попадя. Она думала, что дразнит его, а на самом деле было всё наоборот.

– Её убили.

– Кого?

– Лолиту.

– Я не знал. Бедная девушка. А как он натравливал её на тебя. Он обожал, когда ты бесилась, ревновала. Сходила с ума. Только так он чувствовал, что ты не равнодушна. И заставлял тебя гореть, потому что ты больше не представляла для него физического интереса. А тебя же держать чем-то нужно. Вот он и разжигал страсти.

– Но он говорил, что это всё блаж. Он работал только для нас…

– Вера, бил тебя и издевался он тоже для вас? Изводил тебя тоже для блага вашей семьи?

– Я этого не помню, Саша. Ничего не помню.

Моя рука цеплялась за его, будто пыталась впитать те слова и гнусности, о которых говорил её хозяин, но всё без толку. Я не помнила ничего из сказанного и не могла вспомнить. Его глаза устремились вдаль. С виду он был безмятежен, но внутри его корабль трясло и бросало из стороны в сторону, начался шторм. Мысли, как молнии, будили грозные волны из пучины морского дна и расшатывали корабль ещё больше, ещё сильнее. Казалось, он вот-вот сорвётся и уйдёт. Я не могла позволить ему уйти. И он остался. Эти выходные мы провели вместе.

Соня поехала к бабушке. И Даня на несколько дней был в командировке в другом городе. Я сослалась на нездоровье и плохое самочувствие от новых лекарств и меня не тревожили. Только с Соней мы перезванивались и болтали, то о прыжках по лужам, то о выпавшем снеге.

Я варила кофе. Было утро понедельника. Саша встал позади меня, обхватив за талию одной рукой, зарылся носом в распущенные волосы и говорил: «Как я по тебе скучаю».

– Ты же рядом…

– Через час я буду далеко от тебя, и увидимся мы не так скоро, как бы хотелось.

– А как бы хотелось? – развернувшись, я поставила ладошки ему на грудь.

– Не расставаться, ни на минуту…

Я прижалась к его губам, и ненадолго притаилась на плече. Удары грохочущего сердца разносились по всему телу. Оно трепетало, дышало жизнью и утренней прохладой восходящего дня. Время на мгновение будто остановилось. Произошло слияние двух необъятных вселенных и в бешеном танце вся внутренняя система, будто, зажила новую общую жизнь. Каким-то галактикам суждено было разрушиться, а другие процветали и рождались с новой силой. Во время сближения приходится отдавать дань. Нельзя смешать два компонента так, чтобы они остались сосуществовать независимо друг от друга. Если между ними есть притяжение, возникает связь, они неизменно порождают совершенно новый симбиоз.

Мы стояли в дверях.

– Как долго тебя не будет?

– Всё зависит от того, как пройдёт операция и сколько времени потребуется для реабилитации после эндопротезирования. Потом я поеду в клинику на несколько недель, чтобы быстрее восстановиться.

– Ты помнишь про дом, о котором я тебе рассказывала? Посмотри его. Возможно, он подойдёт под твой бизнес.

– Да. Я съезжу, когда преставится такая возможность.

– Не хочу тебя отпускать… – я держала его за руку.

– До встречи, Вера…

Изувеченный и ужасный снаружи, но такой дорогой для меня. Как зашитая игрушка детства, которая вся перетерлась из-за времени. Кто-то со стороны может подумать, что это всего на всего уродливый игрушечный монстр, но для ребёнка, это верный и надёжный друг, который прошёл с ним и дождик, и снежную холодную зиму и в летний зной тоже был рядом.

– Мама, ты видела, на улице снова намело снежком и все дорожки белые.

– Да, дочка. А пошли, побегаем по заснеженному двору?

– Конечно! Пошли, мамочка!

Я вышла на работу. Неделя выдалась непростой. Поступило много собак и даже одна лисичка с обожженными подушечками на лапах. На асфальт вылили какой-то реагент, и животные пострадали. Всё в пределах одного района. Нашего. Из-за дня в день перевязки и уколы, для снятия воспаления и заживления ожогов. В конце недели Соня снова поехала к бабушке, у той было день рождение. А мне достались внеплановые смены. Марина уехала к семье – у них старая традиция, как я уже говорила. А Ярик уехал к Лене и бабушке Марфе, у бабушки были именины. Она не хотела праздновать день рождение. «После восьмидесяти всё желание как-то пропадает, – говорила она. Но Лена, внучка, решила сделать ей сюрприз. В выходные она не работала и смогла испечь для бабушки медовый торт, пока та уехала на базар. Потом и Ярик присоединился, чтобы разбавить их девичью компанию приятным мужским присутствием. Бабушка затопила печь, пела старые деревенские песни, молодые ели торт и пили теплый чай из душистой мяты. За окном завывал ветерок, и порошило перводекабрьским снежком.

– Все с семьями, а я тут с тобой Рыжая, …что тебе так не повезло. Дольше чем у всех твои лапки заживают. – Лисичка, молча, сидела и терпела все экзекуции, которые я с ней проделывала: снять бинты, промыть ранки, помазать, снова забинтовать, обуть лапки в специальные дышащие тапочки и ещё укольчик от воспаления и боли. – Вот и всё. Идём к маме. До свидания. В понедельник приходите на контрольный осмотр. Да, и вам хорошего вечера.

Я закрыла клинику, села в машину-такси. Не хотелось сегодня кататься в маршрутках. Тяжёлый день. Мне тоже не хватало семьи. Так привыкла из-за дня в день читать сказку на ночь Сонечке. Моя доченька любимая. Дверь машины распахнулась, и повеяло холодом. В машину кто-то подсел.

– Эй, девушка, а вы куда? Я уже занят.

– Мы знакомы. – Ответила попутчица.

– Вы знакомы? – Спросил водитель у меня.

– Маша, а ты что тут делаешь?

– Поехали к тебе! Объясню всё, потом.

Машина тронулась.

– Что ты здесь делала?

– Я ждала, пока ты закончишь.

– Но я сегодня задержалась на час. Ты всё это время ждала меня?

– Как видишь. – Она прикоснулась своими ледяными пальцами к моей ладошке. – Я замерзла.

– Почему не вошла вовнутрь?

– Вера, сколько вопросов. Я как будто на допросе. – Она вертела головой из стороны в сторону и терла замершие руки.

– Может, в кафе посидим?

– Нет, давай у тебя. Или Даня дома?

– Даня ничего общего с моим домом не имеет. Мы разведены.

– Я думала… к чёрту. Нет и хорошо.

– У тебя что-то стряслось?

– Вера, дорогая, давай немного помолчим. Всё расскажу за чашкой чая, а то горло дерёт от боли. Я вся продрогла.

– Могла зайти…

Дверь квартиры захлопнулась. Маша скинула кучерявое пальтишко и направилась плясать вокруг плиты, где грелся чайник.

– Ты знала, что Костик в Америке? Преподаёт, …твои танцы вокруг плиты почему-то о нём напомнили. Не хватает бубна и карт.

– Я и без Костика могу сказать, если ты мне не поможешь, я буду в полном дерьме.

– Так что стряслось?

– Вера, ты знаешь, я тебе доверяю больше чем своей матери. Кстати когда я рассказала ей про то, что перевязала трубы, и у неё не будет внуков, она только хмыкнула и сказала: значит, мол, так и надо. Вот тебе и мама. Но не в этом дело. Вера, ты всегда болела за меня и помогала в трудную минуту.

– Ты спала с Даней? – Этот вопрос выбросился из меня и разбился о кухонную плитку.

– Вера, это было ещё до ваших отношений. Я тогда была не в себе, понимаешь и переспала с половиной мужиков нашей фирмы. Поэтому меня собственно оттуда и уволили. Но Вера… ты теряешь нить.

– Мне кажется, я её нащупываю. А что ты скажешь о Лолите?

– Ты знаешь о её убийстве? – Маша резко отошла от плиты и села за кухонный стол.

– Да, я была на допросе.

– И ты там была? Значит, и за тобой следят. Чёрт. Ищейки чёртовы.

– Она, эта Лолита, жила с вами в Германии?

– Жила, это мягко сказано…

– Они с Даней жили вместе?

– С Даней? Нет. Эта шлюха была ему безразлична, как женщина. А вот поиздеваться и стравить её с кем-нибудь, ему было в радость. Иногда мне казалось, что она его вечно течная сука, которой он торговал направо и налево кабелям. Ты знаешь, он иногда смотрел, как она трахается с другими мужиками. Как она трахалась с моим слонёнком, например. Блять, если бы я это застала, пристрелила бы этих животных на месте. Эту маленькую сучку, своего сраного слонёнка и этого сутенёра. Мне кажется, он кончал вместе с ней или в процессе этой вакханалии. Даня чёртов извращенец! Маньяк! Мразь и больной ублюдок! – Рассказывая это, Маша подскочила и смотрела в одну точку перед собой, будто всё происходило перед её глазами.

– … – я, молча, слушала и отдалялась от неё с каждым словом, меня будто толкнули в ледяную воду, стало нестерпимо больно – вода тысячью иголок вонзилась в тело.

– Твой муж чудовище, Вера. И таким он стал из-за его больной мамаши. Она всё детство его, то обнимет и обласкает, то отшвырнёт от себя с криком – такой же, как отец, и ненавидит. Вот и раскачала ему качели в башке. Так раскачала, что у него всё смешалось к чертям. Будешь трахать всё живое, говорила ему, когда он не знал что это такое, но запомнил. Больная тварь. Больная женщина.

– Маша, ты меня пугаешь. Откуда ты это знаешь?

– Он рассказывал это Семёну, когда они напивались. Но не в этом дело. Вера, ты снова увела меня в никуда.

– … – я снова ответила молчанием, будто поражённая разрядом шокера (отношения между мамой и сыном были не сахар, но чтобы настолько).

– Я убила эту шлюху, Вера.

– Надежду? – я не могла понять о ком она.

– Лолиту, Вера…

Маша посмотрела мне прямо в глаза. Но взгляд был пустым. Маша будто на мгновение вышла из тела и оказалась вне времени и пространства, безразличная ко всему вокруг.

– Убила?

– Я не знаю, как это произошло, Вера. Я ничего не помню. Меня посадят, Вера, меня посадят, если ты мне не поможешь. – Она стояла передо мной и трясла за плечи.

– Почему? Как это произошло? Зачем?

– Вера, я видеть её не могла, эту жалкую стерву. Она постоянно крутилась возле Семёна. Он взял её к себе секретаршей по просьбе Дани. Она переключила свой пыл на клиентов фирмы – состоятельных мужчин. Лолита только к таким питала страсть: богатым женатикам.

– Когда мы вернулись сюда, Семён получил хороший аванс. Эта змея, почуяв крупную добычу, снова стала виться вокруг него. Это было последней каплей. В тот вечер она изрядно выпила. Мы стояли у входа в бар. Она курила и провожала взглядом каждого встречного. Я не знаю, что на меня нашло. Я предложила ей прокатиться. И потом провал, понимаешь. И я оказалась хрен знает где, среди леса с шарфом в руке, а она лежала на земле предо мной. Я выпустила из рук шарф. Бросилась к ней на землю, но она уже не дышала. Я испугалась, села в машину и уехала. Шарф, её верхнюю одежду и сумочку я сожгла на заднем дворе у дома, который Семён снимает. Вера, помоги мне…

– Боже, Маша.

– Вера, я знаю, что поступила ужасно. Знаю. Вера, помоги. Эту шлюху не вернуть. А свою жизнь я уже и так загубила. Я не хочу в тюрьму.

– Как я могу тебе помочь? Маш… я…

– Мне нужно месяц переждать. Пока не будут готовы новые документы. Потом я уеду и распрощаюсь с этим всем. У тебя же в глуши бабушка жила, с дедом.

– Ты хочешь там спрятаться?

– Да. Вера… если ты мне не поможешь, я пропаду. Вера, пожалуйста, на тебя вся надежда.

– Ладно. Но как ты туда доберёшься?

– Сама я не поеду. И ты меня туда везти не должна. Вдруг за тобой следят.

– Иии…

– У тебя нет никого, кто бы катался туда? Знакомая может какая-то. Только не болтливая.

– Кажется, я знаю, кто может помочь.

На следующие выходные я опять заступила на смену, вместо Ярика. Он поехал на склад недалеко он моей родной деревушки. Он много вопросов не задавал. А когда услышал, что может стать соучастником чего-то не очень приятного и вовсе потерял интерес к своей попутчице.

– Предпраздничные недели так выматывают.

– Вера, после праздничные ещё хуже. То ёж обожрался оливье, его забыли закрыть в клетке. То попугай налопался консервированного ананаса. И всё в таком духе. А столько животных с запорами или диареей.

– О, Боже…

– Вера, в прошлую субботу, мы были с сестрой у родителей и впервые за долгое время история мужа моей сестры, того, который работает в приёмке…

– Да-да… помню, – подтвердила я.

– Смеха за столом не вызвала.

В клинику вошёл Ярик.

– Ты сегодня быстро! – Заметила Марина.

– Дороги свободны. Без пробок. – Он медленно раздевался.

– Так вот. Муж сестры рассказал. Что у нас в городе убили девушку. – Мы с Яриком переглянулись. – Оказалось, это была моя одноклассница, мы учились в одной школе. Я училась с ней с первого по девятый класс. У неё имя редкое ещё было, Лолита. И ходит слух, что её убил один из любовников. И ещё рассказал всякую всячину, про вереницу замужних обеспеченных мужчин, которая за ней тянется. И тут мне её так стало жалко. Она сама, при своей красоте была в классе изгоем. Папа у неё беспробудно пил из-за матери, которая гуляла. Частенько поколачивал Лолу, она ходила побитая и с синяками. Он заставлял её учиться. Хотел, чтобы дочь выросла и стала порядочным гражданином своей страны. Не как мать. Училась она, кстати, на отлично. Но ни красота, ни учёба не дали ей ничего кроме зависти и насмешек со стороны одноклассников. Это что я знала, учась с ней. А муж сестры ещё добавил. Оказывается, она окончила школу с медалью и уехала. Поступила на журналистику, изучала языки. Связалась не с теми людьми. Работала одно время за границей и недавно вернулась. И её убили. Оказывается, о ней говорили по новостям. Моя сестра сказала, что девочка конечно несчастная и судьба у неё была нелёгкая. Но когда лезешь в чужие семьи рано или поздно накличешь беду.

– Я согласен с твоей сестрой. Никогда не понимал таких девушек.

У меня промелькнула мысль: ведь меня от рокового случая уберёг Саша, когда я сама чуть не задушила эту девушку. Она ходила под Богом. И как так получилось, как тесен мир, что именно Маша с ней расправилась. Маша, которую знаю я. Которая меня поддержала когда-то. А тут такое роковое событие. У меня от этих мыслей разболелась голова.

– Ребят, вы не против, если я пойду. Голова разболелась. Таблетки забыла дома.

– Спасибо, что подменила.

– Ярик, это тебе спасибо. – Он одобрительно кивнул и пил дальше своё латте, пересматривая список принятых клиентов.

Голова гудела до тех пор, пока я не приняла таблетку. Сашу прооперировали неделю назад. Он написал, что операция прошла успешно. Теперь он в реабилитационном центре и ему можно спать только с подушкой между колен. Нагибаться, скрещивать ноги, расставлять стопы носками врозь строго запрещено. Сидеть можно только ровно. И ещё море ограничений, диета и физический покой. Вот тебе называется тазобедренный сустав. Но зато, он сказал, что стал ходить, как нормальный человек. И до Нового года должен выписаться. Я читала сообщения в телефоне. Потом пошла в комнату. Свет из кухни попадал в комнату. Его вполне хватало. Все вещи сняла, переоделась в пижаму и легла в постель. Вдруг в углу загорелся огонёк, а от него задымился фитиль от сигареты. Я подпрыгнула от неожиданности и быстро включила светильник.

В углу комнаты на пуфике сидел Даня. Он затянул сигарету, выпустил дым и посмотрел на меня. Полное спокойствие. Ни капли волнения. Только он и сигарета, которая тлела и источала из себя невыносимые клубы никотина.

– Как ты вошел? Ты давно здесь?

Он показал мне ключи в ладошке и поставил их на край трюмо.

– Почему не ждал меня на кухне? Что за таинственность?

– А кто сказал, что я ждал тебя?

Я была в замешательстве. Таблетка начала своё действие и мозг не хотел думать совершенно. Что он хотел этим сказать, вертелось у меня в голове. Он затянул сигарету и пепел стряхнул прямо на трюмо.

– Ты что делаешь? Зачем на трюмо. Затуши ты эту отраву.

– Он медленно встал и подошёл к кровати, потушив сигарету о тумбочку. Неожиданно он бросился на меня. Схватил за лицо. Приблизившись вплотную, начал изрыгать из себя слова:

– Кто это тебе пишет? Нашла нового хахаля? А-а, как интересно выходит. От мужа избавилась, от его любовницы тоже. Дочка у бабушки. Можно найти себе кабеля. Ах, ты сука.

Он выпустил моё лицо, я услышала удар кулака о стену. Он отошёл обратно в угол комнаты, где стоял пуфик. Его тёмный длинный плащ слился с сумраком угла, на мгновение его будто не стало.

– Зачем ты так себя ведёшь? Ты хочешь меня напугать?

– К чёрту твои вопросы. Я здесь спрашиваю, поняла!?

– …

– Где твоя подруга?

– У меня нет подруг.

– Где Маша?

– А мне, откуда знать? Ты следишь за своими любовницами. Мне это не интересно.

Он сидел на пуфике, снова закурив сигарету. Ногу поставил на ногу и рукой с сигаретой теребил верхнюю губу.

– Лихо. Ты же вроде таблетку приняла, должна слабо соображать. Опустим условности. Маша, Маша, Маша. Это ведь она придушила Лолиту. Её же любимым шарфом. Не так ли?

– Зачем ты спрашиваешь, если и так всё знаешь?

– Хочу понять, знаешь ли ты, кого скрываешь.

– Кого?

– Маша сидит на наркоте уже как года три.

– …

– Семён не знал, что с ней делать. Попросил через моего отца отправить её на лечение. Это длилось месяца три. Но потом она снова подсела. На более маленькие дозы. Но… Я приехал с Лолитой. Она мне поднадоела. Надо было передать её в надёжные руки. Они сыграли в тройничок. И похоже наша Маша запала на Лолиту. Семён думал, что схватил Бога за бороду. А оказалось, что девочки схватили его за яйца. Он устроил Лолиту себе на работу. Семён хотел верить, что из-за ревности отношения с Машей возродятся. Так и произошло. Только он не знал, что настоящие страсти кипели за его спиной. Между Машей и Лолитой. Лолита всегда любила кого-то изводить от ревности. В этом мы с ней похожи, не так ли (Даня улыбнулся мне ехидной улыбкой, чуть зажмурив глаз от сигаретного дыма, который извергался из его губ). И тут разыгрались настоящие чувства. Мне-то было на неё плевать. Мне нравилось, как она постоянно старалась будить ревность во мне. Сначала грязные танцы в баре. Потом тройничок без моего участия, но у меня на глазах. И она так старалась, каждый раз. Будто сдаёт экзамен по сексу в режиме реального времени. Мол, смотри, как он меня взял, видишь, как он кончает, а я доведена до оргазма. Ты же хочешь меня? Тут обычно экзамен кончался. Я её не хотел. Он провален. Нужно заново. Ей нравилось пересдавать. А тут Маша, которая оценила её экзамен на пять. И хочет её. Но Лолита так заигралась, что не может остановиться и изводит бедную девушку, потрахушками с каждым клиентом фирмы. Девушки, когда любят страстно, страшнее любого мужика. Как по мне. И Лолита это испытала на себе. Они вернулись сюда. Маша вроде как успокоилась. Но видимо в чём-то Лолита перегнула. И наша девочка полетела в кювет. Прощай и не забывай, как говориться.

– Наверно таблетка всё-таки подействовала, потому что мне плевать. – Проговорила я, прижав колени к груди и закинув прядь волос назад.

– На самом пикантном месте. Как жаль.

– Ты не боишься закончить, как Лолита? Вы ведь с ней так похожи…

– Я не играю на чужих судьбах. Я зашёл и вышел. Что я был, что меня не было. Вместо меня у этих девушек мог быть, кто угодно и ещё будет кто угодно. Я один из множества переменных, Вера.