Маятник времени. Стихи

Псалмопевец

 
Псалмопевец-ветер тянет ноты,
Словно скорбный плач, его минор:
То глухие всхлипы, то длинноты,
То почти литавровый напор.
 
 
Зная наизусть Четьи-Минеи,
Он поёт, любой включая глас,
И не просто над полями веет,
А страдает в этот страшный час.
 
 
И с востока, из пучины мрака
Нагоняя хладную волну,
Чёрной тенью мчит на мир в атаку,
Погашая тонкую луну.
 
 
Октября бездонные пустоты
Отражают эхом каждый звук,
Добавляя жалостные ноты
В голос ветра, полный тайных мук.
 
 
Вторит сердце этому раздраю,
Сон слетает с сомкнутых ресниц,
И за ветром в полночь улетаю
Я туда, где воля без границ,
 
 
Где свобода мыслить и, объемля
То, что было смыслом бытия,
Вспоминать покинутую землю,
Где так низко предали меня.
 
 
Пусть у ветра мне ещё учиться
Не бояться петь на голоса,
Главное, ничто не повторится, —
Он мне рассказал об этом сам:
 
 
«Будут ночи, будут сны без боли
Про далёкий яблоневый сад,
И печаль отпустит из неволи,
Ведь никто ни в чём не виноват!»
 

Они

 
Они везде, бесчувственны, как тени,
Они врастают сзади в тротуар,
Они, как клей, ложатся на ступени,
Они – всегдашний призрачный кошмар.
 
 
Они не каждый третий, – каждый первый,
Их руки, словно щупальца мокриц,
Они терзают щупальцами нервы,
Но невозможно разглядеть их лиц.
 
 
Бывает, не успеешь ужаснуться,
А щупальце нажало на курок.
На них нельзя обидеться, ведутся
Манеры их по крови, видит Бог.
 
 
Не спрячешься, найдут, пролезут в щёлку,
У них присосок в щупальцах не счесть,
И к ним взывать нет никакого толку, —
Вид этот приспособлен только есть.
 
 
Над этим видом время не довлеет,
Воспроизводит он себя, смеясь.
Над ним горит звезда, и вымпел реет
Пунцовый, что вручил рогатый князь.
 
 
Во лжи, грязи, предательстве и крови,
Как в тесте, чья закваска на века,
Грузинские проглядывают брови,
Усищи, трубка… казни и срока.
 

Ужас мировой

 
Выйдет из моря она, обтекая огнями, —
Эта последняя бойня пока на сносях.
Снова делёжка грядёт и резня меж князьями,
Нужен от охлоса трепет и подлинный страх.
 
 
Трут жернова, как мякину, послушное мясо,
Кости дробятся, мешаются слёзы с золой,
Но никому невдомёк вплоть до смертного часа,
Что не по воле своей он роднится с землёй.
 
 
Каждый считает себя защищённым законом,
Глупость безмерна, её не избыть волшебством.
Правят шуты, схоронившись за царственным троном,
А колдуны изменяют привычный геном.
 
 
Смерть и страдание всюду, но цели неясны
Для оптимистов блаженных, готовых на бой.
Жили и умерли. То и другое – напрасно.
Выиграл только бездушный телец золотой.
 
 
Хаос и голод уже подступают неслышно,
Но веселится ещё толерантный народ,
И расцветают смешные теории пышно,
Чтобы глаза отвести от преступных господ.
 

Осколки памяти

 
Вынимаю из себя осколки —
Стёклышки цветные из груди.
Мне казалось, годы жизни долги,
Но мгновенно скрылись позади
Лица и события… и страсти.
Убежали, просочились сквозь
Память равно счастье и напасти,
И живу давно я с ними врозь.
Где-то зашевелится осколок,
Потянусь за ним, возьмусь за край,
Вытащу, а он кровав и долог, —
Тотчас рану чем-то затыкай.
Никому я не желаю горя,
Не над кем одерживать побед,
Всё прошло, а с прошлым я не спорю,
И дороги в будущее нет.
Всё страшнее тени, всё суровей,
Но людей ничем не разбудить.
Впереди ещё немало крови,
Путеводной пряжи рвётся нить.
Мне не жаль ни прошлого, ни завтра,
Всё сошлось в единой точке зла
Этого паршивого театра,
Где сама суть жизни умерла.
Ходят говорящие умельцы,
Пошлые разборщики хламья,
И шевелят стёклышки, и в сердце
Копошатся алчно у меня.
 

Лунный луч

 
Луна лучом касается щеки,
И я не сплю, разбуженная светом.
Она полна, и неземной тоски
Исполнен лик безжизненный при этом.
 
 
Мертва ль она, иль есть в ней хоть бы гран,
Звучащей эхом, жизни мимолётной?
Она в себя впитала океан
Ночных мечтаний, словно сон бесплотный.
 
 
Доверить ей ни душу не могу,
Ни памяти, разобранной на нити…
Но от неё в затворы не бегу, —
Владычицы и боли, и наитий.
 
 
А звёзды брызжут искрами в ночи,
Им весело смотреть на мир усталый,
И воздух дымом осени горчит,
И хочется любви толики малой.
 
 
Нет не такой, чтоб дрожь пронзала плоть,
Такая уж была, я не об этом,
Но, чтобы землю посетил Господь,
Объяв сердца и лаской, и приветом.
 
 
Пусть кончилась бы дикая вражда,
Навеки расточились злые рати,
И не постигли б голод, и нужда
Забывших счастье сестринских объятий.
 
 
Холодный свет луны горит в сердцах,
Он, как мерило нынешних несчастий,
Мне в душу нагнетает чёрный страх,
А в нелюдях запаливает страсти.
 
 
И поддаются люди бесам тьмы,
И ненавидят бешено друг друга,
А Бог лишает разума умы
В огнище очистительного круга.
 

Неживое

 
Люди, как тени, день словно ночь,
Снова от боли думать невмочь.
 
 
Склоки пожрали мирный уют,
Век будто нежить с множеством пут.
 
 
Тянется время, ужас сквозит,
Люд только счастье в будущем мнит.
 
 
Детские слёзы, словно вода,
Кровь, как вино, и отрава – еда.
 
 
Ниже упасть? Только в ад, только в ад,
Лезем в него, и ни шагу назад!
 
 
Радостен охлос, доволен вполне,
Гибель прекрасна на подлой войне.
 
 
Глупость безмерна, вражды не унять,
Дьявол сбирает безумную рать.
 
 
Жатва созрела, и ангел трубит,
Вылита чаша средь вздыбленных плит.
 

Бог ослов

 
Антихрист тот, в ком Бога нет.
Дурак, надёргав из Писанья
Известных истин, трафарет
Из них содеял. Обезьянья
Натура требует словес:
Он то плюётся матерщиной,
Вертясь, как пред кадилом бес,
То крестится с умильной миной,
Молитвы лепеча взахлёб,
И учит всех, как дока истый, —
Суя туда пустой свой лоб,
Где «нет ни злобы, ни корысти», —
Как надо правильно взыскать
От Бога благости и славы.
Имея адову печать
Кровавой сумрачной державы,
Душа его идёт вразнос,
Она то злобствует, то плачет,
И этот гиблый коматоз
Всегда погибелью оплачен.
Раздрай – не Богова стезя,
Любовь к земному – ложный вектор.
Своею святостью тряся,
Дурак лишь порождает ветер,
Но нет в нём веры ни на грош,
Он враг высоких Божьих истин
И обожает лесть, и ложь,
Что в мире насадил Антихрист.
 

Ноябрь

 
Сад старится под зиму некрасиво,
Вид тускл его и тёмен, и слезлив,
Торчат пустые ветви синей сливы,
Как острия, летящие с тетив.
 
 
И ветер, на стене колебля тени
И натыкаясь на верхушки юкк,
Бормочет о разрухе и измене,
И тащит тучи с севера на юг.
 
 
Уныл ноябрь, коварен и опасен,
Непредсказуем день, и ночь тяжка,
И над сиротством времени не властен
Холодный воздух, лишь дрожит слегка,
 
 
Являясь в небе, призрак новой боли,
Что знает обо всех и обо всём
В земной, теплом покинутой, юдоли,
Неся на лике солнечном своём
 
 
Усмешку века, вечную издёвку,
Непостижимый разуму исход,
Как тесную кровавую обновку,
Что обещает следующий год.
 

Рассвет

 
Сон отлетел, оставив тонкий привкус,
В тепле кошмы запутался рассвет…
Я вынырнула, словно наутилус,
Из недр видений в суету сует.
 
 
Шёл ночью дождь, он за окном негромко
Играл ноктюрны в плавнях ноября
На струнах ветра и блуждал в потёмках,
Пока не успокоила заря.
 
 
И тусклый свет, пролившись через тучи,
Проник в пещеру сокровенных грёз,
И день, войдя в мой разум неминуче,
Ночную тень из памяти унёс.
 
 
Но что-то в сердце длилось, словно нота
Бесценная, звучащая светло…
И чая с ароматом бергамота
Я наливала в белое стекло.
 

Вихрь веков

 
Сметает вихрь веков былые царства,
Подходит время бренное к концу,
Исполнено людского окаянства,
К страдальческому движимо венцу.
 
 
Уже случалось многое на свете,
Терпел Творец безумства глупых чад,
Но обнаглели выросшие дети,
Не ведая ни страха, ни преград.
 
 
Меж ними мало совестливых ныне,
Жадны глаза, и души холодны,
И некому водить их по пустыне,
Когда они себя за пол цены
 
 
Давным давно нечистому вручили,
Отвергнув вечной жизни благодать,
Возводят вновь на Бога без причины
Хулы, не собираясь умирать.
 
 
Прекрасное Творение разруша,
Бесовской силе преданы, сыны
Навеки загубили злые души,
Не осознав убийственной вины.
 
 
Но короток житейский путь, земного
Закончен будет вскорости транзит,
И спросится со всех Всевышним строго,
Его Суда никто не избежит.
 
 
И поздно будет каяться за гранью,
Взывая к милосердию в аду, —
У бесов не бывает состраданья,
Лишь сера и огонь у них в ходу.
 
 
Свидетельства святых теперь не модны,
Не слышат их ни власти, ни народ.
Как многие на то лишь нынче годны,
Чтоб закоптить собою небосвод!
 
 
Детей рожают матери для ада,
Неправедные войны бьют рекорд
По уменьшенью поголовья стада,
Что домычит последний свой аккорд.
 
 
И в пустоте голов погаснут искры,
И в пустоте сердец иссякнет звук,
И души отлетят, легки и быстры,
Оставив навсегда порочный круг
 
 
Рассудочных мечтаний и камланий
О почестях и благах на земле,
О ней имея столь ничтожно знаний,
Как мышь – об океанском корабле…
 

Плач

 
Уронила ковш Медведица,
Набежали облака,
Лунный серпик еле теплится,
Поступь времени легка.
 
 
Мой Господь, помилуй грешную,
Сокруши на сердце боль,
Умири меня, мятежную,
И приблизиться позволь
 
 
Нищим духом к Горней истине,
Что светла, как ясный луч,
Не испачкана нечистыми,
Сколь в миру её ни мучь.
 
 
Не поддаться, Боже праведный,
Помоги бесовской тьме,
Путь благой, однажды найденный,
Дай пройти до гроба мне
 
 
Без оглядки на чудачества
Одержимых сатаной,
Чем бы адово «землячество»
Ни чернило облик мой!
 
 
Каждый наг перед Создателем,
Как души своей ни прячь…
Лунный рог небесным шпателем
Загрунтует звёздный плач…
 

Подельники октября

 
Выдавливанье рабства из себя —
Большая скрупулёзная работа.
Внучьё рабов-чекистов октября
Семнадцатого, вам ведь неохота
Признать, что вы – подельники чертей,
Такие же лихие богоборцы,
Убийцы и враги страны своей,
Готовые затмить собою солнце!
Вы – твари, нагибатели пространств,
Лежащих рядом, далеко поодаль,
И тех, заокеанских, вражьих царств,
Что взяли вас кормить однажды моду
Во время войн и прочей «чепухи»:
Когда вы клали челюсти на полку,
Ваш гонор не считали за грехи
И слали помощь. Никакого толку
О совести убогим толковать,
Им надо бы лечиться от традиций,
Когда готовы и родную мать
Они убить, и Родиной гордиться
При этом за свободу топора,
За цепь собачью на покорной вые
И за возможность хлёбова с утра
Похавать за заслуги боевые.
Как хочется сказать: «Вот это да!
Уже сто лет прошло, а морды те же,
Всё та же светит красная звезда,
Всё тот же труп поганый на манеже,
И дураки к нему идут толпой,
Чтоб поклониться мумии зловонной,
И крест блестит на митре золотой
У Патриарха Родины стозвонной!»
 

В сумерках

 
Сумеречно. День похож на вечер.
В мире то же, – страшно и темно.
От бесовских чар укрыться нечем,
Закоптилось вечности стекло.
 
 
Полыхает лес, отравлен воздух,
Яд сочится из небесных пор,
Ко святым взывать, как видно, поздно,
Принят, словно должное, позор.
 
 
Дышит ад, забывшим Бога, в спину,
Но веселье громче меж людьми, —
Не пронять безумную скотину
Перед ада ржавыми дверьми.
 
 
На убой с готовностью стремится
Глупый и обманутый народ,
Даже видя рожи, а не лица,
Тех, кто откровенно нынче врёт.
 
 
Вышли вновь гадатели из тени,
И пророки лезут в уши к тем,
Кто шагнул на адовы ступени,
Думая, что движется в Эдем.
 
 
Князю мира лёгкая добыча,
Люди лишь собой поглощены,
Принимая ересь за обычай,
Душу заложив за полцены.
 
 
Иерей, греха в алчбе не видя,
Всем являет мужескую стать
В кабаке, красна и боевита
Попадья, похожая на блядь.
 
 
Об колено догму и каноны
Раскрошив, и, отрицая стыд,
Попирает Божие законы
Тот, кому смиряться надлежит.
 
 
В хороводе бесы вперемешку
Со своими присными скользят,
Ляжки непотребные в насмешку
Богу предъявляют, к небу смрад
 
 
Вознося в безумии пропащем,
Смертного не чувствуя греха,
Господа не полагая зрящим
На позорной плоти вороха.
 

Дорога в никуда

 
Как злоба рушит мирозданье,
Секрет ли давешних легенд?
Кругом восторг и ликованье,
Танцует вольница баранья,
Земной кружится диснейленд,
 
 
А за весельем ждёт неслышно
Своей добычи судный час.
Безумен мир и проклят трижды,
В нём врать и подличать престижно,
Ведь мудрецов не слышен глас.
 
 
Но закадычными друзьями,
Что судьбы здешние вершат,
Перетирая челюстями
Народы, многими смертями
Мостится их дорога в ад.
 
 
Все шизофреники во власти —
Рукопожатное ворьё
И людоеды – любят страсти,
И вот египетские казни
Повсюду видит дурачьё.
 
 
Тайфуны, смерчи, изверженья,
Потопы, грады всё сильней,
Но нет и тени возмущенья,
Что им готовятся мученья,
В родне обманутой моей.
 
 
Сидят посмешища на тронах,
Тасуют страны, как навоз,
И в дорогих аттракционах, —
Программах лунных и бозонах, —
Для всех сыскав анабиоз.
 
 
Осталось малость постараться,
Модифицировать геном
И научить рабов питаться
Червями, мухами и клацать
Не надо ружьями в пустом
 
 
Подлунном царстве. Всё готово,
У биомассы вышел срок.
Кем было создано по Слову,
Тем будет взыскано сурово,
И Словом выведен итог.
 
 
Содом закончится мгновенно,
Останутся лишь тишь, да гладь.
И будет правда неизменна,
А мысль проста и сокровенна,
Лишь страшно грешным умирать.
 
 
Ну, а пока ещё восторги
Гремят салютами в ночи,
Сопровождая звуки оргий,
Как будто пир устроен в морге,
Где речь нетрезвая звучит.
 

Без сна

 
Не спится… Дождь накинул чёрный невод
На сиротливый вымокший ноябрь.
Спел панихиду ветер, плача в небо,
Кадильницею уличный фонарь
Качая,
кругом
света
из неволи
Высвобождал прозябшую траву
И, сгущивая тьму, тяжёлой смоли
По краю добавлял.
Как на плаву,
Держался сад, пускаясь в неизвестность,
Спелёнатый часами непогод,
И были в нём безвестность и смиренность,
И зимних дней трагический исход….
А я гляжу в незрячий омут ночи,
Что за окном простёрся, словно рок,
И будто знаю, это мне пророчит
Невнятный низкий ветра голосок.
Он стар, как я, он пожил, покудесил,
Поволховал, пораздувал огня,
И понял лишь одно, – мир очень тесен,
И точно обойдётся без меня.
 

Предзимнее

 
Ночь смотрит вороном-гадателем
На гуще зла неспящей тьмы.
Грунтует ветер лунным шпателем
Холсты грядущие зимы.
 
 
Что будет завтра, мне не чается
Увидеть в свете аксиом,
Небесный свод, как сетка-рабица,
Висит, белея над селом.
 
 
И завывают псы бездельные,
Вздымая морды к небесам,
И смотрят очи запредельные,
Внимая этим голосам.
 
 
Слеза покатится блескучая,
Как догоревшая звезда,
И тень беды мелькнёт за тучами, —
Смертей безжалостна страда.
 
 
Но глухи, немы, злы и немощны
Народы мира наяву,
Детей растят для ада женщины,
И все давно взаймы живут.
 
 
А Камень треснул Помазания,
И проступила кровь на нём.
Вот-вот окончит мироздание
Преступный замысел огнём,
 
 
Когда ведомые и падшие,
Сцепившись в судорогах дней,
Исчезнут, Господу не внявшие,
Так и не сделавшись мудрей…
 

Мечта

 
Как бы исхитриться нам с тобою
Умереть в один единый день,
Дабы обошла нас стороною
Битва озверевших ойкумен!
 
 
Как шагрень сжимается пространство,
Всё теснее, ближе горизонт,
Чванство покорило христианство,
Выродился прежний генофонд.
 
 
Русские ль живут сейчас в России?
Мат на мате, к кулаку кулак…
Множеств много в ней перемесили,
И князья возникли из дворняг.
 
 
Словно псы, грызутся за объедки
«Лидеры» и пидеры земли,
И не царства есть теперь, а клетки,
И под каждой – тлеют фитили.
 
 
Но ещё беснуются счастливцы:
Радостные трусы пьют и жрут,
Голые танцуют чаровницы
Накануне войн и новых смут.
 
 
Не придёт прозрение к дебилам,
Не коснётся смертная тоска
Душ их, атрофированных мылом
Из пропагандистского манка.
 
 
Оруэлл, Замятин в чистом виде,
Кин-Дза-Дза, как нынешняя явь.
Мне ль на идиотов быть в обиде,
Не минуешь их ни вброд, ни вплавь.
 
 
Жизнь мне заплатила чистоганом:
Мы с тобою счастливы вдвоём…
Как бы нам расстаться с балаганом
Навсегда одним погожим днём,
 
 
Да не разомкнула б злая воля
Рук, что никогда не были врозь,
И сердец, что всё перебороли,
Как бы туго в прошлом ни пришлось!
 

Глупое сердце

 
Бредень тумана наброшен на сад,
Лунный пролился сквозь облако яд.
Капельно падают искры дождя,
Трубы каминов, дымами чадя,
Дышат теплом в необъятную ночь.
Холод её не дано превозмочь
Малой толике живого огня.
Сердце сегодня сбоит у меня,
Словно туманом объято, оно
Мною за множество бед прощено.
Глупое сердце умело любить,
Только счастливым не выпало быть
Этому робкому даннику сил,
Чей произвол его кровь отравил..
 

Подонки

 
У прошлого есть власть над настоящим.
Торопит время судное коней,
Но ищет люд знамений в преходящем, —
Гадать на гуще дней всего верней.
 
 
Потомки палачей гордятся кровью,
Им лестна сила, что, ворвавшись в мир,
Уменьшила людское поголовье,
Заполнив плачем горестным эфир.
 
 
История блуждает, как слепая,
И нарезает ровные круги,
Охватывая вновь пределы края,
Где столько лет скрипели сапоги
 
 
По рёбрам, и летали пули-пчёлы,
Вонзаясь медным жалом в черепа,
И, словно от рожденья однопола,
В кожанках чёрных злая шантрапа
 
 
Блюла свои блатные интересы,
Казня и грабя, сея боль и страх,
И были то не люди, – просто бесы
На землю повылазили впотьмах.
 
 
И матерясь, и заглушая вопли
Работой тракторов, копавших рвы,
Бесценный опыт, что тогда накоплен,
Потомкам передали, и, молвы
 
 
Не убоявшись, славные потомки
Гордятся дедов мерзкою страдой,
Не сознавая, что идут в подонки
Такою же шеренгой бесовской.